Они воззрились на него с самыми разнообразными чувствами.

Шейла испытала внутренний трепет. Она думала, что подготовилась к этому. Но оказалось, что нет. Мальчик, стоявший посреди ее гостиной, — его ребенок. Сын ее мужа. Шок немного превзошел все ее ожидания. Ибо теперь она поняла: какая-то часть ее существа все время отказывалась признать правду. Но теперь деваться было некуда. Перед ней стояло доказательство ростом в четыре фута.

— Здравствуй, Жан-Клод. Добро пожаловать. — Это все, на что она была способна. Каждое слово далось ей с мучительным трудом. Заметил ли он, что она даже не улыбнулась?

— Спасибо, мадам, — отвечал он. — Я очень вам благодарен за приглашение.

— Привет, я Паула.

— Очень приятно, — улыбнулся он. — Я очень вам благодарен за приглашение.

Наконец, заговорила единственная аристократка.

— Жан-Клод, je suis Jessica. Avez-vous fait un bon voyage.

— Oui, mademoiselle. Votre francais est eblouissant.

— Что? — Джесси приготовилась к тому, чтобы говорить на французском языке, но отнюдь не к тому, чтобы его понимать.

А Роберт наблюдал за беседой младшего поколения и думал: господи ведь все эти трое мои дети.

— Он отлично говорит по-английски, а ты жутко говоришь по-французски.

— Паула! — огрызнулась Джесси и полным ненависти взором мысленно отправила сестру на гильотину.

— А по-французски тоже означает «очень жутко» или «очень хорошо», — дипломатично заметил Жан-Клод.

Джессика успокоилась. Предстоит замечательное европейское лето.

— Мадам?

Жан-Клод приблизился к Шейле. Порывшись в своей сумке, он вытащил оттуда комок… глины? С виду предмет напоминал тяжелый обрубок окаменевшей жевательной резинки. Мальчик протянул его Шейле.

— Что это такое? — заинтересовалась Паула.

Жан-Клод порылся в своем словаре, но не мог найти нужное слово. Он обернулся к Роберту.

— Как по-английски condrier?

— Пепельница, — ответил тот и вдруг вспомнил, что Николь курила. Вообще в Сете, кажется, курили все.

— Спасибо, — повторила Шейла. — Это… это ручная работа?

— Да, — сказал мальчик, — я сделал ее на уроке керамики.

— Я тоже занимаюсь керамикой, — сказала Паула, желая показать гостю, что между ними очень много общего.

— О, — сказал Жан-Клод.

А ведь он красавчик, подумала Паула.

Шейла взяла подарок. Он хотел сделать ей приятное. Это трогательно. Керамическая пепельница с подписью: Герен 16.6.78.

— Voules-vous doire quelque chose? — спросила Джессика, готовая помчаться за коньяком, минеральной водой или любым другим напитком, который придет на ум французу.

— Non, merci, Джессика, je n’ai pas soif .

— Je comprends, — гордо объявила она. На этот раз она и впрямь поняла. Мадемуазель О’Шонесси может подавиться от злости.

— Как дела во Франции, Жан-Клод? — спросила Паула, стараясь вновь привлечь к себе внимание.

Роберт счел за лучшее прекратить разговоры.

— У нас будет достаточно времени, чтобы все обсудить, девочки. Жан-Клод наверное очень устал. Правда, Жан-Клод?

— Да, немножко, — признался мальчик.

— Твоя комната как раз напротив моей, — объявила Паула.

Джесси просто кипела от ярости. Если эта девчонка будет и дальше так нагло заигрывать с гостем, то она, Джессика, просто умрет от унижения. Что он может подумать?

— Я отнесу наверх его вещи, — сказал Роберт жене.

— Нет, давай я. — Она взяла зеленый чемодан (уж не принадлежал ли он ей?), сказала: — Сюда, Жан-Клод, — и пошла вверх по лестнице.

— Спокойной ночи, — застенчиво проговорил мальчик, повернулся и последовал за ней.

Как только они скрылись они из виду, Роберт подошел к бару.

— Симпатичный! — восторженно объявила Паула.

— А вы ходячее невежество, мадемуазель Беквит, — прошипела Джесси, — у вас нет ни малейшего понятия о том, как следует разговаривать с европейцами.

— Катись куда подальше, — отвечала ей Паула.

— Уймитесь, девочки, — сказал Роберт, успевший подкрепиться «Джонни Уокером». — Ведите себя в соответствии со своим возрастом.

Обиднее упоминание о возрасте для Джесси ничего на свете не было.

— Папа, если ты меня ненавидишь, имей по крайней мере смелость заявить об этом прямо, как подобает мужчине.

— Джесси, я тебя люблю. — Он обнял дочь, прижал ее к себе и поцеловал в лоб. — Ты просто замечательно говоришь по-французски, я понятия не имел, что ты сделала такие успехи.

— Ты правда так считаешь, папа?

Ну вот! Сразу заговорила, как двенадцатилетняя девчушка, жаждущая отцовского одобрения.

— Разумеется, — уверил ее Роберт.

— А он шикарно говорит по-английски, — сказала Паула. — Хотя ему всего девять лет.

— У него был частный учитель английского языка, — пояснил отец.

— Да ты что? Может, он знатного рода? — с надеждой в голосе спросила Джесси.

— Нет, — сказал Роберт. — Его мать была сельским врачом.

— А отец?

— Я точно не знаю, — уклончиво отозвался Роберт, — но, по-моему, он не принадлежал к аристократам.

— Он очень самостоятельный, — сказала Шейла.

— В чем это выражается?

Они сидели в спальне. Остальные члены семьи уже крепко спали.

— Он ни за что не позволил мне распаковать свои вещи. Заявил, что распакует их сам, — сказала Шейла и добавила: — Может, я была слишком холодна?

— Нет. Как ты себя чувствовала?

— А ты как думаешь?

— Ты вела себя изумительно, — сказал Роберт, пытаясь взять ее за руку. Она отодвинулась.

— Он взял эту сумку с собой в постель. Наверно, там все его сокровища. — Ее голос звучал как-то отчужденно.

— Вполне возможно, — сказал Роберт, мысленно пытаясь отгадать, что может носить с собой в качестве утешения девятилетний мальчик.

Он проводил ее взглядом, когда она пошла в ванную чистить зубы. Через несколько минут она появилась в халате поверх ночной рубашки. С некоторых пор у Роберта возникло подозрение, что при нем она теперь стесняется раздеваться.

Присев на край кровати, Шейла принялась заводить будильник. (Интересно, зачем. Ведь у нас отпуск?). Ему хотелось ее обнять, но зиявшая между ними пропасть из простыней и подушек казалась слишком широкой, чтобы ее переступить.

— Шейла, я люблю тебя.

Сидя к нему спиной, она продолжала возиться с будильником.

— Шейла?

Наконец, она обернулась.

— У него твои губы, — сказала она.

— Серьезно?

— Странно, что ты сам не заметил.

Шейла сбросила халат и зарылась в одеяло. Молча пролежав некоторое время, она обернулась и сказала:

— Глаза у нее, наверно, были карие.

— Я не помню, честно.

Шейла глянула на него и с меланхолической улыбкой сказала:

— Да брось ты.

Потом взяла подушку, свернулась клубочком в углу кровати и произнесла:

— Спокойной ночи.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Она не шевельнулась. Он обнял ее. Она никак не реагировала. Он смутно надеялся, что физическая близость сможет как-то улучшить дело. Но теперь ему стало ясно, слишком уж они отдалились друг от друга.

Он повернулся на свою сторону и взял свежий номер «Американского статистического журнала». Лучше всякого снотворного. Ну и занудство, подумал он, лениво перелистывая особо скучную статью о стохастических процессах.

— Роберт?

От неожиданности он даже вздрогнул.

— Что, милая?

Он повернулся к ней. Лицо ее было искажено гримасой боли. И тем не менее она казалась совершенно беззащитной.

— Что я такого сделала? Или, вернее, не сделала?

— Не понимаю, о чем ты?

— Ты мне так и не сказал, почему ты это сделал.

— Что я сделал? — Он отлично знал, о чем речь, но хотел выиграть время.

— Что было во мне такого, что заставило тебя завести роман?

Проклятье! Неужели она не понимает. Что это была… как бы это получше выразить… слабость? Случай? Что он может сказать в свое оправдание?

— Шейла, ничего такого в тебе не было…

— Значит, это было в нас обоих. А я думала, что мы были счастливы.

— Конечно, мы были счастливы. Мы и сейчас счастливы. — Последние слова он произнес с надеждой и убежденностью.

— Да, были, — сказала она и снова отвернулась. Чтобы уснуть.

О господи, подумал Роберт. Это несправедливо. Я ведь даже не могу вспомнить, почему это произошло.