Так начиналась песня, бывшая абсолютным хитом 1689-го года.

Проблема с английской оперой в том, что иногда получается разобрать слова.

Дидона, царица Карфагенская, собиралась покончить с собой, и жаждала поведать об этом миру в форме арии. Музыка была фантастическая, а текст древний. Шейла Мерритт спела его великолепно и справедливо заслужила все свои аплодисменты.

Затем она умерла окончательно, танцующие купидоны разбросали розы, и занавес опустился.

— Эй, Гвен, я рад, что пришёл, — сказал я, вставая.

— Пойдём, поблагодарим бенефициантов, — ответила она.

Лавируя между двигающимися к выходу зрителями, мы спустились к оркестру.

— Где Стив? — спросил мистер Стейн, убирая скрипку в футляр. У него были длинные с проседью волосы, которые, похоже, никогда не сводили близкого знакомства с расчёской.

— На дежурстве, вместе с Джоанной, — ответила Гвен, — это Оливер, из её друзей (определённо, ей не стоило представлять положение подобным образом). Подошла и миссис Стейн с своим альтом. Хотя и невысокая, плотная, она казалась весьма привлекательной, благодаря своей кипучей энергии.

— Вы уже собрали свиту, Король Стейн?

— Как всегда, дорогая. С Гвен вы знакомы. А это Оливер, приятель Джо.

— Очень приятно. Как вам наша дочь?

— Прекрасно, — опередил меня мистер Стейн.

— Я ведь спрашивала не тебя, Стейн, не так ли?

— Джо прекрасна, — сказал я, не слишком попадая в общий шутливый тон, — и большое вам спасибо за билеты.

— Вам понравилось? — продолжала допрос миссис Стейн.

— Разумеется. Это было потрясающе! — сказал мистер Стейн.

— Кто спрашивает тебя?

— Я отвечаю за него, потому как я профессионал. Могу добавить, что Мерритт была несравненна, — и уже обращаясь ко мне, — Старик Перселл умел писать музыку, а? Особенно финал — все эти великолепные хроматические переходы в нисходящем тетракорде!

— Вероятно, он не обратил внимания, Стейн, — сказала мать Джоанны.

— Должен был. Мерритт исполнила эту вещь четыре раза.

— Простите его, Оливер, — обратилась она ко мне, — он теряет голову только, когда речь заходит о музыке.

— А разве кроме музыки существует что-то ещё? — возразил мистер Стейн и добавил, — все присутствующие приглашаются в воскресенье. Место — наше обычное. В полшестого. Там мы играем по-настоящему.

— Мы не можем, — сказала Гвен, наконец подключившись к разговору, — у родителей Стивена годовщина свадьбы.

— О'кэй, — заключил мистер Стейн, — значит Оливер...

— У него могут быть свои планы, — пришла мне на помощь миссис Стейн.

— Зачем ты всё время решаешь за него? — вознегодовал мистер Стейн. Затем — ко мне, — появляйтесь к пяти тридцати. И приносите свой инструмент.

— Играю только в хоккей, — сообщил я, в надежде отделаться от него.

— Приносите клюшку. Будете выстукивать на ледяных кубиках, — ответил он, — до воскресенья, Оливер.

— Как оно было? — поинтересовался Стив, когда я сдавал ему его жену.

— Чудесно, — восхищённо ответила она, — ты пропустил великолепное представление.

— А что думает Бэрретт? — спросил он. Я собирался отослать его к своему свежеобретённому пресс-секретарю мистеру Стейну, но вместо того просто пробормотал:

— Всё было хорошо.

— Это хорошо, — сказал Стив.

Но про себя я подумал, что теперь влип прочно.