Василий Сигарев

Замочная Скважина

Пьеса в одном действии.

Действующие лица

ОН

ОНА

 

ОНА (ходит по комнате, знакомится.) Грязно тут.

ОН (сидит на стуле, неподвижен, только глаза следят за её перемещениями.) Я убираюсь по субботам, а сегодня пятница. Моя мама всегда убиралась по субботам, потому что в воскресенье — нельзя. (Пауза.) Почему-то.

ОНА. А в пятницу?

ОН. Что — в пятницу?

ОНА. А в пятницу можно?

ОН. Не знаю… Можно, наверное.

ОНА. Почему же ты не убрал, прежде чем тащить меня сюда?

ОН. Потому что я убираю в субботу.

ОНА (Усмехается.) Логично. Зачем это тут? (Берет башмак с дверной ручки, вертит в руках, разглядывает.) Типа как подкова, что ли? На счастье?

ОН. Это мой старый туфель. Он закрывает замочную скважину.

ОНА (Помещает башмак на место, смотрит на него.) Зачем?

ОН. Что — зачем?

ОНА. Зачем он закрывает замочную скважину?

ОН. Что бы в неё не заглядывали.

ОНА. Кто?

ОН. Старуха.

ОНА. Какая старуха?

ОН. Хозяйка квартиры. Я снимаю у неё комнату. (Пауза.) Эту комнату. А она живёт в другой. Там побогаче мебель и побольше места. Но я там ни разу не был.

ОНА. Откуда же знаешь, что та комната больше этой?

ОН. Я заглядывал в замочную скважину. Я знаю способ, как можно легко открывать их. Хотите, научу?

ОНА (улыбается.) Давай.

ОН. Вот видите этот язычок, который прикрывает отверстие для ключа. Он двигается туда-сюда, туда-сюда. Но его не откроешь так просто с той стороны — нужно попотеть. Но есть способ. Я его сам придумал. (Сияет от удовольствия.) Если прилепить изнутри кусочек пластилина, то можно это делать без труда при помощи вязальной спицы или стержня от ручки. (Вдруг грустно.) Правда, есть замки с плоскими язычками — там мой способ не применим. А иногда после покраски язычки вообще присыхают и их можно открыть, только попав в комнату. Что хуже всего — это современные замки без скважин. С ними столько мороки. Приходится выкручивать один из шурупов, на которых крепится ручка, сверлить сквозное отверстие, потом маскировать его. (Вздыхает.) Ненавижу современные замки.

ОНА (Молчит.) И что же вы вот так тут и живёте? Заглядываете друг к другу каждый день через замочные скважины?

ОН. С кем?

ОНА. С ней. Со старухой.

ОН. Нет. Она не заглядывает. Я же повесил туфель.

ОНА. А если она сделала где-то незаметное отверстие. И всё смотрит и смотрит, как ты тут живёшь: варишь картошку в мундирах, стрижешь ногти на ногах, давишь прыщи перед зеркалом. (Смеётся.)

ОН (Нервно смотрит по сторонам.) Вы правы… Вы правы. Она могла. Это ведь её квартира. Её. Она могла. У неё было время. Я завтра поищу. Обязательно поищу. Это старый дом. В стенах масса всяких дырочек от когда-то забитых гвоздей. Их можно использовать. Я завтра их все замажу. Замажу.

ОНА (Перебивает.) Ты случайно не забыл, зачем мы сюда пришли?

ОН. Что?

ОНА. Время, говорю, идёт, а ты ещё ширинку даже не начал расстёгивать.

ОН. Вы же сказали, что сто долларов — это за всю ночь.

ОНА. У меня ночи короткие. «Когда рассветёт — мы уйдём».

ОН. Что?

ОНА. «Когда рассветёт — мы уйдём», говорю. Картина есть такая. Гойя нарисовал.

ОН. Кто?

ОНА. Гойя. «Сон разума рождает чудовищ». «Маха одетая». «Маха обнажённая». Знаешь?

ОН. Нет.

ОНА (садится на стул.) Раз нет, тогда беседы не получится. Перейдём к делу.

ОН (бежит к столу, выдвигает ящик, что-то ищет.) Нет, нет, нет. Всё не так. Не раздевайтесь. Нашёл. Вот, выпейте это…

ОНА (отстраняет голову.) Что это? «Колёса»? Или что-то возбуждающее? Мне не нужно, я и так горячая. Трахну так, что член расплавится.

ОН (краснеет.) Это снотворное.

ОНА (смотрит на его руку.) Зачем это?

ОН. Я хочу, чтобы вы спали…

ОНА. Чтобы я — что?

ОН. Чтобы вы спали, когда я буду… делать это.

ОНА. Поняла! Я поняла! Ты хочешь трахнуть спящую бабу! А ты ещё тот гусь! Прямо извращенец какой-то! Маленький гадкий извращенец! (Перестаёт смеяться.) Я не согласна!!!!

ОН. Но вы же сказали, что за сто долларов я могу делать всё, что мне вздумается.

ОНА. Правильно, говорила. Но я должна видеть, что ты делаешь, чтобы ты не сделал ничего другого. Откуда мне знать, что в соседней комнате не сидят пятнадцать твоих дружков. Сидят там и ждут, когда я усну, чтобы позабавить на халяву. Нет, так не пойдёт. Давай по-нормальному и — до свидание.

ОН. Это того не стоит.

ОН (берёт сумочку, идёт к двери.) Ну, не стоит, так не стоит… (Останавливается.) Хорошо. Пятьдесят — и завтра ты будешь считать мозоли у себя на достоинстве…

ОН (стоит, не двигается.) Я плачу сто, но вы должны спать. Так и никак иначе…

ОНА (в сердцах плюёт на пол.) Идиот!!! (Сбрасывает башмак с дверной ручки.) Замочные скважины!!! Дыры в стенах!!! Дурдом! Кругом одни извращенцы! Ни одного нормального мужика! Одному — то, другому — это! Дурдом!!! Дурдом!!! Дурдом!!! (Без паузы.) Ладно, я согласна. Давай свои пилюли… (Подходит к нему, берёт таблетки, подозрительно изучает их.) Я это… не отравлюсь от них?

ОН. Нет. Это дорогие. Воды надо?

ОНА. Так выпью. (Глотает, давится, кашляет.) Что теперь?

ОН. Ложитесь на кровать — скоро начнут действовать

ОНА. Зачем тебе это, а?

ОН. Что — это?

ОНА. Ну, чтобы я спала? Ты случайно не того?

ОН (долго не отвечает.) Просто у меня была мечта. Фантазия, если угодно. Давно. В детстве. В лет одиннадцать или двенадцать. Я ходил по улице, видел женщин. Много женщин. Красивых, стройных, толстых, жирных, уродливых, всяких. Я их видел. Смотрел на них. На их ноги. На ровные длинные ноги. На ноги волосатые и толстые. На кривые с шелушащейся кожей. На покрытые варикозными узлами вен. Я жаждал их всех. Всех одновременно. Я смотрел на их груди. Особенно летом, когда на некоторых не было лифчиков. О, лето — это была самая любимая пора для меня. Потому что именно летом мне удавалось увидеть женскую грудь натурально, близко, при свете дня. Это было в очереди за квасом. Я стоял за какой-то девушкой в цветной сорочке. Подошла её очередь, она заказала стакан, потянулась за ним тоненькой беленькой ручкой и — о, чудное мгновенье! — я увидел белый холмик, увенчанный вожделенной розовой плотью, в промежуток между пуговицами. Я как будто опьянел. Внутри меня всё вспыхнуло, загорелось, заплясало… (Замолкает, испуганно смотрит на дверь, шепчет.) Зачем вы убрали туфель?

ОНА (тоже шепотом.) Ты же сказал, что хозяйки нет дома.

ОН (идёт к двери, возвращает башмак на место.) Ну и что. Он должен висеть на дверной ручке — мне так спокойнее.

ОНА. У тебя шизофрения. Параноидальный синдром.

ОН. Нет, я нормальный.

ОНА. Нормальные себя так не ведут.

ОН. Ведут!

ОНА. Не ведут!

ОН. Ведут! Ещё как ведут! Вот зачем вы носите одежду?

ОНА. Для тепла.

ОН. А летом? Почему летом в жару вы не ходите голой?

ОНА.… Чтобы меня не видели. Моего тела, то есть.

ОН. А дома? Дома вы ходите безо всего?

ОНА. Иногда.

ОН. Почему же не всегда?

ОНА (молчит, думает.) Не знаю. Мне неудобно. Кажется, что кто-то может увидеть.

ОН (возносит указательный палец к небу.) Вот! Вот о чём я! Значит, вы тоже параноик!

ОНА. Ладно, убедил. Продолжай.

ОН. Что — продолжать?

ОНА. Ну, про свою мечту. Про фантазию или как там её. Про девочку с квасом.

ОН. Ах, да. В общем, в тот день я пошёл за ней. Надеялся на какое-то чудо. Думал, может с ней случится солнечный удар или эпилептический припадок где-нибудь в безлюдном месте. Тогда бы я мог подбежать к ней, сделать вид, что оказываю помощь, а сам бы прикасался к её груди. Проник бы рукой в тот самый промежуток между пуговицами и трогал бы гладкую упругую плоть. Может быть, даже у меня было бы время, чтобы запустить пальчик туда… туда… Ну, вы понимаете?

Целых полтора часа, пока я ходил за ней по магазинам, по кулинариям, у меня была эрекция. Мне казалось, что люди видят, как топорщатся у меня штаны, поэтому я держал руки в карманах. Потом она зашла в какой-то подъезд и исчезла. Исчезла навсегда.

ОНА. А ты, наверное, кинулся в кусты и принялся удовлетворять себя. Угадала?

ОН (не обращая внимания.) Нет, я пошёл домой. Я смотрел на людей. Я смотрел на женщин. Она были такие далёкие, такие недосягаемые. А мне так хотелось владеть им! Владеть всеми сразу!!! И тогда я подумал… Нет, это была даже не мысль. Это было озарение. Или прозрение. Я вдруг представил, что если бы все люди в мире уснули. Не умерли, а уснули. Уснули странным летаргическим сном. Тогда я бы мог овладеть любой женщиной, какой только пожелаю. Они бы лежали на улицах, у прилавков, в очередях, в квартирах — везде, а я бы был тем единственным, кому бы они принадлежали. Я был бы их царём. Я был бы их Властелином. Я был бы их Богом.

ОНА (иронично.) Печальная история.

ОН. Вы ничего не поняли.

ОНА. Всё я поняла.

ОН. Не поняли!

ОНА. Ладно, проехали. Зачем тебе бинокль?

ОН. Этот?

ОНА. Этот.

ОН. Этот плохой. Я хочу купить дорогой. Морской.

ОНА. Зачем он тебе?

ОН. Я смотрю в него.

ОНА (смеётся.) Ясно дело — не слушаешь. Куда смотришь?

ОН. В окна. Напротив нас есть многоэтажный дом и в нём много окон. А в них люди. Они живут там. Умирают. Ругаются и мирятся. Едят, спят, смотрят телевизор. Иногда дерутся. Изменяют друг другу. Играют в карты. Вызывают «скорую». Чешут собак. Смотрят на себя в зеркало. Считают деньги, прячут их в разные места. А я каждый вечер смотрю на них. Выключаю свет и смотрю… Они не знают обо мне, а я сижу здесь и смотрю в бинокль. Они думают, что всё, что они там делают, известно только им. Но есть ещё я. Они не знают, что я существую. А между тем я каждый вечер вторгаюсь в их жизни. Вторгаюсь и живу вместе с ними. Вместе с ними пеку пироги. Вместе с ними размораживаю холодильник. Вместе с ними ложусь в постель. Я почти как БОГ, о котором они ничего не знают и ничего не ведают. Это чем-то похоже на мою детскую мечту. Я владею их жизнями. Как Бог. Как Бог!

ОНА. Там ничего не видно.

ОН. Видно.

ОНА. Я не вижу.

ОН. Видно! Там жизни, которыми я владею.

ОНА (снова ложится, держит бинокль в руках.) Нельзя владеть чьими-то жизнями, только наблюдая.

ОН. Можно!

ОНА. Нельзя.

ОН (резко отбирает у неё бинокль, прижимает его к животу.) Можно! (Почти кричит.) Можно! Можно! Можно мысленно делать с ними всё, что угодно! Можно трогать их! Трогать за самые разные места! Можно плевать на них! Можно щипать их! Колоть иглами! Грабить! Бить! Можно даже убивать!!!!

ОНА. Но им-то что от этого? Что?

ОН. Какое мне дело до них? Главное — я! Главное, я знаю, что могу делать это! Главное — я знаю! Вот, например, у меня была сводная сестра. От первого материного брака. Она потом умерла от рака крови. Так вот, когда мы с ней ругались, она обзывала меня девственником. Мне было четырнадцать, а ей около двадцати. И она обзывала меня. Кричала: «Девственник! Девственник! Будешь им ещё сто лет!» Я всегда плакал после этого. А потом трахнул её. Трахнул, как только захотел! И трахал целых два года, пока она не умерла. У нас в квартире между ванной и туалетом было окно. Оно было закрашено толстым слоем белой краски. Я отковырял краску. Всего маленький кусочек краски, но сквозь этот крошечный просвет я мог делать с моей сестрой самые отвратительные гадости, пока она мылась. Как только она входила в ванную, я закрывался в туалете, вставал на унитаз и смотрел. Смотрел, как она мылит себя. Как она моет там. Она делала это так нежно, словно её орган был хрустальный и стоил миллион долларов. Она была полностью голая. Я мог видеть прыщи у неё на спине и даже ручеёк волос возле пупа, как у мужчин. Иногда она лежала в ванной и ласкала себя. А я смотрел — и трахал её. Потом я кончал и мне становилось противно видеть её тело. Оно начинало казаться мне мерзким, как батон ливерной колбасы. Я замазывал просвет зубной пастой, делал вид, что смываю и уходил.

ОНА. И что же она после этого — перестала тебя называть девственником?

ОН. Нет, она не перестала. Зато я перестал обращать на неё внимание. И перестал плакать. Она-то думала, что я до сих пор девственник, а я уже не был им. Я лишился своей девственности с ней. С ней! Но она не знала об этом. И так и не узнала до самой своей смерти. А потом я пришёл к ней на могилу и всё рассказал. Я даже вспомнил, как она ставила себе во влагалище клизмы. И рассказал ей об этом. Рассказал, чтобы она не думала, будто я всё выдумал. Я рассказывал ей это и смеялся. Смеялся и плакал. Плакал и смеялся.

ОНА (садится на кровати.) Ты чокнутый. Самый настоящий чокнутый.

ОН (вдруг вскакивает, кричит в окно.) Я нормальный! Нормальный! Это вы, вы, вы все чокнутые, сумасшедшие, шизофренические, дебильные! Верите в Бога, а сами его ни разу не видели! Трепещите перед ним! Боитесь его! Боитесь того, кто только смотрит! Говорите: «бог здесь, бог видит!» А чем же тогда я не Бог?! Чем же я не Бог?! Я тоже вижу! Я тоже там, с вами! Чем же я не бог? Чем, а?!!!

ОНА. Тихо.

ОН (весь напрягается, смотрит по сторонам.) Что? Кто? Кто здесь?

ОНА (шепчет.) Тихо, тихо.

ОН. Что? Что? Зачем это?

ОНА. Тихо, тихо, тихо.

ОН. Что?

ОНА. Ты боишься смерти?

ОН. А?

ОНА. Ты смерти боишься?

ОН (шепчет.) Иногда я хочу умереть. Но только — чтобы это было что-то глобальное, всеразрушающее. Чтобы это был Конец Света. Чтобы никого не осталось. Никого. Чтобы все умерли вместе со мной. Я даже изобретаю такую бомбу, чтобы взорвать всю землю. Чтобы нажать на кнопку и — всё. И всё. И нету земли. И нету вас. Нету моей сестры с её могилой. Нету той девушки в цветной блузке. Нету никого. Никого. Никого…

ОНА. Тихо. Тихо. Я буду спать. Твои таблетки уже действуют. Тихо. Я уже засыпаю. Потом я усну и ты сделаешь со мной всё, что угодно.

ОН. Ладно. Хорошо. Хорошо. Ладно.

ОН (шепчет, задыхаясь.) Вы спите?

Вы спите?

Вы спите?

МОЛЧАНИЕ.

Что с вами? Вам плохо? Сейчас я вам помогу… (Пауза. Идёт к кровати.) Я врач. У меня диплом… Диплом у меня… Сейчас я вас спасу.

(Глотает слюну, шепчет сбивающимся голосом.) Я врач… диплом … Я вам помогу… Сейчас… Сейчас. Помогу. Я врач. Всем помогаю…

Я ничего не делал! Я думал — вам плохо! Я хотел помочь!

ОНА (кричит.) Идиот! Тупица! Свинья безмозглая! Козёл! Тварь! Думал, я буду жрать твои сраные таблетки! Накуси-выкуси! (Швыряет в него таблетки.) На, жри сам! Где мои деньги?! Ты меня лапал — плати, шизофреник! Плати, сука! Где деньги?! У меня папик есть! Сутенёр! Он тебя уроет, гнида! Где деньги?!

ОН. Я ничего такого не делал! Не надо меня в тюрьму! Пожалуйста! Я больше не буду! (Плачет.) Пожалуйста, тётенька, миленькая! Я больше не буду! Честное слово! Только не надо меня в тюрьму!!!

ОНА (поднимает деньги, надевает туфли, идёт к двери.) Кому ты там нужен в тюрьме?! Псих! Замочные скважины у него! Бинокли! Психопат! Богом себя мнит! Даун! (Открывает дверь, швыряет в шифоньер туфель, орёт ему вдогонку.) Пошёл в жопу!!! Пидор!!!!

ОН (Плачет.) Я ничего такого не делал. Я врач. Я хотел помочь. Думал, вам плохо. Я врач. Я ведь врач. Честное слово.

Я вас ненавижу!!! Не-на-ви-жу!!! Нее-наа-вии-жууу!!! Слышите меня?! Слышите?! Я вас всех не-на-ви-жу!!! Живёте там, в своих окнах, а обо мне забыли! Будто меня и нет вовсе! А я есть!!! Я там, с вами! Каждый вечер! И мне плевать на вас!!! На всех! Слышите меня?! Слышите?! Мне плевать! (Захлёбывается рыданиями.) Лучше бы вас не было! Лучше бы вас всех не было!!! И меня!!! И меня!!! Слышите?! Суки!!! Суки!!! Суки!!!

(Шепчет.) Вот изобрету свою бомбу и взорву всю землю. И вас, и себя. Всех, всех, всех, всех, всех, всех, всехвсехвсехвсех…

Темнота

Занавес

КОНЕЦ