Теперь обратимся к другому способу познания: получению данных от третьего лица, характерному для «объективной» науки. До сих пор мы исследовали непосредственное переживание человеком своего собственного сознания изнутри, а теперь углубим свое понимание, интегрируя эти впечатления от первого лица с различными областями науки (данными от третьего лица), в частности с изучением головного мозга.

Причина, побуждающая к добавлению далекого от непосредственных переживаний набора научных концепций, заключается в том, что он позволит нам увидеть важные закономерности, характерные для большого числа индивидов. Это знание невозможно получить на основании отчетов о переживаниях, которыми могут поделиться один-два человека. Наука расширяет горизонты нашего видения, однако не отменяет значения личных рассказов и сообщений о знании, полученном в непосредственном опыте.

Работы Роджера Уолша позволяют предположить, что такие «дисциплины сознания», как медитация, дают возможность расширить способы познания путем практического опыта, который предоставляет в наше распоряжение новое знание, стоящее выше интеллектуального понимания. Этот дисциплинирующий способ фокусировки на непосредственном переживании говорит о том, что существует множество тонких вариаций сознания, которые можно одновременно делать объектом интроспективного исследования и в значительной мере расширять в результате упорных тренировок. Дисциплины сознания признают ограничения языка и абстрактного мышления и обосновывают познание в непосредственном личном опыте.

В этой главе мы разберемся в научном взгляде на то, как именно мы переживаем внимательное осознавание, создаем ощущение «я», или самости, и чувствуем течение времени.

 

Обзор субъективности

Рассмотрим научный подход к субъективности, вникнув в исследование, в ходе которого были суммированы пять анкет-опросников, нацеленных на изучение субъективного переживания внимательного осознавания. Авторы отмечают, что этот метод предлагает способ оценить, насколько широко ученые проводят концептуализацию внимательности (или внимательного осознавания), а также способ исследовать вопрос, представляет ли собой внимательность одномерный процесс или характеризуется множеством различных граней. Объединив предлагаемые методы оценки и использовав их в разное время на больших группах испытуемых (студентах колледжа), ученые смогли уточнить вопросы и выявить общие закономерности в полученных ответах.

В работе были использованы следующие опросники: Mindful Attention Awareness Scale (MAAS, «Шкала самооценки внимательности и внимательного осознавания»; Brown & Ryan, 2003), Freiburg Mindfulness Inventory (FMI, «Фрейбургский реестр внимательности»; Buchheld, Grossman, & Wallach, 2001); Kentucky Inventory of Mindfulness Skills (KIMS, «Анкета навыков внимательности Университета Кентукки»; Baer, Smith, & Allen, 2004); Cognitive and Affective Mindfulness Scale (CAMS, «Когнитивная и аффективная шкала внимательности»; Feldman, Hayes, Kumar, & Greeson, 2004) и Mindfulness Questionnaire (MQ, «Опросник для оценки внимательности»; Chadwick, Hember, Mead, Lilley, & Dagnan, 2005). Каждое из этих исследований имело особую цель, но все они затрагивали различные аспекты внимательности, основываясь на непосредственном чувственном опыте испытуемых.

Детальный, очень подробный подход Бэра и его коллег – поучительный образец применения статистики и основанных на ней оценок, а также пример тонкого и остроумного наблюдения, ставший синтезом работ ученых, осуществлявших индивидуальные обзорные исследования. Испытуемым были предложены вопросы, сформулированные на основе синтеза множества анкет, а ответы затем оценивали с поправками на такие параметры, как особенности личности, эмоциональный интеллект и сострадательное отношение к себе. В результате исследования был получен ряд данных.

Были объединены предсказанные корреляции между разными группами вопросов и созданы пять «граней», или измерений, внимательности. В этот перечень вошли: 1) отсутствие импульсивной реактивности на внутренние переживания; 2) наблюдение; обнаружение; внимательность к ощущениям, восприятиям, мыслям, чувствам; 3) осознавание действий; отсутствие поступков «на автопилоте»; концентрация внимания; отсутствие отвлечения; 4) описание / обозначение словами и 5) непредвзятое и неосуждающее отношение к своему непосредственному опыту.

Далее Бэр и его коллеги исследовали вопрос, можно ли считать эти грани частями одного измерения, или они представляют собой независимые аспекты внимательности. Статистическая каталогизация и рассуждение позволили предположить, что внимательность на самом деле состоит из множества граней с несколько различающимися характеристиками, которые, хотя и накладываются в определенной мере друг на друга, все же независимы, по крайней мере в том, как разные испытуемые отвечают на вопросы. Один из факторов, наблюдение, в наибольшей степени совпадает с остальными факторами и не представляет собой отдельную, независимую грань. Таким образом, речь в этом исследовании идет о «четырехфакторной иерархической модели», которая соответствует «иерархической структуре внимательности, где описание, осознавание действий, непредвзятое и неосуждающее отношение и отсутствие импульсивной реакции можно считать гранями обширной конструкции внимательности».

Интересно отметить, что было со статистической значимостью обнаружено, что грань наблюдения является независимым измерением у испытуемых, имевших опыт медитации. «Исходя из этого, мы протестировали эту модель на испытуемых с опытом медитации (n = 190) и обнаружили, что все пять граней в значительной мере соответствуют общему конструкту внимательности». Это позволило ученым предположить, что «возможно приложение пятифакторной иерархической модели внимательности к лицам, имеющим опыт медитации». Было предложено провести дальнейшие исследования для сравнения четырех– и пятифакторной структур с участием большего числа разных испытуемых.

Корреляция этих граней с другими измерениями говорит о том, что грани соответствуют предсказанным измерениям. Например, действие с осознанностью (грань «осознавание действий») проявляет обратную корреляцию с рассеянностью и диссоциацией; грань «описание» – положительную корреляцию с эмоциональным интеллектом и отрицательную – с алекситимией (неспособностью описать свое внутреннее состояние); грань «непредвзятое и неосуждающее отношение» прочно связана с низкими уровнями выраженности психологических симптомов, невротизма, подавления мыслей, трудности эмоциональной регуляции и избегания переживаний. Интересно, что «отсутствие импульсивной реактивности» сильнее всего связано с сочувствием к себе, а «наблюдение» проявляет положительную корреляцию с открытостью к переживаниям.

Вопрос, почему наблюдение нельзя считать гранью внимательности у людей, не имеющих опыта медитации, заключается, по мнению Бэра и его коллег, отчасти в том, что акт наблюдения нетренированных людей иногда пугает и приводит к самообвинениям. Другими словами, одна лишь способность к наблюдению внутреннего мира без других граней внимательности может не проявить предсказанных корреляций.

Ниже я привожу резюме их выводов, которое позволяет понять такой образ мышления: «Подтверждающий факторный анализ позволяет предположить, что описание, осознавание действий, непредвзятое и неосуждающее отношение и отсутствие импульсивной реакции – элементы обобщающей структуры внимательности, а три из этих факторов (осознавание действий, непредвзятое и неосуждающее отношение и отсутствие импульсивной реакции) обладают нарастающей валидностью в предсказании развития психологической симптоматики». Другими словами, низкие показатели по этим трем факторам – наилучшие предикторы отсутствия симптомов страдания.

Бэр и его коллеги нашли, что вопросы из анкет-опросников, применявшихся в более ранних исследованиях, оказались весьма полезными в исследовании различных аспектов внимательности и позволили создать упорядоченный опросный лист, с помощью которого удалось выявить эти пять аспектов внимательности. Результатом анализа стала анкета, касающаяся пяти граней внимательности. На каждый вопрос можно дать следующие ответы: никогда, очень редко, редко, часто, очень часто и всегда. Ниже приводятся некоторые вопросы из анкеты, составленной Бэром и его коллегами.

Отсутствие импульсивной реакции на внутренние переживания

«Я воспринимаю свои чувства и эмоции без необходимости на них реагировать».

«Я наблюдаю свои чувства, но не теряюсь в них».

«В трудных ситуациях я могу выдержать паузу без того, чтобы сразу же отреагировать» (FMI).

«Обычно, когда у меня появляются неприятные мысли или образы…

…я способен просто отмечать их появление, но не реагировать на них…

…я очень быстро успокаиваюсь…

…я отступаю “на шаг назад” и осознаю мысль или образ, но не позволяю ей или ему меня захватить…

…я просто замечаю их и отпускаю их от себя…» (MQ).

Наблюдение / отмечание / внимательность к ощущениям, восприятиям, мыслям, чувствам

«Когда я иду, то сознательно замечаю свои ощущения от движений моего тела».

«Когда я принимаю душ или ванну, то сохраняю осознавание движений моего тела».

«Я замечаю, как еда и питье действуют на мои мысли, телесные ощущения и эмоции».

«Я обращаю внимание на такие ощущения, как ветер, обдувающий мои волосы, или солнце, обжигающее мне лицо».

«Я обращаю внимание на такие звуки, как тиканье часов, щебет птиц, рев проезжающих автомобилей».

«Я обращаю внимание на запахи и ароматы».

«Я намеренно сохраняю осознавание своих чувств».

«Я подмечаю визуальные элементы в искусстве или окружающей природе, например цвет, форму, текстуру или соотношение света и тени».

«Я обращаю внимание на то, как эмоции влияют на мои мысли и поведение» (KIMS).

Осознавание действий / автопилот / концентрация внимания / отсутствие отвлечений

«Мне трудно оставаться сосредоточенным на том, что происходит в настоящем».

«Мне кажется, что я живу на автопилоте, по большей части не осознавая, что делаю».

«Я занимаюсь разными делами, не обращая на них внимания».

«Я выполняю работу и различные задачи автоматически, не осознавая, что делаю».

«Я часто обнаруживаю, что делаю что-то, не обращая на это дело никакого внимания» (MAAS).

«Когда я что-то делаю, мой ум блуждает, и я легко отвлекаюсь от дела».

«Я не обращаю внимания на то, что делаю, потому что все время о чем-то мечтаю, беспокоюсь или отвлекаюсь каким-то иным путем».

«Я легко отвлекаюсь» (CAMS).

Описание / обозначение словами

«Я хорошо умею находить слова для описания своих чувств».

«Я легко облекаю в слова свои убеждения, мнения и надежды».

«Мне трудно находить слова для описания того, что я думаю».

«Мне трудно придумать подходящие слова для выражения того, что я чувствую».

«Когда у меня в теле возникают какие-то ощущения, мне трудно описать их, потому что я не могу подыскать подходящие слова».

«Даже когда я страшно расстроен, я могу найти способ выразить свои чувства словами».

«Моя естественная склонность – облекать переживания в слова» (KIMS).

«Обычно я могу во всех подробностях описать, как я себя чувствую в данный момент» (CAMS).

Непредвзятое и неосуждающее отношение к переживаемому

«Я критикую себя за иррациональные или даже адекватные эмоции».

«Я говорю себе, что не должен испытывать тех чувств, какие я испытываю».

«Я убежден, что некоторые мои мысли ненормальны и дурны и я не должен так думать».

«Я всегда сужу о том, хороши или плохи мои мысли».

«Я говорю себе, что не должен думать так, как я думаю».

«Я думаю, что некоторые мои эмоции дурны или неадекватны и я не должен их испытывать».

«Я не одобряю себя, когда у меня появляются иррациональные идеи» (KIMS).

«Обычно, когда у меня появляются неприятные мысли или образы, я сужу о себе как о плохом или хорошем человеке – в зависимости от содержания мыслей и / или образов» (MQ).

 

Коррелирующие описания непосредственного опыта и исследований мозга

Если мы хотим увидеть измерения своей ментальной реальности, не сводимые к более простым элементам, нам важно, с точки зрения нейрофеноменологии, объединить знания, выбранные из полученных в ходе исследований внимательности данных «от второго лица» о непосредственном опыте, с впечатлениями о непосредственном опыте «от первого лица» и с данными полученными «от третьего лица» в научной нейрофизиологии.

Наши предпосылки должны быть выражены прямо. Те концептуальные нисходящие корковые влияния, которые формируют фильтр входов и предпочтительных интерпретаций, надо познать и идентифицировать в такой степени, чтобы обеспечить возможно более полное и ясное понимание. Мы видим, как человеческое сознание танцует в унисон с человеческим мозгом в рамках наших социальных переживаний совместно конструируемой человеческой культуры. Смысл – это не чистое изобретение человеческого ума: мы должны проявить смирение перед лицом тех способов, с помощью которых сортируем, выбираем и упорядочиваем символы, строя из них совместно разделяемые системы знаний. Это неизбежный путь, идя по которому мы познаём мир через концепции и понятия. Как мы уже видели, существует также прямое переживание неконцептуального знания, – но эту область понимания трудно выразить словами так, чтобы один человек понял другого. При всей их ограниченности концептуальные карты разума и сознания могут тем не менее оказаться весьма полезными: истинные идеи способны помочь нам пережить трудные времена, облегчить страдания и утвердить в обществе благополучие и сострадание. Нет никакой нужды отбрасывать концепции – надо просто принять их такими, какие они есть – как остовы познания.

 

Внимательность – это искусство, которому можно научиться

Разум каждого из нас обладает огромным потенциалом. Мы способны создать мир, основанный на сострадании и благополучии, и одновременно способны на бездумное насилие и бессмысленное разрушение. Второй полезный урок, усвоенный нами, – знание о пластичности человеческого мозга. Мы на самом деле можем сфокусировать свое сознание таким образом, который изменяет структуру и функцию головного мозга в процессе жизни. Если осознавание настоящего мгновения, не цепляющееся за предвзятое и осуждающее отношение, войдет в привычку и станет частью вашего менталитета, оно служит мощным путем к состраданию и внутреннему благополучию. Об этом же достоверно свидетельствует наука, этому же учит тысячелетняя практика.

Но что это за «практика», которая открывается в созерцательных традициях всего мира? Христианская центрирующая молитва, разнообразные йогические практики, тайцзицюань, буддийские методы медитации интенсивно изучались все последние годы, и выяснилось, что у людей, их практикующих, улучшается состояние нервной и иммунной систем. Об этом можно прочитать, например, в работах Филда, Фицпатрик-Хоплера и Специо, Ирвина, а также в обзоре Уолша и Шапиро.

Более 140 ученых со всего мира собрались на семинар летнего исследовательского института «Сознание и жизнь» (Mind and Life Summer Research Institute), организованный в Институте Гаррисона в штате Нью-Йорк. Программа предусматривала рассмотрение разных форм медитации, сопровождающееся обсуждением со стороны практиков, философов, психологов и нейрофизиологов. У меня были «присутственные часы», когда я встречался с молодыми и маститыми учеными, обсуждал с ними их научные интересы, а также читал лекции о клиническом использовании внимательности в лечении детей, в регулировании эмоций и воспитании духовности. Здесь я хочу коснуться некоторых волнующих идей, возникших в ходе семинара.

В дополнение к лекциям и обсуждениям мы очень много читали о природе внимания, эмоций, памяти, медитации, молитвы и внимательности. Трое ученых распространили среди участников статью с последним обзором тем, касающихся использования науки в тренировке ума: «Медитация и нейрофизиология сознания». Медитация – это тренировка ума и сознания. В данном случае нас в особенности интересует медитация внимательности. Однако не надо забывать, что существует много форм ментальной тренировки, которые создают различные состояния повышенной внимательности и побуждают индивида воспитывать в себе черты внимательности и осознанности. Процессам внимания, регулированию эмоций и способности к внутреннему наблюдению, интроспекции и рефлексии, по мнению многих ученых, можно научиться. Лутц и др. утверждают: «Мы уже показали, что даже очень кратковременная тренировка может вызвать устойчивые изменения функций головного мозга». Обращая особое внимание на клиническое приложение обучения медитации внимательности в программе уменьшения стресса на основе внимательности (MBSR), Лутц и коллеги далее говорят:

Программа представляется эффективной, поскольку помогает больному различать первичный сенсорный опыт (к примеру, хроническую боль, физические симптомы тревоги) и вторичные эмоциональные или когнитивные процессы, возникающие в ответ на первичное ощущение. Людей обучали использовать практики внимательности, для того чтобы они научились разбираться в деталях своих переживаний и напрямую воспринимали неустойчивую и обусловленную природу чувств и ощущений, связанных с отвращением и отчуждением. В результате эти индивиды приобретали способность лучше противостоять склонности к отчуждению и отвращению в ответ на физическую или душевную боль. С точки зрения нейрофизиологии очевидная эффективность программы уменьшения стресса на основе внимательности (MBSR) прямо ставит вопрос об участии в этом процессе феномена нейропластичности – то есть вопрос о том, происходит ли при этом структурная и функциональная перестройка головного мозга.

Лутц, Данн и Дэвидсон, решая вопрос о том, в каком состоянии находится наше понимание нейрональных коррелятов медитации, предполагают, что, «несмотря на большое количество научных работ и воодушевляющих теоретических предположений… следует признать, что мы очень мало знаем о нейрофизиологических процессах, участвующих в медитации, и об их роли в долговременном воздействии медитации на мозг».

В подходах к медитации разных школ и традиций есть универсальные черты – например, сосредоточение внимания на дыхании. Но это первичное сосредоточение внимания порождает другие аспекты воспитания сознания и ума, которые отличаются друг от друга в разных практиках. Медитация внимательности запускает саморегулируемый процесс, позволяющий в конечном счете осознавать сознавание.

Осознавание своего дыхания помогает людям «направлять и поддерживать» функции внимания. Однако затем медитация внимательности переходит в более воспринимающее состояние, когда всему потоку переживаний разрешается возникать в сознании. Свойственное этому процессу культивирование непредвзятого и неосуждающего отношения к возникающим феноменам, по-видимому, задействует форму осознавания сознавания, являющуюся более автоматической, чем саморефлексия; ее иногда обозначают термином «рефлексивность как таковая» (reflexivity). Хотя медитация и развивает состояние открытости, она не представляет собой нечто «опустошенное» или «пассивное», что-то вроде ухода в себя или утрату контакта с реальностью.

Тренировка внимательности и внимательного осознавания предусматривает следующие аспекты.

1. Медитация, развивающая концентрацию внимания на объекте (например, на дыхании).

2. Техники, воспитывающие осознавание субъективности – того, как работает разум и сознание, – в таком духе, который корректирует и уменьшает роль объекта первоначального внимания.

3. Затем индивид получает возможность непосредственного переживания рефлексивного сознавания – осознавания сознавания, – что, как считается, позволяет раскрыть чистый аспект ментальных процессов.

4. По мере усовершенствования навыков происходит снижение акцента на субъективности; восприимчивое состояние принимает весь диапазон опыта.

5. В этот момент медитативной тренировки достигается еще большая рефлексивность, автоматическое осознавание сознавания как такового.

6. Практика создает поток, в котором индивид движется к точке, где чистый аспект сознавания полностью реализуется в медитации.

 

Чистое «я»: голая сущность

Исследователи проводят важное различие между нарративной (повествовательной) функцией выражения своей истории жизни при помощи слов и прямым сенсорным переживанием настоящего. Способ, каким наше нарративное повествование оформляется в контексте рассказа (другим или самому себе), раскрывает глубинное влияние нисходящих процессов, способных затемнить непосредственное переживание.

Во время формального обучения медитации внимательности люди напрямую работают с этим повествовательным «субъектом» как рассказчиком истории и погружаются в «голое сознавание», или ощущение сущностной природы ума и сознания. Лутц, Данн и Дэвидсон (указ. соч.) предложили формальный термин для обозначения восприятия жизни, свободного от ловушек нашей сконструированной самости: чистое «я» (ipseity) – сущностный способ бытия, лежащий ниже слоев мыслей и реакций, идентичности и приспособления. Эпитет «сущностный» подразумевает некое инвариантное качество, основополагающую сущность нашего бытия, которая не является только лишь функцией преходящих и переменчивых контекстов, возникающих и исчезающих по мере нашей жизни:

Чистое «я» ( ipseity ) – это минимальное субъективное ощущение «я-ковости» в непосредственном переживании, и это составляющая «минимальной», или «сердцевинной», самости. В отличие от него нарративно-повествовательная, или автобиографическая, самость (Legrand, в печати) включает в себя категориальные или моральные суждения, эмоции, предчувствия и предвосхищение будущего, а также воспоминания о прошлом. Это эксплицитное ощущение повествовательной, или автобиографической, самости часто характеризуется корреляцией с эксплицитным содержанием, или объектом, переживания. Кроме того, оно, по-видимому, зависит каким-то образом от чистого «я»; также нарративно-повествовательная самость отчасти основывается на этом минимальном субъективном ощущении «я-ковости».

Говоря о приближении опытных практиков медитации к чистому «я», Лутц, Данн и Дэвидсон констатируют:

Наконец, на наивысшем уровне практики то, что мы описали как  снижение акцента и с объекта, и с субъекта , переходит (по крайней мере так постулируется теоретически) к точке, в переживании не остается никаких элементов ни объективности, ни субъективности – будь то в форме концептуальных структур, категорий времени и пространства или какой-либо иной форме. В духовных традициях признаётся очень небольшое число практиков, реально достигших такого уровня.

Не исключено, что практика внимательности и внимательного осознавания позволяет уловить проблеск такого состояния, несмотря на то что полностью его воплотить оказываются способны лишь немногие. Если это так, то можно представить себе чистое «я» как аспект глубокого знания, возникающего в виде потока сознавания, знания без концепций, знания, которое уживается с «субъектом» и «объектом», воспринимаемыми как переживаемые в качестве чего-то вроде чистых сущностных категорий; это знание находится ниже многочисленных наслоений, но все еще сохраняет ощущение переживающего «я». Другими словами, наша чистая самость (ipseitious self) сохраняет способность к активному действию и открыта для полного спектра осознавания, простирающегося от телесных ощущений к недвойственному чувствованию мира, при котором границы тела перестают определять, где начинается и кончается «самость».

 

Саморегуляция

Но зачем нам нужен контакт с нашей сущностной природой? Тренировка сознания, позволяющая вам соприкоснуться с чистым «я», ощутить вашу сущностную «самость», скрывающуюся за наслоениями нарративных повествований, воспоминаний, эмоциональной реактивности и привычек, освобождает ваше сознание и позволяет ему достигать нового, более высокого уровня благополучия.

С растворением автоматических стереотипов сознание, по-видимому, обретает свободу выйти на новый уровень саморегуляции. В этом-то и состоит сила внимательного осознавания – оно способно изменить наши аффективные реакции. Приближение к открытому, явному ощущению своей сущностной природы создает «возможность регулировать эмоции так, чтобы человек мог меньше поддаваться их влиянию. Сознание также становится более восприимчивым и гибким, а культивирование позитивных эмоциональных состояний значительно облегчается».

Два подробных обобщающих обзора Джеймса Остина представляют собой превосходный образец соединения непосредственного опыта от первого лица с научными исследованиями работы мозга. По мнению Остина, «невозможно глубоко разобраться в феноменах таких состояний без раскрытия сущности важных нейробиологических процессов. Действительно, можно видеть, что опыт медитации не только отражается на результатах нейрофизиологических исследований – эти две сферы настолько тесно переплетены, что проясняют сущность друг друга». Имеющийся у этого автора опыт глубоких форм медитации свидетельствует о том, что они «не только отбрасывают психическую самость; знание, полученное с их помощью, преображает остатки прежних экзистенциальных концепций о том, что представляет собой реальность». Мудрость, получаемая благодаря, например, чувствованию, что все мы – часть единого взаимосвязанного целого, создает миропонимание, которое может напрямую влиять на наши способы видения мира и бытия в нем. Далее Остин описывает важность такого знания, равно как и попыток соединить науку и созерцание, утверждая: «Нам потребуется вся помощь от нейробиологов, которую только можно получить, в том, чтобы мы научились жить внимательно с полным присутствием в череде текущих мгновений в наступившем третьем тысячелетии».

Лутц, Данн и Дэвидсон в рассматриваемой здесь работе делятся рассуждениями о значимости подобной интеграции и понимания, что благополучие и сострадание являются тем, что можно сознательно развивать, о чем, по их мнению, свидетельствуют научные данные:

Многие наши основополагающие ментальные процессы, такие как осознавание, внимание и регулирование эмоций, включая также нашу способность к счастью и состраданию, можно концептуально понять как навыки, которым вполне реально научиться. Традиции медитации являют собой убедительный пример стратегий и техник, разрабатывавшихся в течение многих веков с целью укрепления и оптимизации возможностей человека и его благополучия. Нейронаучное изучение этих традиций находится пока в зародыше, но уже имеются начальные данные, обещающие пролить свет на механизмы, посредством которых медитативная практика оказывает свое действие; кроме того, эти исследования подчеркивают роль пластичности мозговых систем, лежащих в основе высших психических функций.

 

Собрание ученых

За два месяца до того, как я лично познакомился с медитацией, мне довелось на десять дней погрузиться в атмосферу исследований внимательности мозга на нескольких встречах.

В грандиозной встрече, организованной в Вашингтоне Обществом исследований нейронауки (Society for Neuroscience), участвовали 36 тысяч человек, было проведено 17 тысяч презентаций. Перед началом встречи перед участниками выступил Далай-лама, призвавший к объединению науки и созерцательных практик. Кто-то спросил, что он будет делать, если наука докажет, что догматы буддийской медитации неверны. Далай-лама ответил, что в этом случае буддизму придется пересмотреть практику и стиль мышления. Несмотря на то что были организованы специальные помещения, где выступление Далай-ламы можно было смотреть в трансляции на больших экранах, десятки тысяч ученых, занимающихся исследованиями мозга, терпеливо стояли в двухчасовой очереди, чтобы попасть в громадный зал, где он должен был выступить. Такое стремление лично присутствовать в зале можно трактовать как проявление какого-то любопытства, а может – и желания побыть в присутствии человека с открытым разумом и сознанием.

Я участвовал во множестве встреч (конечно, не во всех, так как это было физически невозможно) после того, как провел три дня на семинаре института «Сознание и жизнь», где Далай-лама встретился с экспертами по созерцательной практике и нейроучеными. На конференции обсуждались вопросы взаимоотношения медитации и науки. Было понятно, что наше представление о том, как медитация влияет на мозг, находится в зачаточном состоянии. Выступающие касались мощного воздействия, какое медитация внимательности и внимательного осознавания оказывает на мозг, латерализацию его функций, их смещение в левое полушарие, где формируются положительные эмоции и состояния. Говорили также о способах профилактики негативных ментальных состояний, сопутствующих клинической депрессии. Было показано, что медитация внимательности – мощный инструмент фокусировки ума, и, кроме того, как я понял на собственном опыте, она усиливает способность улавливать невербальные сигналы других людей. После безмолвного медитативного ретрита я настроился на прием и улавливание самых тонких и малозаметных сигналов такого рода. Но почему недельное молчание делает человека столь чувствительным и восприимчивым к чужим сигналам?

Восприятие чужих невербальных сигналов сопровождается процессом, вовлекающим повышение активности островка и связанной с ним срединной префронтальной коры, которые позволяют воспринимать интероцептивные сигналы, интерпретировать и согласовывать собственные внутренние состояния с состояниями другого человека. Интероцепция опирается на способность разума фокусировать осознавание на внутреннем состоянии тела. Островок передает данные от тела в мозг и непосредственно участвует в переживании «внутреннего созерцания», а это восприятие характерно для всех традиционных практик медитации. Действительно, мы располагаем картой собственного тела, которая представлена только в правом полушарии головного мозга. Улавливание выражений лица и других невербальных сигналов, таких как зрительный контакт, интонации голоса, поза, жесты, быстрота и сила реакции, опосредуется правым полушарием как в восприятии сигналов, так и в их отсылке. Таким образом, тренировка в течение недели внутреннего созерцания, направляемого на целостность восприятия тела, на мои собственные невербальные состояния, активирует функции правосторонней префронтальной коры и правого островка. Здесь мы видим начало понимания того, как происходит внимательное осознавание. Практика внутреннего созерцания, рефлексии активирует островок и срединную префронтальную кору, в особенности в правом полушарии.

Как я уже упоминал, Лазар и соавторы обнаружили, что у людей, длительно и регулярно занимающихся медитацией, не только происходит утолщение срединной префронтальной коры, но и увеличивается правый островок. Эти данные согласуются с тем, что мы знаем о фундаментальных процессах интероцепции. Учитывая, что эти же структуры придают нам способность понимать работу сознания у себя и других, Лазар на основании проведенных исследований предположил, что медитация внимательности может существенно изменять анатомию тех структур мозга, которые отвечают за сочувствие и самонаблюдение. Здесь может крыться связь между умением смотреть в себя и усилением способности контактировать с другими (приложение, раздел «Отношения и внимательность»).

 

Необыкновенное рядом: растяжение субъективного времени и отключение корковых инвариантных репрезентаций

Сонастройка с внутренним созерцанием может, по всей видимости, изменять наше восприятие времени. Есть ли у нас идеи насчет того, как это может происходить?

Один из докладов на встрече в Обществе исследований нейронауки был как раз посвящен тому, как растянуть субъективное восприятие времени. Тсе выполнил блестящий эксперимент, в ходе которого испытуемым показывали серии изображений, составленных из прихотливо расположенных геометрических фигур. По мере того как эти изображения появлялись и исчезали на экране, испытуемых просили сообщать, сколько, по их мнению, прошло времени. В ходе эксперимента выяснилось, что, когда появлялись «странные» фигуры, которые не соответствовали ранее показанным формам, участникам эксперимента казалось, что время замедлялось. Ученый сделал вывод, что увеличение «плотности информации», создаваемое странными изображениями, – ключ к пониманию субъективного ощущения, будто время растягивается.

В повседневной жизни мы обладаем опытом, подсказывающим, сколько информации мы можем обработать и усвоить в единицу времени. Это и есть информационная плотность. Когда появляется странная фигура, мы сильнее, чем обычно, сосредоточиваемся на ее необычной форме или ином стимуле, потому что она не соответствует нашим ожиданиям. Ожидания обрабатываются в корковой памяти. Наружный слой коры полушарий, новая кора, организован в форме колонок, то есть вертикально ориентированных структур из клеточных тел, и эти упорядоченно расположенные колонки позволяют памяти придавать восприятию определенную форму.

В шестислойной коре мозга есть как входящие, так и отводящие волокна, по которым осуществляется двунаправленный поток информации в пределах каждой колонки. Например, когда мы зрительно воспринимаем цветок, зрительные данные передаются от глаза в нижние слои (слои 6 и 5, по мере продвижения импульсов снизу вверх – от сенсорных входов к месту окончательной «обработки»), а затем поступают в верхние слои, где мы и «воспринимаем» рассматриваемый предмет. Однако кора одновременно посылает информацию и вниз, с верхних уровней (слои 1 и 2) на нижние, «входные», уровни. В результате происходит как бы столкновение двух направленных навстречу друг другу волн посередине (в слоях 3 и 4), где эти два потока смешиваются.

Из нашего предыдущего опыта, из памяти, мы «знаем», как выглядит цветок, и верхний слой коры посылает вниз ожидаемый образ, чтобы изменить форму входящего потока. «Изменить» в данном случае означает, что нам не надо обращать на воспринимаемый образ чересчур пристального внимания. Это называется нисходящей обработкой информации. Пользуясь корой левого полушария, мы навешиваем на предмет ярлык «цветок» и идем дальше. Джеффри Хокинс и Шэрон Блейксли обозначили это нисходящее влияние термином «инвариантная репрезентация» – в том смысле, что мы имеем инвариантный образ категории цветка. Инвариантные репрезентации (или представления) позволяют нам быстро оценивать природу нашего непосредственного окружения и, не отвлекаясь, двигаться к цели. Предшествующее обучение помогает более эффективно обрабатывать информацию, привлекая готовые инвариантные репрезентации, которые непрерывно бомбардируют наши сенсорные входы, говоря: «Я знаю, что это, я помогу тебе моделью того, что мы с тобой уже раньше видели!»

Однако во многих отношениях такая предвыученность подавляет живость чувственного восприятия, загрязняя воды чистого ощущения априорными ожиданиями. По мере того как мы взрослеем, эти накапливающиеся слои перцептивных моделей и концептуальных категорий, скорее всего, сокращают субъективное время и притупляют ощущение, что мы еще живы. Если мы не предпринимаем сознательных усилий для того, чтобы пробудиться, жизнь проносится мимо с огромной скоростью. Мы привыкаем к восприятиям, ощущаем стимулы сквозь фильтр прошлого и не присматриваемся к нюансам и оттенкам настоящего.

Наши инвариантные репрезентации снижают информационную плотность, потому что устанавливают фильтры, ограничивающие количество предметов, которые мы видим. Гуляя по полю, мы можем упустить из виду появление нового цветка, потому что ожидаем там привычный и старый цветок. Очнуться и «понюхать розы» – это, выражаясь фигурально, означает поставить на паузу инвариантные репрезентации.

Когда мы пробуждаемся при помощи внимательного осознавания, не происходит ли отключение нисходящего потока инвариантных репрезентаций, что, в свою очередь, изменяет плотность информации таким образом, что мы начинаем более полно переживать свой чувственный опыт? Наверное, именно таким путем внимательное осознавание может увеличить информационную плотность и растянуть субъективное восприятие времени.

Мы больше видим, слышим, обоняем. Подавляя инвариантные репрезентации, мы обретаем способность избегать генерализации входящих сенсорных сигналов и затушевывания их деталей. Как только возникает этот усиленный поток входящих данных, то, что до этого было «просто цветком», становится настоящим, живым, неповторимым и уникальным цветком, каковым он на самом деле и является. С помощью внимательного осознавания нашего разворачивающегося из мгновения в мгновение опыта все становится обновленным, все становится необыкновенными «странными объектами». Когда отключаются инвариантные репрезентации, обыденное делается необычным. Мы можем предположить, что внимательное осознавание усиливает необычность, делая каждый момент уникальным, поскольку растворяет нисходящие ограничения инвариантных репрезентаций. Без внимательного осознавания упорядоченные ощущения становятся фоном движения по двухрядной дороге нисходящих инвариантных репрезентаций, сглаживающих углы и затуманивающих контуры входящих образов. Смазывание фокуса – самопорождающий процесс, он создается памятью и автоматической попыткой подготовиться к действию на основании хорошо известного нам прошлого опыта, подсказывающего, чего нам следует ожидать.

Именно таким путем внимательное осознавание – направление внимания на настоящее мгновение без цепляния за нисходящие инвариантные суждения – в буквальном смысле охлаждает пыл вторжения прошлого в восприятие настоящего. Пробуждая сознание, мы тем самым растягиваем субъективное переживания времени отведенной нам жизни. Наше восприятие времени расширяется по мере ослабления ограничений, наложенных на информационную плотность восприятия каждого мгновения. Если вы возьмете на себя труд просто спокойно сесть и застыть на минуту в неподвижности, то заметите, что появляется в сознании, почувствуете, что происходит у вас в руках и ногах. Просто обратите внимание на звуки, наполняющие воздух вокруг вас. Многое из того, что вы сейчас замечаете, происходило и до этого, но взятая вами пауза, переход в восприимчивое состояние изменяют течение времени, восприятие мира и самого себя. Рефлексия открывает двери ощущениям. Продвигаясь дальше по этому пути, мы начинаем понимать и принимать тишину, царящую в промежутках между словами, познающими грядущее. Растворение наших собственных нисходящих инвариантных репрезентаций может быть достигнуто внимательным, сознательным намерением.

 

В этой главе мы исследуем центральную роль внимания в формировании того, каким образом мы сознательно действуем и учимся наблюдению за нашей разворачивающейся ментальной жизнью. Целенаправленно впустить что-то в осознавание означает нечто большее, чем просто регистрация входа от сенсорного органа (ощущения света от глаза, давления от сенсоров, расположенных в коже) и его передача в первичную сенсорную кору задних отделов мозга. Осознавание – это активный поисковый процесс, целенаправленный поиск воспринимаемых сигналов в поле сознавания.

С помощью внимательного осознавания мы обретаем не только осознавание ощущений: если мы скажем, что наблюдаем себя в процессе получения чувственного опыта, то эта позиция наблюдателя – метасознавание, требующее участия большего количества областей мозга, чем область задних чувствительных колонок и боковой префронтальной области. Как и самонаблюдение, метапознание связано с активацией срединной префронтальной области. Было показано, что таким образом внимательное осознавание активирует срединную префронтальную область в большей степени, чем те формы медитации, цель которых – постоянная концентрация внимания на чем-то одном (внутреннем слове или внешнем объекте).

Метапознавательное измерение внимательного осознавания вовлекает в активность вторичные ассоциативные корковые зоны, например, в срединной префронтальной области, которые опосредуют нашу функцию свидетельствующего сознавания и позволяют нам осознавать собственное сознавание. Здесь следует также отметить, что внимательность – это нечто большее, чем просто техника релаксации: она позволяет нам обрести стабильность и ясность, а также вовлекаться в происходящее и быть готовыми к действию. Сущность внимательного осознавания заключается не в релаксации, а в ощущении присутствия. Но каким образом срединная префронтальная кора отличает простое сенсорное восприятие от той формы сенсорного осознавания, которое включает в себя наблюдение за чувственным опытом? Ответ на этот вопрос позволил бы понять, в чем состоит разница между простым и внимательным осознаванием.

Способность клинических методов порождать положительный эффект в процессе терапии связана с практиками внимательного осознавания, а не просто осознавания. В данном случае ключевое значение имеет внимательность.

Внимательный способ осознавания опосредуется вне латеральных и задних областей, обеспечивающих простое осознавание, и положительно коррелирует с активностью в срединных участках префронтальной коры – в рассмотренной нами области, включающей в себя орбитофронтальную, переднюю поясную, вентральную и медиальную префронтальную кору. Этот срединный префронтальный участок осуществляет метапознание (мышление о мышлении), осознавание сознавания, и, кроме того, это фундаментальный признак функции срединной префронтальной коры, которую мы обсудили выше.

Одно из исследований, посвященных «структурирующему эффекту», показало, что если испытуемому предъявить два варианта стратегии в азартной игре, то те, кто способен «смотреть мимо» вербально выраженных предубеждений, используют при решении задачи срединную префронтальную область. Те же, кто становится жертвой предвзятости, проявляют автоматическую реакцию, не улавливают трюк и не активируют эти срединные области. Например, в данном исследовании стимулы представляли так: «Если вы выберете такую тактику, то шанс сохранить деньги равен 40 процентам», а не «Если вы выберете такую тактику, то шанс потерять деньги равен 60 процентам». Активация срединных префронтальных участков (орбитофронтальной и медиальной префронтальной коры, ) избавляет испытуемого от автоматизма, переводит его в более рефлексивное состояние и делает способным учитывать проблему в более общем плане. Несмотря на то что это исследование было посвящено не внимательности, мы видим, что роль срединных префронтальных областей, раскрытая в нем и других работах, позволяет предположить, что эти области играют важную роль в отключении нисходящих влияний, например предыдущих ожиданий и собственных эмоциональных реакций.

Срединные префронтальные структуры очень важны для самонаблюдения и метапознания: с их помощью мы можем создать в сознании свой образ в прошлом, настоящем и будущем, а также построить карту деятельности своего рассудка. Именно на основании таких представлений мы видим потенциальный вклад нейрональной активности в идею о том, что внимательное осознавание есть нечто большее, чем просто осознавание: в практике внимательности мы активно воспринимаем наш разум и осознаем свое сознавание.

 

Нейрональные корреляты внимания

В наши дни ученые начинают в своих исследованиях изучать отвечающие за внимание нейронные сети, участвующие в формировании внимательного осознавания. Мы пока не располагаем окончательными данными о конкретном участии нейронных цепей в фокусировании внимания в каждом случае. Аналогично у нас нет данных и о том, почему этот потенциальный механизм фокусирования внимания приводит к улучшению физиологического, психологического состояния и улучшает межличностные отношения.

Исследования внимания в большинстве своем сфокусированы на задачах, которые мы наблюдаем в природе: реакция на стимулы, гибкость в переключении внимания в моменты, когда стимулы неожиданно изменяются, обработка конфликтующих между собой потоков информации. Внимательное осознавание имеет уникальную особенность – в состоянии внимательности возникает процесс усиления восприимчивости и развивается метасознавание, а они сильно отличаются от процессов мобилизации внимания, запускаемых простыми ответами на стимулы, в то время как именно последние – предмет нейрофизиологических исследований. Тем не менее эти исследования очень полезны для нас как основа, поскольку они позволяют судить о современном состоянии науки в данной сфере.

Идея о том, что существует не единственная форма внимания, сегодня общепризнанна. Существуют три аспекта этого процесса, регулирующие поток энергии и информации: организующий, ориентирующий и аспект готовности. Сознание как таковое можно определить как телесно воплощенный и погруженный в отношения процесс, регулирующий поток энергии и информации, поэтому внимание – его абсолютно необходимое центральное звено.

Опубликованный Амиром Разом и Джейсоном Буле обзор типов отвечающих за внимание нейронных сетей открывает нам всю сложность современного состояния понимания проблемы. Говоря словами авторов, «корковые и подкорковые сети опосредуют различные аспекты внимания; без модулирующего влияния подкорковых областей мозг не смог бы эффективно справляться со своими функциями». Эти системы внимания имеют специализированные корковые области; подкорковые области изучены хуже, но известно, что они служат глубинным источником мотивации, влечения и возбуждения в самом мозге. Понятно, что подкорковые процессы, вероятнее всего, участвуют в телесных проявлениях внимательного осознавания. Мы приходим к пониманию внимательности не просто как способа сосредоточения внимания, а как способа бытия: вероятно, это нечто большее, чем обусловленный стимулом и опосредуемый корой процесс фокусировки внимания.

Далее Раз и Буле утверждают, что «по мере того как методы нейровизуализации начинают вскрывать влияние практик на мозговой субстрат, накапливающиеся данные говорят о том, что эти отвечающие за внимание сети подвергаются модификации. Внедрение тренировки внимания в детских садах и детских воспитательных учреждениях может стать важной педагогической инновацией». Самый важный пункт здесь – понимание того, что внимание, столь важное для разума и сознания, – не некий фиксированный процесс. Как уже упоминалось выше, первое исследование в нашем Центре исследования внимательного осознавания показало, что тренировка внимательного осознавания в течение восьми недель может значительно усилить организующий аспект внимания у взрослых и подростков, страдающих генетически обусловленным расстройством дефицита внимания и гиперактивности.

Лидия Зиловска и ее коллеги из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе разработали пробную восьминедельную программу, в ходе которой преподавали методики базовой внимательности, сходные с той формой медитации, какой мы занимались во время недельного безмолвного ретрита, описанного в главе 3. Как мы видели, эта форма медитации прозрения основана на подходе, предусматривающем концентрацию на дыхании на начальном этапе. Когда учащиеся замечают, что их внимание отвлеклось на что-то еще – а это происходит всегда и неизбежно, – они спокойно снова обращают внимание на дыхание. Повторяющаяся снова и снова практика возвращения внимания к прежнему объекту помогает развить «целесообразную и устойчивую» способность сознания к вниманию. Фокусирование на теле путем его «сканирования» и на ногах во время ходьбы расширяет внимание к телесным ощущениям, действуя как якорь, и позволяет индивиду переориентировать внимание, когда оно отвлекается. Также учащимся предлагают фокусировать внимание на любящей доброте. Мы уже видели, что если внимательность рассматривать как форму внутренней сонастройки, то естественно также рассматривать эти целенаправленные состояния сострадания как укрепление сущностного состояния любовной связи – с собой и другими.

После восьминедельного курса с ежедневными упражнениями длительностью по два с половиной часа и с медитацией длительностью от пяти до пятнадцати минут у учащихся оценивали способности, относящиеся к функции внимания, и сравнивали их с данными, полученными перед курсом. Организующая функция внимания у всех значительно улучшалась в сравнении с исходным уровнем. Поскольку это было лишь первое, пилотное исследование, то контрольная группа отсутствовала, и мы не можем сказать, чем именно было вызвано это улучшение. Необходимы дальнейшие исследования контролируемым слепым методом, в ходе которых можно будет определить, какая комбинация аспектов опыта – групповая поддержка, навыки внимательности, проживание в кампусе университета – обусловила успех первого проекта. Испытуемые не только сообщали об улучшении самочувствия. Объективное тестирование показало возросшую способность к сосредоточению внимания и сопротивлению посторонним побуждениям. Очень важно, что исследование показало: вниманию можно научиться.

Внимание – это одна из центральных составных частей разума, сознания и поведения, так что определение путей его тренировки – ключевой аспект как теории и практики образования, так и психотерапии. Тренировка внимания должна включать в себя методики его сознательного фокусирования, с тем чтобы в сознании и мозге могли отпечататься новые способы направления и поддержания внимания. Эффективными в тренировке сетей внимания в мозге могут оказаться как специальные компьютерные программы, так и традиционные техники медитации. Мы рассмотрим три аспекта внимания, которые в настоящее время серьезно обсуждаются в научной литературе.

Готовность

Готовность подразумевает устойчивое состояние внимания, настороженность и бдительность, создающие способность усиливать и поддерживать готовность к ответу в ходе подготовки к реакции на ожидаемые стимулы. Готовность может быть фазовой (специфической для данной задачи) или сущностной (тонической) (общим состоянием контроля за уровнями возбуждения). Когда мы раздумываем о том, чтобы подготовить свое сознание, свой разум к тому, чтобы быть открытыми всему, что возникает в настоящем мгновении, это, скорее всего, будет формой активирования аспекта готовности.

Исследования с применением методов визуализации подтверждают идею о том, что лобные и теменные области, особенно в правом полушарии мозга, играют важнейшую роль в поддержании состояния готовности. Правая дорсолатеральная префронтальная кора отвечает за отслеживание поведения и мониторинг уровней возбуждения и управляет ими, будучи формой организующего (управляющего) внимания. Кора передней поясной извилины и другие структуры срединной префронтальной коры участвуют в этой регулирующей функции, обеспечивая гибкость ответных реакций. Правая нижняя теменная область становится активной, когда готовится к приему как внутренних, так и внешних стимулов.

Ориентация

Ориентация – это способность специфически отбирать определенную информацию из множества вариантов в процессе сканирования или отбора. Большинство работ в этой хорошо исследованной области проводилось с использованием зрительных стимулов, поэтому данные этих работ относительно заинтересованных мозговых структур могут оказаться специфичными именно для данной модальности восприятия.

Нейроанатомически в ориентации участвуют специфические для данной модальности стимулов области мозга. В исследованиях, посвященных зрительному вниманию, было показано, что в ходе этого процесса активируются такие области, как подушка таламуса, верхняя часть теменной доли, верхний бугорок четверохолмия, стык между височной и теменной долями и верхняя часть височной доли. Особенно важна в произвольном смещении центра внимания верхняя часть теменной коры ().

Организующее внимание

Организующее (или управляющее) внимание имеет множество характеристик и функций – селективную, надзорную и функцию фокусирования. Разрешение конфликтов между противоречивыми стимулами – также функция организующего внимания. Такую функцию описывают фразой «Контроль, требующий усилий». В общем, процессы, регулируемые этой формой внимания, относятся к «планированию или принятию решений, выявлению ошибок, осуществлению новых или недостаточно хорошо усвоенных реакций, суждению о трудных или опасных условиях, регулированию мыслей и чувств, а также преодолению привычных действий». Именно в этом аспекте мы можем представить себе роль внимательного осознавания в избавлении от автоматического привычного мышления в рамках организующего контроля внимания.

Исследования с применением методов нейровизуализации подтвердили роль передней поясной коры как важного узла в сети организующей памяти. Переднюю поясную кору можно считать главным распорядителем мозга, так как она распределяет ресурсы внимания. Разные части передней поясной коры – дорсальная и вентральная – играют различные роли, связывающие телесные функции, аффект и мышление. В целом передняя поясная кора служит средством задания распределения фокуса внимания и отвечает за регулирование силы эмоциональных реакций. Здесь мы видим физическую реальность анатомической связи между мышлением и процессом обработки информации, порождающей аффект на периферии организма и в лимбической системе. Передняя поясная кора может играть особенно важную роль в тех случаях, когда в реакции внимания происходит конфликт. В определенных ситуациях, когда развиваются сложные конфликты, передняя поясная кора образует связь с дорсолатеральной префронтальной корой, и пути, осуществляющие эту связь, могут проникать в глубинные подкорковые системы, например в голубое пятно и в вентральные отделы покрышки.

Исследования, посвященные медитации внимательности, позволили выявить, что это состояние вызывает активацию передней поясной коры. В целом медитация, как представляется, участвует в генерации альфа– и тета-волн на ЭЭГ, которые многие исследователи считают признаком психологической устойчивости и спокойствия.

С точки зрения развития индивида период между тремя и семью годами очень важен для приобретения функций организующего внимания, что ставит вопрос о необходимости проведения лечебных и корригирующих вмешательств именно в этом возрасте. По мере приближения ребенка к пубертатному возрасту в его нервной системе возобновляется возникновение и рост синапсов, что может сопровождаться уменьшением эффективности коркового контроля различных функций. В подростковом возрасте, когда префронтальная кора претерпевает мощное ремоделирование, в ходе которого сокращается число нейрональных связей, функция данной области становится неустойчивой и легко нарушается при стрессах. Перерастая этот период, мы обретаем более сложные метапознавательные способности, и после этого подросток получает возможность мыслить более сложными категориями и критически наблюдать за своим поведением.

Несмотря на то что регуляция внимания развивается в раннем возрасте, навыки внимательности могут оказаться полезными также и подросткам, и взрослым в развитии более эффективных механизмов организующего, или управляющего, внимания, как мы уже упоминали выше. Причина, как мы видели, заключается в том, что фокусирование внимания специфических модальностей может стимулировать активность определенных участков мозга – первых кандидатов на помощь в опосредовании нейропластических изменений в ответ на практики выработки навыков внимательности.

Руэда, Познер и Ротбарт утверждают: «Требующий усилия контроль служит основанием для развития от более реактивного к более саморегулирующемуся поведению. Системы требующего усилий контроля могут участвовать в этом развитии, обеспечивая гибкость внимания, которая требуется для подавления негативного аффекта, рассмотрения потенциальных действий в свете моральных и нравственных принципов и координации реакций, находящихся под произвольным контролем». В исследованиях мозговых структур, участвующих в такой регуляции, передняя поясная кора, как мы видели, играет главную роль: «Главный узел сети организующего внимания, передняя поясная кора, – часть лимбической системы, прочно связанная со структурами, обрабатывающими эмоции».

В том, что касается развития, Руэда и его коллеги считают, что «в целом эти данные позволяют предполагать, что нейронные сети и контуры, лежащие в основе управляющих, или организующих, функций, становятся в большей мере фокальными и отточенными, что увеличивает их эффективность. В этом процессе созревания не только происходит анатомическая специализация, но и сокращается время, которое требуется этим системам для осуществления процессов, необходимых для решения каждой конкретной задачи». Далее авторы обсуждают использование процесса тренировки внимания, применяемого для развития организующего внимания, и заключают, что «мозговые механизмы, связанные с контролем внимания, можно усовершенствовать в результате тренировки и целенаправленного обучения и что это улучшение приведет к повышению поведенческой компетентности. Учитывая связь между вниманием и саморегуляцией, пластичность нервной системы, обеспечивающая функцию организующего внимания, открывает путь к воспитанию способности к саморегуляции у маленьких детей».

Совпадение между регуляцией внимания и организующими функциями обнаруживается в структуре и функциональных аспектах срединных префронтальных областей. Например, передняя поясная кора участвует в смягчении состояний негативных аффектов и взаимодействует с другими срединными структурами, такими как медиальная и орбитальная области префронтальной коры (). В ситуациях, связанных с дисфункцией передней поясной коры, наблюдаемые изменения являются более тяжелыми, однако в качественном плане они параллельны определенным аспектам процесса, носящего название «низкой дороги». Девински, Моррелл и Фогт утверждают: «Поведенческие изменения, следующие за поражениями передней поясной коры, включают в себя повышение агрессивности… эмоциональное притупление, снижение мотивации… нарушение детско-материнских отношений, нетерпеливость, снижение порога страха и испуга и неадекватное внутривидовое поведение». Авторы описывают характерный случай черепно-мозговой травмы, приведшей к значительным нарушениям: «социальные последствия совместного поражения передней поясной и орбитофронтальной коры могут быть поистине разрушительными… происходит рассогласование между интеллектуальным пониманием образов и автономной экспрессией, что характерно для повреждений передней поясной коры и глазнично-лобной области… Поясная и орбитофронтальная кора очень важны для связи между эмоциональными стимулами и автономными реакциями на эмоциональные стимулы и изменениями в поведении, следующими за подобными стимулами».

Если мы сопоставим эти научные взгляды на переднюю поясную и орбитофронтальную кору с ролью медиальной префронтальной коры в реализации осознавания своих и чужих ментальных процессов, а также с ролью в регулировании аффективных ответов, то увидим, что управляющие процессы в мозге проявляют положительную корреляцию с активностью в срединных структурах, которые мы обозначили как срединные префронтальные области. Развитие этих областей жизненно важно для осуществления эмоциональных и социальных функций, поскольку они образуют центральный узел на путях, где авторегуляторные аспекты сознания и разума коррелируют со структурами и функциями головного мозга.

 

Краткий обзор

Можно видеть, что существует некоторое взаимопересечение функций передних нейронных сетей, связанных с вниманием в его управляюще-организующем аспекте и аспекте готовности, и расположенного более латерально и кзади потока ориентирующего внимания. Существует несколько противоречивых мнений относительно того, насколько тесно это совпадение связано с взаимодействием этих систем, но в целом представляется, что эти три области функционируют как организованные воедино аспекты гетерогенной природы внимания.

Когда человек практикует какую-то форму тренировки внимательного осознавания, начальным компонентом практики всегда становится развитие способности к направлению и удержанию внимания. Эти функции попадают в рамки измерений внимания, связанных с аспектом готовности (удержание) и ориентации (направление). Естественно, индивид нуждается в намерении, для того чтобы поддерживать целенаправленность и устойчивость внимания, – именно в этом и состоит управляющий и организующий аспект внимания.

По мере усвоения навыков внимательности возникает и набирает силу процесс понимания природы ума и самого сознавания как такового. Это более открытое сознавание, возможно, в сколь-нибудь полной мере не совпадает с активной и сфокусированной аналитической функцией внимания, описанной в научной литературе, но все же, вероятно, демонстрирует некую корреляцию с метакогнитивными функциями срединной префронтальной области.

Требуются дальнейшие исследования внимательного осознавания, чтобы более полно изучить процессы сосредоточения внимания, и пока неясно, какие аспекты нейропластичности, или изменений мозга в ответ на переживания, отвечают за выработку внимательного осознавания.

 

Состояния и свойства: безусильная внимательность

Со временем внимательное осознавание может стать способом бытия, образом жизни или чертой личности, а не просто практикой, на короткое время приводящей сознание и разум в определенное временное состояние с помощью какого-либо ритуала: йоги, медитации или центрирующей молитвы. В таком случае мы будем видеть переход от состояний внимательности к внимательности и внимательному осознаванию как черте, или свойству, сознания, проявляющейся в виде более долгосрочной и устойчивой способности. С точки зрения ученых, такой переход можно рассматривать как переход от требующего усилий осознавания к безусильному и не инициируемому осознаванием пребыванию.

Внимательность без осознавания? Идея заключается в том, что открытое и восприимчивое состояние бытия, сознательно принимающее все, что возникает в поле его восприятия, может запускаться и до осознавания, а затем привлекать его для рефлексии разворачивающихся из мгновения в мгновение переживаний. Этот не требующий усилий процесс можно рассматривать как «автоматический» и ошибочно принять его за пример спячки или подверженности нисходящим влияниям. Однако активность срединных префронтальных функций в рамках не требующего усилий свойства, или закрепленной черты, подразумевает совершенно иное качество сознания, нежели просто пребывание пассивным реципиентом старых, сформированных памятью суждений. В этом состоянии срединная префронтальная кора принимает самое живое участие, осуществляя метапознавательные, авторегулирующие, связующие и интегративные функции. Что будет, если мы сможем вовлечь в процесс эти срединные области, не включая латеральную, по крайней мере в самом начале развертывания переживания? Здесь мы видим преимущества различающихся участков мозга, таких как латеральные области и срединная префронтальная кора. Можно представить хорошо «натренированную» срединную префронтальную зону, которая была усилена практикой внимательного осознавания и внимательного образа жизни. При этом условии состояние внимательности может быть достигнуто даже без участия дорсолатеральной префронтальной коры, пробуждающей в первоначальный момент рабочую память. Такой может быть внимательность, не требующая усилий.

Если мы будем практиковать внимательное осознавание и развивать состояние использования наших срединных префронтальных структур при помощи сознательного усилия во время сеанса медитативной практики, то, вероятно, это начальное сознательное усилие, активирующее латеральные участки префронтальной области, может стимулировать нейропластические изменения, превращающие это усилие в свойство, или закрепившуюся черту, сознания и мозга. Свойство внимательного осознавания, в таком случае, может иметь более безусильное качество подключения срединной префронтальной коры без участия латеральных ее участков, которые в ином случае активно и сознательно пытаются создать это состояние: внимательность в этом случае просто есть, и нам не надо прикладывать усилий, чтобы ее достичь.

Вспомним, что срединная префронтальная область интегрирована в систему, обнимающую тело, ствол мозга, лимбические области, кору и социальный мир сознания других людей. Теперь становится понятно, каким образом может создаваться такое безусильное внимательное сознавание. По мере того как человеческий мозг растет на фоне практики внимательного осознавания (с вовлечением усилий со стороны латеральных отделов префронтальной коры), нейропластичность проявляется ростом интегративных волокон срединной префронтальной области. Эти волокна растут по мере углубления практики, и индивид развивает в себе черту или свойство – жить внимательной и осознанной жизнью.

При изучении такого проявления внимательности возникает впечатление, будто она представляет собой сочетание множества состояний, переплетающихся различными способами для обеспечения сосредоточения на переживании в настоящем, избавления от активной вовлеченности в нисходящие суждения, а также от привычных эмоциональных реакций; также оно включает в себя метасознавание, позволяющее человеку иметь нечто вроде глубинного знания обо всем гибко протекающем процессе. Хотя мы и можем считать идею внимательности как черты, или свойства, это не значит, что мы не осознаём ее разворачивающейся в настоящем полноты. Безусильность и осознавание не являются чем-то противоположным. В данном случае смещение от состояния, требующего приложения усилий, к безусильному свойству, или черте, не уменьшает глубины осознавания, хотя и может вызывать изменение качества ощущения сознавания.

Как мы уже отмечали, структурное (в противоположность функциональным) сканирование мозга людей, занимающихся медитацией внимательности, выявило у них утолщение срединных префронтальных областей и правого островка (Lazar et al., 2005). Возможно, дело в том, что практика медитации внимательности активирует эти области и делает их анатомически более объемными. Возможно также, что люди, обладающие более массивными префронтальными областями, более склонны к медитации. Это утолщение действительно проявляет положительную корреляцию с многолетней практикой, что поддерживает вероятность того, что на самом деле оно – следствие практики внимательного осознавания, а не просто сопутствующая находка. Увеличение толщины коры может возникать вследствие усиленного ветвления нейронов и увеличения числа их связей с другими нервными клетками, вследствие увеличения числа вспомогательных клеток, или увеличения местного кровотока, или усиления сосудистой системы. Каждая из этих потенциальных причин «утолщения» представляет собой отдельный аспект, способный усиливать мозговую функцию. Несмотря на отсутствие к настоящему времени контролируемых исследований, которые, несомненно, нужны, эти данные по меньшей мере не противоречат идее о том, что повторная активация набора сетей и контуров нейронов увеличивает число их синаптических связей, а значит, приводит к утолщению этих активированных участков.

Обогатившись нейрональными связями, процессы, осуществляемые этими взаимосвязанными областями, становятся более доступными в повседневной и разворачивающейся из мгновения в мгновение жизни человека. То, что раньше было требующей сознательных усилий практикой, становится безусильным способом пребывания. Именно так состояние может стать чертой, или свойством, сознания и мозга (приложение, раздел «Вопросы развития»).

 

Колесо сознавания: метафора внимательности

Я нашел один полезный способ обучения студентов и пациентов пониманию качества пространственности, присущего внимательному осознаванию, – рассматривать «колесо сознавания» как визуальную метафору его работы. Мы вкратце коснулись этого взгляда в главе 4, а теперь более подробно исследуем некоторые аспекты осознавания и его возможных нейронных коррелятов с помощью этого метафорического образа сознания.

На внешнем ободе колеса сознавания находится все, что может стать объектом нашего внимания (рис. 6.1). Каждая точка на ободе представляет потенциальный объект осознавания – от ступни до чувств. Спицы, исходящие из ступицы, символизируют нашу способность фокусировать внимание на единичной точке обода. Ступица в центре колеса сознавания символизирует пространственность сознания, которое может направить спицу в любую точку обода или, наоборот, воспринять все, что возникает на ободе по мере проникновения в ступицу.

.

Рис. 6.1. Колесо сознавания (обод, спицы и ступица) и секторы обода: первые пять чувств (внешний мир), шестое чувство (тело), седьмое чувство (сознание) и восьмое чувство (отношения)

Обод

Первые пять чувств несут информацию из окружающего мира, которая позволяет нам ощущать физические характеристики объективной реальности. Осознав первые пять чувств, мы воспринимаем точки, расположенные в том секторе обода, которые представляют эту физическую плоскость познаваемых аспектов мира, расположенного вне нашего тела. Это первые пять чувств.

Сектор шестого чувства обода включает точки восприятия конечностей, движений тела, напряжения и расслабления мускулатуры, состояние внутренней среды, включая такие органы, как легкие, сердце и кишечник. Эти телесные аспекты потенциального осознания служат глубинным источником интуиции и формируют наше эмоциональное состояние. Нейронные сетевые центры переработки информации, окружающие наши внутренние органы, непосредственно влияют на разумные суждения. Гормональный фон организма и степень напряжения мышц конечностей, туловища и лица непосредственно участвуют в формировании внутренним миром чувств и ощущений. Мы используем процессы интероцепции для восприятия этих важных входов шестого чувства, внося их в наше сенсомоторное осознавание через спицы, соединяющие ступицу с сектором шестого чувства на ободе.

Седьмое чувство делает нас способными помещать в центр внимания некоторые аспекты сознания – чувства, мысли, намерения, отношения, концепции, образы, убеждения, надежды, мечты, – свои и чужие. Эту способность воспринимать свойства рассудка мы называем «зрением ума», и она позволяет нам глубоко познавать и испытывать сочувствие и сопереживание (эмпатию). Внимательное осознавание включает метапознавательные процессы, помогающие осознавать сознавание и фокусировать внимание на природе самого разума и сознания. Эти рефлексивные практики непосредственно развивают нашу способность к «зрению ума» (умо-зрению). Такое седьмое чувство равным образом помогает нам осознать ментальную природу шести первых чувств, касающихся физической реальности.

По мере развития нашего чувствования разума мы начинаем понимать непроницаемость представлений, ранее казавшихся вполне прозрачными. Так, мы понимаем, что окраска цветка – производное нашего сознания. Однако, вместо того чтобы разрушить наше доверие к сенсорному опыту и лишиться удовольствия восприятия, подобное метасознавание придает нам способность радостно восхищаться таинством и величием творений нашего разума и сознания.

Восьмое чувство, «чувство отношений», тоже имеет право на существование. Этот сектор обода представляет наше чувство отношений, чувство связей с какими-то существами. Например, сонастраиваясь с другим человеком, мы начинаем осознавать, что находимся в резонирующем состоянии, созданном внутри наших межличностных отношений. Восьмое чувство помогает нам осознавать, что мы «чувствуем, что нас чувствуют», а значит, и понимать, что мы – часть чего-то целого. Человеческие отношения, молитва, медитация и, возможно, принадлежность к группе, члены которой объединены определенными принципами социального поведения, помогают людям чувствовать, что они «принадлежат» некой более высокой общности. Вполне вероятно, что, когда мы сонастраиваемся на самих себя при помощи внимательности, мы обретаем осознавание реверберирующей связи нашей текущей живой самости и нашего свидетельствующего сознавания. Мы становимся друзьями самим себе, и восьмое чувство способно сообщить нам об этом. Как мы уже видели, в формировании этого резонанса может участвовать осознавание наших намерений. Такая намеренная сонастройка может стать ключевым моментом резонирующих отношений любого типа.

Спицы

Спицы колеса сознавания представляют целенаправленное фокусирование внимания на определенных аспектах обода. Во время практики медитации при ходьбе человек направляет спицу на ощущение стоп и голеней. Мы можем привить себе способность к концентрации, практикуясь в сосредоточении внимания на чем-то одном за раз: на дыхании, на звуке шагов, на движениях тела при выполнении упражнений йоги или тайцзи. Мы можем также сфокусировать внимание на какой-то части тела или на картине. Фокусируя сознание и возвращаясь к объекту внимания всякий раз, как оно отвлекается, мы тренируем и развиваем функции концентрации внимания, связанные с его направлением и удержанием. Мы укрепляем способность ступицы направлять спицу к целенаправленно выбранной цели на ободе. Этот навык концентрации – строительный блок внимательного осознавания, необходимое, но недостаточное его свойство. Иметь большой запас спиц очень важно, но для достижения внимательности этого мало.

Какой-то стимул может возникнуть в нашем сознавании и привлечь к себе наше внимание. Это называется «экзогенным вниманием». Оно характерно для повседневной деловой жизни в обращении с людьми и средствами связи. У меня может зазвонить мобильный телефон, и этот звук, достигнув слуха, привлечет мое внимание, направив от обода спицу не по моей инициативе. На рисунке мы проиллюстрируем это, обведя точку на ободе и обозначив спицу тонкой чертой. Такой толчок со стороны экзогенного внимания – вызов современного технологического общества. При многозадачности мы видим множество спиц, протянувшихся к ступице от различных точек обода.

При внимательном осознавании ступица колеса сознания представляет организующую и направляющую функцию, позволяющую нам возвращаться к тому, что мы намеревались делать сами. Мы можем направить другую спицу, чтобы вернуть внимание предмету, который избрали объектом внимания. Эту способность концентрировать порожденное нашим сознанием внимание иногда называют «эндогенным» вниманием, так как оно возникает из наших внутренних побуждений, а не иницируется извне. Другие ученые используют этот термин для обозначения «внутреннего созерцания», или направления внимания на внутренний мир. В научной литературе, посвященной вниманию, нет единства в отношении терминологии и поэтому мы ради ясности и наглядности будем придерживаться нашей «колесной» метафоры. Здесь мы используем термин эндогенное для обозначения того, что фокусирование внимания инициируется изнутри, независимо от того, на какую точку обода нацелена результирующая спица. Нацеливание спицы инициируется направляющей функцией ступицы.

Ступица

Выбор смены фокуса внимания и способность понять, что внимание отвлечено, по-видимому, являются основополагающими аспектами внимательного осознавания. Ступица колеса сознавания сохраняет эту способность следить за целью внимания и менять фокусирование для того, чтобы достичь желательной цели. Таким образом, можно сказать, что внимательность сконцентрирована в ступице сознания, а практики внимательного осознавания развивают или усиливают ступицу.

Если мы практикуем внимательное осознавание, прилагая для этого усилия, то мы целенаправленно тренируем сознание, снова и снова возвращая внимание на цель (тренировка целенаправленности и устойчивости, усиливающая однонаправленное эндогенное внимание), следя за процессом самого обращения внимания (внимательное метасознавание). Эта практика однонаправленности и метасознавания формирует фундамент создания состояния внимательного осознавания. Многократное воспроизведение таких состояний активации ступицы колеса сознавания может, по всей вероятности, со временем приводить к нейропластическим изменениям соответствующих цепей, которые отвечают за направляющую и интегрирующую функции ступицы. Такое развитие и усиление ступицы превращают достигаемые с использованием усилия состояния медитации в не требующие усилия черты повседневной жизни. Тренировка внимательного осознавания укрепляет ступицу сознания и делает внимательность способом бытия, а не состоянием, достижимым только во время медитации или иной практики.

Использование ступицы

Как видим, внимательность приводит к полноте работы сознания, и это выражается в способах, какими мы формируем сенсорный поток, чувства, называемые аффектами, природу мыслей и чувства самости. Как может одна-единственная форма осознавания обнять столь широкий спектр сложных процессов? Что можно сказать о внимательности, способной оказывать такое сильное воздействие на обширный диапазон человеческой деятельности – от образования до юриспруденции, от воспитания детей до любовных отношений?

Внимательность охватывает наиболее значимый аспект того, что мы определяем как сознание, представляющее собой ядро нашей субъективной жизни. Воплощенный телесно и погруженный в отношения процесс, регулирующий поток энергии и информации, то есть наш разум и сознание, есть именно то, на что внимательность оказывает формирующее воздействие. Это состояние бытия, эта конкретная форма осознавания во всех смыслах относится к регулированию потока энергии и информации – в нашем теле и в наших отношениях с другими людьми.

 

Организующая функция и саморегуляция

Наука о внимании использует концепцию организующей (или управляющей) функции, как тот аспект сознания, который непосредственно управляет обширной областью саморегуляции, а саморегуляция – это то, как мы формируем многие стороны нашего бытия, от состояния возбуждения до шаблонов реакций. В области психопатологии саморегуляция – ключевое понятие при изучении достижения душевного здоровья и развития психических расстройств.

Организующая функция осуществляется за счет ряда когнитивных (то есть познавательных) и эмоциональных процессов, которые уравновешивают саморегуляцию. В мозге тесно переплетаются мысли и чувства, а следовательно, не приходится удивляться тому, что такая интегративная функция, как саморегуляция, должна включать в себя способность отслеживать многие слои психической деятельности – от направления внимания до качества самих чувств. Мы видим существенное взаимопересечение между тем, что мы привыкли считать отдельными самостоятельными психическими процессами: мышлением, эмоциями и фокусированием внимания. В мозге, как мы видим, все эти измерения сливаются в единый процесс, проявляющийся в осуществлении организующе-управляющей функции, в которой можно выделить саморегулирующий аспект, управляющий упомянутыми тремя измерениями нашего психического мира. Ступица на рисунке символизирует эту направляющую саморегуляцию.

В нашем первом исследовании влияния медитации на успешность внимательного осознавания мы обнаружили, что медитация значительно усиливает организующую функцию, которая помогает индивиду подавлять импульсивность и достигать большей гибкости в когнитивных сферах. Возможно, это происходит благодаря гибкой природе усиленной ступицы – основы направляющей функции. Ступица сознания позволяет нам осуществлять рефлексию. В рамках рефлексивного осознавания мы можем описать три измерения: восприимчивое, самонаблюдающее и рефлексивное осознавание.

Восприимчивое осознавание

Ступица нашего сознания представляет также рефлексивную форму осознавания, в ходе которого мы можем целенаправленно выбирать: быть ли нам восприимчивыми и открытыми всему, что возникает в сознании из мгновения в мгновение. Насколько сильно это отличается от экзогенного внимания, когда наше сознание привлекается к объекту неким независимым от нас стимулом – внутренним или внешним? Находясь в восприимчивом состоянии, мы намереваемся осознавать полноту своего сознавания, обращать внимания на стимулы, поступающие от органов пяти чувств, на шестое телесное чувство, седьмое чувство разума и на восьмое чувство – чувство отношений с другими. Под влиянием стимулов экзогенного внимания мы отвлекаемся от целенаправленного, преднамеренного состояния внимания, отвлекаемся от пребывающего в настоящем сознавания и теряемся в отвлекающем объекте.

Восприимчивость – это намеренное состояние открытости ко всему, что возникает в поле нашего сознавания. Пока мы ничего не знаем о специфических нейрональных коррелятах восприимчивости. Но мы можем высказывать обоснованные предположения о том, что в практике восприимчивости осуществляется нейрональная интеграция, соединяющая в единое целое тело, ствол мозга, лимбические области и кору; идея нейрональной интеграции поможет нам нарисовать возможную картину того, что происходит с мозгом в таком состоянии сознания. Как мы уже говорили выше, в реализации такой нейрональной интеграции могут играть главную роль срединные префронтальные области. Воспринимающее состояние способствует гибкости саморегуляции, которая помогает индивиду избавиться от привычных способов адаптации и реагирования. Восприимчивость в этом отношении непосредственно участвует в разрыве автоматических нисходящих влияний на разворачивающееся в настоящем переживание. В состоянии внимательного осознавания мы можем перейти от реактивности к восприимчивости.

Самонаблюдающее осознавание

Восприимчивому состоянию сопутствует иная, но не менее важная способность к самонаблюдению. Эта рефлексивная наблюдающая функция есть способ активного исследования природы чувственного опыта. Саморефлексия, сосредоточенное наблюдение самого себя, вызывает активацию участков в области срединной префронтальной области (медиальной префронтальной и передней поясной коры). Рефлексивное наблюдение позволяет индивиду активно участвовать в процессе созерцания, при котором содержание разума начинает не просто осознаваться, но и с интересом исследоваться. Если это саморефлексивное состояние интегрируется с восприимчивостью, то приобретает черты любопытства, открытости, признания и любви. Понимание самого себя в таких рамках может создать способ познания путей преображения психической и общественной жизни.

Рефлексивное осознавание

Этот термин, который иногда заменяют термином рефлективный, отражает идею рефлексивного «отражения» разворачивающегося опыта. Созерцательное отражение своего опыта, как мы его определяем, включает в качестве одного из аспектов рефлексивность (reflexivity). Некоторые авторы используют термины рефлексия (рефлексивное «отражение» своего опыта) и рефлексивность как синонимы. Другие считают рефлексию активным, сознательным, требующим усилий процессом, в то время как рефлексивность – автоматической, не требующей усилий и неконцептуальной, и здесь мы с ними согласны. Рефлексивность, как мы уже говорили в предыдущей главе, подразумевает более непосредственную способность разума к познаванию самого себя – без усилий, без сознательного наблюдения, без слов. Это рефлексивное качество поможет нам понять природу осознавания сознавания: возвратного ощущения собственных процессов – осознавания своего сознавания. Мы можем считать рефлексивное осознавание автоматическим метасознаванием в рамках более широкого понятия рефлексии.

Метапознавательное обучение, возникающее из рефлексивного измерения внимательного осознавания, может быть результатом работы такой петли повторного входа, которая создает нейрональные карты сознания до их концептуального понимания. Нейрональные корреляты метапознания вскрывают главную роль срединной префронтальной области. Рост и перестройка этой области в подростковом и юношеском возрасте могут помочь нам понять, как эти рефлексивные функции возникают, а затем временно ослабевают в этот важный период созревания и становления человека.

Общий рефлективный процесс может внедрить в мозг более концептуальные и лингвистически оформленные функции, нежели один только компонент рефлексивности. С помощью направленной на себя рефлексии можно наблюдать и ментально оценивать любой аспект самости – настоящее мгновение, воспоминания и планы на будущее.

В измерении рефлексивности содержится непосредственное знание процесса познания. Нет никакой особой рамки разума, которая намеренно пытается создавать рефлексивное знание, – оно возникает спонтанно на этом уровне метапереработки энергии и информации. Процесс сам по себе является объектом собственного осознавания.

В более широкой перспективе можно видеть, что рефлексивное осознавание сознавания может сопровождать переживание отраженной самости. Оба этих процесса – фундаментальная часть того, как мы создаем умо-зрение, нашу способность воспринимать разум как таковой.

Сонастройка и внимание

На этом основании мы можем сделать вполне обоснованное предположение, что процесс сонастройки создает такое интегрированное состояние нервной системы, которое формирует основание для восприимчивости как измерения рефлективного осознавания. В случае межличностной интеграции, когда мы «чувствуем, что нас чувствуют» другие люди, мы не только ощущаем сонастроенность с другим – наш мозг приходит в состояние, которое Стивен Порджес назвал «нейроцепцией» безопасности. Поливагусная теория Порджеса утверждает, что наша нервная система оценивает ситуацию с точки зрения ее опасности или безопасности и через ствол мозга активирует систему блуждающего нерва и автономную (вегетативную) нервную систему, чтобы произвести реакцию либо в виде ощущения открытой восприимчивости и безопасности, либо в виде реакции на угрозу. Существует два типа реакции на угрозу. Один ответ на угрозу – включение реакции борьбы или бегства с активацией симпатического отдела вегетативной нервной системы и готовностью к действию. Другой ответ на угрозу – включение реакции «застывания», опосредованной активацией парасимпатической системы, снижающей интенсивность всех процессов в организме и создающей состояние «коллапса».

Мы можем (вслед за Порджесом) предположить, что при благоприятной сонастройке между двумя людьми, в которой создается ощущение безопасности, активируется «умный» миелинизированный блуждающий нерв, который расслабляет мимическую мускулатуру, делает тише голос и открывает рецепторы, воспринимающие внешние стимулы. Миелинизация обеспечивает более быстрое проведение импульса по нервному волокну, и при нейроцепции безопасности активируется нужная ветвь блуждающего нерва, позволяющая индивиду без опаски открыться другому человеку. Это восприимчивое состояние сознания позволяет качественно ощутить то, что мы обсуждаем, когда рассматриваем восприимчивое измерение рефлексивного осознавания.

Порджес предполагает наличие системы социальной вовлеченности, «системы произвольного вовлечения в окружающую среду с помощью особых механизмов, связанных с просоциальным поведением при коммуникации». Активация этой вагусной системы сопровождается выбросом гормона окситоцина и его распределением по всему организму, вызывающим ощущение благополучия, усиливающегося при физическом прикосновении и близости. Мы можем распространить эти межличностные механизмы и на внутреннюю сонастройку путем воображения того, что можно обозначить как «систему самововлечения», активирующую форму внутриличностной коммуникации, которая соответствует идее Порджеса о межличностной «любви без страха». Любовь без страха – это фраза, замечательно описывающая душевное состояние любопытства, открытости, признания и любви, возникающее при внимательном осознавании.

Делая следующий шаг, мы можем предположить, что внутренняя сонастройка способна активировать ту же нейронную сеть, включающую миелинизированные волокна блуждающего нерва, которую мы активируем в безопасной ситуации, но теперь это происходит при установлении любовного отношения в самововлечении, в опоре на наш непосредственный опыт. Если мы представим себе, каким образом мозг становится способным составлять карту своих собственных состояний, локализованную в срединных префронтальных структурах, то затем сможем создать образ того, как эта внутренняя сонастройка может придавать форму вниманию. Мы создаем карту ощущений собственного «я» в паттернах нейронных импульсов, происходящих в представительствах внутри срединной префронтальной области. Затем мы наблюдаем эти сознательно целенаправленные состояния способом, включающим нашу чувствительную воспринимающую систему, настраивая ее на то, что должно произойти в следующий момент. Более подробно мы обсудим это в главе 8. Этот внутренний процесс согласования наблюдаемого и предвосхищаемого сродни тому, что происходит между двумя людьми при их взаимной сонастройке, когда возникающий резонанс создает состояние нейрональной интеграции.

Понимание того, как у нас появляется ощущение нашего намерения, напрямую связанного с нашим восприятием разворачивающегося в настоящем непосредственного опыта, того, как мы возбуждаем у нашего «я» любопытство, открытость, признание и любовь (без страха), – здесь ключевое. Пользуясь этой открытой, восприимчивой частью самоотражения, или рефлексии, мы без опаски вступаем в резонанс со своим подлинным чувственным опытом.

Когда вторичные влияния нарушают такое согласование, внутренней сонастройки не происходит. Но если внимательное осознавание оказывается способно освободить нас от повреждающих нисходящих потоков и очистить ощущения (подробно мы обсудим это в следующей главе), то интеграция все же происходит, внутренняя настройка создается, и ситуация с помощью нейроцепции оценивается как «безопасная». Именно поэтому, наверное, внутренняя сонастройка облегчает страдания и создает придающее устойчивость ощущение связи как с ежемоментными переживаниями, так и с подлинным ощущением самости. В этом состоянии оценки безопасного состояния внимание становится открытым и восприимчивым. Качественное ощущение такого открытого состояния есть фундамент любви.

Такер, Луу и Дерриберри придерживаются сходного взгляда, когда отмечают: «Десети и Джексон предположили, что сопереживание (эмпатия) требует наличия трех первичных компонентов: 1) соразделения аффекта другого индивида; 2) сохранения отдельной репрезентации себя, или своей самости, в сознании и 3) гибкого механизма эмоциональной саморегуляции, каковая позволяет отличать себя от другого. Анализируя данные нейровизуализации, относящиеся к процессам сопереживания, Десети и Джексон находят не только доказательства активации мозга, зеркально отражающей переживания других, но и усиления активности в срединной лобной области (задняя, передняя поясная кора и вершина лобной доли), что отражает активность саморегулирующих механизмов, приводящих к смещению в отношениях “я” к другим».

Если мы применим этот анализ к представлению о том, что смещение отношения «я-другой» во внимательном осознавании на самом деле представляет собой смещение между я-наблюдающим и я-переживающим, то у нас появится нейрональная формула для обозначения сочувствия к себе или внутренней сонастройки. Здесь социальные сети мозга сфокусированы на ощущении себя как «другого», которого можно принять без предвзятого осуждения опыта и настроиться на «него» с ощущением резонанса путем наблюдения себя. Такер и его коллеги также отметили, что те же социальные системы мозга, что связывают кору и лимбическую область, совпадают с контролирующими сетями внимания, как мы уже упоминали в этой главе при обсуждении работы Руэды, Познера и Ротбарта.

Суммируя, мы предлагаем считать, что внимательность включает в себя форму внутренней сонастройки, пользующейся социальными мозговыми системами зеркального отражения и сопереживания для создания нейрональной интеграции и поддержания гибкой саморегуляции. Ощущение безопасности, возникающее при внутренней сонастройке, запускает восприимчивое осознавание, при котором направляющее внимание открывается всему, что появляется в поле текущего переживания. Это и есть рефлективное состояние осознавания, лежащее в самой основе внимательности.

Осознавание, преисполненное намерения

Отражающие качества восприимчивости, самонаблюдение и рефлексивность – части внимательного осознавания, и достигаются они не случайно, а в результате намерения. Внимательность – форма обращения внимания в данный момент, осуществляемого целенаправленно. Несмотря на то что мы можем испытывать чувство принятия без наличия каких либо целей, в форме внимания, не влекомого какими-либо побуждениями, этот способ бытия буквально пропитан полнотой намерения.

Вместо того чтобы быть всего лишь пассивным наблюдателем, записывающим переживаемое сознаванием, это целенаправленное рефлективное состояние может в действительности изменять поток самого осознавания. Таким образом, и восприимчивость, и наблюдение, и рефлексивность участвуют в том, как сознание изменяется в процессе внимательного осознавания.

Если мы подумаем, например, о вовлечении в автобиографическую рефлексию, в деятельность, какой мы регулярно занимаемся с пациентами на сеансах психотерапии, то увидим всю важность данной характеристики целенаправленного и намеренного осознавания. Когда люди теряются в дебрях нерешенных проблем, то начинают погружаться в детали своей автобиографической памяти. В этих воспоминаниях есть нечто экзогенное, возобновление в настоящем неволи прошлого. Такие люди теряют восприимчивость и рефлексивность, даже если пытаются заниматься самонаблюдением.

Напротив, люди могут достичь более намеренного состояния внимательного осознавания, которое позволяет добиться восприимчивости, открытой к любому возникающему в данный момент переживанию и впечатлению. В таком рефлективном состоянии они могут по желанию углубляться в свои автобиографические сюжеты, раскрывать до основания все, что появляется в голове при осознании: ощущения, образы, чувства, мысли. В состоянии внимательности мы можем просеять ощущения сквозь границы сознания и сделать это открыто и целенаправленно, с готовностью отсеяв все, что появляется в поле осознания. Наблюдение дает нам возможность почувствовать и познать себя; рефлексивность создает осознавание сознавания; восприимчивость позволяет состоянию любопытства, открытости, признания и любви устранять предвзятые суждения. Исцеление, которое наступает при таком рефлективном воспоминании и повествовательной интеграции, проистекающей из погруженного во внимательное осознавание исследования, поистине освобождает больного.

 

Непосредственное переживание влечет за собой представление о том, что внимательное осознавание предполагает растворение влияния предыдущего научения на текущее восприятие. Таким образом мы ослабляем эффекты автоматических нисходящих процессов, и это дает нам возможность переходить в состояние «непредвзятого» и «неосуждающего» переживания. Мы увидим, что этот процесс также предполагает рефлективную способность к «наблюдению», в результате которого мы снимаем наши реакции с автопилота.

 

Научные представления о нисходящем влиянии

В полезном обзоре, касающемся познания и мозга, Энгель, Фриз и Зингер указывают:

Классические теории сенсорного восприятия рассматривают мозг как пассивное, управляемое стимулами устройство. Напротив, в недавних работах подчеркивается конструктивная природа восприятия. Авторы рассматривают его как активный и в высшей степени избирательный процесс. В самом деле, существуют многочисленные свидетельства того, что обработка стимулов контролируется нисходящими влияниями, которые строго формируют внутреннюю активность таламокортикальных сетей и непрерывно создают предсказания о предстоящих сенсорных событиях.

Эти нисходящие влияния проявляются в многообразных формах, при этом ученые употребляют этот и противоположный ему по смыслу термин восходящие влияния, создавая иногда путаницу в результате такого многообразия. Я буду использовать термин нисходящий, для того чтобы подчеркнуть, что привычные для мозга состояния могут нарушать активацию нейронных цепей и таким образом оказывать воздействие на осознавание текущего переживания, разворачивающегося в настоящем мгновении.

По мнению Энгеля, Фриза и Зингера, этот процесс надо рассматривать в динамической форме и считать нисходящее влияние процессом, в ходе которого «масштабный динамичный поток может оказывать подавляющее влияние на поведение локальных нейронных сетей, “порабощая” эти местные обрабатывающие элементы».

Действие нисходящих влияний мы ощущаем в нашей жизни ежесекундно. С помощью процесса внимательного осознавания мы можем пробудиться от автоматизма и освободиться из «рабства» масштабных динамических потоков, порожденных предыдущим ранним опытом и внедренных в сознание в виде ментальных моделей верного и ошибочного и суждений о том, что есть добро, а что – зло. Нисходящие влияния осуществляются и в менее абстрактной форме, например в виде интенсивных эмоциональных или соматических реакций, усвоенных в процессе предшествующего обучения.

В нашей эволюционной истории эти нисходящие влияния имели громадное значение для выживания, поскольку позволяли быстро оценивать ситуацию и эффективно обрабатывать поступающую информацию, а значит, принимать решения, оптимальные для выживания. Поколение за поколением наращивали быстроту суждений, и тем самым увеличивалось количество способов выжить и уцелеть человечеству как виду.

Наш личный опыт тоже способствует сохранению и укреплению нисходящих процессов. Если бы в каждый момент нашей жизни мы подходили к чувственному опыту так, словно воспринимаем его впервые в жизни, как это бывает с детьми, делающими свой первый шаг, то мы не смогли бы добраться даже до ближайшего магазина. Мы должны были бы для этого суммировать ощущения, создать обобщение и выстроить поведение, основанное на ограниченном объеме входящих данных, прошедших сквозь фильтры этих ментальных моделей. Наши обучающиеся мозги пытаются найти сходство и различие, делают выводы, а затем действуют.

Если нисходящие автоматические фильтры становятся излишне доминирующими, то, при всей их ценности для сохранения жизни, они оказываются мертвым грузом, мешающим нам полноценно жить. Если большая часть жизни подпадает под выработанные в прошлом категории реальности, она становится рутинной и скучной, а мы бездумно передвигаемся по ней, игнорируя непосредственный чувственный опыт. Нисходящие влияния нивелируют разницу в ощущениях, ничто не привлекает нашего внимания своей необычностью: субъективное время не растягивается, а наоборот, сокращается. Наслаждаться временем, распоряжаться им и растягивать его мы можем, только избавившись от этого нисходящего порабощения и усилив восприимчивость к новизне в повседневной жизни.

В мозге эти нисходящие влияния выявляются в структуре новой коры. «Сетевая архитектоника может содержать “имплицитный” источник нисходящих влияний, если принять во внимание топологию латеральных связей в кортикальных областях, где содержатся прогностические оценки, приобретенные в ходе эволюции и в ходе эмпирического обучения».

Нисходящие процессы определяются как «важные источники контекстуальной модуляции нейронных процессов». Эти источники влияют на все уровни систем, включая планирование, рабочую память и внимание. Они включаются в действие через большие скопления нейронов в самых разнообразных областях, включая лимбическую систему, а также теменную и лобную доли. Эти области и их высшие представительства, внедренные в механизмы эксплицитной и имплицитной памяти (фактическую и автобиографическую память; в убеждения и ментальные модели), могут влиять на вовлечение (или активацию / координацию) в обработку новых ощущений и новой информации. По мере «вовлечения» этих ощущений их активность в буквальном смысле формируется нисходящими эффектами. Так начинается порабощение.

Суть этих рассуждений заключается в том, что паттерны нейронных импульсов в больших ансамблях нервных клеток подвергаются влиянию прошлого обучения и внутренних особенностей развития, например врожденного темперамента. Попытка добраться до глубинной сущности собственного «я» будет противостоять этим нисходящим влияниям, поскольку внимательность близко подводит нас к чистому осознаванию непосредственного опыта. Отметьте, что как «высшие» корковые мысли, так и «низшие» телесные и эмоциональные реакции – компоненты этой вторичной нисходящей обработки. В такой перспективе восходящие влияния можно считать первичными сенсорными переживаниями, позволяющими получить доступ к чистому «я» (ipseity) – нашей самой базовой и сердцевинной самости.

На практическом уровне, если наши унаследованные из прошлого нисходящие влияния создают набор долженствований, то неминуемое порабощение этими убеждениями при условии отсутствия метасознавания делает нас легкой добычей предвзятости и осуждающего отношения в отношении себя и других. Восприимчивость, самонаблюдение и рефлексивность – все вместе и по отдельности – помогают устранить или ослабить нисходящие влияния.

 

Научные представления об обработке восходящей информации

Несмотря на то что внимательное осознавание – нечто большее, чем просто осознавание чувств и ощущений, прямой путь передачи ощущений – важный компонент непосредственного опыта. Растворяя нисходящие влияния и открывая путь непосредственному переживанию, мы движемся навстречу такой простоте и открываемся для переживания своего чистого «я», лежащего в сердце внимательного образа жизни. Когда мы «добираемся до наших чувств», как заметил однажды Кабат-Зинн, то выбираем путь внимательного бытия, открывающий наши сердца нам самим и другим людям. Нейробиологический взгляд на переживание полноценного пребывания в настоящем мгновении может в какой-то степени пролить свет на пути восходящих процессов и то, какую роль они играют в освобождении нас из тюрьмы нисходящих влияний.

Каждое из восьми чувств располагает первичным нейронным контуром, по которому мы 1) воспринимаем информацию о внешнем мире посредством первых пяти чувств; 2) через интероцепторы воспринимаем информацию о состоянии внутри нашего организма; 3) умозрительно постигаем ментальные процессы в своем и чужом сознании, полагаясь на седьмое чувство; и 4) прямо ощущаем резонанс с чем-то большим, нежели наше повседневное адаптивное «я», – для этого у нас есть восьмое чувство. Жизнь среди непосредственности восьми чувств делает нас способными погружаться в окружающий физический мир, в собственное тело, в наш разум и сознание и в наши отношения с другими людьми.

На простейшем уровне восприятия «восходящая» обработка, скорее всего, требует связи всей нейронной активности, обусловливающей все восемь чувств, с дорсолатеральной (боковой) префронтальной корой, благодаря которой мы осознаём ядро нашего бытия и нашу индивидуальную самость. Жизнь в этом ядре внушает надежное ощущение полного присутствия и открытости в отношении всего, что появляется на ободе колеса осознавания. Ступица нашего сознания становится обширной и восприимчивой.

Восходящее влияние достигается путем простого фокусирования любого из восьми чувств, но, вероятно, наиболее эффективно начать с ощущений тела. Мы ощущаем наше дыхание, например, осознаём вдох, смену вдоха выдохом, а потом и сам выдох. В этот ритмичный жизненный цикл, извечный интерфейс нашего тела с внешним миром, мы привносим осознавание и создаем резонанс связи между вниманием и телесной самостью. Мы оседлываем волну дыхания своим разумом, ощущаем чудо жизни, чудо способности ощущать самый воздух, который поддерживает нас в путешествии, называемом жизнью.

Вскоре окружающие нас звуки заполняют наше осознавание и призывают испытать каждое из пяти чувств. В MBSR мы пробовали на вкус одну изюминку, одну – в течение пяти минут. Кто может разгадать сложные и прихотливые складки сморщенной высушенной ягоды? В ходе практики, после упражнения с изюмом, что-то сдвинулось в моем мозге, и, когда мы сразу после этого отправились в столовую на обед, салат стал поводом для открытий, сделанных моим нёбом, ушами, носом. Я не мог участвовать в развернувшейся за столом дискуссии, был не в состоянии даже просто заговорить, чтобы объяснить, почему я не могу присоединиться к общей беседе. Я был погружен во вкус и звуки, запахи и текстуру салата, которые медленно заполняли мое осознавание с каждым следующим отправленным в рот куском. Я не мог сдержать глупого хихиканья. Преображение оказалось настолько полным и таким освобождающим, что я был в настоящем восторге. Это был «долгий обед» – я ел из тарелки «необычных странностей».

Восходящие влияния переносят нас в настоящий момент. Недавно я преподал одной пациентке основные навыки внимательного осознавания (подробно поговорим об этом в главе 13). Попрактиковавшись в них всего по пять минут каждый день, она призналась: «О, мне казалось, что моя душа наконец возвратилась в тело. Это чудесно! Когда в голове все перепуталось, единственное, что надо было сделать, – сосредоточиться на дыхании, и – раз! – душа сразу встала на место. Я чувствую себя теперь совсем иначе, и это чудесно».

Обращение к ощущениям возвращает миру и телу непосредственную, простую сенсорную полноту в нашем сознавании. Когда богатство характера этого восходящего мира становится частью нашей жизни, оно очень скоро создает такое качество восприятия, что мы автоматически осознаём момент, когда седьмое и восьмое чувства начинают восприниматься с той же восходящей простотой. Непосредственное ощущение мыслей, чувств, воспоминаний, убеждений, отношений, намерений и восприятий, естественно, меньше сцеплено с физическим миром, нежели первые шесть чувств. Так откуда мы узнаём, что наши ощущения стали, насколько это возможно, свободными от вторичных сил нисходящего потока? Ни непосредственный опыт, ни наука не дают на этот вопрос простого и легкого ответа, но внутреннее чувство этого сродни знанию о том, что наши отношения, зависящие от восьмого чувства, стали по-настоящему сущностными, свободными от всяких вторичных наносов. Нам уже не от чего освобождаться, нам не надо протирать запотевшие стекла, не надо продираться сквозь джунгли психологической защиты и приспособлений. Остается чистое бытие – просто эта конкретная мысль, эта конкретная эмоция, это чувство единения. Именно таким образом ощущение наших потоков осознавания привносят в ступицу данные из любого сектора обода, на котором мы в данный момент фокусируем свое внимание ().

Внимательность очищает восходящий поток своим сложным сочетанием восприимчивости, самонаблюдения и рефлексивного осознавания. В самом деле, погружение в непосредственный чувственный опыт может стать открытыми воротами к развитию навыков внимательности. Таким образом, внимательное осознавание не «просто восхождение», поскольку представляется, что само по себе чистое «я» (ipseity) не может покончить с нисходящим рабством, которое опутывает нас по рукам и ногам в нашей взрослой жизни. Практикуя внимательное осознавание, мы запускаем все четыре его потока, и именно это помогает нам непосредственно ощущать, наблюдать, понимать и знать. Внимательность – это сложный процесс, включающий различение, которое дает нам способность выявлять помехи непосредственному переживанию и избавляться от них. С помощью внимательного осознавания мы можем ощущать непосредственно и восторгаться полнотой жизни, потому что эта рефлективная способность объединяет нечто намного большее, чем простоту восходящих ощущений.

 

Кора и сознание

В ходе обсуждения внимательного осознавания мы должны разобраться, что на самом деле означает осознавать, то есть быть сознательными в жизни.

Нейродинамика

Изучение динамических функций нервной системы дает нам чрезвычайно полезный инструмент понимания, каким образом такая большая и сложная система, как головной мозг, создает состояние вечно меняющейся картины разряжающихся нейронов, которая проявляет корреляцию с субъективным опытом сознания. Для того чтобы это понять, обратимся к великолепному обзору Космелли, Лашо и Томпсона:

Одна из главных и самых трудных проблем когнитивной науки – вопрос о понимании того, как текущий сознательный опыт соотносится с работой мозга и нервной системы. Нейродинамика предлагает для этого мощный инструмент, потому что располагает внятной схемой исследования изменений, вариабельности, сложных пространственно-временных соотношений активности и многомерных процессов (среди всего прочего). Сознание – это динамический феномен, и изучать его надо в рамках, позволяющих обосновать эту динамику и внятно ее объяснить.

С точки зрения нейродинамики мозг – сложная, самоорганизующаяся система. Будучи динамической структурой, мозг – открытая система и способен находиться в состоянии хаотической активации. Одна из главных задач исследования – изучение масштабных паттернов изменений в нейронных ансамблях. Согласно этому взгляду, для понимания сути сознания – от подобного понимания мы еще очень далеки – нам потребуется сложнейшая оценка паттернов электрической активности в обширных областях мозга.

Например, Эван Томпсон и покойный Франсиско Варела предложили трехмерную модель сознания, представленную Томпсоном и его коллегами в следующем виде: «Нейрональные процессы, имеющие отношение к сознанию, лучше всего картографировать на уровне крупномасштабных и переменчивых пространственно-временных паттернов. Эти основополагающие для сознания процессы не являются ограниченными мозгом событием, но также включают в себя и организм в целом, включенный в окружающую среду». Этот находящийся в состоянии непрерывного развертывания процесс охватывает операцию, имеющую три цикла на стыках между мозгом, телом и окружающим миром. К этим циклам относятся: регуляторные организменные циклы, сенсомоторное сопряжение организма и окружающей среды и циклы взаимодействий внутри субъекта. Циклы этого последнего типа «зависят от различных уровней сенсомоторного сопряжения, опосредуемых, в частности, системой так называемых зеркальных нейронов, которые демонстрируют сходные паттерны активации как при самопорождающей целенаправленной активности, так и при подражании наблюдаемым действиям других».

С такой точки зрения «сознание» рассматривается как нечто расширяющееся за пределы исключительно личностного осознавания, излучаемого мозгом, то есть оно видится как процесс погружения «сознающей» самости в мир телесности и отношений. Это как нельзя лучше совпадает с нашим определением сознания и тоже делает возможным увидеть, как «сенсомоторное сопряжение» может стать сущностным нейрональным коррелятом осознания (глава 9).

Инвариантные репрезентации: сопоставление вторичного и первичного «как»

Мы уже видели, что наша шестислойная кора воспринимает новые ощущения снизу вверх. Первичные нейронные импульсы возникают при регистрации восприятий в шестом и пятом слоях коры. Но и эти входы фильтруются в таламусе, и мы знаем, что уже эти входы не отражают вещи «как они есть», а представляют собой нейронный перевод какого-то первого, начального, входа на еще более низком уровне. Мы тем не менее называем эти входы первичными, потому что для коры они становятся первыми и еще не осознаваемыми сигналами. Мы можем ощущать свет, прикосновение, вкус, звук, запах; можем ощущать состояние собственного организма, положение в пространстве наших конечностей, степень напряжения мышц и выражение лица; мы можем даже ощущать само сознание, непосредственно ощущая мысли и образы, воспоминания и тревогу за будущее. Мы можем ощущать наши отношения с другими – испытывая при этом резонанс или диссонанс, – и происходит это путем корковой оценки этих внутренних состояний посредством нашего восьмого чувства.

Первичные сенсорные переживания этого восьмого чувства, еще даже неосознанные, реализуются импульсацией в первичных областях, которые их кодируют. Эти области первичных входов включают заднюю кору для первых пяти чувств, за исключением обоняния, соматосенсорную область и другие участки задней коры, а также срединную префронтальную область, отвечающую за интероцепцию, куда импульсы поступают из островка. Активация срединной префронтальной области создает ощущение самоосознавания ментальных процессов, в том числе самонаблюдение и метапознание, и, возможно, зеркальные нейроны, соединенные с участками в срединной префронтальной коре, отвечающими за ощущение резонанса и соединения (подробнее об этом рассказано в ).

Для того чтобы проникнуть в сознание, эти «первичные корковые источники» восьмого чувства должны функционально связаться с боковой (дорсолатеральной) префронтальной областью, чтобы мы осознали их содержание. Это общее ощущение: нечто осознаваемое связывается с сознанием через латеральные префронтальные участки. Сенсорный процесс может осуществляться ниже уровня осознавания, и в этом случае первичные области активируются, но не посылают разряды в латеральные отделы префронтальной коры.

Латеральная и срединная префронтальная кора работают совместно, чтобы процесс осознавания закончился ощущением специфического содержания сознания, а кроме того, эта совместная функция позволяет нам регулировать последующие внутренние и внешние отклики. Осознавая, мы можем выбрать реакцию, приводящую к желательному исходу. Это делает осознавание не просто фактором, влияющим на наше знание: оно влияет на направление наших будущих действий.

Данные о том, что левая префронтальная кора активируется в ответ на практику внимательности, – очень важные данные для исследования и понимания процессов устранения нисходящих влияний. Мы можем объединить данные Дэвидсона с данными более ранней работы Майкла Газзаниги и его коллег, касающейся нарративно-повествовательной функции левого полушария. Несмотря на то что левое полушарие часто связывают с логикой, грамматикой, линейностью и буквальностью, им также опосредуются побуждения к тому, чтобы рассказать историю или сообщить о каком-то событии. В моих более ранних работах был представлен взгляд, согласно которому побуждение левого полушария к нарративному повествованию и доминирование правого полушария в хранении автобиографической памяти требуют интеграции работы левого и правого полушарий, ибо в противном случае эти рассказы потеряли бы связность.

Что касается внимательного осознавания, то здесь мы можем предположить, что сдвиг активности в сторону левой префронтальной коры на фоне практики снижения стресса с помощью внимательности может быть связан не только с состоянием приближения к источнику ощущения, но и с вовлечением «описательной и обозначающей» повествовательной функции левого полушария. Наше непосредственное переживание жизни стало бы совсем другим, если бы мы приближались к содержанию собственного сознания, а не убегали от него. Способность описывать словами дает нам возможность поделиться своими ощущениями с другими и еще эффективнее делать это в отношении самого себя.

Нарративное повествование начинается как нелингвистический процесс и, по всей видимости, погружено и вплетено во внутренне присущую мозгу склонность к сортировке, выбору и сборке мириадов репрезентаций в рамках его обширных нейронных сетей. Задолго до того, как появляются слова, наш мозг создает невербальные повествования, объединяет в ансамбли выбранные сети паттернов сопряженной нейрональной активности, что далее служит функции упорядочения нашего мироощущения. Даже восприятие на его самом нижнем, фундаментальном, уровне – в конечном счете результат такой сборки.

Внимание помогает избирательно направлять обработку информационного потока. Ансамбли нейронных представительств в невербальных кластерах нейронных сетей, эти не облеченные в слова повествования, помогают организовать уже поток содержательной информации. В свою очередь, сознательное внимание – осознавание специфической сенсорной области – может придать сознанию способность отбирать образцы ансамблей, а затем упорядочивать их, отбирая для дальнейшей работы одни и отбрасывая другие.

Если осознавание, вовлекая активность латеральной префронтальной области, сопрягается с метапознавательной гибкостью, самонаблюдением и телесно обусловленной регуляцией активности срединных префронтальных участков, то мы получаем возможность изолировать автоматические кластеры паттернов возбуждения.

Вооружившись этим более полным ощущением внимательного осознавания, выходящим за пределы простого осознавания, мы можем снизить вероятность активации в тех представительствах нисходящих инвариантов, которые были созданы памятью и формировали и ограничивали текущие ощущения.

Внимательное осознавание полнее, чем просто внимание к настоящему мгновению, чем простое осознавание, для которого не обязательно нужна активация срединных префронтальных участков. Такая гипотеза позволяет провести исследования, которые помогут подтвердить ее истинность. Представляется, что просто, без внимательности, осознавать ощущения настоящего – то же, что ощущать автоматизм нисходящих влияний и не иметь возможности вмешаться, потому что без метасознавания эти инвариантные репрезентации незримы. Они не видимы и не воспринимаются как активность сознания, а принимаются за чистую монету.

Напротив, внимательное осознавание позволяет устранять автоматизм. Возможно, измерения «отражения», участвующие во внимательности, включают в себя восприимчивость, самонаблюдение и рефлексивность и создают способность устранять автоматическое влияние инвариантных репрезентаций и, таким образом, необходимы для процесса внимательного осознавания. Это помогает прояснить роль «наблюдения» как четко очерченной грани внимательности, характерной только для тех, кто имеет опыт медитации, потому что у них наблюдение очищено и позволяет выявлять помехи с большей эффективностью благодаря приобретенным навыкам.

При активном наблюдении можно рассчитывать на преимущественную активность левого полушария. Нарративно-повествовательная функция рассказчика и наблюдающего «свидетеля» со стороны левого полушария могут проявлять положительную корреляцию с состоянием приближения с вовлечением функции наблюдателя, способного заметить незримые прежде нисходящие влияния и устранить их автоматичность. С этой точки зрения мы можем считать левосторонний префронтальный сдвиг феноменом, позволяющим слоям внимательного осознавания освободиться от автоматической активности и в других областях мозга.

 

Облегчение нисходящего рабства

Что находится за нисходящими влияниями, какова их движущая сила? Каким образом мы можем «видеть непосредственно»? Мы исследовали один аспект осознавания, состоящий из четырех потоков: ощущения, наблюдения, концепции и знания. Где именно нисходящие влияния оказывают формирующее воздействие на эти потоки? Представляется, что наблюдение являет собой нечто вроде свидетельствующей нейтральности, которая обеспечивает ясное, хотя и бездействующее, видение внутреннего процесса самого сознавания как такового.

Концепции, напротив, наполнены влияниями инвариантных репрезентаций. Возможно, когнитивная внимательность представляет собой попытку ослабить ограничения, наложенные преждевременным «отвердением категорий», но при этом все здание наших знаний оформлено лингвистическими и семантическими структурами усвоенных ассоциаций. А как быть с ощущениями? Мы уже видели, что путь от непосредственного ощущения к комплексному собранному восприятию фильтруется нисходящими предвзятостями и предпочтениями, формирующими наш текущий опыт в соответствии с тем, что усвоено нами ранее.

Неконцептуальное знание, вероятно, представляет собой более глубокий поток представлений, остающийся вне зоны досягаемости для радара инвариантных влияний. Как мы видели в главе 5, чистое «я» (ipseity) есть голая самость, которая может скрываться ниже уровня нисходящего влияния. Возможно, неконцептуальное знание – на самом деле достижение состояния бытия, которое определяется чистым «я» нашей глубинной, бессловесной сущности. Если это так, то познающий поток осознавания, наряду с непосредственным ощущением до появления восприятия и наблюдателя, – способ, которым мы ощущаем то, что находится ниже влияния нисходящего порабощения.

Растворяя предвзятые идеи и реакции, эти устойчивые нисходящие влияния, стоящие на пути переживания настоящей реальности, мы ступаем на трудный путь. Сама мысль о том, как отбросить эти идеи, уже представляется несколько парадоксальной. Вопрос решается в какой-то степени с помощью непосредственного переживания. При наличии доступа к непосредственному переживанию из состояния внимательного осознавания ощущается голая сущность, и другие процессы становятся доступными наблюдению в виде простой ментальной активности, каковой они в действительности и являются.

На самом деле это вечный пожизненный вызов, и архитектоника мозга как устройства осмысления мира, распознавания паттернов, предвосхищения ассоциаций приводит к неизбежности столкновения с ним. Сейчас я нахожусь на той стадии развития, когда нисходящие влияния ощущаются мной в полной мере. Возможно, когда-нибудь они исчезнут, и я расскажу вам об этом… Но, как написал в 1985 году мой любимый профессор Боб Столлер, «возможно, тогда, через 100 лет, сидя на корточках, как мастер дзен, я наконец напишу ясную и отчетливую фразу. Но в этой фразе не будет слов». Во всяком случае сейчас я чувствую именно это – потоки в долине. Это великолепное зрелище, но концепцию различных потоков я могу донести до вас лишь бледными словами.

Кабат-Зинн писал об этой трудности концептуального знания в очень красноречивой манере, когда утверждал, что учитель, преподающий внимательность, должен сам заниматься практиками внимательного осознавания:

Откуда человек сможет узнать, как адекватно и специфически реагировать на их [практикующих] вопросы, если он не может опереться на свой живой опыт, а не на книжное знание и затверженные концепции, если способность ясно видеть и чувствовать – это и есть сама практика, которую нельзя опутывать и ослеплять ограничениями концептуального разума. Надо при этом заметить, что нельзя отвергать концептуальный разум или силу, и возможности, и пользу мышления в более широком контексте осознавания.

Трудности работы на клиническом или педагогическом поприще, требующем целенаправленных эффективных действий с использованием подхода внимательного осознавания, представляются парадоксальными. «Все, что требуется, – это на время отбросить старые очки и надеть новые, а лучше вовсе обойтись без них, прибегнув к изначальному сознанию, воспринимая лишь то, что разворачивается из мгновения в мгновение в нашем непосредственном переживании, то есть в обнаженном, неосуждающем, нереактивном и неконцептуальном внимании». Здесь мы снова видим важную идею устранения нисходящих влияний, для того чтобы вступить в состояние рефлексивного внимательного осознавания. Такое состояние требует, чтобы люди «преднамеренно, на время, отказались от привычных точек отсчета, от когнитивной системы координат и просто практиковались в наблюдении своего ума и тела».

«Когнитивная система координат» – именно та система, которую может растворить внимательное осознавание. Не уверен, что кто-то доподлинно знает, как именно это происходит. Однако хочу еще раз подчеркнуть, что уникальная способность этого отражающего состояния, с его восприимчивостью, наблюдением и рефлексивностью – это то, что дает нам возможность освободиться от автоматических нисходящих процессов.

В моменты проявления нисходящего влияния мы можем себе представить, что идея Энгеля, Фриза и Зингера о порабощении верна и что сила больших нейронных ансамблей (в которых заключены концепции) оказывает непосредственное воздействие и в некоторых случаях нарушает поток более хрупкого неконцептуального знания.

Мы можем наглядно и буквально представить себе, что происходит в мозге, когда он осознаёт неконцептуальное знание, – эти процессы проявляют корреляцию с активацией клеточных ансамблей, которые начинают осциллировать с определенной частотой, увеличивая количество разрядов в петлях повторного входа, и в конце концов достигают сознания, когда накапливают достаточную интегративную сложность. Это позволяет знанию сделаться непосредственным ощущением – мы становимся в состоянии почувствовать, запомнить его, объединить в него ощущение, наблюдение и концепцию, убедиться в его реальности, которую уже можно выразить словами.

Когда же на сцену выходят концептуальные нейронные ансамбли, реверберация этой нисходящей осцилляции дистальных нейронов порабощает разряды ансамблей «знания» и функционально их разрушает. В мозге это реализуется впечатанными в него паттернами связей внутри клеточных ансамблей, усиливающимися благодаря многократной активации во время прошлого опыта: человек начинает мыслить затверженными концепциями. Он не просто им научился – в школе и дома его эмоционально вознаграждали за их усвоение, что стимулировало процессы нейропластичности, усилившей связи нисходящих концептуальных инвариантных репрезентаций. В этом нет ничего «плохого» – это просто реальность силы и автоматизма нисходящих влияний.

Если я в достаточной мере внимателен, то могу почувствовать эти влияния непосредственно. Есть некоторые способы, с помощью которых в этом условно открытом состоянии такие влияния сами проявляются в сознавании, а затем, замеченные, легко растворяются. Было бы интересно понять, каким образом такое отмечание в уме позволяет этому происходить. Одна из возможных причин может заключаться в ограниченной емкости внимания: если я что-то замечаю, то тем самым изменяю способность автоматизма доминировать. Внимательное осознавание порождает различение – мощный инструмент ослабления автоматической импульсации.

Если мы надеемся обрести свободу от «долженствований» и автоматических заблуждений, которые постоянно сотрясают нашу жизнь, то усвоение способов усиления ансамблей чистого «я», или обнаженного, нагого сознавания, неконцептуального знания, сущностной самости – это именно то, что стоит на повестке дня в вопросе того, чему стоит учить. На самом деле мы реально способны научить сознание усиливать глубинные каналы восприятия мира вне и внутри нас. Мы не должны оставаться рабами нисходящих влияний. Для этого мы должны произвести погружение ниже убеждений к самым основам сознавания.

 

Доступ к чистому «я»: ослабление хватки личной идентичности

Для ума выносить суждения так же естественно, как для организма – дышать. Отказ от цепляния за суждения представляется основным условием жизни без предвзятого и осуждающего отношения к непосредственно переживаемому. Каждый поток осознавания уникально и своеобразно поддерживает становление непредвзятого и неосуждающего опыт отношения. Инструкция «просто ощущать» позволяет мне принимать опыт таким, какой он есть. Я могу чувствовать ощущения – или наблюдать за ощущениями, или концепциями, или даже неконцептуальным знанием. Кроме того, наблюдение представляется в определенной мере исключительно важным для избавления от каскада реакций и контрреакций, которые я теперь могу просто наблюдать, а не чувствовать. Наверное, это главный вклад внимательности сверх «обычного осознавания». Однако, для того чтобы достичь всего этого великолепия, мне нужны концепции, преподанные учителем, – даже слова, которыми можно озвучить причастную природу ментальной реальности: думающей, чувствующей, ощущающей. Вместо того чтобы теряться в лабиринтах воспоминаний, я смогу сказать (в виде словесно оформленной концепции)«я сейчас вспоминаю», и навязчивый образ отлетит прочь, как воздушный шарик, или лопнет, как мыльный пузырь. Описание и обозначение словами – этот концептуальный процесс – есть фундаментальная часть внимательного осознавания.

Итак, для меня осознавание ощущения, наблюдения и концепции означает возможность устранения автоматизма. Но в течение недели молчаливой медитации мне стало ясно, что эти три потока сделали нечто большее, чем на мгновение освободили меня: они открыли для меня подземный поток сознавания – этот источник неконцептуального знания, – которое каким-то непостижимым образом все держит воедино.

Когда я окунулся в молчание, мне поначалу показалось, что я теряю рассудок, поскольку исчезли все привычные мне якоря и судно моей души понеслось по морю без руля и ветрил. Но в конце концов я почувствовал, что только теперь по-настоящему обрел разум. Это состояние показалось мне странно знакомым. Я как будто встретил человека, который «любил меня всю жизнь», как говорил поэт Дерек Уолкотт. До сих пор я воспринимал это как нечто само собой разумеющееся. Внутренняя сонастройка показалась мне празднованием возвращения домой после долгой разлуки. Наша личная идентичность наполнена разными адаптивными проявлениями, которые позволили приспособиться к длинному списку переживаний, начиная с самых первых дней жизни. Во многом эти наслоения памяти, в которой запечатлелись ситуации и наши способы справляться с ними, формируют остов нейрональных связей в мозге, и эти связи упорядочивают и организуют нашу жизнь. Организационная структура, которую мы называем «я», наполнена нисходящими влияниями, и нам предстояло их исследовать. Эти инвариантные репрезентации подкрепляются эмоциональным возбуждением, стимулирующим нейропластичность. Кроме того, эти репрезентации представляют собой часть петли повторного входа возбуждения, в рамках которой мы демонстрируем определенные формы поведения, базирующиеся на определенной идентичности (системе отождествлений), а мир откликается на нас тоже определенным образом. Мы отвечаем своими реакциями на отношение к нам других людей, и это опять-таки запечатлевает паттерны обработки информации и еще больше цементирует образ нашей личной идентичности.

Разумное сознание возникает из матрицы памяти, на формирование которой повлияли межличностные и воплощенные в теле паттерны энергетического и информационного потока. Тогда мы видим, что и синаптические связи (память), и межличностные реакции (привычки социального взаимодействия) соединяются в личной идентичности, которую мы несем с собой по жизни, как прозрачную и, следовательно, незримую накидку, ограничивающую нас в общественном и личном поведении. Внимательное осознавание – возможность сделать эту накидку видимой, когда мы начинаем видеть ее фактуру.

С подобной рефлективно-отражающей точки зрения мы можем видеть суть этой накидки, этих ограничений, видеть организующую структуру, которая помогла нам выжить и приспособиться к условиям жизни. Под этой накидкой обнаруживается то, что Милан Кундера назвал «невыносимой легкостью бытия». Легкость эта на самом деле может быть настолько невыносимой, что большинство людей ни за что не желают расставаться с накидкой идентичности, пытаясь избежать полноценного пребывания в том, что поначалу может ощущаться как хаос чистого «я». Наша личная идентичность реальна, но это еще не все. Осознавание этого может радикально изменить вашу жизнь. Доступ к чистому «я» (ipseity) освобождает, так как дает нам способность ощущать жизнь, преисполненную новизны и неожиданностей. Во многом ограничивающая жесткая связность личной идентичности может дать место для рождения гибкой связности обоснованной в чистом «я» самости.

Мощная способность внимательного осознавания укреплять физиологическое, психологическое и межличностное благополучие возникает, по всей видимости, из этой свободы, которую гибкая внимательность предлагает взамен пут ригидной идентичности, базирующейся на отождествлении с привычками рассудка. Подталкиваемые идентичностью наборы воспоминаний и ожиданий, нарративно-повествовательные сюжеты и эмоциональные паттерны реакций очень часто принуждают нас к конформизму своим огромным масштабом, и это гигантское здание фильтрует и формирует наше восприятие.

Речь, однако, идет не об уничтожении истории жизни индивида или идентичности: скорее, внимательное осознавание творит новую, цельную и связную историю жизни, которая делает индивида свободным от ограничений прошлого, но не лишает его доступа к воспоминаниям о том, каким он был прежде. «Наслаждайтесь праздником жизни», – говорят нам поэты. Внимательность открывает нам дорогу на этот праздник.

 

Возможные нейрональные корреляты чистого «я»

Кто мы без наших суждений? Если мы становимся «просто» любознательными, открытыми, принимающими и даже любящими, то куда девается при этом наша идентичность? Это похоже на курьез, однако на первый взгляд может показаться, что такие нисходящие влияния, как суждения, память, эмоциональная реактивность и идентичность, не слишком охотно ослабляют хватку, продолжая крепко держать наше сознание. Но кто мы без них? Преимущество отбрасывания суждений и пропитывание непосредственного переживания свободой означают, что жизнь становится более приятной, увлекательной, волнующей, гибкой и физиологически здоровой.

Мы уже уловили основную идею: вещи такие, какие они есть, находятся в столкновении с вещами такими, какими их ожидают наши нисходящие инвариантные процессы. Мы пропускаем ощущение через фильтр прошлого, чтобы сделать будущее предсказуемым. В ходе этого процесса мы теряем настоящее. Но поскольку настоящее – единственное, чем мы в действительности реально располагаем, то в результате такой сделки теряем все. Вот так просто. Но не так-то легко отказаться от этой ужасной сделки, потому что нисходящие влияния, подчинившие себе влияния восходящие, обеспечены прочными и надежно функционирующими нейронными связями – эти связи представляются более мощными, нежели неопределенность жизни здесь и сейчас. В связи с этим внимательность требует отчетливого намерения и мужества.

Давайте теперь посмотрим, как происходит в мозге этот процесс демонтажа нисходящих влияний. Ощущение, как именно внимательность растворяет нисходящие влияния, возникает, когда мы объединяем представление о больших нейронных ансамблях с природой самоидентификации и идентичности. Мы предполагаем, что в коре имеет место направляющий поток из верхних кортикальных слоев, влияющий на входы от нижних слоев, и этот поток «разрушает» неблагоприятные входы с помощью нового интегрированного состояния нейронного ансамбля, которое мы и называем «внимательным осознаванием».

Одно невропатологическое наблюдение может пролить свет на то, как именно это происходит. При преходящей глобальной амнезии индивид временно теряет представление о своей идентичности – попросту перестает помнить, кто он такой. В моем случае, описанном в книге ранее, травма головы привела к временному прекращению проведения импульсов по аксонам в лобных областях коры, что считают механизмом реализации состояния, при котором сознание остается нетронутым, но представление о собственной идентичности полностью исчезает. Это не просто преходящая дезориентация после сотрясения мозга. Это состояние, в котором остаются ощущения, лишенные формирующего воздействия нисходящих влияний прошлого опыта посредством накидки идентичности. Это функциональное состояние говорит о том, что мозг может испытывать грубые непосредственные ощущения без ограничений личной идентичности, которая обычно фильтрует текущий чувственный опыт. Удар по голове раскалывает функциональные ансамбли, в которых закодирована идентичность самости.

Если мы задумаемся над природой глобальной амнезии и способах, какими внимательное осознавание добирается до глубин, лежащих «под» нисходящими влияниями самоидентификации, то, возможно, поймем, каким образом разрушаются в коре нейрональные проводящие пути, что влечет за собой отключение паттернов возбуждения нейронных сетей, активность которых определяет фильтрацию текущих восприятий через фильтр «самости». В главе 4 я рассказывал, что, находясь в состоянии преходящей глобальной амнезии после несчастного случая, мог свободно фокусировать внимание на текущих ощущениях. Мы знаем, что рабочая память, «грифельная доска» сознания, имеет ограниченную емкость, в которой хранятся присутствующие на переднем плане сознания образы различных модальностей. Процесс сохранения образов в рабочей памяти требует участия латеральной части префронтальной коры (дорсолатеральной префронтальной коры). Когда другие области мозговой активности функционально связываются с этой латеральной префронтальной областью – через фильтр, называемый зрительным бугром (таламусом), – представления, хранящиеся в более дистальных областях, немедленно появляются в сознании. Возможно, при глобальной амнезии вклад корковых сетей, определяющих самость, не попадает в фильтр нейронных входов таламуса, а значит, и в таламокортикальные пути. Лишившись этих поглощающих емкость рабочей памяти входов, ощущения становятся богаче, ярче и беспристрастнее.

Мой личный опыт после травмы позволяет предположить, что такое подавление нисходящих влияний со стороны самоидентификации на текущие чувственные восприятия вполне возможно, по крайней мере в форме функционального нарушения. По этой причине я часто думаю, можно ли разработать подобную форму ментальной тренировки, которая позволила бы добиться такого дефекта нисходящих корковых влияний. В этом случае мы могли бы длительно поддерживать ощущение своей глубинной самости, или чистого «я», или «я-ковости», вовремя замечая и устраняя ограничивающие ощущения обыденного «я», которые портят нам жизнь и мешают полной самореализации в настоящем.

Может ли внимательное осознавание вызвать функциональное разобщение больших нейронных ансамблей, которые обычно участвуют в процессе сотворения нашей идентичности? Поскольку состояния сознания проявляют положительную корреляцию с активностью распределенных по всему мозгу нейронных кластеров, мы можем представить себе, как определенные состояния сознания (например, состояние внимательности) могут непосредственно воздействовать на ансамбли, осуществляющие нисходящие влияния, например определяющие идентичность самости. Если этот конкретный набор ансамблей активируется, то активация происходит не только в латеральных (отвечающих за сознание), но и в срединных (отвечающих за рефлексивность, самонаблюдение, восприимчивость, саморегуляцию и резонанс) отделах префронтальной коры. Не может ли дело обстоять так, что фронтальные области, повреждающиеся при глобальной амнезии, меняют свою активность (уже в положительном смысле) и на фоне внимательного осознавания? Исследования повреждений коры с помощью транскраниальной магнитной стимуляции, вероятно, поддерживают взгляд на то, как сложная система нашего мозга может самостоятельно изменять состояние организующего потока. Однако способны ли эти регуляторные префронтальные области смещать активность столь крупных нейронных ансамблей, определяющих идентичность личности и другие нисходящие инвариантные репрезентации? Если такой сдвиг подействует на таламокортикальный путь, который, как считают ученые, влияет на то, что проникает в наше осознавание, то мы можем представить себе, каким образом можно в значительной мере изменить наше сознательное переживание своего собственного «я».

Какие теоретические работы можем мы привлечь в поддержку такого предположения? Джеймс Остин писал о другом, столь же важном, процессе, называемом «кэнсё», выявленном при глубинном исследовании отношения между практикой дзен-буддизма и нейронаукой. Будучи неврологом, Остин хорошо разбирается в невропатологических расстройствах; как практику дзен ему известна и субъективная сторона погружения в измененные состояния сознания. Вот что он пишет:

Когда вы выходите за пределы этого простого различения самости на тело и психику, вам становится легче понять отличия одних состояний сознания от других. Например, первые, поверхностные, состояния погруженности выключают ощущение физической самости. С другой стороны, поздние состояния кэнсё не только выключают психическую самость. Просветление этого состояния трансформирует остатки предшествующих экзистенциальных концепций того, что составляет реальность. Кэнсё позволило мне с большей легкостью узреть операции отделенного «я-мне-меня» внутри моей самости, причем делая это с большей объективностью, и позволило понять, насколько сильно я обусловлен.

Остин писал о двух отличных друг от друга нейронных контурах, которые он называл «эгоцентрическим» и «аллоцентрическим» соответственно. Он постулировал, что нейронные сети, важные для построения автобиографической, нарративно-повествующей самости, отключаются в состоянии кэнсё. Такие сети включают в себя таламус, находящийся в вершине ствола мозга и служащий релейной станцией, через которую проходит большая часть входов воспринимаемых сигналов. Вход от более глубоких структур наиболее базовой самости, на уровне ствола мозга или активирующей ретикулярной формации, способен открывать ворота этому потоку и изменять наше восприятие ощущения эгоцентрической или аллоцентрической внимательности. Остин предположил, что интраламинарные ядра таламуса могут вовлекаться в создание гиперсознавания, наблюдаемого в состоянии кэнсё, которое усиливает «высокочастотную синхронию» в более дистальных областях, например в коре. Эти таламические ядра могут формировать процессы повторного входа возбуждения, что создает резонанс в петлях, соединяющих кору с таламусом и возвращающихся затем в кору, изменяя функционирование эгоцентрических и аллоцентрических сетей. Эти предположения, признаёт Остин, нуждаются в опытном подтверждении.

Ньюберг сообщил, что, как выявилось, в моменты «пиковых» состояний в процессе буддийской медитации и во время практики молитвы, изученной в ходе исследования монашек христианского ордена, возникает общее снижение активности в зоне мозга, связанной с нашими телесными границами, – теменной коре. Хотя специфическая природа достижения таких субъективных состояний в цитируемом исследовании не прояснена, можно, однако, предположить, что коррелят изменения ощущения телесной самости, наблюдаемого в некоторых практиках, можно обнаружить в зонах коры, связанных с нашим переживанием своей идентичности.

Обратимся к общему обсуждению нейрональных коррелятов сознания, для того чтобы углубить наше понимание, например к обзору Уолтера Фримена о сознании и мозге. В разделе, озаглавленном «Новая кора как орган намерения у млекопитающих», он пишет:

Недавно полученные с участием добровольцев электроэнцефалографические данные… указывают на то, что сенсорные и лимбические области обоих полушарий легко вступают во взаимодействие друг с другом. Это состояние продолжается около одной десятой секунды, а затем растворяется, уступая место следующему состоянию. Взаимодействие зависит от перехода всего полушария в состояние глобального хаотического аттрактора.

Это предположение, другими словами, означает, что крупные ансамбли взаимодействуют очень быстро, создавая ощущение сознавания настоящего мгновения. Далее Фримен предполагает:

[его] гипотеза заключается в том, что глобальный пространственно-временной паттерн в каждом полушарии – это и есть основной коррелят сознавания. Взаимодействующие популяции нейронов в мозге постоянно создают новые локальные паттерны хаотической активности, которая распространяется по всему мозгу, а это влияет на траекторию развития глобального состояния. Именно так возникает содержание смысла, нарастают его богатство, размах и сложность… Таким образом, целое полушарие, достигая единства всей мириады динамически флюктуирующих частей, может в отдельное мгновение поддерживать лишь один-единственный пространственно-временной паттерн, но этот интегрированный паттерн непрерывно изменяется скачками, производя хаотический, но целенаправленный поток сознания.

Если определенные аспекты лобных нейронных ансамблей не вовлекаются в «интерактивные популяции», вступающие в «кооперативное состояние взаимодействия», то мы можем себе представить, что при помощи внимательного осознавания вполне можно создавать некую форму сознательного доступа к чистому «я» (ipseity). Так же как преходящая глобальная амнезия оставляет обнаженное осознавание текущих ощущений без нисходящих ограничений идентичности, так и внимательное осознавание исключает эти аспекты лобных модулей, не допуская их в ансамбли, отражающие текущее сознающее восприятие.

Скоротечное ощущение непосредственного переживания того, что предметы в сознавании смещаются, можно проиллюстрировать рассуждениями Фримена о временных параметрах. Если каждую десятую долю секунды наш мозг способен собирать новые состояния активации, которые всякий раз создают ощущение разворачивающегося в настоящем мгновении сознавания, то будет вполне возможно быстро флуктуирующее ощущаемое погружение в четыре потока осознавания. Сознание, таким образом, может задействовать реверберирующие ансамбли, в которых каждый из четырех потоков меняется пять раз в течение двух секунд. Субъективное восприятие этого двухсекундного интервала может показаться одномоментным предъявлением всех четырех потоков осознавания. Но на самом деле, если Фримен прав, на некоторых мониторах регистрация секундного интервала будет представлять собой не плавный поток сознавания, а серию глобальных пространственно-временных скачков.

Интересно отметить, что анализ амплитуды мышления, проведенный Дэниелом Стерном, указывает, что длительность субъективного восприятия настоящего мгновения колеблется от пяти до восьми секунд. Это означает, что с точки зрения физиологии нейронов в одном настоящем мгновении умещается по меньшей мере 50 слепков «состояний»! Это означает, что в каждый момент времени я могу иметь от 12 до 20 раундов каждого потока, и это дает мне ощущение непрерывности и отчетливости «пребывания в настоящем мгновении».

Пока река потока сознания течет в берегах внимательного осознавания, мы можем стабилизировать наши состояния во внутреннем опыте. С развитием стабилизации ощущения могут стать живее, детали – более доступными наблюдению и усвоению и доступными для описания и рассказа другим в словесной форме.

Приближаясь к ощущению, расположенному под нисходящими влияниями, ближе к голому «я», которое мы называем чистым (ipseity), мы можем ощутить, как мозг будет стремиться сохранить это состояние – сделает более вероятным его доступность в будущем. Следовательно, мы можем предположить, что в состоянии внимательного осознавания чистое «я» не представляет собой своего рода «лучшее» состояние, которое пытается избавиться от личной идентичности. Напротив, мы можем предположить, что внимательность расширяет идентичность, предоставляя доступ к непосредственному переживанию, лежащему ниже уровня нисходящих инвариантных влияний. Таким образом, черта внимательности может способствовать прекращению вовлечения крупных нейронных ансамблей нисходящих слоев так, чтобы мы могли «одномоментно» переживать чистое «я» вместе с личной идентичностью. Вооруженные таким свойством, или чертой, сознания, наши прежние, ограничивающие личностные паттерны могут стать более гибкими и в конце концов трансформироваться.

Сборка избранных модулей, которые позволяют сознавать чистое «я», требует навыка. Эта приобретаемая в результате обучения способность не требует ухода из повседневной жизни, но может потребовать нового образа жизни.

 

Отказ от предвзятости суждений

Для того чтобы отбросить предвзятые суждения, нам надо разорвать петли повторного входа возбуждения, которые усиливают нисходящие потоки. Мы уже видели, что динамическое определение нисходящих влияний имеет отношение к способу, каким эти «высшие» процессы, такие как самоидентификация, выполняют определенную задачу, которую можно назвать порабощением, в ходе которого они воздействуют на «низшие» процессы восприятия, происходящие в данный момент. Это формирующее воздействие – автоматическое и постоянное, оно все время присутствует в нашей повседневной жизни. Однако вместе с практикой внимательного осознавания происходит нечто весьма фундаментальное. Помимо того что мы начинаем «ощущать настоящее мгновение», внимательное осознавание обладает гранью, обеспечивающей непредвзятость и неосуждение и способность описывать внутреннее состояние, которые сочетаются с метасознаванием, или познаванием сознания как такового. Мы видели, что рефлективно-отражающая комбинация восприимчивости, наблюдения и рефлексивности может, предположительно, сильно изменять природу крупных нейронных ансамблей, вовлеченных в феномен сознания. Предоставляя доступ к чистому «я», такой сдвиг гарантирует способность не хвататься за предвзятые суждения.

Именно это изменение разрушает автоматическую природу нисходящих процессов, делая их доступными, видимыми и устраняя их незримость. Мы обретаем способность наблюдать, замечать их и лишать их порабощающего влияния.

Можно представить, что практика подобного невовлечения в эти автоматические процессы способствует усилению связей между клетками, необходимыми для того, чтобы создать связное, цельное и упорядоченное состояние внимательности. Когда индивид, занимающийся внимательным осознаванием, продолжает практиковать, это сочетание обнаженного сознавания, пронизанного чистым «я» доступа к сущностной самости, становится еще более доступным. Со временем способность этого крупного ансамбля, опосредующего внимательное осознавание, к эффективной умелой и, возможно (со временем), безусильной самоактивации и демонтажу нисходящих влияний может становиться чертой «личности» индивида. Применяя научную терминологию, мы будем рассматривать это как долговременные изменения таких наблюдаемых черт, как гибкость аффективной и когнитивной (или познавательной) сфер и паттернов взаимодействия с другими людьми.

Здесь мы видим, что функциональные связи, создающие клеточные ансамбли в разных областях головного мозга, становятся ключом к выявлению пластических изменений в нейронных сетях мозга. Исследовав, каким образом внутренняя сонастройка и нейрональная интеграция могут изменять структуру этих крупных ансамблей, мы получим возможность увидеть, как эта сонастройка и интеграция облегчают для рассудка возможность приблизиться к обнаженному, чистому сознаванию, прячущемуся за нисходящими влияниями, лишающими наше сознание ясности.

 

Нисходящая проза и поэзия внимательности

По мере того как развивалось мое путешествие в мир внимательности и внимательного осознавания, я стал лучше сознавать то, что раньше не мог описать словами, – природу присутствия как такового. Много лет назад я открыл для себя произведения ирландского католического ученого, философа и поэта Джона О’Донохью. Его произведение «Анам Кара: книга кельтской мудрости» задело во мне самые сокровенные струны. Проза О’Донохью читается как поэзия, поскольку изображает глубинную природу нашего томительного стремления к сопричастности. В частности, меня сильно тронуло его обсуждение важности одиночества как способа собраться с духом и восстановить чувство внутреннего душевного равновесия. Мне удалось посетить семинар Джона О’Донохью, на второй день которого я рассказал коллегам о впечатлениях предыдущего вечера.

Он был холодным и промозглым. Я спускался по разбитым ступеням лестницы к каменистому берегу. Небо было усеяно звездами, проглядывавшими кое-где в разрывах между облаками. Когда мои глаза привыкли к слабому свету звезд, я смог разглядеть, как волна прилива поднимается по линии берега, добираясь до обрамлявших его скал. Пройдя через расщелину между утесами, я вдруг услышал какой-то звук, сердце бешено заколотилось, и я забыл о звездах. Я обернулся к входу в пещеру, воображая, что сейчас увижу какого-то человека, медведя или иную опасность. Машинально я схватился за фонарь и включил его. Вглядываясь в темноту, я понял, что свет фонаря только мешал мне ясно видеть общую картину. Адаптация к тусклому свету исчезла, я снова ничего не видел.

Я направил луч света прямо перед собой, и он ярко осветил внутренность пещеры. То, что там было, я увидел очень отчетливо, но при этом потерял способность воспринимать всю сцену.

Страх заставляет нас фокусировать свет на том, что мы непременно должны знать, чтобы избежать опасности, чтобы разглядеть важные детали и убедиться, насколько они соответствуют нашим ожиданиям. В нашем распоряжении есть слова и идеи, которыми мы упорядочиваем и формируем вид поля осознавания, а это притупляет наши непосредственные ощущения, облекая то, что, как нам кажется, мы знаем, в мысли о том, что мы в состоянии знать. Реальная истина, однако, состоит в том, что эти «когнитивные ухищрения» помогают нам делать нейронально обусловленную попытку придать смысл сложному окружающему миру только лишь затем, чтобы оказаться в ловушке изобретенных нами же самими структур.

Взрослея, мы идем по жизни, время от времени освещая себе путь карманными фонарями внимания, избирательно высвечивающего лишь то, что нам нужно делать. Однако, не видя общей ночной картины, мы теряем способность видеть и схватывать ее целиком и теряем, таким образом, сущность бытия, теряем способность присутствовать. Присутствие – это обнаженное, чистое сознавание пространственной восприимчивости нашего сознания. Под слоями адаптации, помогающей выжить, находится мощный пласт сознающего видения, обеспечивающего нашу способность быть восприимчивыми ко всему, что есть. Это то самое присутствие, которое воссоздает наша внимательность. Это именно воссоздание, поскольку у детей такая восприимчивость присутствует от рождения – она часть детской игры с бытием. Восстановление и отдых в глубинном смысле и есть восстановление-воссоздание такого игривого состояния присутствия в настоящем.

Если мы ощущаем это присутствие в других, это означает, что они воспринимают и чувствуют объемность пространства нашего бытия. Когда же мы овладеваем способностью к присутствию сами, то обретаем способность принять под свое крыло весь мир.

Когда я представил этот рассказ на суд Джона О’Донохью и других мистиков, как он называл своих студентов, мы собрались в небольшом холле, окна которого выходили на море, и, смеясь, обсудили возможность нападения на меня горного козла. Параллель с реальной жизнью была ясна: мы воображаем себе чувство опасности, потом создаем концептуальные конструкции, способные нас «спасти», представление о нашей идентичности, определяющей и ограничивающей нас, чтобы знать и иметь возможность предсказать и проконтролировать исход этого опасного и непредсказуемого путешествия под названием жизнь.

Умение отпустить подобные нисходящие влияния требует искусства внимательного осознавания. Восприимчивость к присутствию позволяет нам освободиться от оков, которые автоматически порабощают нас. Нас же преследует страх, зачастую невыразимый словами, будто без этой структуры мы потеряем рассудок, тронемся умом, станем жертвами нападения и погибнем.

Слова – это когнитивные изобретения, которыми мы пользуемся, для того чтобы прокладывать себе путь через полный неопределенностей мир. Слова могут нас освобождать: будучи символами, они очень важны, потому что позволяют дистанцироваться от непосредственного переживания настолько, чтобы иметь возможность выявить и противопоставить паттерны, наблюдаемые в невероятно сложной вселенной. Видение этих паттернов в обрамлении касающихся их и сформированных в нашем сознании идей дает нам возможность делиться своими приобретенными знаниями с другими. Таким образом, в этом смысле слова – превосходный инструмент понимания и общения.

Но слова, кроме того, могут и загнать нас в капкан. Если мы не осознаём их ограниченности и считаем их реальностью, то их нисходящее влияние на нашу жизнь может стать поистине разрушительным. Мы можем прийти к убеждению, что рождаемся либо «глупыми», либо «умными» и ничего не можем с этим поделать. Мы можем начать думать, что «мы» хорошие, а «они» плохие. Можем даже вообразить, что «я» – что-то реальное и очень важное, а «ты» не имеет никакого значения. В каждом из этих плачевных вариантов мы попадаем в лингвистическую ловушку, запираем свой разум, затуманиваем умственное зрение. Однако поэты нашли способ словами освобождать ум, творить внимательность к настоящему. Искусство поэзии заключается в умении вносить присутствие в нашу жизнь, с ее помощью мы начинаем видеть мир в новом свете. Я ощутил прямоту поэтических слов, когда участвовал в том медитативном ретрите. Эти слова не представляли ничего, кроме выраженной ими сущности, кроме первичных представлений, о которых они говорят. Когда я выкраиваю время на то, чтобы оказаться предоставленным самому себе, и брожу по берегу моря, в моей душе возникают слова, идущие из глубин и прорывающие слои повседневного, обыденного «я».

Слушание стихов придает ощущение цельности. Языкознание и наука о мозге выяснили: в формировании и восприятии членораздельной, лингвистически упорядоченной речи главную роль играет левое полушарие, но при этом правое играет основную роль в обработке двусмысленных слов. Сонм образов, всплывающих в сознании под влиянием поэзии, непосредственно активирует первичные визуально-пространственные процессы в мозге, а на этом специализируется именно правое полушарие. Таким образом, поэт искусно наводит на нас состояние цельности, от которого тает вторичное порабощение, каковым может стать употребление слов, усиливающих нисходящие влияния.

На нескольких семинарах удалось показать, что люди, сосредоточивающие внимание на дыхании хотя бы по несколько минут в день, лучше воспринимают это воздействие поэзии. Состояние внимательности, пусть даже преходящей, создается всего лишь несколькими моментами молчаливой внимательности на дыхании или слушанием поэтических строк. Эти моменты творят восприимчивость к присутствию. Под «присутствием» я понимаю специфическое состояние открытого восприимчивого сознавания того, что возникает в поле зрения нашего ума и сознания. Присутствие – это приглашение к непосредственному переживанию.

В присутствии, раскрываемом внимательным осознаванием, устраняются или ослабевают нисходящие ограничения, которые искажают, сужают и сжимают непосредственные ощущения. Мне хочется сказать, что эти ограничения устраняются, однако восприятие, как мы обсуждали, никогда не есть «восприятие вещи как она есть». Не существует незапятнанного восприятия. Однако, по-видимому, внимательное осознавание действительно позволяет нам, насколько это возможно, приблизиться к ясному видению реальности, уловить существование «основы бытия», или некоего укорененного в этой основе состояния восприимчивости, пространственного сознания. Это избавляет нас, насколько это в человеческих силах, от ограничивающих и сковывающих нисходящих фильтров.

Поэзия может рассеивать эти вторичные влияния, потому что слова стихотворения не «подразумевают чего-то, помимо того, о чем они говорят». Стихотворения составлены из слов и, как лингвистические единицы, должны быть символами чего-то, отличающегося от колебания звуковых волн, создаваемых этими словами. Но я при этом чувствую, что в стихах слова – насколько это возможно – приближены к их глубинному, единственному смыслу.

Так же как присутствие – настолько «чистая» форма восприимчивости, насколько способен человеческий разум, слова поэзии обладают столь же сущностной глубиной. Стихи трансформируют наше сознание непосредственным переживанием и делают это самым сокровенным, целостным способом. Однако, чтобы открыться прямому переживанию сообщаемого нам, мы должны по меньшей мере сознательно желать такого восприятия. Правда, стихи могут одновременно и сами активировать состояние восприимчивого внимательного осознавания. Я считаю, что они делают это, непосредственно стимулируя все четыре потока осознавания, впадающих в реку сознания и создающих внимательное присутствие. Поэзия пробуждает сенсорную непосредственность, представляющую собой основу внимательного осознавания. Стихи делают нас способными отчетливо наблюдать то, что они показывают, но по поводу чего не рассуждают. Образность и чувственность поэзии сдерживают старую концептуализацию – и даже могут разорвать корни когнитивных пут, создавая новое концептуальное обрамление чувственного опыта. Стихи порождают новый способ познания.

 

Оптический обман

В повседневной жизни наш мозг расшифровывает паттерны непосредственного опыта и превращает их в концепции, которые, в свою очередь, формируют природу восприятия. Сенсорные данные проникают на нижние уровни коры головного мозга, где подвергаются воздействию вторичных влияний со стороны ее вышележащих слоев. Кора, как представляется, обладает врожденной склонностью к сортировке, селекции и упорядочению фрагментов информации для придания смысла тому, что мы ощущаем из мгновения в мгновение.

Концепция самости – одно из таких формирующих влияний в процессе сортировки данных. В обычных условиях мы все время рассматриваем свою самость как нечто самостоятельное и отчетливо определенное. Но после того как устраняются нисходящие влияния, мы начинаем видеть нашу фундаментальную, неразрывную связь с другими. При такой ясности взаимосвязанность всех на свете вещей становится для нас абсолютно очевидной. Альберт Эйнштейн говорил об «оптическом обмане» нашей отделенности, об иллюзии, заблуждении, с которым надо целенаправленно бороться с помощью расширения «круга сострадания». Вот что он писал в 1972 году одному раввину, который просил подсказать, что сказать дочери, которая очень остро переживала трагическую гибель своей сестры:

Человеческое существо представляет собой часть целого, которое мы называем «Вселенной», часть, ограниченную временн ы ми и пространственными рамками. Оно переживает себя, свои мысли и чувства как нечто отдельное от всего остального, и это есть некий оптический обман его сознания. Этот обман – своего рода тюрьма, ограничивающая нас исключительно нашими личными желаниями и привязанностями к немногим родным и близким. Наша задача – освободиться из этой тюрьмы, расширив круг сострадания, и включить в него всех живых существ и всю природу в ее великой красоте. Никто не способен достичь этого полностью, но стремление к такому достижению и постижению уже можно считать частью освобождения и обретения твердого внутреннего стержня.

Эту реальность трудно рассмотреть сквозь линзу нисходящей модели личной идентичности, которую мы ежедневно носим с собой – сквозь концепцию нашей обособленной самости. Чем ближе, однако, мы подходим к чистому «я», обнаженной самости, скрывающейся под этими приспособительными реакциями, чем скорее находим способы сонастроиться со своим разумом и сознанием, тем легче достигаем ощущения свободы и внутренней надежности бытия.

 

В этой главе мы внимательно исследуем возможные нейрональные корреляты процесса резонанса, расширив взгляд на внимательность как на форму внутренней сонастройки.

Внимательность предусматривает сонастройку внимания с нашим собственным намерением. Конечно, внимательность сама по себе – состояние преднамеренное (интенциональное, или целенаправленное), поэтому определение выглядит несколько вычурным: намерение обратить внимание на намерение поддерживать внимательность. Это напоминает петлю повторного входа ментального подкрепления, лежащего в основе непосредственного переживания, – намерение внимать намерению.

С точки зрения теории сложности такие резонансные состояния создают особое условие, в котором система, как считается, движется в направлении максимальной сложности. В том, что касается межличностных отношений, мы изучаем способ, каким два человека относятся к намерениям друг друга в процессе сонастройки. Математическая теория вероятностей, подкрепляющая такой взгляд, утверждает, что, когда открытая система движется в направлении повышенной сложности в рамках подобного сонастроенного и резонансного состояния, ей свойственны наибольшая стабильность, гибкость и адаптивность. Как мы уже видели, если мы добавим к этому другие черты связности (когерентности) и энергии, то станем гибкими, адаптивными, связными, энергичными и устойчивыми. Само слово связность (когерентность) предполагает наличие следующих черт: связи, открытости, гармоничности, вовлеченности, восприимчивости, эмерджентности, ноэтичности, сострадания и сопереживания. Термин эмерджентность используется для описания каких-либо новоообразований, имеющих качество новизны и свежести, тогда как ноэтичность указывает на нашу способность к глубинному подлинному знанию в результате процесса ноэзиса, или «умо-зрения».

Существует набор нейронных сетей, система зеркальных нейронов, которые связывают сенсорные и двигательные области, создавая представление об интенциональных состояниях, или состояниях сознательной намеренности. Эта система, наряду с такими областями, как островок, верхняя височная кора и срединные префронтальные области, образует взаимосвязанный «резонансный контур» (рис. 8.1; приложение, раздел ). Резонансные контуры, как было обнаружено, не только кодируют намерение, но и реализуют человеческое сопереживание и участвуют в эмоциональном резонансе – результате межличностной сонастройки.

.

Рис. 8.1. «Резонансный контур» включает систему зеркальных нейронов (СЗН), верхнюю височную кору (ВВК), кору островка (КО, на рисунке не видна, поскольку находится под корой, связывающей эти области с внутренней лимбической областью) и срединную префронтальную кору (см. и )

 

Система, зеркально отражающая сознание

Все началось с того, что итальянские ученые исследовали премоторную область коры головного мозга обезьян. Когда подопытная обезьяна ела арахис, они наблюдали активность одного нейрона, регистрировавшуюся имплантированным в него электродом.

Отлично, именно такой реакции ожидали, и зарегистрированные импульсы никого не удивили. Однако то, что произошло потом, изменило наши представления о нейрональных механизмах сознания. Когда обезьяна наблюдала, как кто-то другой ел арахис, регистрировался импульс у того же самого двигательного нейрона! Это позволило предположить, что двигательный, или моторный, нейрон в лобной доле мозга был связан с воспринимающими областями его задней части – в данном случае с нейронами зрительной коры. Это был по меньшей мере образец сенсомоторной интеграции – интересный, но отнюдь не сенсационный. Сенсационность, однако, заключалась в том, что эта интегрирующая система активируется только в том случае, когда наблюдаемое движение является целенаправленным. Если вы просто помашете рукой перед глазами обезьяны, то никакой активации зеркальных нейронов не произойдет. Свойство зеркальности предполагает, что выполнение или наблюдение преднамеренного действия, целенаправленного поведения активирует этот набор контуров: обезьяна видит, обезьяна делает.

Когда Марко Якобони и другие, включая и первопроходцев – Риццолатти и Галлезе, открыли эти зеркальные свойства у людей, стало ясно, что человеческий мозг создает репрезентации других сознаний. На нейрональном уровне мы запечатлеваем в мозге не просто то, что физически видим, но и сознательное намерение, которое, как мы представляем, возникает в сознании другого существа. Это большая новость: зеркальные нейроны демонстрируют глубоко социальную природу нашего мозга.

Мы с Марко Якобони работали в Центре культуры, мозга и развития в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе – проводили исследования и преподавали на курсах для студентов, молодых специалистов и ученых междисциплинарное мышление при проведении научных исследований. Зеркальные свойства нервной системы проливают важный свет на исследования природы культуры и на то, как совместное ритуальное поведение в семьях, школах и более крупных сообществах делает нас способными резонансно сонастраиваться с состояниями других людей, включая их намерения.

Якобони распространил эти идеи на исследование способности к сопереживанию, или эмпатии. Он и его коллеги смогли показать, что система зеркальных нейронов, локализованная в разных областях коры – например, в лобной и теменной долях – и связанная проекционными путями с верхней височной областью, не только способна репрезентировать состояния преднамеренности у других, но и опосредовать основополагающие механизмы эмоционального резонанса, который так важен в межличностных отношениях.

Эти явные, внешние корковые процессы восприятия и репрезентации, или отображающего представления, намерений связываются с более глубокими центральными областями (лимбической областью, где обрабатываются эмоции) и с островком, вызывающим изменения в физическом самочувствии. Островок служит информационным путем, отвечающим на активацию зеркального нейрона, возбуждением импульсации на периферию организма и в лимбическую систему, где происходит повторение того, что наблюдающий видит в другом человеке. Островок связывает активацию зеркального нейрона в ответ на изменения физического и эмоционального самочувствия – в науке это называется эмоциональным заражением, а в обычной жизни – эмоциональным резонансом. Резонанс, как мы уже говорили, – функциональный результат сонастройки, которая позволяет нам почувствовать, что нас чувствует другой человек.

Для того чтобы воспринимать сигналы от другого человека, мы пользуемся первыми пятью чувствами. Потом система зеркальных нейронов воспринимает эти «интенциональные состояния» (то есть сознательно целенаправленные, преднамеренные состояния) и через островок изменяет состояние лимбической системы и соматическое состояние, для того чтобы сделать их такими же, как у другого человека. Это и есть сонастройка, и именно она создает эмоциональный резонанс. Система зеркальных нейронов взаимодействует непосредственно с островком и другими участками, например с верхней височной корой, создавая то, что мы называем «резонансным контуром» (рис. 8.1 и приложение, раздел ). Зеркальные нейроны непосредственно связывают восприятие и двигательное действие и тесно взаимодействуют с упомянутыми областями для создания функционального контура, порождающего поведенческую имитацию, аффективный и соматический резонанс и сонастройку интенциональных, или преднамеренных, состояний. Входы этих процессов непосредственно влияют на срединные префронтальные области, которые таким образом тоже становятся частью резонансного контура.

Эмпатия (сопереживание) влечет за собой эти соматические и лимбические изменения в ходе процесса, называемого интероцепцией – видом чувствительности, которая позволяет нам воспринимать состояние внутренней среды организма, то есть осуществлять то, что мы назвали шестым чувством, помогающим нам понять, что происходит внутри нашего тела. Поскольку мы пользуемся префронтальной корой для того, чтобы осуществлять интероцепцию через входы от островка (служащего релейной станцией при передаче данных от лимбических отделов и представительств тела), постольку мы приобретаем способность осуществлять гипотетические функции интерпретации сдвигов состояния и приписывания их другим. Интероцепция, интерпретация и приписывание – предполагаемые этапы эмпатии, осуществляемой префронтальной областью, согласно «островковой гипотезе», предложенной Якобоини и его коллегами.

Когда мы с Якобони представили клинические приложения этих положений 500 психиатрам и психотерапевтам в Сан-Франциско, аудитория загорелась желанием понять не только научную значимость этих представлений, но и пути их использования в лечебной работе. По меньшей мере эти открытия подтвердили интуитивные предположения клиницистов о том, что отношения с другими играют фундаментальную роль в личной жизни и поддержании ее благополучия. Однако эти данные, кроме того, достоверно подтвердили важность сонастройки с собственными внутренними состояниями, открывающей возможность сонастроиться с внутренними состояниями других людей. Именно здесь наблюдается взаимопересечение внимательности, эмпатии и интероцепции. Все эти части целого взаимно усиливают друг друга.

Открытие зеркальных нейронов выявило также способы, каким наш мозг создает представления о состоянии сознания других людей. Это очень важный взгляд на то, как мы связаны друг с другом в ментальном аспекте реальности – нашим седьмым чувством – умо-зрением (mindsight).

Сопереживание требует от нас рефлексии своих внутренних состояний. Создание системой зеркальных нейронов и связанных с ней областей эмоционального резонанса сдвигает состояние лимбической системы и корковых представительств тела так, что префронтальная область, регистрируя ухудшение, порождает реакции сострадания (то есть сочувствия другому) и эмпатии (то есть сопереживающего понимания другого). Когда мы ощущаем этот резонанс и осознаём свою сонастроенность, то, вероятно, делаем это за счет восьмого чувства, о котором шла речь выше и которое позволяет нам чувствовать состояние этого резонанса отношений. Таким образом, резонансный контур вовлекает все восемь чувств и участвует в создании связного и цельного состояния сознания.

 

Участвуют ли зеркальные нейроны во внимательности?

Четыре взаимосвязанных измерения зеркальных нейронов нашего социального мозга и связанных с ним областей, входящих в резонансный контур, допускают, что вся эта система также участвует в переживании внимательного осознавания.

Социальные контуры и личная рефлексия

Самое разумное, что мы можем в первую очередь предположить, – это то, что мы используем социальные контуры мозга для создания состояний внимательного сознавания. Как мы уже обсуждали в главе 1, учитывая, что наша видовая эволюция подвергалась мощному влиянию общественного образа жизни и необходимости выживания, было бы вполне резонно предположить, что эти социальные сети возникли задолго до того, как у нас «появилось время» на внутреннюю рефлексию относительно нашей жизни.

Наш мозг – это социальный орган тела, и тот способ, каким человечество до сих пор выживало, связан с теми путями, какими мы пользовались для поддержания общественной формы бытия. Возможно ли, что этот социальный мозг встроен и в то, как мы живем в одиночестве? Определенно, такие психологи, как Лев Выготский, и такие писатели, как Джон Дьюи и Джордж Герберт Мид, отстаивали идею социальной природы нашего сознания в первой половине ХХ века. Дьюи и Мид обсуждали важность рефлексии в нашей общественной жизни. Дьюи (в 1933 году) даже ввел термин рефлексивный интеллект, с тем чтобы обозначить способ, каким мы пробуждаем разум и перестаем жить на автомате. Другими словами, эти авторы утверждали, что мы используем общественное для вовлечения в личностное.

Недавние работы, основанные на данных визуализации центральной нервной системы, позволяют предположить, что наша способность представлять себе собственные ментальные процессы и процессы других людей с использованием умо-зрения тесно связаны и переплетены друг с другом. Эти данные поддерживают представление, что наша нервная система внедряет ощущение другого в контуры, похожие на те, которые мы создаем для ощущения самих себя.

Таким образом, стоя на плечах гигантов, мы можем смотреть вперед и представлять себе, что социальная природа нашего мозга имеет какое-то отношение к его работе в одиночестве – например, в те моменты, когда мы погружены в практику внимательного осознавания.

Обращение внимания на намерение

Вторая важная идея, указывающая на возможную роль социально ориентированных зеркальных нейронов и верхних отделов височной коры, дает нам возможность создавать карты намерения. В социальном окружении мы картографируем намерения других. Но что если мы допустим, что те же самые резонансные контуры дают нам возможность строить карты собственных интенциональных состояний, то есть состояний намерения? Внимательность включает в себя любопытное, открытое, признающее и любящее отношение к осознаванию сознавания. Кроме того, мы фокусируем внимание и на состояниях намерения. Так мы активируем нашу гипотетическую систему «самововлечения», которая дает возможность быть восприимчивыми к собственному непосредственному опыту и настраиваться на самих себя из мгновения в мгновение.

Раздумывая, как мне приложить эти идеи к работе с пациентами, я пришел к выводу о необходимости составления карт их намерений в моем сознании. Понимание прозрачных-незримых и видимых-зримых процессов помогает объяснить этот феномен. Как уже было вкратце сказано в главе 7, когда ментальная активность возникает без восприятия ее как события сознания, она называется прозрачной, или незримой. Если же метапознание позволяет нам ощущать эту ментальную активность как продукт сознания, то мы называем такую активность видимой, или зримой. Углубление осознавания процесса, такого как представление о намерении, повышает чувствительность нашего сознания и запускает метапознавательный процесс, позволяющий распознать этот опыт именно как ментальную активность. Теперь мы знаем, что на самом деле можем чувствовать внутренние представления (репрезентации) в виде ментальных карт: именно так и получается, что то, что прежде было прозрачным, незримым чувством чего-то смутного, становится видимым и зримым процессом репрезентирования и наблюдается как ментальная функция, активность сознания. Превращение прозрачного, незримого процесса в видимую активность – один из способов описать мудрость различения.

При должной практике и грамотном руководстве мы можем научиться осознавать содержания сознания в качестве того, чем они в действительности являются: в качестве ментальных содержаний. Родитель одного моего юного пациента, почувствовав происшедшие после сеанса перемены, отозвался о них следующим образом: «Я никогда не задумывался о том, что мои чувства и мысли – это всего лишь деятельность психики, но вовсе не то же самое, что я!» При возникновении подобного метасознавания в полной мере вовлекается сила внимательности, ее способность разрушать нисходящие влияния автоматизма. Когда мы внутренне настраиваемся на самих себя, наши состояния намерений, наши интенциональные состояния становятся видимыми. Это внимание к намерению может прямо вовлекать зеркальные нейроны и верхнюю височную кору.

Внутренний резонанс

Третье измерение, указывающее на возможную роль зеркальных нейронов, – это их гипотетическая роль в создании эмоционального резонанса. Поскольку я по образованию специалист по исследованию феномена привязанности, мне известно, что резонанс – это основополагающий механизм сонастроенной и отрегулированной коммуникации между родителями и детьми в условиях прочной и безопасной привязанности. Мы уже обсуждали, что внимательное осознавание можно рассматривать как параллельную форму внутриличностной сонастройки. Если это так, то возможно, что наши собственные зеркальные нейроны и связанные с ними области, используемые в межличностном общении, могут резонировать и с нашими состояниями. Как внутриличностные, так и межличностные формы сонастройки способны вовлекать систему зеркальных нейронов в более крупных резонансных сетях, которые, согласно нашему предположению, могут охватывать островок и верхние отделы височной коры, а также некоторые участки срединной префронтальной коры.

Если сонастройка на самом деле – центральный механизм внимательности и привязанности, то она поможет объяснить, почему функция срединной префронтальной коры, которую мы уже обсуждали, может подойти как для обеспечения устойчивой привязанности, так и для практик внимательного осознавания. Вспомним, что срединная префронтальная кора получает входы через островок от лимбического и соматического резонанса, опосредованного системой зеркальных нейронов. Это те самые области, которые, по данным Лазар и ее сотрудников, претерпевают утолщение у индивидов, регулярно занимающихся практиками медитации внимательности.

Сенсорные последствия двигательных актов

Четвертый аспект работы зеркальных нейронов, благодаря которому я полагаю, что они тесно связаны с внимательностью, – это малоизвестный аспект, делающийся очевидным при анализе его актуальных проявлений в работающем мозге. В сущности, связь чувствительных областей с премоторными областями дает возможность восприятию целенаправленного акта связываться с подготовкой и эффектом предшествования или предвосхищения (прайминга), осуществляемыми в планирующей премоторной зоне мозга. Этой связью выступает репрезентация намерения.

Как мы увидим из дальнейшего изложения, репрезентация намерения, по мнению многих исследователей, – ядро возникновения эмоций. Таким образом, то, как мы сонастраиваемся с намерениями друг друга, внушает нам чувство эмоциональной близости. То, как мы сонастраиваемся с собственным состоянием, понимая свои намерения, создает внутреннюю эмоциональную близость – мы становимся «лучшими друзьями самим себе». Именно эта внутренняя сонастройка создает отчетливое ощущение связного и цельного сознания. Давайте теперь глубже разберемся в том, как это состояние возникает в процессе внимательного осознавания.

 

Внутренняя сонастройка

Зеркальные нейроны и верхние зоны височной области создают репрезентации намерений, отвечая на целенаправленные действия или экспрессивные сигналы. Из предыдущего опыта мозг обучается тому, что наступит в следующий момент. Исследования памяти показывают, что мозг есть ассоциативный орган, создающий связи между отдаленными друг от друга кластерами нейронов. Дональду Хеббу часто приписывают высказывание, что «нейроны, которые одновременно активируются, связываются друг с другом», или, иными словами, ассоциативные связи, раз образовавшись, будут вместе активироваться и в будущем. Это фундаментальная основа нашего понимания памяти.

Но мозг, кроме того, предвосхищающая машина. Фундаментальная архитектоника мозга как процессора множества параллельных и распределенных задач позволяет ему учиться на опыте и предвосхищать следующий шаг в последовательной череде стимулов. Со временем мозг учится, как работают такие, например, феномены, как сила тяжести, – тем самым мы в итоге научаемся тому, что подброшенное непременно упадет. Интересно отметить, что мозг очень рано обучается отличать одушевленных существ от неодушевленных предметов. На самом деле в нем существуют специализированные области, например верхняя височная кора, которая активируется при наблюдении «биологического движения». Эта зона, расположенная в области верхней височной борозды, активируется в ответ на движения живых организмов в пространстве – движущихся целенаправленно и преднамеренно (подробно о верхней височной коре рассказано в приложении, в разделе ).

Система зеркальных нейронов и верхняя височная кора настроены на преднамеренные целенаправленные действия. Этот резонансный контур делает свои математически точные выводы, предвосхищая то, что произойдет в биологическом движении в каждый следующий момент. Якобони описывает этот процесс как «предиктор последовательности двигательного плана», подразумевая, что мозг предвосхищает, какие сенсорные изменения произойдут в наблюдаемом организме на основании его двигательных актов. Эту важную функцию можно назвать сенсорными следствиями двигательного акта (ССДА; Sensory Implications of Motor Action, SIMA).

Сенсорные следствия двигательного акта позволяют мозгу подготовиться к следующему ожидаемому действию. С помощью связей системы зеркальных нейронов с восприятием и двигательным актом ССДА порождают у нас нейрональный процесс, который готовит нас не только к предвосхищению действия, но и к его выполнению. Именно это помогает нам, общественным животным, жить в коллективе. Так мы учимся танцевать, целоваться, участвовать в общественных ритуалах и эмпатически настраиваться друг на друга. Что, однако, произойдет, если мы направим нашу функцию ССДА и сонастройку со связанными с намерением измерениями нашего резонансного контура на себя самих? Можно предположить, что, когда мы вводим в образ того, что происходит сейчас, автоматическую готовность к тому, что последует затем, наш мозг репрезентирует, или отображает, состояние намерения, и так мы его осознаём. Заметьте, что это автоматическое предвосхищение – форма эффекта предвосхищения, а не префронтальное планирование. Эффект предвосхищения готовит нас к собирающемуся произойти сейчас – к тому, что уже возвышается над «горизонтом будущего». В следующий момент, в наступающем «сейчас», то, что происходит, на самом деле соответствует тому, что уже предвосхитили наши зеркальные нейроны, и согласованная связь между предвосхищением и картой того, что в действительности произошло, создает глубокое состояние связности, или когерентности. Если таковая является частью внимательного осознавания, то мы можем назвать ее рефлексивной связностью.

Функция ССДА обеспечивает сочетание того, что происходит в данный настоящий момент, с тем, что, согласно намерению, произойдет в непосредственно следующий момент, в следующее «сейчас». Это не есть выработка планов на будущее, это неизбежное состояние осознавания текущих друг за другом мгновений, каждое из которых соответствует тому, что произошло только что. Время следования мгновений друг за другом составляет порядка 10 миллисекунд и создает ощущение непрерывности. Такова природа внутриличностной сонастройки.

 

Осознавание дыхания

В качестве примера внутриличностной сонастройки можно привести практику осознавания дыхания. Вы осознаёте, что делаете вдох. Зеркальный нейрон и верхняя височная область, как часть резонансного контура, автоматически – через функцию ССДА – предвосхищают выдох. Через мгновение выдох действительно происходит, и мы наблюдаем соответствие между тем, что мы предвосхитили, и тем, что произошло на самом деле. Такое соответствие порождает связность. Естественно, осознавание выдоха влечет за собой предвосхищение вдоха, который, наступая, интегрирует функцию ССДА с сознаванием настоящего, и создается рефлексивная связность. Именно поэтому, наверное, дыхание – такой мощный, распространенный объект фокусирования внимания в тренировке внимательного осознавания. Интересно отметить, что каждая половина спокойного дыхательного цикла продолжается приблизительно то время, какое Стерн определяет как мгновение настоящего, или текущий момент.

Можно предсказать, что то же самое будет происходить и при наблюдении неподвижных объектов, например камней, ментальных образов людей или божеств. В этом случае функция ССДА создает стационарный образ того, что предвосхищается намерением. Суть заключается в том, что нейрональная репрезентация самостоятельного намерения позволяет процессам ССДА создавать рефлексивную связность с помощью внимательного осознавания.

Мы обращаем внимание, фокусируем осознавание на весьма специфическом ментальном процессе – нашем собственном состоянии намерения. Этот фокус осознавания, созданный в момент наибольшей ясности, продуцирует затем двойную согласующую систему, в которой мы имеем нейрональную карту намерений (производное отчасти наших зеркальных нейронов и верхней височной коры), а кроме того, у нас в фокусе внимания есть сенсорная карта уже выполненных действий. Будь эта сенсорная карта движущейся, как, например, при осознавании дыхания, или стационарной, как в случае с образом, мы в любом случае создаем соответствие между сенсорной картой и картой намерений.

Далее у нас на самом деле есть рекурсивная карта нас самих, в пределах которой мы можем намеренно фокусировать внимание на своих намерениях. Вдыхая и выдыхая, мы согласуем самих себя, как фокус внимания, и карту самих себя, и ожидаемый следующий шаг в последовательности вдохов и выдохов: во время выдоха мы готовимся к вдоху, а когда он происходит, карты совпадают. При вдохе происходит такая же предвосхищающая инициация, затем следует совпадение, и при продолжающемся намеренно направленном внимании последовательность повторяется сначала (рекурсия). Эта последовательность совпадений карт создает интеграцию и глубокое чувство целостности и гармонии.

Именно поэтому, наверное, нечто такое «простое», как дыхание, во многих традиционных культурах – основной путь к достижению внутреннего благополучия.

Дыхание – фундаментальная часть жизни. Акт дыхания запускается глубинными структурами ствола головного мозга и подвержен непосредственному влиянию нашего эмоционального состояния. Тем не менее дыхание может быть и преднамеренным. По всем этим причинам осознавание дыхания приближает нас к самой сущности жизни. Мы подходим к тому, что на грани между автоматическим и требующим усилий, между телом и сознанием. Вероятно, по каждой из этих причин путь к здоровью непременно предусматривает внимательное сосредоточение на дыхании как первый шаг на этом пути.

Ощущение и намерение – двойные репрезентации, согласованно и связно картографируемые друг на друга. Функция ССДА-предвосхищения, запускающая систему зеркальных нейронов и связанные с ней области, предположительно реализует механизм, с помощью которого мы можем представить себе, что внимательное осознавание способно создавать внутреннюю сонастройку и связность сознания. Такое резонансное состояние может порождать ощущение полноты и стабильности, которые приходят вместе со связностью, душевным согласием и умственной гармонией.

 

Внимание к намерению

Два важнейших элемента всех практик внимательного осознавания – осознавание самого сознавания и фокусирование внимания на намерении. Мы исследовали метапознавательный процесс самонаблюдения и увидели, что он связан с активацией срединных префронтальных участков коры. Но как мы на самом деле обращаем внимание на намерение? Мы можем представить себе, что намерение как ментальное состояние внутреннего мира также оценивается саморефлексивными срединными префронтальными контурами.

Когда мы строим предположения о намерениях другого человека, то «вычисляем» его внутреннее состояние, воспринимая органами чувств паттерны его действий. Вот что пишет по этому поводу Фрит: «Активность в передней поясной коре и срединной префронтальной коре связана с осознанием собственных действий и возникает также и тогда, когда мы думаем о действиях других». Далее Фрит предполагает, что «механизм, определяющий осознавание того, как наши намерения ведут к действиям, можно использовать для представления о намерениях, лежащих в основе действий других. Единая система дает нам возможность сообщать о наших ментальных состояниях и таким образом делиться с другими своими ощущениями».

Намерения создают интегрированное состояние предвосхищающей установки (эффекта предшествования, или прайминга), включение нашей нервной системы в режим специфического намерения: мы можем подготовиться к восприятию, ощущению, сосредоточению внимания и определенной форме поведения. Намерение касается не только двигательного акта. Например, если у нас есть намерение быть открытыми, наш мозг, вероятнее всего, предвосхищающим праймингом запустит активность областей, отвечающих за входящий поток импульсов от рецепторов пяти первых чувств, за интероцепцию шестого чувства, за умо-зрение седьмого чувства и за резонанс отношений нашего восьмого чувства. Это намерение быть открытым – не просто сама восприимчивость, но намерение быть восприимчивым, есть нечто, что может быть воспринято самим сознанием. Это и есть восприятие намерения.

Намерение – центральный организующий процесс в мозге, создающий непрерывность восприятия за пределами настоящего мгновения. Несмотря на то что, как мы убедились, эмоцию можно рассматривать как процесс, отражающий интеграцию нейрональной активности, намерение, как представляется, имеет множество черт, перекрывающихся с этой интегративной функцией. Уильям Фримен поддерживает этот взгляд, утверждая, что «способ придания смысла эмоции заключается в ее отождествлении с намерением действовать в ближайшем будущем, а затем отмечать возрастающий уровень сложности по мере прояснения контекста. По сути, эмоция – это движение, направленное вовне. Это расширение интенциональности (преднамеренности, или целенаправленности)…». Говоря о нейронных коррелятах эмоции / намерения, Фримен пишет:

Лобная доля очищает и тщательно шлифует предсказания будущих состояний и их возможных исходов, к которым приведут намеренные действия. Дорсальные и латеральные области лобной доли отвечают за логику и разумное обоснование предсказания. Медиальные и вентральные отделы занимаются социальными навыками и способностью к глубоким межличностным отношениям. Эти функции можно суммировать как предвидение и инсайт, или прозрение.

Могут ли эти медиальные и вентральные области лобных долей обеспечить затем сонастройку состояний намерения таким образом, чтобы создать «глубокие отношения» с другими так же хорошо, как с самим собой? Здесь мы видим, что эмоция, переплетенная с намерением, сопоставляет сонастройку с намерениями и эмоциональный резонанс. Если мы обращаемся к чужим намерениям, то создаем межличностную сонастройку. Если же обращаемся к собственным намерениям, то создаем внутреннюю сонастройку. Состояния преднамеренности интегрируют всю нейрональную конфигурацию в настоящем. Когда мы сонастраиваемся с намерением – своим или других людей, – то настраиваем свое состояние, согласуя его с «совместным бытием» с тем, на ком мы сфокусировали внимание. Резонансный контур не только улавливает состояния намерений, но и сам их создает, поэтому внимание к намерению создает настройку. Когда мы берем паузу и задумываемся, разбираясь с намерением, то создаем основу для внутренней сонастройки. Когда же мы берем паузу, чтобы открыться навстречу состоянию намерения другого человека, то создаем межличностную сонастройку.

 

Важность намерения

Почему намерение играет такую важную роль в нашей жизни? Намерения увязывают воедино каждое мгновение жизни, связывают действия в настоящем с действиями непосредственно следующего мгновения, создавая «клей», направляющий внимание, мотивирующий действия и занимающийся обработкой природы наших реакций.

Фримен обсуждал важную природу намерения и осознавания, исследуя их фундаментальную роль в определении эмоции и формировании того, как разворачиваются паттерны нашей нейрональной активности.

Решающая роль, которую играет, согласно данной гипотезе, осознавание, заключается в предотвращении скоропалительных действий, но не путем их торможения, а путем успокаивания локальных хаотических флюктуаций в манере, описанной Пригожиным, – посредством устойчивых взаимодействий, выступающих глобальным сдерживающим фактором. Таким образом, осознавание – состояние более высокого порядка; это состояние, обуздывающее подчиненные подсистемы и уменьшающее вероятность их хаотичных изменений… Это часть преднамеренности (интенциональности), в рамках которой следствия только что совершенного действия упорядочиваются и интегрируются, а новое действие планируется, но пока не осуществляется. Сознание удерживает индивида от скоропалительных действий и, давая время на созревание решения, повышает вероятность долговременного интенционального бытия в рамках допустимого поведения.

Когда мы следим за паттернами поведения другого человека, наши резонансные контуры интегрируют сенсорные и двигательные нейрональные карты – то, что мы называем репрезентацией состояния их намерения, или интенционального состояния.

Мозг использует регистрирующие паттерны репрезентации действий для того, чтобы создавать внутренний образ сознания другого человека. Система зеркальных нейронов связывает паттерны восприятия целенаправленных действий (поведение, характеризующееся намерением и предсказуемостью) с двигательными нейрональными системами индивида, обеспечивающими способность совершить похожее действие. Более обширный резонансный контур дает нам возможность понять, что у другого человека на уме, исследуя картину активности нейронных сетей в нашем мозге и телесности. Такая имитация разума другого человека, чувствование его сознания играет огромную роль в выживании нас как обладающего комплексным общественным устройством биологического вида. Мы воспринимаем чужие движения и выражения эмоций, предвосхищаем сенсорные следствия этих двигательных актов (процесс ССДА), а затем создаем в мозге репрезентации, включающие эти распределенные во времени паттерны того, что «было», для предвосхищения (прайминга) того, что, как мы предчувствуем, должно произойти «в следующий момент». Но что произойдет, если мы будем сопоставлять состояние своего самоощущения с восприятием своего же готовящегося возникнуть в следующий миг самоощущения – причем проделывая это непрерывно, из мгновения в мгновение? Чувствование подобного как раз может и считаться процессом разворачивающегося внимательного осознавания.

Когда внимательность позволит сфокусировать внимание на нашем намерении, мы сможем считать это формой осознавания, при которой мы соразделяем свои ментальные состояния с самими собой. Соразделение ментальных состояний лежит в основе стойкой и безопасной взаимной привязанности родителей и детей; именно такой тип привязанности способствует развитию гибкой адаптивности. Внимательность можно рассматривать как способ развития безопасной и здоровой привязанности к самому себе.

В процессе внимательного осознавания внимание к намерению создает важный разворачивающийся из мгновения в мгновение резонанс того, что есть, и того, что предвосхищается. Готовность к событию, непосредственно следующему за настоящим, в действительности служит объектом внимания, чтобы то, что произойдет в следующий миг, совпадало с тем, к чему подготовился мозг в процессе предвосхищения (прайминга). Эта сонастройка с нашим собственным состоянием намерения, как мне думается, создает реверберирующее ощущение полноты переживания в процессе того, как мы внимательно прихлебываем чай, прогуливаемся, дышим или открываем сознание всему, что возникает в поле опыта. Следовательно, внимательному осознаванию вполне по силам создавать новые внутренние миры связности, или когерентности, богатые непосредственным переживанием.

 

Некоторые дополнительные штрихи

Несколько месяцев спустя после участия в молчаливой медитации я работал научным сотрудником в летнем исследовательском институте «Сознание и жизнь», о котором уже упоминал выше. В этом институте собрались более 140 ученых со всего мира, чтобы исследовать научные перспективы на созерцательную практику. Три доклада касались тем, относящихся к данным изучения вхождения во внимательное состояние сознавания через обращение внимания на дыхание. Несмотря на то что авторы по вполне понятным причинам больше интересовались нейрональными системами, относящимися к вниманию и регуляторным функциям, во всех трех исследованиях было обнаружено, что в областях, связанных с зеркальными нейронами, то есть верхних отделах височной области, активация развивалась просто в ответ на осознавание процесса дыхания. Другие исследования также показали, что эти области активировались вместе со срединными префронтальными областями (приложение, раздел «Резонансные контуры»). Факт такой активации соответствует нашему предположению о резонансных контурах.

Исследования методами нейровизуализации подтверждают предположение, что внимательное осознавание – даже такого простого акта, как дыхание, – действительно может активировать наши резонансные контуры, включая верхние отделы височной области вместе с островком и срединной префронтальной областью мозга. Потребуются дальнейшие исследования для окончательной оценки этого предположения и подтверждения эмпирических данных.

На той же встрече были обнародованы данные, полученные от второго лица и давшие определенные указания на внимательность как важный для взаимодействия с другими навык. Этот момент учения о медитации стал мне отчетливо ясен во время обмена мнениями с двумя буддийскими монахами. Присутствующие задавали им прямые и личные вопросы, на которые те отвечали прямо и искренне, хотя имелась возможность вежливо уклониться, – чувствовалось их намерение отвечать на столь же искренние намерения задававших вопросы людей. Наполненные сердечной теплотой мысли этих монахов о созерцательной жизни и природе страдания наполнили зал чувством ясности и подлинности бытия. Можно было ощутить силу их намерения отвечать задающему вопрос с заботливым отношением. И было ощутимо их желание установить контакт со всеми присутствовавшими. Восприимчивость их ответов и интенсивное внимание аудитории буквально электризовали атмосферу в зале. После ответов монахов один из слушателей встал с глазами, полными слез, и обратился к ним: «То, что я сейчас чувствую, после того как вы от всего сердца говорили такие глубокие вещи в отношении проблем, столь значимых для нас всех, приводит меня к ощущению глубинного контакта с вами. Я чувствую в точности то же, когда медитирую, столь это ясное и наполненное состояние». Я поговорил с этим человеком после и ощутил, что он и вправду заметил взаимное ощущение увиденности – его увидели монахи, а он увидел их. Мне показалось (разумеется, стоит учесть, что у меня наверняка уже была предвосхищающая установка), что он почувствовал как раз эту параллель между внутри– и межличностной настройкой.

Мы можем также обратиться к вопросам, непосредственно связанным с социальными контурами мозга, чтобы получить дальнейшие подсказки в отношении внимательности как важного для отношений процесса. Марк Джонсон и его коллеги опубликовали статью о своей работе над вопросами, касающимися связанных с социальными взаимодействиями систем мозга.

Одна из главных функций мозга – идентификация и понимание поведения других людей. У взрослых людей в мозге есть области, специализирующиеся на обработке и интеграции сенсорной информации о внешности, поведении и намерениях окружающих. Несмотря на то что необходимость решения любой сложной когнитивной или сенсорной задачи может активировать самые разнообразные области, обработкой социальных стимулов занимается в высшей степени специализированный участок, включающий область верхней височной борозды, латеральной затылочно-височной извилины и орбитофронтальной коры.

Рис. 8.2. Сеть обработки сенсорных данных о лицевой мимике (Cozolino, 2006; воспроизведено с разрешения)

Сара Лазар обнаружила, что во время медитации внимательности неизменно активируются орбитофронтальная кора и верхняя височная область – та ее извилина, которая прилежит к верхней височной борозде (рис. 8.2, , ). Эти данные поддерживают идею, что внимательность – процесс, связанный с отношениями. Верхняя височная борозда, как мы уже упоминали, – часть резонансного контура, вместе с системой зеркальных нейронов, островком и срединной префронтальной областью.

Дальнейшие исследования позволили обнаружить, что область зеркальных нейронов проявляет высокую активность, когда испытуемые смотрят на постепенно изменяющееся изображение лица, которое превращается в их собственное лицо. Это позволяет предположить, что система зеркальных нейронов имеет набор контуров, или систем нейрональных связей, в которых находится карта нашей «самости». Эти данные хорошо укладываются в общую схему картирования намерений, где происходит согласование карты себя и карты другого. В случае внимательности и резонансного контура мы предполагаем, что осознавание намерения картографирует и согласовывает наблюдаемое «я» с наблюдателем. Именно согласование этих двух карт – себя эмерджентно возникающего и себя внутренне картографированного – выступает местом сонастройки «двух» сущностей друг с другом. Именно здесь, как видим, происходит резонанс двух аспектов «я», или самости, и создание внутренней сонастройки.

 

Разгрузка сознания

Во время проводившегося в молчании ретрита я встретил Нэнси, 56-летнюю женщину, которая незадолго до этого перенесла удаление доброкачественной опухоли, выросшей за несколько десятков лет под лобной костью. Эта менингиома, образование размером со спелую сливу, росла очень медленно, сдвигая в стороны ткань мозга, так медленно, что пациентка ни на что не жаловалась. Правда, Нэнси все это время пыталась обрести внутренний покой и гармонию, которые постоянно ускользали от нее, несмотря на разнообразную, богатую интеллектуальную и эмоциональную жизнь. Медитация успокаивала ее, но лишь на время, и только после удаления опухоли она впервые за много лет смогла ощутить явственный сдвиг в способности полноценно воспринимать все пространство своего сознания. Медитация стала более плодотворной, и пышно расцвело ощущение сонастроенности со своим внутренним миром.

После того как я объяснил ей, что удаление опухоли действительно могло восстановить цельность, позволяющую ей проявить свои психологические способности более полно, она сказала: «Вы помогли мне понять нечто совершенно таинственное: я стала собой, Нэнси стала в полной мере Нэнси».

Вот что сказала эта женщина после посещения нашей встречи «Сознание и момент»:

Мне выпал счастливый случай: я смогла рассказать Дэну о том, что мне удалили пятисантиметровую менингиому из срединной лобной доли и полностью реконструировали лобную кость. Опухоль и вызванный ею гиперостоз буквально смяли мне мозг. Оправившись от операции, я стала воспринимать необычайное пространство, мне снова стало доступно богатство ощущений, бездонной радости и интеллектуального голода. Дэн очень мудро объяснил мне, что опухоль блокировала те функции мозга, о которых он так ярко рассказывал на своих лекциях о префронтальной коре. Я занималась медитацией 20 лет, в моей практике было много желания результата и самоосуждения, но с тех пор, как мой мозг разгрузили от бремени, практика медитации стала более уравновешенной. Я научилась принимать себя такой, какая я есть. Мне всегда хотелось достичь «внутриличностной сонастройки», как называет это Дэн. Теперь это получается у меня совершенно естественно.

Нэнси поделилась с нами своей уникальной историей болезни, которая свидетельствует о том, что на нашу способность входить в состояния внимательности сильно влияет давление на мозг, а возможно даже – на конкретные медиальные участки префронтальной области. Избавление от опухоли, за которым последовало открытие всего, что существует, причем без всяких усилий, говорит о том, что срединная префронтальная область играет большую роль во внимательном осознавании.

 

Нейрональные корреляты самости и сознания

Наше ощущение самости претерпевает сдвиг, когда мы переживаем внимательное осознавание. Это ощущение связности можно изучить, исследуя пути, которыми активность мозга связана с измерениями самости.

Мозг непрерывно картографирует глубинные слои своей активности. «Нейрональная карта» – это кластер нейрональной импульсации, или профиль активации нейронной сети, представляющий ту «вещь», которую она картирует. Антонио Дамасио выделил по меньшей мере три уровня карт самости. На базовом уровне мы имеем «карты первого порядка», репрезентирующие паттерны активности в глубинных структурах ствола мозга, связанных с такими процессами жизнеобеспечения, как дыхание и ритм сердечных сокращений, – это можно назвать протосамостью. Мы почти не осознаём эти процессы, но на нейрональном уровне они коррелируют с нашими базовыми, «обнаженными» переживаниями, разворачивающимися из мгновения в мгновение.

Затем у нас есть «карты второго порядка», на которых протосамость в момент времени 1 контрастно отличается от протосамости в момент времени 2. Такие карты Дамасио назвал картами «самости-ядра» (core self), которая регистрирует события, способные изменять протосамость во времени в поле нашего внимания. Это глубинное сознание (core consciousness), оно существует «здесь и сейчас».

И наконец, у нас есть «карты третьего порядка», которые в режиме реального времени регистрируют изменения самости-ядра. Автобиографическая самость соотносится с самостью-ядром так же, как ускорение со скоростью. Автобиографическая самость включает в себя связь прошлого, настоящего и будущего, некое подобие ментального путешествия во времени, которое Эндел Талвинг предложил считать частью автоноэтического сознания, или самопознающего сознавания. Мы вводим в поле внимания репрезентации прошлого, соотносящиеся с будущим и накладывающиеся на наше непосредственное переживание настоящего.

Можно предположить, что внимательное осознавание открыто всем слоям самости, всем формам сознания. В этом восприимчивом состоянии мы можем наполниться чувствованием автобиографической самости, но при этом видеть ее функционирование как проявление активности разума. Кроме того, мы можем ощущать непосредственность разворачивающегося «здесь и сейчас» чувственного опыта – производные танца нашей протосамости с окружающим миром. На самом деле все потоки осознавания, впадающие в реку сознания, находят радушный прием в открытом узловом центре внимательности. Можно легко сделать вывод, что внимательность подобна глубинному сознанию, существующему здесь и сейчас, и, возможно, это превосходная точка для начала наших рассуждений. Но если мы остановимся на этом пункте, то не включим понимание того, что внимательность вплетает интегрированное многослойное измерение в осознавание, выходящее далеко за пределы исключительно ощущения настоящего мгновения и картографирования изменений протосамости, как в случае с самостью-ядром. Если присутствие «здесь и сейчас» охватывает когнитивный поток «там и тогда», а также «что если», то оно тем самым приобретает способность стать глубинным, сердцевинным переживанием всех этих информационных потоков. Состояние внимательности пронизано метасознаванием в той же мере, в какой оно пронизано осознаванием того, что имеет место в настоящее мгновение. Думаю, у нас есть полное право сказать, что внимательности никогда не встречалось познавание, которое было бы неприемлемо.

В дополнение к этой важной открытости внимательности существует также и ракурс внимательности, создаваемый путем внимания к намерению. По мере осознавания своих намерений сознание создает репрезентацию данного состояния намерения (интенционального состояния), которая является не просто ощущением, – она ощущается как проявление активности сознания как такового.

Теперь представим себе, как изменяется самость-ядро, сердцевинная самость, ощущая собственные намерения. Здесь мы видим создание качества резонанса, в котором резонируют протосамость (в момент времени 1), событие (ощущение своего намерения с ясностью и принятием) и протосамость (в момент времени 2, согласующая и предвосхищающая протосамость в момент времени 1, когда она укореняется в сознании в процессе ССДА). Сутевое ощущение здесь отличается глубинной связностью: имеют место ясность связи, отчетливое соответствие карты второго порядка двух протосамостей и наблюдение собственного намерения. Это реверберирующая полнота самости-ядра в пространстве внимательного осознавания.

В состоянии любопытства, открытости, признания и любви это наблюдение намерения является соразделяемым интенциональным состоянием, сходным с тем феноменом, который Галлезе назвал «намеренной сонастройкой» в контексте межличностных отношений и как сущности нашей внутриличностной сонастройки.

Здесь мы можем воспользоваться схемой Дамасио, чтобы установить, что карта этих изменений в протосамости в ответ на событие наблюдения собственного намерения ведет к картированию наблюдающего и нововозникающего, наблюдаемого и нововозникшего как того, что согласованно и связно координируется. Это можно назвать связным и согласованным (когерентным) резонансом состояний внимательности.

 

Предвосхищающая установка (прайминг) и настоящее

Процесс осуществления ССДА приобретает особую важность в описании того, как самость-ядро картографирует себя на себе во внимательном осознавании. Как мы уже видели на примере сосредоточения на дыхании, ядерная самость ощущает собственное намерение, а после этого процесс ССДА в резонансном контуре подготавливает ядерную самость к тому, что произойдет в непосредственно следующее мгновение. Это не планирование, не бегство от настоящего для того, чтобы озаботиться будущим или прошлым; это врожденное свойство центральной нервной системы к установке на предвосхищение, или праймингу.

Эффект предвосхищения, прайминга, показывает, что мозг есть предвосхищающая машина, всегда готовящая себя к следующему мгновению. Оказывается, что это фундаментальное свойство нейрональных контуров – так на собственном опыте учатся параллельно подключенные процессоры. Планирование же – это изобретение префронтальной коры, где репрезентации прошлых переживаний превращаются в абстрактные концепции, позволяющие нам, оценив то, что происходило в прошлом, обдумывать то, что нам следует сделать в будущем. Этот феномен анатомически, нейронально и субъективно кардинально отличается от предвосхищающего прайминга «следующего» момента.

Сенсорные следствия двигательного акта позволяют нейрональным системам восприятия ощущать наши намерения, заниматься предвосхищающим праймингом, подготавливающим нас к следующему моменту, а затем континуально отслеживать изменения в общей системе для того, чтобы непрерывно предвосхищать мгновение, непосредственно следующее за настоящим. Это – в терминологии мозга – и есть «настоящее». Мы не можем подобраться к «настоящему» ближе, чем при инициации и предвосхищении. Если же мы объединяем мощь интенциональной сонастройки для создания системы реверберирующей активности, то в результате получаем начало синхронной деятельности центральной нервной системы.

 

Обращение внимания на намерения может включать в себя процесс сонастраивания ума и сознания со своим собственным состоянием. Точно так же как внимательность позволяет нам ощущать различные формы деятельности ума такими, какие они есть, с помощью различения, намерение тоже становится еще одной из наблюдаемых форм деятельности ума, – в этом случае деятельность, возможно, является более сложной, но и она принадлежит сфере ментальной, или психической, жизни. Как мы уже видели, осознавание намерения может потребовать особой функции, отличающейся от способности замечать сектор седьмого чувства на ободе колеса сознания, то есть умо-зрения, или видения разумом самого себя. Осознавание собственного намерения способно оказаться прямым путем к специальной форме внутренней сонастройки, надежной и безопасной формой взаимоотношений с самим собой, стимулирующим интеграцию нейрональных механизмов.

Как мы обсуждали в предыдущей главе, эта внутренняя сонастройка может опосредоваться социальными резонансными контурами мозга, включая систему зеркальных нейронов и связанные с ней области, которые картографируют самость в ее проявлениях в качестве наблюдаемого и наблюдающего «я». Эта сонастройка создает состояние внутреннего резонанса. Здесь мы предполагаем, что многократно воспроизводимая активация таких состояний сонастроенности приводит к нейропластическим изменениям, связанным с нейрональной интеграцией, происходящей на структурном уровне.

В безопасной и надежной форме привязанности между ребенком и родителем можно также увидеть сонастройку с внутренним состоянием, но в данном случае – внутренним состоянием другого человека. Как мы видели, нечто весьма особенное возникает, когда сознание сонастраивается с внутренними процессами чьего-то сознания, в особенности это касается влияния, которое такая сонастройка оказывает на глубинные намерения, лежащие в основе поведения. Если родители обращают внимание только на внешние действия и поступки, то они упускают шанс настроиться на сознание ребенка, на его разум, на чувства и намерения, управляющие его поведением. Дети буквально расцветают, если их родители проявляют внимание к их внутренним мирам. Как при внутриличностной, так и при межличностной сонастройке один разум настраивается на аффективные и намеренные состояния разума (своего или чужого) – всем на пользу, как говорится.

 

Поиск сближения

Как в случае практик внимательного осознавания, так и когда устанавливается безопасная и здоровая форма привязанности между ребенком и родителем, по всей видимости, наблюдаются эмпирически зафиксированные изменения, согласующиеся с независимо обнаруженными функциями срединной префронтальной коры.

Такер, Луу и Дерриберри предложили важное объяснение некоторых существенных сторон работы мозга.

Способность интегрировать сознательное внимание с эмоциональными переживаниями может иметь фундаментальное значение для опыта сопереживания (эмпатии). Несмотря на то что теперь мы имеем возможность объективно анализировать работу затрагиваемых нейронных сетей и контуров, эти нейрональные механизмы не действуют без наработки соответствующего опыта в процессе развития.

Мы можем предположить, что «опыт», необходимый в детстве и приобретаемый в результате развития привязанности к родителям, может в какой-то мере проявлять положительную корреляцию с внутренней сонастройкой, разворачивающейся при практиках внимательности. Авторы цитировали одну работу, подтверждающую взгляд, согласно которому «не только активация мозга, зеркально отражающая опыт и переживания других, но и активность срединных лобных структур (задняя поясная кора, передняя поясная кора и передняя часть лобной доли) отражает деятельность саморегулирующихся механизмов, встроенных в осуществление смещения в перспективах “я-другой”. Эти кортико-лимбические сети накладываются на мозговые сети контроля внимания».

Мы видим, что процессы формирования навыков управления вниманием и сонастройки взаимно усиливают друг друга, а также способность к адаптивной (приспособительной) саморегуляции.

Префронтальные контуры, как полагают, играют центральную роль во многих аспектах отслеживания и координирования активности множества областей мозга и всего организма. Это те самые области, которые регулируют внимание и представляют собой фундаментальную часть социальных контуров мозга. На самом деле многие исследования позволяют предположить, что саморегулирующиеся префронтальные участки, в особенности срединная префронтальная кора, зависят в своем развитии от правильного контакта с родителями или воспитателями. Другими словами, опыт взаимоотношений стимулирует развитие саморегуляции в мозге. Если внимательность считается здоровой и безопасной формой отношения к себе, то мы можем говорить, что эта форма внутренней сонастройки также стимулирует полезную активацию и последующий рост тех же социальных и саморегулирующихся префронтальных областей.

С обеими формами сонастройки связаны семь функций срединной префронтальной области: регуляция функций организма; сонастроенное общение; эмоциональное равновесие; гибкость реакций; сопереживание (эмпатия); самопознающее сознавание и модуляция страха. Практика внимательности, хотя ее до сих пор не исследовали в приложении к теории привязанности, также способствует развитию еще двух префронтальных функций: интуиции и нравственности.

Гипотеза о внимательности и сонастройке позволяет предположить, что сонастраивание сознания с происходящими в нем самом ментальными (или психическими) процессами – это основополагающее свойство практик внимательного осознавания. В процессе такой сонастройки участвуют социальные нейрональные контуры, или системы нейрональных взаимосвязей, включающие активность срединных префронтальных структур, островка, верхней височной коры и системы зеркальных нейронов. Эти области содержат в себе резонансные контуры и дают сознанию возможность резонировать с внутренним состоянием другого человека и, как представляется, лежат в сердце переживания сонастройки сознания со своими собственными внутренними процессами.

Исходя из такого предположения, мы можем предсказать активацию этих областей и усиление их синаптических связей. Данные Сары Лазар об увеличении толщины коры срединных префронтальных и островковых областей согласуются с таким предположением. Более того, ее данные и сообщения других ученых поддерживают гипотезу, что эта активация происходит в областях резонансных контуров (верхней височной и срединной префронтальной коре) при внимательном осознавании дыхания, о чем мы говорили в предыдущей главе.

 

Научная осторожность

Здесь мы видим сближение направлений исследования, которые задают нашим взглядам вполне определенный вектор. Нужны дальнейшие исследования для того, чтобы в полной мере оценить предположение, что резонансные контуры в частности и социальные контуры мозга вообще участвуют в осуществлении внимательного осознавания (приложение, раздел «Резонансные контуры и зеркальные нейроны»). Однако в науке надо формулировать отчетливые гипотезы, поддающиеся строгой проверке. Для того чтобы создать такие гипотезы, мы должны прибегать к силе воображения и основываться на полученных данных, обращать внимание на значение уже полученных данных и на новые пути объяснения природы реальности. Продвигая науку вперед, мы должны с пользой интегрировать обширные области знаний, чтобы появилась возможность ставить новые вопросы, для ответов на которые будут необходимы новые исследования, результаты которых будут затем подтверждены или опровергнуты. Таков процесс развития науки, который позволяет нам ставить вопросы и получать на них окончательные и исчерпывающие ответы. Здесь мы осветим некоторые основные и доступные проверке аспекты этой гипотезы, которая, вероятно, окажется полезной в плане организации дальнейших исследований, подтверждающих или опровергающих ее.

Предположив наличие связи между сонастройкой и внимательностью, мы можем исследовать первое измерение нашей гипотезы: предположение о том, что внутренняя сонастройка и межличностная сонастройка имеют одни и те же нейрональные корреляты. Первым предсказанием будет участие срединных областей префронтальной коры (орбитофронтальной, медиальной и вентральной префронтальной, передней поясной коры) вместе с ассоциативной островковой корой, верхней височной корой и системой зеркальных нейронов. Имеющиеся к настоящему времени данные, поддерживающие такой взгляд на настройку на межличностные отношения, отражены в литературе. Наше предположение распространяет идею о межличностной сонастройке на область гипотетически постулируемой сонастройки внутриличностной. Этот аспект предположения можно изучить, отвергнуть или подтвердить с помощью будущих экспериментальных исследований.

Для нужд клинической практики нам нужно соединить знание «объективной» науки с «субъективным» измерением человеческой реальности. Ученые непрерывно добывают новые знания, и мы должны быть готовы к новому пониманию субъективности, сплетая воедино наши научные и личные прозрения и открытия.

Признав этот факт, мы продолжим наше исследование и погрузимся в глубинные измерения непосредственного опыта и приблизимся к тем потенциальным механизмам, посредством которых в достижении внимательности участвуют сонастройка и нейрональная активность. Для того чтобы исследовать природу этой внутриличностной сонастройки, мы расширим нашу гипотезу и углубимся в возможные нейрональные корреляты этой социальной грани внимательного мозга.

 

Чувствование связности

Как чувствуется субъективное ощущение сонастройки с собой и как она выглядит объективно в картине работы мозга? Эти формы сонастройки, скорее всего, требуют создания состояния высокоорганизованного функционирования мозга, возникающего в виде состояния связности (или согласованности, когерентности; coherence). В мозге такое состояние проявится синхронностью его активности, гармоничностью импульсации в обширных группах нейронов, когда эти группы оказываются соединены между собой в рамках интегрированной взаимосвязи.

С точки зрения сознания мы описали сонастройку как состояние, обладающее качествами связности: соединенность, открытость, гармоничность, вовлеченность, восприимчивость, эмерджентность (возникновение новых свойств), ноэтичность (разумность), сочувствие (сострадание) и сопереживание (эмпатия). Сонастройка порождает в сознании связность. Доказательства, подтверждающие такой взгляд, мы черпаем из описаний, сделанных от первого лица и касающихся благополучия и ощущения «гармонии», возникающего в результате практик внимательного осознавания.

Когда была зарегистрирована электрическая активность мозга у людей, имеющих длительный опыт медитации и находящихся в медитативном состоянии беспредметного сострадания, отличного от внимательности, оказалось, что в энцефалограмме преобладает более высокая доля гамма-волн, что позволяет предположить высокую степень синхронизации активности во время медитации. Интересно отметить, что у этих испытуемых активировалась также и премоторная область, что мы можем теперь объяснить участием зеркальных нейронов, расположенных в этой зоне мозга. Высокая степень нейрональной осцилляции, скорее всего, отражает постсинаптическую активацию нейронов, особенно в коре. Синхронная осцилляторная активность возникает в тех случаях, когда имеет место координированное взаимодействие между удаленными друг от друга участками мозга. Такая координированная активность может иметь место на различных уровнях – как в мелких, так и в крупных группах нервных клеток, как на коротких расстояниях, так и на большом удалении. Несмотря на то что это исследование не имело отношения к медитации внимательности, а исследовало другой вид медитации, оно тем не менее позволяет увидеть нейрональные корреляты сострадания, отражающие интегрированное состояние.

Лутц, Данн и Дэвидсон предположили, что, когда нейроны вступают в такую согласованную активность, это усиливает связи между ними, усиливает их общую функцию в момент, когда это происходит, и устанавливает «приоритет» их текущей активности в сравнении с другими группами нейронов.

Интеграция ближнего порядка, как полагают, имеет место внутри локализованных сетей, связанных единичными синапсами, обеспечивающими быструю (несколько миллисекунд) передачу импульсов между взаимосвязанными нейронами. Такая интеграция ближнего порядка будет осуществляться между корковыми колонками со сходной модальностью, и это поможет нам понять, как восприятия «связываются» воедино. Мы также можем представить себе, как устранению нисходящих процессов могут сопутствовать разрывы связей на этом уровне синхронизации ближнего порядка, что, в свою очередь, позволит понять, каким образом внимательность может разрушать вторичный напор влияний инвариантных репрезентаций.

В интеграции дальнего порядка участвуют удаленные друг от друга группы нейронов, связанные между собой контурами, или цепями, содержащими множественные синапсы, и поэтому время передачи импульсов в таких сетях больше. Примером медленных (время передачи 10 миллисекунд или больше) интегративных петель могут служить области коры, связанные между собой через таламические «ворота», о которых уже было сказано выше. Именно таким образом нейрональная интеграция делает возможным возникновение сознания.

Лутц, Данн и Дэвидсон очень красноречиво обрисовали сложность устройства крупных форм интеграции и осцилляции:

Эти проводящие пути соответствуют обширным связям, соединяющим различные уровни сети в разных участках мозга в единый ансамбль. Лежащие в основе функционирования этих сетей механизмы синхронизации дальнего порядка до сих пор изучены очень слабо. Синхронизация дальнего порядка, как представляется, – механизм образования временных связных макроансамблей, соединяющих затылочные и лобные доли или правое и левое полушарие, а время прохождения импульсов между такими удаленными областями составляет десятки миллисекунд. Этот феномен синхронизации дальнего порядка привлек столь пристальное внимание нейрофизиологов, потому что он может пролить свет на связь между нейрональным и ментальным описанием этих процессов.

Когда мы думаем о мощи внимательного осознавания, способного изменить наше собственное глубинное ощущение своей самости и восприятие окружающего мира, нам, вероятно, стоит внимательно присмотреться к этим уровням ансамблей ближнего и дальнего порядка. Мы уже видели, что мелкие ансамбли могут разрываться и прекращать нисходящий поток от инвариантных репрезентаций из высших слоев коры головного мозга. Более масштабные сдвиги перспективы, сопутствующие опыту чистого «я» (ipseity), могут осуществляться с помощью нейронных ансамблей дальнего порядка и за счет предотвращения их интеграции, о чем мы говорили в главе 7. После познания преходящей и относительной природы нашей личной идентичности благодаря таким возникающим на фоне рефлексии масштабным интегративным сдвигам для нас становится возможным постижение чувства «я-ковости» (или чистого «я»), лежащего за историческими процессами адаптации и укоренившимися привычками.

Рефлексия, как мы ее определили, использует по меньшей мере три функции: восприимчивость, самонаблюдение и рефлексивность. Каждый из этих различных, но усиливающих друг друга аспектов рефлексивной сердцевины внимательного осознавания способен изменять конфигурацию крупных и мелких интегративных ансамблей в мозге и тем самым изменять самую природу нашего сознаваемого опыта.

Представляется маловероятным, что мы сможем увидеть мелкомасштабные сдвиги, изменяющие вторичное вмешательство в ощущение первичных восприятий, с помощью фМРТ или метода энцефалографии. Активность будет так мала и ограничена в пространстве, что мы не сможем уловить ее существующими инструментальными методами. Однако прерывание обычных форм личностной идентификации внутри сознавания может требовать участия более обширных и диффузно распространенных уровней, которые можно, вероятно, уловить с помощью компьютерного анализа электрической активности цельносистемной интеграции. Это, возможно, будут уровни, на которых удастся зарегистрировать и оценить нисходящие влияния в момент их растворения в ходе внимательного осознавания.

Процесс синхронизации дальнего порядка был описан Энгелем, Фризом и Зингером в 2001 году. В своих выводах они предполагают, что, возможно, «нисходящая обработка отражается в связях дальнего порядка областей и подсистем и такие паттерны интеграции дальнего порядка могут быть независимыми составляющими специфических предикторов будущей стимуляции». Может ли процесс предсказания сенсорного следствия двигательного акта быть одной из форм, с помощью которой рефлексивный тип осознавания вызывает связность и синхронизацию дальнего порядка? Такая согласованность функций включает в себя форму фазной синхронизации, имеющей место в крупных макроансамблях дальнего порядка, объединяющих удаленные друг от друга области мозга. Возможно, механизм создания нейрональной интеграции коррелирует с состоянием ментальной связности во внимательности.

Вероятно, более сложные методы анализа этих масштабных интегративных состояний помогут прояснить, какими на самом деле могут быть «нейрональные подписи» (neural signatures) функциональных состояний, соответствующих внимательному осознаванию. Как утверждают Афтанас и Голошейкин, «полученные результаты указывают, что динамически изменяющиеся в процессе медитации внутренние ощущения лучше выявляются сочетанием линейных и нелинейных переменных ЭЭГ, что позволяет получить дополнительные знания об интегративных функциях центральной нервной системы (ЦНС), касающихся измененных состояний сознания».

Эти интегративные ансамбли из мгновения в мгновение создают ощущение сознавания. Понимание субъективной природы этих состояний нейрональной интеграции может помочь нам более отчетливо увидеть внимательный мозг.

 

Определение интеграции

Этот аспект наших предположений тоже может быть проверен экспериментально исследованием путей, какими мозг создает состояния интеграции в ходе практик внимательного осознавания. Такие исследования потребуют регистрации преходящих функций, включающихся в процессе практики. Могут потребоваться изощренные методы линейного и нелинейного измерения электрической активности мозга для оценки тонких изменений, происходящих при интеграции и формирующихся в виде устойчивых черт, или свойств, личности.

Еще один доступный для проверки аспект гипотезы – то, что эти состояния интегративной функции, возможно, становятся чертами, или свойствами, не только в форме долгосрочных изменений функционирования, происходящих с течением некоторого времени, но и в форме преобразований нейрональной структуры как таковой. Предположение заключается в том, что состояние нейрональной координации и равновесия, создаваемого внутриличностной сонастройкой, в конечном счете катализирует рост интегративных волокон в головном мозге. В свою очередь, эти интегративные нейрональные связи выполняют функцию обеспечения большей легкости возникновения активированных состояний нейрональной синхронии в будущем.

С помощью интеграции, лежащей в основе нейропластических изменений, мы сможем предсказать, где именно будет возможно найти эти интегративные нейрональные связи на инструментальных изображениях мозга. Огромное количество «интернейронов» (вставочных нейронов) может функционировать в интегративных процессах близкого порядка, связанных с группами близко расположенных нейронов. При изучении же крупномасштабной интеграции нам придется исследовать волокна, соединяющие расположенные далеко друг от друга ансамбли нейронных групп, включая возможную роль веретенообразных клеток префронтальных участков, обеспечивающих быструю передачу нервных импульсов.

Когда мы переходим к обсуждению этой масштабной нейрональной интеграции, в первую очередь нам надо помнить о нескольких особенно важных областях мозга. Одна из них – срединная префронтальная кора, связывающая тело, ствол мозга, лимбическую область и кору в единое функциональное целое, которое также воспринимает сигналы от мозга и тела других людей. Это довольно обширный список различных областей, объединяемых в единое функциональное целое, то есть само классическое значение интеграции как таковой.

Кроме того, можно рассмотреть и другие интегративные контуры, которые связывают значительно удаленные друг от друга области, например дорсолатеральную часть префронтальной коры, гиппокамп, мозолистое тело и мозжечок. Каждая из этих областей посылает длинные проекции в отдаленные области, структурно связывая их и позволяя им играть свою роль в спектакле функциональной интеграции.

Было сделано удивительное открытие: при изучении нейропластичности выяснилось, что нейроны, которые растут в процессе нейрогенеза, по всей видимости, являются интегративными, и, кроме того, была выявлена их важная роль в развитии ребенка. К подобным заключениям пришел и Мартин Тайчер, показавший, что плохое обращение и насилие в раннем детстве приводят к повреждению интегративных нейронов мозга и что для их полноценного роста ребенок нуждается в хорошем, заботливом отношении.

 

Интегративное здоровье

С математической точки зрения, с точки зрения теории сложности, интегративное состояние позволяет создавать внутри сложных динамических систем наиболее гибкие, адаптивные и стабильные состояния. Распространяя эти идеи на область субъективного опыта, мы видим, что эта модель обеспечивает понимание природы здоровья и помогает нам определить психическое здоровье как реку, один берег которой – ригидность, а второй – хаос. Такой взгляд обеспечивает нас полезным пониманием природы симптомов, перечисленных в «Диагностическом и статистическом руководстве по психиатрическим заболеваниям» – эти заболевания можно рассматривать как проявления либо ригидности, либо хаоса, либо и того и другого (American Psychiatric Association (Американская психиатрическая ассоциация), 2000). Например, при посттравматическом стрессовом расстройстве (ПТСР) больной может впадать в хаотичное состояние ярких страшных воспоминаний («флешбэков») и эмоциональной лабильности, а может – в ригидное состояние избегания и оцепенения. При биполярных расстройствах хаос проявляется в состоянии мании, а ригидность – в период депрессии.

При описании возникающего при интеграции ментального потока мы ранее определили, что ему свойственны следующие характеристики: он гибкий, адаптивный, связный, энергичный и устойчивый. Эта модель помогает нам увидеть, как внимательное осознавание, обеспечивая интеграционные процессы в мозге, может непосредственно пользоваться нашей врожденной способностью к связности и здоровью.

Внутренняя сонастройка стимулирует нейрональную интеграцию, которая, в свою очередь, поддерживает способность к ментальной связности. Но как интеграция на самом деле работает в живом мозге? Почему это благо – связи между ансамблями разных нейронных кластеров? Как уже было сказано в главе 2, общая идея заключается в том, что за нейрональной интеграцией следуют функциональная координация и сбалансированность в работе мозга. Эту интегративную функцию можно проверить разнообразными способами, например исследуя степень устойчивости и баланса в работе автономной нервной системы. Эту работу можно оценить по изменениям частоты сердечных сокращений во внимательном и невнимательном состояниях сознания.

Описываемыми коррелятами нейрональной интеграции являются связность сознания и сопереживание (эмпатия) в межличностных отношениях. Таким образом, нейрональную интеграцию, ментальную связность и сочувственные отношения можно рассматривать как три аспекта единой реальности душевного здоровья. Нам не стоит пытаться сводить любой из этих аспектов к другому, упрощая картину. Нейрональное, субъективное и межличностное измерения – все это достоверно существующие оси координатной сетки реальности, которые не надо упрощать и сводить друг к другу.

 

Интеграция и межличностные отношения

Связанный с этим аспект выдвинутой гипотезы, которую можно проверить, состоит в том, что сонастройка, вероятно, ведет к развитию интегративных функций в рамках самих межличностных отношений как таковых. Внутриличностная сонастройка и нейрональная интеграция в таком случае должны быть связаны с углубленной межличностной сонастройкой. Все эти измерения являются взаимоусиливающими.

Анализ некоторых отдельных случаев позволяет предположить, что медитация внимательности повышает способность индивида улавливать смысл выражения чужих лиц без вербальных подсказок. Если это так, то почему? Одно возможное объяснение заключается в том, что интероцептивная направленность практики внимательности развивает способность «внутреннего созерцания», а это инструмент, посредством которого мы ощущаем наш внутренний мир и тем самым улавливаем смысл выражения лица и жестов других людей. В это невербальное восприятие активно вовлекаются резонансные контуры, и было даже показано, что они реагируют и на выражение нашего собственного лица. Значит, можно предположить, что интероцепция и свойства зеркальных нейронов могут совместно участвовать в развитии чувствительности к чужим сигналам. Тем самым мы можем объяснить имеющиеся данные о том, что способность к межличностным отношениям углубляется в результате практик внимательного осознавания (приложение, раздел «Отношения и внимательность»).

Идет ли речь о нашей повседневной жизни, о лечебной работе, преподавании или научных исследованиях, мы в любом из этих случаев можем найти доступ к триаде душевного и физического здоровья, воспользовавшись, как окном, возможностью повысить связность ума и сознания, углубить способность к эмпатийному сопереживанию в отношениях и усилить нейрональную интеграцию. Другими словами, мы можем сосредоточиться на углублении сопереживания в отношениях и при этом одновременно получить нейрональную интеграцию и связность сознания. Мы можем сфокусировать внимание на внимательном осознавании и достичь этим связности и нейрональной интеграции, что еще больше усилит нашу способность к сопереживанию (эмпатии).

Практики внимательности включают в себя внимание к любящей доброте, ощущению намерения заботиться о собственном и чужом благополучии и здоровье. Здесь мы видим удивительное схождение внимательной внутриличностной сонастройки с образно опосредуемой межличностной сонастройкой. Но что делает с мозгом это внимательное воображение? Здесь возникает еще один аспект, который мы тоже можем проверить: активируются ли резонансные контуры во время внимательного осознавания дыхания и медитативной практики любящей доброты?

Изучение процесса воображения отчетливо показало, что акт перцептивного (воспринимающего) воображения не только активирует те отделы мозга, которые отвечают за воображаемое действие, но и вызывает структурный рост нейронов в этих отделах. Например, когда обезьяну обучают пользоваться граблей, держа ее в правой руке, зона мозга, отвечающая за восприятие правой руки, увеличивается в большей степени, чем когда обезьяну учат совершать те же действия, но без расчески.

Суть нашего предположения заключается в следующем: если мы фокусируемся на процессе сонастройки с нашим собственным сознанием или с сознанием другого, то при этом мы используем ресурсы навыков восприятия, связанных с укреплением нейрональных контуров, что дает нам возможность в дальнейшем достигать более прочной внутри– и межличностной сонастройки. Внимательность и эмпатия идут рука об руку. Это позволяет понять, почему культивация состояния любящей доброты является фундаментальным аспектом практики внимательности: и в том и в другом случае задействуется внутренняя сонастройка.

Если именно сонастройка порождает в мозге процессы интеграции, то это значит, что межличностная сонастройка (в надежных и стабильных взаимоотношениях или практикуемая в воображении через чувствование любящей доброты по отношению к другим) и внутриличностная сонастройка (где любящая доброта направлена на себя, а также развивается внимательность, при которой индивид сонастраивается со своими собственными состояниями бытия, включая намерения, телесные ощущения и чувства) будут усиливать друг друга, порождая еще большую нейрональную интеграцию. Возможно, именно это и есть нейробиологические измерения, связывающие воедино различные способы, посредством которых внимательное осознавание развивает благополучие и здоровье как в отношениях, так и во внутреннем мире через усиление интегративных процессов.

 

Привязанность и нарративное повествование

Наше обсуждение интеграции и связности сознания можно расширить, исследуя схему формирования идентичности памятью и повествованием (нарративом), которая возникает в научной дисциплине исследования привязанности. В предыдущих работах я привел обширный обзор четырех основных паттернов организации нарратива (или внутренней жизненной истории-повествования), которые образуются по ходу прохождения сознанием через определенные переживания в виде форм адаптации к этому опыту. По мере роста и развития мы откликаемся на сонастроенность или отсутствие таковой, что проявляется в нашей жизни либо в виде открытости, либо в виде различных форм ограничивающих и сцепленных рамок восприятия и мышления. Недавние исследования показали, что паттерны нашей привязанности непосредственно влияют на нашу способность подавлять негативные мысли, что подтверждают разные картины, полученные с помощью фМРТ. В целом эти исследования подтверждают идею о том, что то, как мы адаптируемся к раннедетским переживаниям, оказывает сильное влияние на стилистику нашего эмоционального самопроявления, темы наших нарративных повествований, а также на способы, какими мы отдаляемся от людей или сближаемся с ними в процессе межличностных отношений.

В практике внимательного осознавания мы получаем возможность войти глубже этих слоев адаптации и облегчить возможность изменений. Наша врожденная конституция – наш темперамент – также влияет на ощущение идентичности. Таким образом, паттерны привязанности и конституция вместе вносят вклад в характеристики нашей «личности». Здесь мы вкратце рассмотрим научные представления о теории привязанности и то, что мы знаем о нарративных структурах, возникающих из истории наших привязанностей, и о том, как эти структуры направляют нас в нашем жизненном пути.

Если наши родители были эмоционально недоступны по отношению к нам, то мы будем склонны отстраняться от своей потребности в них, избегать зависимости от них и разовьем нарративное повествование о себе, которое преуменьшает нашу зависимость от других. Это называется избегающей формой детской привязанности; у взрослого это состояние ума, которому свойственно пренебрежение в отношении привязанности, то есть отвергающая или пренебрегающая позиция. Внутренний мир таких людей, как правило, отчужден от других людей и от их собственной эмоциональной и телесной жизни. Здесь мы должны понять, что ступица человеческого сознания не имеет готового доступа к точкам шестого чувства на ободе, к аспектам седьмого чувства эмоций и восьмого чувства отношений с собой и другими. Внутреннему нарративу такого человека свойственна тесная сцепленность, исключающая возможность признания, что взаимоотношения и эмоции играют сколь-нибудь важную роль в настоящем или же играли в прошлом. Такая организация нарративного повествования очень часто бывает отмечена настоятельным желанием утверждать, будто человек не может помнить какие-либо детали детских переживаний и впечатлений. В данном случае возможности внимательного осознавания ограничены, потому что избегание элементов обода мешает человеку достичь восприимчивости, способности к самонаблюдению и рефлексивности, а эти качества играют фундаментальную роль в способности к рефлексивному отражению. Дети таких людей не имеют опыта сонастроенных отношений с родителями, так что возникает передающийся из поколения в поколение порочный круг, воспроизводящий данные паттерны переживаний.

Если наши родители или воспитатели были сонастроены с нами нерегулярно и непоследовательно, если они часто навязывали нам свое состояние вместо нашего, то в нас развивается глубоко укорененное в самости ощущение неопределенности. В таких случаях отношения привязанности ребенка называются амбивалентными / тревожными, а состояние ума взрослого характеризуют как занятость или озабоченность собой. Внутренний нарратив в этом случае отражает вторжение элементов прошлого в настоящее, и человек при этом испытывает чувство растерянности, особенно если речь идет об отношениях с другими. Ступицу колеса сознания захлестывают связи с массой обусловленных внешним влиянием точек обода. Это затопляет сознание индивида и затмевает чувствование соприсутствия со всем, что разворачивается в настоящем, поскольку такой человек одолевается размышлениями о том, что когда-то было, и о том, что он или она хотели бы, чтобы было. К сожалению, дети таких людей, в свою очередь, тоже подвергаются подобным внутренним вмешательствам, поскольку способность родителя к внимательному осознаванию во время взаимодействия с ребенком оказывается нарушена. Эти навязчивые ментальные события внутри родительской психики приводят к неустойчивой и непоследовательной сонастройке с внутренним миром ребенка, и паттерн нарушения привязанности передается следующему поколению.

Третий паттерн нарушений привязанности происходит тогда, когда родитель является источником устрашающего поведения или же постоянно сам действует из страха, что вызывает у ребенка состояния неразрешимого страха. В его мозге одновременно активируются контуры, побуждающие бежать от источника страха, и контуры, побуждающие приближаться к фигуре привязанности в поисках защиты и утешения. Проблема в этой ситуации заключается, естественно, в том, что фигура привязанности – это одновременно и источник страха. В этом послании нет ничего «смешанного»: именно преисполненное данным конфликтом состояние ребенка ведет его или ее к формированию дезорганизованного типа привязанности. Это детское состояние в конце концов приводит к фрагментации самости, называемой диссоциацией (отделением, отщеплением), когда сознание теряет свою континуальную непрерывность, а связи между его элементами рвутся. Например, звуки могут восприниматься в отрыве от зрительных образов, теряется также связь между эксплицитной и имплицитной памятью. Нарративное повествование взрослого человека – это история неразрешенной травмы или горя. Это два состояния, которые поддаются лечению. К несчастью, без психотерапевтического вмешательства порочный круг пугающего или основанного на страхе поведения, связанного с не разрешенными у родителя состояниями, будет продолжаться, передавая детям ощущение ужаса из поколения в поколение.

Очень важно отметить, что все данные говорят о том, что родители могут изменить свою взрослую позицию привязанности. Каждая из вышеперечисленных «небезопасных» форм межличностной привязанности являет собой пример бессвязного и рассогласованного состояния ума и сознания, что и становится причиной порождения этих классических нарративных паттернов. Я выдвинул предположение, что данные об этих нарративах, скорее всего, отражают состояние нарушенной нейрональной интеграции. В первом случае у пренебрегающих, или отвергающих, индивидов блокада доступа к процессам правого полушария может привести к тому, что за нарративное повествование отвечает исключительно левое полушарие, лишенное эмоциональной и образной автобиографической насыщенности правого полушария. В состояниях тревожной озабоченности собой вторжение избыточной правополушарной эпизодической памяти возникает на основе «остаточного мусора», не несущих психотравмирующий отпечаток, но все же несонастроенных переживаний, связанных с детством. В случае неразрешенных состояний мозг склонен к тяжелой дезинтеграции, в условиях которой префронтальная кора может прекратить исполнять свои интегрирующие функции под воздействием минимальных стрессовых факторов, что приводит к сильным, внезапным и частым реакциям по типу «низкой дороги» со стороны лимбических структур, – а эти реакции сильно пугают ребенка. В этом состоянии многие из девяти перечисленных ранее функций срединной префронтальной коры могут оказаться временно отключенными. Хотя все мы периодически склонны к таким состояниям, родители с неразрешенными травмами и горем особенно предрасположены к этим состояниям, а кроме того, они медленнее, чем здоровые люди, оправляются от них, поэтому для восстановления связи с ребенком им требуется дополнительное время, которое уходит в том числе и на восстановление собственной психики.

Великолепная новость, однако, состоит в том, что родители, сознательно решившие осмыслить свою жизнь, на самом деле могут изменить статус превалирующей у них формы межличностной привязанности и успешно воспитать психически здорового ребенка. Исход такого процесса называют «выработанной» (или «заслуженной») надежностью, в ходе достижения которой родители начинают ощущать связность своего сознания и своей нарративной истории. Такая связность создается нейрональной интеграцией. В этом случае нарративное повествование способно включить в себя положительные и негативные аспекты автобиографической памяти в цельную историю, признающую влияние прошлого на переживания настоящего. Во многих аспектах оценка этих научных данных, полученных в результате применения методики интервьюирования для выяснения типа взрослой привязанности (Adult Attachment Interview, AAI), схожа с оценкой рефлексивных аспектов внимательности.

Интервью по исследованию взрослой привязанности (AAI) – это исследовательское клиническое интервью, созданное для оценки «связности» нарратива родителей. После того как родители «осмысливают», как их прошлое влияет на настоящее, они получают возможность установить с детьми и другими людьми устойчивые, надежные и безопасные отношения. Питер Фонаги и Мэри Таргет предположили наличие у человека «рефлексивной функции», с помощью которой родители фокусируют внимание на сознании как важной части установления безопасной и здоровой формы межличностной привязанности. Возможно, эта функция в чем-то сходна с отмечающей и описывающей гранью внимательного осознавания. В некоторых особенно трудных или психотравмирующих формах отношений привязанности развитие данных рефлексивных функций может быть нарушено. Эти нарушения можно устранить при помощи развития «выработанной», или «заслуженной», безопасной формы привязанности.

Результат этой естественно развитой или же «выработанной» безопасной привязанности у взрослого – его способность как родителя наладить хорошо сонастроенные отношения с ребенком. Если общение иногда рвется, как это бывает во всех без исключения отношениях, то у такого родителя оказывается достаточно «внимательности», для того чтобы заделать эту брешь. Умение устранять такие разрывы лежит в основе здоровой и безопасной привязанности между родителями и детьми.

Будучи специалистом по изучению психологии привязанности, я совершенно естественным образом сделал внимательность центральным принципом предлагаемого мною научно-информированного подхода к родительству и воспитанию. Теперь же, погрузившись в формальное изучение «внимательного осознавания», я вижу, что взаимная сонастройка ребенка и родителя друг с другом зеркально отражает внутреннюю сонастройку, выдвигаемую нами в качестве того, что происходит при практике внимательности.

Было бы интересно исследовать это базовое предположение – о том, что безопасная и здоровая привязанность действительно стимулирует не только нейрональную интеграцию, но и черты, связанные с внимательностью. Межличностная сонастройка безопасной формы привязанности может приводить и к нейрональной интеграции во внимательном мозге. Индивиды, которые достигли подобной интеграции либо в детстве (как результат естественного развития безопасных состояний в ходе правильного процесса родительства и воспитания), либо впоследствии – в подростковом возрасте и взрослой жизни – в процессе выработки безопасной формы межличностной привязанности благодаря саморефлексии или позитивным и преобразующим отношениям межличностной привязанности, возможно, будут проявлять внимательность как черту, или свойство, личности. Таким образом, мы, возможно, убедимся, что даже понимание самих себя – «осмысление» процесса создания связного нарративного повествования, имеющего фундаментальное значение для формирования безопасной межличностной привязанности во взрослой жизни, – можно рассматривать как один из аспектов внутренней сонастройки, необходимой для внимательного и осознанного бытия.

Система является сонастроенной, если два ее компонента находятся в резонансе друг с другом. Для двух людей взаимная сонастройка означает, что их ментальные состояния пребывают в резонансе. Когда в отношениях межличностной привязанности присутствует подобная сонастроенность, это способствует углублению нейрональной интеграции у ребенка, стимулируемой собственным интегрированным и внимательным состоянием родителя. В ходе развития саморефлексии и внутренней сонастройки мы достигаем резонанса со своим собственным состоянием бытия. Очень скоро влияние ясной и открытой восприимчивости к непосредственному переживанию создает внутренний резонанс, или синхронизацию состояний проживания и наблюдения друг с другом.

Для того чтобы достичь такой подвижной и гибкой связи, нам нужно обладать чувством открытости ко всему, что нас окружает. Как мы уже говорили, нейрорецепция, создающая чувство безопасности, может развить в нас способность переходить в состояние повышенной восприимчивости. В практике здоровой межличностной привязанности мы должны быть открыты нашему ребенку, ощущая одновременно эту безопасность в самих себе и создавая ощущение «любви без страха» у ребенка. В практике внимательности нам надо открыться самим себе, чтобы создать состояние восприимчивости, характеризующееся любопытством, открытостью, признанием и любовью. Наше наблюдающее «я» нуждается в открытости по отношению к нашей «проживающей опыт» самости. Практикуя внимание к намерению, мы развиваем у себя интегрированное состояние связности.

В сцепленных, залипающих состояниях небезопасной межличностной привязанности ум цепляется за старые паттерны в попытке выжить, не учитывая, что время той опасности уже давно миновало. Эта негибкая сцепленность, залипание подвергает человека опасности впасть либо в хаотичное, либо в ригидное состояние. Продвигаясь к связности, система личности становится более гибкой. Здесь мы видим, что нарративные исследования привязанности могут помочь нам отчетливо увидеть, каким образом формы адаптации к прошлому опыту, встроенные в память и автобиографию, могут запереть нас в ловушку сцепленности и залипания.

 

Связность и сцепленность

Связность (coherence) и сцепленность (cohesion) – совершенно разные вещи. Для того чтобы наглядно представить себе эту разницу, прибегнем к математической аналогии: сцепленное состояние – это состояние, которое создается в виде набора уравнений, которые жестко определяют внутри– и внегрупповой статус любой оцениваемой переменной. Здесь четко проведенный круг обозначает допустимые границы: вы находитесь либо внутри, либо вне круга, третьего не дано.

Напротив, связность можно представить себе как уравнение, в которое рассматриваемые переменные входят как числовая последовательность решений самого уравнения. С каждой новой встреченной переменной изменяется значение уравнения, а эти изменения меняют и форму «самости», которая, в свою очередь, определяет вне– и внутригрупповую принадлежность этой переменной. Форма границ постоянно меняется и создается заново. Таким образом, мы видим, что связность по самой своей сути предполагает гибкость.

В нашем рабочем определении душевного благополучия мы на первое место поставили гибкость, наряду с адаптивностью, связностью, энергией и устойчивостью. Внимательное осознавание способствует развитию связности сознания. Рефлексия о природе сцепленных состояний личностной идентичности помогает заметить ригидную адаптацию и устранить ее, позволив возникнуть большим гибкости и связности.

Достижение эмоциональной свободы и ослабление тисков личностной идентичности требуют внимательного осознавания процессов памяти. В этой ситуации сцепленное, бессвязное состояние ума душит сознание, ограничивает его, заключает в тесные границы, непроницаемые для нововозникающих в процессе развития сознания переживаний. Такая застойная, стагнирующая система лишена чувства гармонии, которое ассоциируют со связностью: временной ландшафт характеризуется ригидностью состояния и периодическими вспышками хаоса.

В интегрированном потоке реки душевного здоровья, объединяющей в себе гибкость, адаптивность, связность, энергию и устойчивость, сознание движется своим гармоничным путем, будучи ограничено с обеих сторон ригидностью и хаосом. Здесь мы видим, что внимательность создает способность к нереактивности поведения благодаря погружению сознания в связный, цельный и согласованный поток. Тем самым наша жизнь имеет возможность продвигаться в направлении такого гармоничного потока, пользуясь тремя элементами треугольника здоровья – нейрональной интеграцией, связным умом и сознанием и основывающимися на эмпатийном сопереживании отношениями. Пребывая в таком цельном, интегрированном состоянии, мы получаем доступ к «эмоциональному благополучию». Это и есть рефлексивная связность.

Внимательность приводит к реверберирующему динамическому взаимодействию между этими тремя измерениями здоровья: нейрональным, сознательным и касающимся отношений. Наши связанные с социальными взаимодействиями нейрональные взаимосвязи приспособлены самой природой для участия в этом треугольнике здоровья, связывая воедино процессы картографирования намерений с нейрональной интеграцией и способами сонастраивания друг с другом и самими собой.

Внимательность позволяет сохранять умиротворенность и спокойствие даже в психотравмирующих условиях и на фоне тяжелых воспоминаний, ограничивающих гармонию и связность системы самости. Это решающий аспект различения, развиваемого внимательным осознаванием: мы можем научиться создавать новые паттерны эмоциональной саморегуляции по мере вступания в контакт, а не бегства от него. Из этого стабильного внутреннего пространства спокойствия мы видим, как тают и исчезают поверхностные процессы хаоса и ригидности, нарушенная регуляция и защитное отторжение живого опыта, поскольку они распознаются как «просто» привычки ума и сознания. Рождается равностное и непредвзятое восприятие. Тогда-то подлинное преображение и может начаться.

Секрет заключается в раскрытии сознания и полном восприятии памяти. Многие люди, возможно, считают внимательность просто «присутствием в настоящем» и предпочитают игнорировать природу памяти и идентичности. Но проживаемые нами мгновения порабощены памятью, и избегание ее структур оставляет нас заточенными в темнице сцепленных и залипающих состояний, которым не хватает жизненности открытого и связного потока.

Под покровом омрачающих ясное видение форм самоотождествления таится пространственная ширь сознания, которой обладаем все мы без исключения. Внимательное осознавание делает эту ясность сознания более чем возможной, она – эта ясность – становится непосредственно переживаемой реальностью.

 

Те грани внимательности, которые позволяют нам не реагировать импульсивно на ситуации, дают возможность описывать и обозначать наши ощущения, чувства и мысли, лучше всего можно изучить, исследуя способы, какими мы достигаем гибкости чувств и создаем ментальную установку на сближение, а не удаление.

В научной литературе влияние внимательности на регулирование эмоций было в подробных нейробиологических деталях исследовано Ричардом Дэвидсоном и его коллегами. Дэвидсон предложил термин «аффективный стиль» («стиль эмоциональности»), назвав так способ, каким тренировка внимательности может изменить функционирование нейрональных процессов и сделать нас способными сохранять нереактивное состояние. «Под аффективным стилем понимаются устойчивые индивидуальные различия в эмоциональной реактивности и регуляции… Этими словами мы обозначаем широкий набор процессов, которые либо по отдельности, либо в сочетаниях модулируют ответ индивида на эмоционально значимые вызовы, диспозиционный настрой эмоциональной реакции на ситуации и связанные с аффективной сферой когнитивные процессы».

 

Отсутствие реактивности

В общем понимании внимательности как процесса, включающего в себя сосредоточение внимания на настоящем мгновении целесообразным образом и с непредвзятым и неосуждающим отношением, обычно не упоминается измерение отсутствия реактивности. Некоторые считают способность к равностному мировосприятию (то есть уравновешенной реакции на стрессогенные ситуации) и ощущение собранности и хладнокровия следствиями практик внимательного осознавания. Бэр и его коллеги обобщили исследования, касающиеся внимательности, и сделали вывод, что отсутствие реактивности (нереактивность) является независимой и полезной гранью внимательности. Это означает, что в рамках концепции внимательности как имеющего множество основополагающих измерений феномена, в данной разновидности исследования нереактивность была определена в качестве сущностного свойства внимательности, а не просто всего лишь следствием, или исходом, ее практики.

Реальность заключается в том, что «исход» и «процесс» представляются странными идеями, когда речь идет об изучении природы внимательности. Процесс и есть исход: пребывание здесь, в этом, в этом мгновении, в этом вдохе, в этом выдохе – это и есть внимательность, это и есть внимательное осознавание. Если мы начнем расчленять внимательность на элементы, то за деревьями можем утратить видение всего леса в целом.

Если же мы будем сохранять более целостное видение и включим в свое рассмотрение процессуальную реальность внимательности как способа бытия, или пребывания, а не способа чего-то достичь или добиться, тогда мы можем изучать эти отдельные аспекты. Польза видения индивидуальных граней полезна тем, что делает возможным интегрировать переживание внимательного осознавания и нейрональные контуры, или системы межнейронных взаимосвязей, верхом на которых «едет» внимательность. Вспомните, мы уже говорили, что «сознание оседлало паттерны нейрональной активности в мозге и едет на них», для того чтобы освежить в памяти двунаправленную природу взаимоотношений сознания и мозга. Активность мозга принимает участие в формировании нашей психической жизни. Мы видим также, что сознание использует мозг, для того чтобы создавать самое себя. Вооружившись этими идеями, посмотрим теперь, как из внимательности возникает способность к нереактивности.

Мы уже убедились, что для мозга характерны автоматические реакции как в сфере чувства, так и в сфере мышления, которые порождаются без участия осознавания. Такая реактивность отчасти обусловлена активностью передней поясной коры, играющей значимую роль в активации и модуляции эмоций. Передняя поясная кора имеет отделы, отвечающие как за телесные входящие сигналы и аффективные ответы, так и за распределение ресурсов внимания, направляющих поток мышления. Передняя поясная кора устойчиво активируется в процессе практики внимательного осознавания, демонстрируя тесную связь между регуляцией внимания, мышлением, телесными состояниями и чувствами. Если мы сосредоточим наше внимание на процессе импульсации нейронов, то как минимум увидим, что дорсолатеральная область префронтальной коры вступает в связь со всеми активированными отделами мозга. Если активируются нейроны подкорковой лимбической области, то мы можем ощутить возбуждение эмоционального аффекта, эмоциональную реакцию. Если же нейрональная активность достигает сознания, то мы говорим о «чувстве», или субъективном переживании эмоции.

 

Что такое эмоции и как мы их регулируем?

Каким же образом мозг регулирует эмоциональные ответы? Прежде всего мы должны понять, что «эмоция» – комплексное понятие и увлекательный объект исследований. Эмоция включает в себя процесс, посредством которого организуется и осуществляется целенаправленное поведение, создается оценка значимости события, формируется процесс обработки информации («познание»), выбираются предпочтительные восприятия и активируется состояние эмоционального аффекта. Эмоция также определяет, как мы взаимодействуем друг с другом в настоящем и как на нас воздействуют активирующие влияния памяти. Другими словами, то, что мы называем эмоцией, есть динамическая и важная функция, интегрирующая поведение, осмысление, мышление, восприятие, ощущение, отношение и припоминание.

Говоря о регулировании эмоций, мы имеем в виду отслеживание и модулирование обширного ряда функций – от ощущения до общения. Когда мы говорим об отсутствии реактивности как грани внимательности, то во многом имеем в виду этот широкий взгляд на регуляцию эмоций.

На самом базовом уровне мы устраняем реактивность, развивая в мозге контуры, позволяющие высшим модулирующим сетям регулировать активность нижележащих и генерирующих аффекты нейрональных контуров. Этот баланс между возбуждением эмоции и ее регуляцией часто концептуально формулируется как взаимосвязь между подкорковым лимбическим миндалевидным телом (амигдалой) и префронтальной корой. Внимательное осознавание может непосредственно влиять на устранение реактивности, изменяя характер связей между префронтальной корой и лимбическими зонами ().

В головном мозге префронтальная кора образует непосредственные связи с нижними отделами лимбической области. Эта связь дает возможность префронтальной коре регистрировать и оценивать состояние возбуждения в этих подкорковых зонах и одновременно модулировать их электрическую активность. Мы уже обсуждали, как процесс «интеграции» работы мозга включает в себя координацию и баланс. Здесь мы видим, что интегративные префронтальные зоны могут координировать и уравновешивать активность лимбической области, с тем чтобы жизнь могла иметь смысл и одновременно обладала богатством эмоций, но при этом не допускалась излишняя нейрональная активность, превращающая жизнь в хаос, но и не слишком подавлялась, чтобы жизнь не стала скучной и угнетающей. Действительно, в обучении медитации предусмотрена работа как с избыточным возбуждением, так и с эмоциональной вялостью.

 

Тренировка эмоционального равновесия

Вот что пишут на эту тему Лутц, Данн и Дэвидсон:

Напряжение между устойчивостью и ясностью выражается двумя главными недостатками, мешающими полноценной медитации, а именно – вялостью и возбуждением. В начале возникновения скуки (вялости) фокус внимания на объекте сохраняется, но по мере прогрессирования ясность восприятия объекта уменьшается, и медитирующего человека начинает клонить в сон, появляется ощущение сонливости. Если скука остается прежней, то расплывчатость объекта заставляет медитирующего терять концентрацию внимания на нем, а в случае если скука превышает некий порог, медитирующий быстро засыпает. Напротив, если возникает возбуждение, то ясность восприятия объекта часто возрастает, но интенсивность ментального состояния нарушает медитацию настолько, что медитирующий начинает отвлекаться, и фокус объекта теряется. Идеальное медитативное состояние – для опытного медитирующего – такое, когда нет ни скуки, ни возбуждения. Коротко говоря, устойчивость и ясность находятся в совершенном равновесии… Небольшие отклонения в сторону скуки или возбуждения, с которыми сталкивается в своей практике каждый медитирующий, корригируются такими же небольшими сдвигами к ясности (в случае скуки) или к устойчивости (в случае возбуждения). Эта корректировка происходит до тех пор, пока устойчивость и ясность не достигнут максимально сбалансированного состояния.

Этот отрывок дает понять, что даже в начале практики медитации внимание должно быть сосредоточено на балансе уровней возбуждения. В крайних положениях этой шкалы находятся хаос (для возбуждения) и ригидность (для вялости). Достижение нереактивности в большой мере можно рассматривать как паузу перед внешней реакцией на ситуацию и последующую координацию и уравновешивание нейрональных контуров, вовлеченных в работу «акселератора и тормозов» головного мозга. Это два аспекта автономной нервной системы, два ее отдела, симпатический и парасимпатический, и именно они активируют или тормозят проявление эмоций. Регуляция работы обоих отделов автономной нервной системы осуществляется в срединных участках префронтальной коры.

Срединные и латеральные отделы префронтальной коры также играют роль в том, что я называю гибкостью ответа. Она проявляется в том, как мы делаем паузу перед действием, просчитывая его возможные исходы.

Рассматривая эти два способа, мы видим, что «нереактивность» охватывает как внутренний аффективный и автономный баланс, так и гибкость взаимодействия префронтальной коры и автономной нервной системы.

Эти и другие характеристики нашего внутреннего гомеостаза достигаются посредством интегративных (координирующих, уравновешивающих) функций префронтальной коры. Именно эти области, как мы можем предположить, скорее всего, активируются в ходе практик внимательного осознавания, вследствие которых происходит рост и усиление нервных связей этих областей.

 

Аффективный стиль и гибкая устойчивость

Ричард Дэвидсон коснулся некоторых основных проблем регуляции аффекта, когда писал:

Один из ключевых компонентов аффективного стиля  – способность регулировать негативные эмоции и специфически уменьшать длительность негативного аффекта, который они порождают. Связи между префронтальной корой и миндалевидным телом играют важную роль в этом регуляторном процессе… Мы определили гибкуюустойчивость как поддержание высокого уровня позитивной эмоциональности (позитивного аффекта) и здоровья перед лицом неприятностей. Дело не в том, что стойкий человек никогда не испытывает негативного аффекта, а в том, что негативный аффект не удерживается надолго.

Нереактивность проливает свет на главный аспект адаптивной устойчивости. Каким образом внимательное осознавание может поддерживать развитие такой устойчивости и гибкости? У животных – у обезьян, как показал Стивен Суоми, и мышей, как показал Майкл Мини, – мы видим, что забота матери о детеныше непосредственно влияет на развитие у него поведенческой гибкости и социальных навыков. Например, в работе Мини было показано, что частое вылизывание детеныша матерью вызывает положительные сдвиги в структуре его мозга – изменение количества рецепторов в различных областях, включая миндалевидное тело, отвечающее за возникновение эмоций, и более глубокие мозговые структуры, а также выполняющую регулирующие функции префронтальную область. На самом деле Мини смог показать, что это ухаживающее поведение приводило к усилению синтеза белков, что проявлялось в образовании новых рецепторов в определенных областях мозга. Опыты, в которых крысам подкладывали чужих детенышей, показали, что экспрессию соответствующих генов и нейрофизиологический исход определяло не генетическое родство матери, а поведение выкармливающей детенышей крысы. Главный вывод заключается в том, что именно эти «сонастроенные», заботливые взаимоотношения индуцировали нейропластические изменения и обуславливали развитие адаптивной устойчивости у детенышей.

Сроуф, Эгеланд, Карлсон и Коллинз провели обширное исследование, изучая на людях, как сонастроенное общение находящихся в отношениях привязанности друг к другу ребенка и родителя развивает устойчивость первых к стрессу. Дети, воспитывавшиеся в стрессовых условиях и проявлявшие адаптивную гибкость и устойчивость к стрессу, как выяснилось, находились в сонастроенных отношениях, и именно они, по мнению исследователей, послужили источником этой устойчивости. Аллан Шор исследовал возможные нейрональные корреляты данных о привязанности и предположил, что сонастроенное общение приводит к росту в префронтальных участках, особенно вблизи срединной линии (наиболее это заметно в орбитофронтальной области). Моя работа была посвящена путям, которыми процесс нейрональной интеграции, – опосредованный отчасти префронтальными структурами с включением более крупных измерений, таких как оба полушария коры и сфера межличностного общения, – способствует развитию связности сознания, эмпатии в отношениях и общей гибкой устойчивости в наших жизнях.

Эти данные позволяют предположить следующее. Адаптивной устойчивости можно научиться путем переживания. Аффективный стиль не есть нечто застывшее в генах, как в цементе; он не запечатан навечно в раннедетских переживаниях; его целесообразно рассматривать как навык, тренируя который можно улучшить состояние душевного здоровья и устойчивость. В любом случае мы твердо знаем касательно отношений между родителями и детьми, что внимание и забота приводят к развитию и укреплению адаптивной устойчивости (приложение, раздел «Вопросы развития»).

Я предлагаю рассматривать внимательность как форму «внимания и заботы», фокусируемую нами на самих себе. Именно так мы можем рассматривать внимательность как форму внутриличностной сонастройки, которая тоже влечет за собой укрепление адаптивной устойчивости. В двух предыдущих главах мы тщательно и с большой глубиной исследовали подробности процесса сонастройки, разворачивающегося в рамках внимательности, и то, как этот процесс может стимулировать рост интегративных волокон в срединных префронтальных зонах. Сейчас мы займемся гранью нереактивности и тем, что мы знаем о связи внимательности и развития аффективного стиля.

 

Сближение и удаление

Главная концепция психологической и нейробиологической литературы зиждется на различении тенденций сближения (approach) и удаления (withdrawal) в сознании, поведении и головном мозге. Сближение побуждает нас к мышлению, вовлекает во взаимодействие с другими и преимущественно активирует передние отделы коры левого полушария. Удаление (или тенденция к уходу) отталкивает нас от чего-то, отвлекает от взаимодействия и проявляется активностью преимущественно в правом полушарии, особенно в передних его отделах.

Хизер Урри и ее коллеги предположили, что два этих состояния могут служить нейробиологическими окнами, позволяющими по-новому взглянуть на проблему психического здоровья:

Несмотря на то что ранние работы на эту тему фокусировали внимание на роли аффекта в объяснении различия функций правого и левого полушарий, недавние работы указывают на то, что устойчивые индивидуальные различия в относительной активации префронтальных участков не показательны для оценки гедонического тонуса (позитивного или негативного) как такового. На самом деле эти различия отражают склонность к проявлению стабильной тенденции к сближению (левое полушарие) или тенденции к удалению (правое полушарие) в поведении перед лицом соответствующих источников стимуляции.

Далее авторы предполагают, что вовлечение в существенные для достижения цели события – необходимое измерение в достижении здоровья и благополучия. В своем исследовании они проводят различие между эвдемоническими и гедоническими формами психического здоровья. Эвдемония в большей мере касается чувства равностности, нежели фокуса на чувственных удовольствиях, свойственного гедонии. Эвдемоническая форма благополучия включает в себя такие психологические качества, как автономия (самостоятельность), мастерское обращение со средой, позитивные взаимоотношения, личностный рост, принятие себя и осмысленный и целенаправленный подход к жизни. Гедоническое благополучие, наоборот, фокусирует внимание на удовлетворенности жизнью, частых положительных эмоциях и сведении к минимуму частоты отрицательных эмоций.

Используя две эти концепции, Урри и ее коллеги сумели выделить активацию левой префронтальной области как феномен, важный в качестве формы сближающего мышления, а не просто источника положительного аффекта. В обсуждении авторы указывают:

Связь между асимметрией лобной доли и аффектом отражает роль латерализации префронтальной коры в реализации мотивационных тенденций к сближению и удалению, неотъемлемых элементов аффективного ответа. Левая префронтальная кора активируется в ответ на привлекательные стимулы, которые вызывают ощущение позитивного аффекта, потому что эти стимулы индуцируют фундаментальную тенденцию приближения к источнику стимуляции.

При базовом доминировании левого полушария такие индивиды будут мотивированы приближаться к тем событиям, которые придадут осмысленную радость их жизни. Этот подход к тому же укрепляет душевное и физическое здоровье. «Более того, прицельный анализ деятельности полушарий показал, что активация левой префронтальной коры сочетается с эвдемоническим, а не гедоническим благополучием после того, как были исключены отклонения, связанные с диспозиционным положительным аффектом». Другими словами, тенденции к сближению коррелируют с эвдемонией: мы можем идти навстречу неприятным событиям с позиций равностности.

Так как мы хотим включить эту работу в более широкое обсуждение внимательности, нам будет полезно отметить следующее утверждение Урри и ее коллег:

Нам неясно, почему наши данные ограничиваются центральными лобными электродами. Этот участок расположен кзади от лобных областей, активность которых связывалась с показателями аффективного стиля в прошлых исследованиях… Однако имелось по меньшей мере одно исследование, в котором было показано, что активация этой области может отражать дополнительную активность в двигательной области… что означает возможность, что тенденция сближающегося поведения отчасти связана с тонической активацией добавочной двигательной области.

В главе 8 мы обсуждали возможную роль зеркальных нейронов в процессе внимательного осознавания, и это подтверждается тем, что данная добавочная двигательная область обладает выраженными зеркальными свойствами. Возможно ли, чтобы в этой исследовательской парадигме, когда испытуемые «просто» сидят с закрытыми глазами (может быть, правда, сосредоточившись на дыхании), они могли активировать состояние сближения и сонастройки с самими собой?

 

Базисные состояния

Исследующие мозг ученые описали базисное состояние, включающее в себя активность определенных нейрональных контуров, выявленных, когда испытуемые неподвижно сидят с закрытыми глазами. Гюнар и Райхле исследовали природу базисной линии, или состояния «по умолчанию», и выяснили, что на ее фоне работают совершенно специфические сети нейронов. Эти ученые нашли, что, несмотря на то что мозг в покое потребляет около 20 процентов кислорода, потребляемого всем организмом, эти 20 процентов обеспечивают ткани, вес которых составляет всего 2 процента веса тела. Потребление кислорода распределяется по мозгу неравномерно, большая его часть приходится на лобные и задние области. Задняя часть мозга отвечает за сбор информации об окружающем мире вообще, а возможно, анализирует и какие-то аспекты самости. В лобных областях выделяется срединная часть префронтальной области, включая орбитофронтальную и медиальную префронтальную кору. Гюнар и Райхле по этому поводу пишут:

Орбитальная (глазничная) сеть состоит из цитоархитектонически дискретных областей, которые получают массивную сенсорную информацию от тела и внешнего мира. Эта информация передается в вентромедиальную префронтальную кору через сложную систему вставочных нейронов. Области внутри вентромедиальной префронтальной коры тесно связаны с лимбическими структурами – такими, как миндалевидное тело, вентральный отдел полосатого тела, гипоталамус, серое вещество, окружающее сильвиев водопровод и вегетативные ядра ствола головного мозга. Такие анатомические связи указывают на то, что эти медиальные области, возможно, опосредуют интеграцию висцеромоторных аспектов эмоции с информацией, собранной во внутренней среде организма и во внешнем мире.

Авторы отмечают, что эти префронтальные области (орбитофронтальная кора, вентромедиальная префронтальная кора) «могут принимать участие в интеграции эмоциональных и когнитивных процессов, включая предпочтительные эмоциональные сигналы или маркеры в процессы принятия решений». Вспомним, что еще одна срединная структура – передняя поясная кора – тоже, как было показано, интегрирует эти процессы.

Еще один срединный участок, активный в базисном состоянии, – это дорсальная часть медиальной префронтальной коры. Ментальные функции, ассоциированные с этим участком, отвечают за отслеживание собственного ментального (или психического) состояния и сообщение об этом состоянии другим, за целенаправленную речь, самопорождающиеся мысли и эмоции. Еще один вид активности, связанной с дорсомедиальной префронтальной корой, включает приписывание другим определенного ментального состояния. Фрит и Фрит постулировали, что дорсомедиальная префронтальная область необходима также для ментального представления о самом себе.

Эти взаимодействующие области – вентральная и дорсальная – вступают друг с другом в весьма сложные отношения, как установили Берд и его коллеги:

Роль, приписываемая медиальной лобной коре, заключается в нисходящем контроле над процессами обработки сигналов, имеющими место в других частях контуров нейрональных взаимосвязей, отвечающих за ментальную активность (Frith & Frith, 2003). Вполне возможно, что у взрослых, развивавшихся в нормальных условиях, такой нисходящий контроль нельзя считать необходимым для выполнения заданий, использованных в данном исследовании; он оказывается необходимым только в сверхбыстрых модулирующих процессах обработки сигналов, возникающих в сложных и незнакомых социальных ситуациях.

В этих исследованиях базисная активность ослабевала при выполнении заданий, условия которых не требовали активации социальных контуров. Это означает, что в целом формирование представлений о ментальных процессах, умо-зрение, выявляет сложное взаимодействие контуров, участвующих в основывающейся на усилиях и намеренной деятельности, возникающей в ответ на новые, важные с социальной и психологической точки зрения ситуации.

 

Левосторонний сдвиг

Существование режима по умолчанию, или базисной активности мозга, усложняет интерпретацию экспериментальных данных, потому что, если индивид получает какое-то определенное задание, то фокусирование на нем внимания снижает активность более глобально сфокусированных ментально управляемых контуров. Если ученый не видит никаких сдвигов, то означает ли это, что активность продолжается в прежних областях? Если активность уменьшается, то означает ли это, что эти области начинают работать более эффективно, получив задачу, ориентированную на разумное сознание?

Принимая во внимание перечисленные причины, мы должны проявлять терпение в отношении трудностей в исследовании данных визуализации мозга и интерпретации ее результатов. Данные о том, что медитация внимательности сочетается с активацией передней поясной коры, можно считать неплохим началом, а предварительные данные об активации орбитофронтальной и верхней височной коры в ответ на осознавание процесса дыхания обещают волнующие открытия.

Относительно множества форм медитации в буддийской традиции Лутц, Данн и Дэвидсон утверждают:

«Электроэнцефалографическая подпись» этих разнообразных медитативных техник (фокусирование внимания, дзадзен [20] , медитация випашьяны) пока твердо не установлена. Современное состояние знаний на эту тему позволяет предположить, что отбор или, наоборот, исключение из внимания определенного содержания (сенсорного, двигательного, внутреннего) проявляет корреляцию с активацией или, наоборот, торможением в определенных областях мозга, что проявляется в специфических изменениях (активации или торможении) в паттернах селективной осцилляторной активности мозга.

Хотя мы, возможно, и не знаем твердо установленной «электроэнцефалографической подписи», мы зато знаем одну важную общую особенность: медитация внимательности вызывает левосторонний сдвиг активности в лобной доле.

Независимые исследования латерализации функций показали, что правое полушарие кодирует реакции неприятного, негативно заряженного аффекта. В исследовании с участием детей, воспитанных страдающими тяжелой депрессией матерями, был выявлен сдвиг доминирующей активности вправо, и этот сдвиг сохранялся, в том числе и до начала школьного возраста, отражая такой же правосторонний сдвиг у матерей.

В других исследованиях изучали детей, страдающих чрезмерной застенчивостью. У этих детей черты темперамента ассоциировались со стремлением избегать нового и с повышением активности правого полушария при попадании в незнакомую ситуацию. Джером Каган обнаружил, что методы воспитания могут изменить исход развития застенчивого ребенка. Дети тех родителей, которые настраивались на связанные с типом темперамента потребности своего ребенка, закладывали прочную базу и устанавливали связи, в то же время помогая ребенку без страха смотреть на мир, любовно поддерживая его в попытках узнать что-то новое, в конце концов перерастали поведенческую склонность к избеганию. Несмотря на то что во многих случаях у таких детей остаются нейрональные признаки повышенного страха, они все же способны адаптироваться, вырабатывать адаптивную устойчивость и не пасовать перед трудностями сближения. У детей, которым повезло меньше, тревожность и чувство неопределенности сохраняются. Важно, что выработку аффективного стиля сближения можно воспитать, и воспитывается она опытом, требуя в данном случае установления безопасной и прочной взаимной привязанности родителей и ребенка.

Как мы уже обсуждали, Ричард Дэвидсон и его коллеги обнаружили передний левосторонний сдвиг базисной активности у опытных практиков медитации, а у новичков степень левостороннего сдвига проявляла положительную корреляцию с повышением иммунитета после восьминедельной программы снижения стресса на основе практики внимательности (MBSR).

Электрическую активность мозга регистрировали до и после прохождения программы подготовки, а иммунитет оценивали по реакции на прививку от гриппа. Степень левостороннего сдвига была пропорциональна силе иммунного ответа.

Было бы полезно отметить, как именно проводились эти исследования. До и после прохождения программы уменьшения стресса, включавшей медитацию внимательности (MBSR), испытуемым предлагали составить списки позитивных и негативных событий в их жизни. Электрическую активность регистрировали сначала базисную, а потом непосредственно после выполнения письменного задания. У прошедших обучение испытуемых в отличие от контрольной группы левосторонний сдвиг был сильнее как на фоне позитивных, так и на фоне негативных воспоминаний.

Авторы предполагают, что при продолжительности подготовки большей, чем восемь недель, удастся выявить левосторонний сдвиг и при регистрации базовой электрической активности, как у людей, регулярно и долго занимающихся медитацией. Однако на основании результатов этих непроспективных исследований мы не можем сказать, приводила ли медитация к сдвигу или существовавший левосторонний сдвиг побуждал людей к медитации. Польза от проспективного исследования, проведенного в рамках программы MBSR, заключается в том, что испытуемые были разделены на две группы, включая контрольную, и при этом ни один из них ранее не занимался медитацией.

Однако почему записывание негативного события сопровождается активацией левого полушария, отвечающего за так называемый позитивный аффект? Здесь важно помнить о проблеме избегания-сближения. Как позволяют предположить статьи Дэвидсона и Урри, всю концепцию можно изложить в понятиях сближения (левое полушарие) и удаления (правое полушарие). Это позволяет нам представить себе, что, приобретая навыки внимательности, человек рассматривает негативные события с точки зрения стратегии сближения. Это признак гибкой адаптивной устойчивости. Сближение с источником негативных эмоций может оказаться более адаптивным, нежели избегание, так как позволяет с равностным и спокойным состоянием идти по жизни, а спокойная равностность в свою очередь позволяет уверенно себя чувствовать – ощущать себя деятелем, а не пассивной жертвой.

 

Аффективный стиль и внимательность

Связав воедино эти данные, мы можем прийти к выводу, что стиль сближения / левосторонний сдвиг усиливается на фоне занятий медитацией внимательности и в итоге может стать условием перехода от преходящего состояния к устойчивой черте, или свойству, сознания, которая ассоциируется с улучшениями в физиологическом и психологическом состоянии, а также приводит к оздоровлению межличностных отношений. Всё это было показано у людей, занимающихся практиками внимательного осознавания. Если мы начнем подходить к нашему внутреннему миру с любопытством, открытостью, признанием и любовью, то тем самым освоим шаги по сближению с воспринимаемым: мы буквально будем приветствовать всё, что пришло погостить в поле нашего сознавания. Мы откроем ступицу колеса нашего сознания, и оно станет восприимчивым ко всему, что может появиться в любой точке обода. Настоящее воспитание внимательности в ходе различных практик, включая медитацию сидя или на ходу, как та, которую я практиковал во время безмолвного ретрита, действительно оттачивает способность фокусировать внимание и раскрывать разум.

По мере того как содержание сознания делается объектом внимания, становится также понятно, что ментальная природа этого содержания, самопроизвольное появление и исчезновение мыслей, чувств, образов и ощущений – это то, что мы можем оценивать с точки зрения свободного наблюдателя, обладающего устойчивым и ясным мышлением. Это не то же самое, что релаксация; это равностное спокойствие, которое не выплескивается наружу, а расширяет пространство изнутри. Аффективный стиль способен меняться под воздействием практик внимательного осознавания и развивается в сторону приближения к источникам эмоций и достижения адаптивной устойчивости. Это означает, что тенденция к уходу от неприятных чувств заменяется открытым пространством в сознании, которое позволяет двигаться вперед, к вызову, и окунаться во внутренний и внешний мир. При такой стратегии сближения наши чувства становятся более гибкими. Ступица колеса сознания от всего сердца, открыто и хладнокровно приветствует все, что появляется на его ободе: неприятные чувства и страх, воспоминания и сюжеты, социальные вызовы или моменты одиночества и изоляции. Устойчивый аффективный стиль делает наши чувства более гибкими. Мы достигаем нереактивной грани внимательности в форме спокойной равностности, сближаясь с нашим внутренним миром, признавая его, а не испытывая страх, не пытаясь избегнуть его или проникнуться к нему ненавистью и напасть на него. Основывающийся на гибкой устойчивости способ бытия включает способность быстро оправляться от негативных состояний, а не полностью изгонять их из нашей жизни. Все мы люди, нам не чуждо ничто человеческое, и главная идея здесь заключается в гибкости чувств, а не в отказе от полного спектра нашей человечности.

 

Ментальное отмечание: описание и называние переживаемого при помощи слов

Одна из граней, поддерживающих эмоциональное равновесие, – способность использовать слова для описания наших чувств. Важный аспект создания гибкости чувств, или смещения нашего аффективного стиля к стратегии сближения и гибкой устойчивости, можно разглядеть в способах, какими мы ментально обозначаем свой внутренний мир. Несмотря на то что активация вербальных действий может не проявлять корреляцию с активацией специфических областей, вовлеченных в «левосторонний сдвиг», сама внимательность обладает способностью к этому фундаментальному процессу описания. Эта грань внимательности называется описанием / обозначением с помощью слов.

В области изучения детского развития мы употребляем термин «внутренний диалог» для описания способов, какими дети учатся мысленно разговаривать сами с собой. Если этот внутренний диалог касается содержания самого сознания, то мы называем это «ментализацией» (mentalese), или языком, который наделяет нас способностью описывать словами и обозначать ментальную природу нашего внутреннего мира. Некоторые дети хорошо овладевают этим искусством, другие – нет. Так происходит по разным причинам – некоторые имеют отношение к темпераменту, некоторые – к условиям воспитания в семье. Так или иначе, но каждый из нас вырабатывает у себя уникальную способность к внутреннему диалогу о своем сознании.

Я использую термин рефлексивный диалог для обозначения разных способов нашего разговаривания со своими детьми о природе их разума. Быть может, опыт таких разговоров наших родителей с нами интернализируется в качестве способности описывать свои внутренние состояния по мере нашего развития. Эта способность отражает ту область умо-зрения, которая позволяет нам видеть мир в ментальных понятиях, направляя внимание на наш внутренний мир и на ментальную жизнь других людей.

Исследования разного рода, проведенные в психологии и нейронауке, позволили получить важные данные о том, что люди, использующие слова для описания своих внутренних состояний, например эмоций и ощущений, – более гибкие; они способны более адаптивно регулировать свои эмоции. Внимательность как концептуальный конструкт ассоциируется с аспектами нереактивности и умения описывать / обозначать словами, а это полностью согласуется с результатами независимых психологических и нейробиологических исследований. Но каким образом словесное описание делает нас более устойчивыми и уравновешенными перед лицом стресса? Почему облечение невербальных внутренних измерений психики словами приносит нам такую несомненную пользу?

Ментальное отмечание (или отмечание в уме), по-видимому, требует левополушарного подхода, в рамках которого происходит схождение с внутренним состоянием и обозначение его словом. При этом модуляция эмоционального возбуждения как такового может потребовать участия и правого полушария.

Когда ученые из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе проанализировали результаты МРТ головного мозга, выяснилось, что сам акт обозначения того типа интенсивной эмоции, который вы видите на предъявляемой картинке, сохраняет большую сбалансированность лимбической активности, чем в случае наблюдения без словесного описания. Все это звучит слишком удивительно, чтобы быть правдой. Но для того, чтобы проникнуться истинностью этих данных, обратимся к резюме работы Харири и его коллег:

Выражение гнева или испуга сочеталось с увеличением локального мозгового кровотока в левом и правом миндалевидном теле (амигдале) – первичных центрах страха в мозге. Словесное обозначение тех же проявлений сочеталось с ослаблением реакции локального мозгового кровотока в миндалевидных телах. Это уменьшение проявляет положительную корреляцию с одновременным увеличением локального мозгового кровотока в правой префронтальной коре – в области новой коры, отвечающей за регуляцию эмоциональных реакций. Эти результаты позволяют предположить наличие нейронной сети, в которой высшие отделы ослабляют эмоциональные ответы низших уровней мозга и дают представление о нейрональных механизмах модулирования восприятия эмоций путем интерпретаций и словесных обозначений.

В похожей работе Кресвелла, Эйзенбергера, Уэя и Либермана было обнаружено, что индивиды с более выраженными чертами внимательности склонны к большей префронтальной активации, нежели люди, лишенные таких черт, во время процедуры, в ходе которой они называли эмоцию, наблюдаемую ими на лице человека на предъявленных им фотографиях. При назывании эмоции неизменно активировались правая вентролатеральная и медиальная префронтальная кора. Эта префронтальная активация сопровождалась уменьшением активности в миндалевидном теле, возникавшей в ответ на предъявление фотографий. Этот феномен не был обнаружен у людей, лишенных стойкой приобретенной способности к внимательности. Как мы обсудим в приложении, в разделе, посвященном развитию и функциям срединной префронтальной коры, эти данные позволяют утверждать, что навыки внимательности могут способствовать более эффективному регулированию аффекта.

 

Интеграция левого и правого полушарий

Отметим, что в момент аффективного возбуждения и активации миндалевидного тела (амигдалы) увеличивается также и активность правой префронтальной коры. Здесь мы видим характерный образец сложности и запутанности научных данных: для использования языка должно быть привлечено левое полушарие (вспомним его специализацию – лингвистика, логика, линейность и буквальность). Модуляция эмоций является специальностью правого полушария, по мнению этих и многих других авторов.

В частности, в исследовании угасания страха и регуляции аффекта было выявлено, что срединные (вентромедиальный и вентролатеральный) участки префронтальной коры посылают проекционные волокна непосредственно в миндалину и высвобождают там тормозной медиатор ГАМК. Функционирование же нашей рабочей памяти обусловлено активностью дорсолатерального отдела префронтальной коры, который не имеет прямых синаптических связей с миндалевидным телом. Сведя воедино эти данные, мы можем констатировать: для того чтобы выполнять ментальное отмечание, надо сознательно использовать лингвистические процессы левого полушария (вовлекая в решение этой задачи дорсолатеральные префронтальные участки), которые после этого должны быть связаны с регуляторными контурами срединной префронтальной области (в особенности с ее вентральными отделами) правого полушария.

Такая билатеральная (перекрестно-полушарная) интеграция поможет нам понять, где координация лево– и правополушарных процессов приведет к более гибкому, адаптивному, связному, энергичному и устойчивому состоянию. Это состояние возникает только в результате интеграции. Ментальное отмечание, использующее слова для описания и обозначения внутренних переживаний, – превосходный пример того типа намеренной и целенаправленной интеграции, которая задает в нашей жизни связность и непрерывность опыта.

Однако каким образом создание словесных образов в левом полушарии влияет на правополушарную модуляцию эмоций? Ответа на этот вопрос мы пока не знаем. Возможно, в мозге активируются две гомологичные области. Эти соответствующие друг другу зоны правого и левого полушария функционируют так, что активация одной зоны ведет к торможению второй. Такая гомология левого и правого полушарий делает затруднительной интерпретацию неврологических поражений. Например, поражение в левом полушарии может при таком подходе уменьшить его активность или усилить ее в гомологичных отделах правого, лишившихся обычного торможения.

Интересно отметить, что левосторонние речевые области, как считается, имеют отношение к способности использовать зеркальные нейроны в создании речевых паттернов. Несмотря на отсутствие исследований на эту тему, мы можем, прибегнув к воображению, высказать предположение, что левосторонние речевые зеркальные области, возможно, представляют собой гомологи правосторонних резонансных эмоциональных областей. Если бы это было так, то использование языка в левом полушарии могло бы подавить эмоциональное возбуждение в правом посредством гомологического торможения, реализованного через вентромедиальные и вентролатеральные префронтальные области, которые на самом деле могут исполнять такие регуляторные и интегративные функции. Вспомним, что интеграция состоит из координации и уравновешивания. Сложные детали того, как может предположительно осуществляться саморегуляция в процессе словесного обозначения наших чувств, ждут дальнейших исследований.

Каковы бы ни были реальные нейрональные механизмы этих процессов, практическая их важность заключается в том, что в обоих упомянутых здесь нейронаучных исследованиях, так же как и в исследованиях измерения субъективного переживания внимательности, мы находим, что нереактивность и эмоциональная уравновешенность идут рука об руку с умением словесно обозначать и описывать внутренние состояния. Это разные механизмы и разные грани внимательности, но нет сомнений в том, что данные аспекты взаимно поддерживают друг друга.

Такие переживания ментального отмечания учат нас искусству обозначать словами, чтобы помочь держать наш ум в уравновешенном состоянии, а не запирать его в тюрьму нисходящих влияний. Мы учимся понимать, что то, что прежде казалось неизменным и угнетающим чувством, можно просто наблюдать и отмечать, и тогда мы скорее вернемся в состояние душевного равновесия. В этом-то и состоит сущность устойчивого аффективного стиля.

 

Первые два года учебы на медицинском факультете показались мне одновременно прекрасными и очень беспокойными. Я люблю науку и находил изучение теоретических дисциплин очень интересным, несмотря на то что переход от изучения феномена жизни в рамках биологии к изучению болезней и смерти был настоящим экзистенциальным шоком, потрясшим меня до глубины души. Однако, когда дело дошло до врачебной практики, я просто влюбился в людей, с которыми меня свела судьба. Возможность общаться с представителями всех социальных групп, помогать им раскрывать природу их борьбы с болезнью и вдумчивое изучение деталей их жизни была до невозможности трогательной. Но все менялось, когда надо было представлять профессорам составленные мной истории болезни.

Мне строго-настрого внушали, что я не имею права обсуждать чувства пациентов, поскольку это не входит во врачебные обязанности. Я должен был сосредоточиться на объективном исследовании и не лезть в то, что происходило в личной жизни пациента. Способами, которые я тогда не мог выразить словами, меня приучили игнорировать психику – как пациента, так и мою собственную. Будучи молодым, любознательным студентом, я пытался по мере сил следовать указаниям профессоров и преподавателей. Но очень скоро ощутил душевную пустоту, потерял ощущение смысла настоящего и утратил связь с былыми идеалами. Это было совсем не то, что я представлял себе, когда вознамерился быть врачом. Мне казалось, что у меня никогда уже не будет осмысленного будущего.

Я бросил медицинский факультет, надеясь найти для себя иную профессию. Фантазируя, я представлял себя то танцовщиком или рыбаком, то плотником или психологом. Я подавал заявления в педагогические и психологические учебные заведения, тыкаясь в самых разных направлениях. Я проехал по всей стране, а затем вернулся в родной город, к друзьям, бабушке – чтобы ухаживать за умирающим дедом и думать, кем мне быть.

Сосед моего друга, прослышав о моих мучительных поисках, подарил мне незадолго до этого вышедшую книгу Бетти Эдвардс «Рисуя правым полушарием мозга». Я никогда не был силен в живописи или рисовании, но что-то в этой книге меня привлекло, и я погрузился в ее изучение. Прочтя ее, я стал по-иному воспринимать мир. Не знаю, было ли это погружение в непосредственное видение правым или левым, верхним или нижним, но «правополушарный способ» восприятия мира был совсем иным, чем тот, к которому я привык, будучи частью научного мира в колледже и на медицинском факультете. Мое новое состояние к тому же разительно отличалось от того разорванного и безразличного состояния, в которое я впал, пытаясь следовать наставлениям профессоров, призывавших меня отказаться от чувств. Теперь я мог чувствовать, я снова был жив и всецело присутствовал в настоящем.

Много лет спустя я открыл для себя внимательность и узнал много нового о том состоянии, в которое окунулся в тот год в родном городе. В своей книге «О становлении художника» (On Becoming an Artist) Эллен Лангер не только обосновывает психологические и физические преимущества внимательного, или сознательного, творчества, но и показывает, как использовать творческую задачу (живопись, фотографию, музыку и даже кулинарию и садоводство), для того чтобы возродить творческие способности и настроиться на себя. Лангер считает, что мы должны изо всех сил стремиться к внимательности, используя творческие средства, чтобы преодолевать препятствия и проникаться гибкостью. Она полагает, что беда отсутствия внимательности заключается в том, что мы сами не знаем, что пребываем в таком плачевном состоянии, и не можем его «фиксировать» или тем более найти способ избавиться от автопилота, направляющего нашу жизнь. Помню, что к концу второго курса, до того как я бросил университет, я почувствовал, насколько сильно отупляет меня автопилот, и понял, что больше так жить не могу. Возможно, другие люди не менее остро ощущают тупость своей повседневной, обыденной жизни, которая побуждает их к пассивному бесцельному существованию.

«Творчество» бытия вне предписанных другими видов деятельности и планов освободило меня, и я смог найти новые пути восприятия мира, жизни и собственного сознания. Когда я начал чувствовать отупение, мне стало ясно, что надо порвать с тем положением, когда образовательная система, внутри которой мы очутились в то время, совершенно пренебрегала важностью субъективной жизни, нашей сущности – пациентов, студентов и профессоров. Именно этот отход от рутины, от раз и навсегда распланированного образа жизни, привел меня к необходимости творчески относиться к моему внутреннему миру, который я столь долго игнорировал. Таким образом, определившись с общим направлением к будущему, я ощутил потребность взять паузу и прежде всего познать самого себя.

Еще до того, как я оставил медицинский факультет, меня не отпускало ощущение, что должны быть и другие способы лечения больных, а не взгляд на больного как на капсулу с болезнью. Предавшись деятельному безделью, я изучил новые способы познания внутреннего и внешнего мира и, многое поняв, вернулся на медицинский факультет. Меня в тот момент переполняло чувство открытости непосредственному опыту, и я превосходно понимал, что распорядок медицинского учебного заведения подтолкнет к автоматическому поведению – механическому установлению диагнозов, назначению лечения и выпискам. Тем не менее сдвиг в моем мировоззрении, вызванный годом внимательных и сознательных поисков самого себя, дал мне сил и присутствия духа – достаточно для того, чтобы уверенно чувствовать почву под ногами. Во всяком случае я был преисполнен твердого намерения настроиться на свой и пациентов внутренний мир.

Много лет спустя, готовясь к написанию этой книги о внимательности, я случайно наткнулся на произведения своего однокашника Рональда Эпштейна, написавшего сильную статью о важности внимательности для клинициста. Там говорилось о том, что профессиональные медики должны заниматься «практиками внимательности», чтобы полнее отдаться состоянию рефлексивного присутствия в клинических взаимоотношениях с пациентами. Совсем недавно Эпштейн написал книгу о школьной жизни, где есть такие строки:

Занятия музыкой оказывают на нас самое разнообразное влияние. Сначала я учился на музыканта и только после этого на врача, а потому был страшно удивлен, что в моем блестящем медицинском образовании имелась удивительная прореха – полное отсутствие внимания к личности практикующего врача. Напротив, при изучении музыки, которая своей теоретической и технической сложностью не уступает медицине, личность и самость исполнителя – всегда предмет непрерывного изучения и рефлексии.

Я помню, с каким удовольствием в компании близких друзей слушал игру Рона на клавесине, ощущая полноту присутствия и видя, как слушатели погружаются в музыку и соединяются в ней друг с другом.

Почему это не может быть верным для других, «нехудожественных», профессий? Куда делось искусство, куда оно ушло из врачевания? Оставив университет, я подумывал, что танец или рисование смогут стать способом погружения моей «самости» в реальную, настоящую жизнь. Сам того не зная, я искал способ присутствовать в жизни здесь и сейчас, искал способ подлинной связи с миром и другими людьми. Слишком часто наша профессиональная жизнь делает из нас безликих переработчиков информации, оторванных от самих себя и даже от своего труда, делает из нас бездумные автоматы, поразительно невнимательные к собственному «я». Но эта форма педагогической аннигиляции очень скоро стала предметом изучения. Вскоре Эллен Лангер опубликовала работу о том, как вернуть самость и творческое сознание в систему образования. К счастью, и медицинское образование изменилось тоже.

 

Внимательно-сознательное обучение

Эллен Лангер утверждала, что к обучению можно подходить абсолютно не так, как это практиковали ранее. Ее исследование сознательного, внимательного обучения дает нам представление о «внимательности», включающей в себя элементы, регулярно всплывающие на поверхности похожих и разных тысячелетних практик сосредоточенного осознания. Говоря словами самой Лангер, «в состоянии осознанной внимательности мы скрыто или явно: 1) видим ситуацию с нескольких точек зрения; 2) видим представленную в ситуации информацию как новую; 3) обращаем внимание на контекст, в котором воспринимаем информацию, и, наконец, 4) создаем новые категории, посредством которых осмысливаем и понимаем воспринятую информацию». Эти характеристики множественности перспективы, новизны, контекста и новых категорий составляют суть внимательного обучения.

Лангер полагает, что, если мы подойдем к той или иной жизненной ситуации с открытым умом, то лучше чему-то научимся, получим от этого больше радости и будем жить дольше. Она цитирует множество работ в поддержку своих утверждений, замечая, что люди – от обитателей инвалидных домов до студентов колледжей – реагируют лучшим запоминанием и лучшим настроением, если знания преподаются в виде условных предложений. Вместо того чтобы учить в изъявительном наклонении, например, «Нация – это» или «Эти контракты всегда требуют», преподавателю лучше произнести: «Нация – это, возможно…» или «Контракты часто требуют…» Использование таких слов, как возможно, может быть, вероятно, иногда, в некоторых случаях, как будто и если бы, создает специфическую предвосхищающую установку на внимательное обучение и предпочтительнее таких глаголов, как есть, был. Эти условные выражения, поданные в письменном или устном материале, вызывают состояние внимательного познавания, и учащиеся начинают учиться, думая собственной головой. В этом-то и состоит внимательное обучение.

Если это звучит для вас неубедительно, то подумайте сами: когда наш ум замыкается на чем-то, воспринимая это как абсолютное, то эта «непререкаемая истина» входит в нашу память именно в таком виде, без учета условий и контекстов, которые мы непременно учли бы при условном внимательном и сознательном обучении. Можно предположить, что изучение физиологических процессов в мозге поможет нам расширить знания и понять, почему наши утверждения о внимательном обучении верны. Наша эффективная машина нейронального связывания создает такие системы памяти, которые могут ухватить «факт» и создать легко и быстро доступный узел паттернов нейронных разрядов, образующий строительный блок здания нашего «семантического» знания о мире. Однако при употреблении условных предложений этот узел будет иметь более сложные связи, поскольку возникнет необходимость включения дополнительных критериев в структуру знания: нам будет необходимо связать условия «возможно» и «иногда» со всеми возможными ситуациями, к которым этот узел можно или нельзя приложить. Можно представить, что эти усиленные нейрональные связи будут одним из возможных механизмов, посредством которых условная презентация внимательного обучения охватывает более сложную совокупность нейронных связей, делая ее в будущем доступнее для извлечения из памяти более гибким и адаптивным путем. Ключевой пункт здесь – то, что любой процесс, с помощью которого ум учащегося должен овладеть включающим различные условия обучением, станет более мощным подспорьем в образовании. Такое образование будет в большей степени тренировать ум и сознание, и, вероятно, это одна из причин, почему подобные практики внимательности доставляют человеку радость и продлевают жизнь.

 

Интеграция процессов в левом и правом полушариях

Узнав о внимательном обучении, я стал невольно думать о времени, проведенном вне университетских стен, в течение которого я погрузился в «правополушарный способ» восприятия. В главе 2 мы уже обсуждали разницу в способах когнитивной обработки информации правым и левым полушариями и отметили, что миллионы лет эволюции позвоночных привели к значительной разнице между видами восприятия и обработки информации в двух половинах головного мозга. Это биологическая реальность нашей нервной системы. Очень часто правое и левое полушария работают совместно и согласованно, но их вклады в это общее дело, как показывает наука, сильно отличаются друг от друга. Здесь мы будем и дальше употреблять термин способ (mode) для обозначения этого общего доминирования вклада одного слоя нейрональной обработки в интегрированное целое (см. также приложение, раздел ). Правое полушарие способно осуществлять чувствительное к контекстам мышление, улавливая «широкую картину» и понимая двусмысленности. Левое полушарие больше разбирается в деталях, в четко очерченных словах и их конкретных применениях, в активных стратегиях определения и решения проблем. Работа левого полушария ориентирована на цель, анализ деталей и поиск решений. Сознательное обучение в том виде, в каком определяет его Лангер, зависит от дополнительной работы правого полушария. Это не исключение фактического знания (специальности левого полушария) и решения проблем, которые часто бывают единственным предметом традиционного образования. Внимательно-сознательное обучение можно представить себе как добавление ориентации на процесс, на обширную «контекстуализацию» правополушарной перспективы.

Внимательное, сознательное обучение опирается на такие концепции, как интеллектуальное незнание, гибкое мышление, избегание преждевременных когнитивных решений и творческая неопределенность. Каждая из таких конструкций может считаться добавлением правополушарного способа обработки к доминирующей, как правило, попытке левого полушария своими методами установить интеллектуальную достоверность, точно определенные пути анализа, категориальную ясность и чувство определенности и предсказуемости. От этих условий и понятий рождается ощущение, что мы можем подойти к работе как учителя, активно пытаясь привнести в обучение возможности всей личности целиком, то есть как левого, так и правого полушарий.

Это важное расширение понимания того, как мы видим остов сознания учащегося, еще больше усиливается тем подходом внимательно-сознательного обучения, которое побуждает студентов формировать свою точку зрения и отчетливо понимать роль собственного склада ума в самом процессе обучения. Один из подходов к сознательному обучению непосредственно позволяет людям понять, что исход их опыта (занятий в аудитории, работы с больными в госпитале) будет отчасти определяться их собственным отношением к процессу обучения. Такое обучение избавляет от страданий из-за невозможности повлиять на процесс и дает учащимся свободу сознательного и внимательного вовлечения в процесс и ощущение себя активными деятелями.

Можно сказать, что, привнося чувство активной самости в процесс обучения, мы тем самым призываем и правое полушарие участвовать в приобретении опыта. Вот название статьи в крупном неврологическом журнале: «Правое полушарие головного мозга доминирует в ощущении телесной и эмоциональной самости». Многие авторы теперь видят, что большая часть нашей автобиографической памяти и глубинного чувства социального и рефлексивного «я» опирается на работу правого полушария. Наше целостное «я» есть продукт совместной работы левого и правого полушарий, в этом-то все и дело. Если в образовательном процессе в школах, колледжах и университетах, например на медицинских факультетах, пренебречь способностями одного полушария в пользу способностей другого, то исчезнет интеграция, необходимая для сбалансированного обучения.

Внимательное и сознательное обучение побуждает личность участвовать в процессе обучения целиком. Это побуждение касается в полной мере работы как правого, так и левого полушарий, что, как мне кажется, поддерживает такую интеграцию. Именно по этой нейробиологической причине полного вовлечения студентов в образовательный процесс мы можем предположить, что внимательное и сознательное вовлечение может сыграть положительную роль в улучшении качества образования благодаря сосредоточенному обучению. Я пишу эти строки и спрашиваю себя: какую «внимательность» я на самом деле имею в виду? С этим вопросом мы разберемся в следующем разделе.

 

Почему надо обращать внимание на сходство и различие?

Есть ли на самом деле сходство между внимательно-сознательным обучением и внимательным осознаванием? Лангер прямо обращается к этой теме:

Несмотря на существующее сходство, разница в исторических и культурных источниках, из которых возникли эти направления, а также более изощренные методы, включающие медитацию, в результате которой в восточных традициях люди достигают внимательного состояния, должны заставить нас с большой осторожностью относиться к таким кажущимся корректными сравнениям.

Но почему нас должно заботить, одинаковые или разные процессы обозначает слово «внимательность»? Первая причина заключается в том, что оба типа внимательности могут принести людям огромную пользу, если обнаружение сходства этих процессов сможет стимулировать научные исследования, которые сделают их пользу более доступной большему количеству людей. Одной этой причины вполне достаточно для того, чтобы проводить такое сравнение. Но есть и вторая причина: различные измерения каждой из этих форм внимательности могут взаимно дополнять друг друга, поэтому соединение усилий ради широкого понимания «внимательности» может помочь нам глубже понять нашу жизнь, понять, что она больше, нежели механическая сумма ее частей. Другими словами, отыскание связей между этими двумя «внимательностями», если эти связи существуют, тоже может принести немалую пользу. Третья причина заключается в том, что в образовательной, клинической практике, а также в частной жизни усилия, призванные улучшить ее качество, могут потребовать различных подходов и использования всех доступных возможностей, чтобы дать в этом контексте людям как можно более легкий доступ к новому опыту осознавания.

 

Когнитивный и аффективный «стиль»

Идея когнитивной внимательности возникла в социальной психологии и в сфере образования. Психолог Роберт Дж. Стернберг предположил, что внимательное, сознательное обучение по Лангер можно наилучшим образом концептуализировать как когнитивный стиль, а не как когнитивную способность, форму интеллекта или личностную черту.

Стернберг обосновывает свой взгляд на внимательно-сознательное обучение как на когнитивный стиль так:

Выбор индивидом стиля – предпочтительный путь использования его когнитивных способностей… То есть стиль – это не способность сама по себе, он лишь показывает, как люди пользуются своими способностями в обыденной повседневной жизни. Стили могут быть разные: стиль мышления, стиль обучения, стиль преподавания, когнитивный стиль… Эти стили, так же как и внимательность, предполагают предпочтительный способ взгляда на мир вообще и на специфические проблемы в частности.

Стернберг отметил, что существуют описания различных когнитивных стилей, но внимательность не совпадает с ними, а представляет собой важное дополнение к описанию такого предпочтительного пути обработки информации. Надо также отметить, что сама Лангер рассматривает внимательно-сознательное обучение как нечто большее, чем просто познавание, поскольку внимательное различение требует участия всех познавательных и чувственных способностей человека. Внимательное и сознательное обучение, по Лангер, «имеет отношение не только к образованию, но и ко всем сторонам жизни». Целью ее было «внести поправки в формальное обучение, будь то в школе, в бизнесе, спорте, где преподавание на самом деле воспитывает бездумность».

Напротив, практика внимательного осознавания возникла из созерцательных подходов всего мира, опирающихся на тысячелетние традиции. Ричард Дэвидсон, исследуя мир внимательности, строго последовательно разработанный в буддийской традиции, исследовал «аффективный стиль», который непосредственно придает форму медитации внимательности. Исследуя неотделимые друг от друга свойства аффекта и познания, чувства и мысли, мы можем обнаружить, что слои гибкой устойчивости и здоровья-благополучия в одной форме внимательности могут совпадать с начальными открытиями, делаемыми в отношении других форм.

Внимательное осознавание сосредотачивает наше внимание на настоящем и не занимается непосредственно обучением и памятью. С другой стороны, внимательно-сознательное обучение – метод исследования того, как способ нашего сосредоточения на настоящем (новизне, различении и учете различных точек зрения) непосредственно стимулирует удовольствие от обучения и его эффективность. Несмотря на то что исторически и практически эти две стороны внимательности имеют абсолютно разное происхождение, оба «стиля» аффекта и познания могут быть связаны между собой теснее, чем кажется на первый взгляд.

 

Сущностные признаки

Внимательно-сознательное обучение определяют как обучение, включающее в себя компоненты открытости к новизне, готовности к различению, чувствительности к разным контекстам, имплицитное, если не эксплицитное осознавание множественности возможных точек зрения и ориентации на настоящее. Эти определения можно принять в качестве терминов. Если люди обучаются с помощью условных фраз (допускающих множество условий и контекстов), то они лучше усваивают услышанное, поскольку готовы к различению, ухватывают новизну материала и сохраняют внимательность на настоящем. Такой условный подход к преподаванию побуждает учащихся к внимательному и сознательному обучению, повышает емкость памяти и доставляет удовольствие самим процессом образования. Как мы видели, толика неопределенности в преподавании усиливает готовность к новизне и различению.

Из практических соображений внимательности приписывают следующие свойства: 1) отсутствие импульсивной реактивности на внутренние переживания; 2) наблюдение / отмечание / внимание к ощущениям, восприятию, мыслям, чувствам; 3) совершение действий осознанно, не на автопилоте, с концентрацией внимания, не отвлекаясь; 4) описание / обозначение с помощью слов; 5) непредвзятое и неосуждающее отношение к непосредственно переживаемому. Все это можно подытожить следующим образом: нереактивность, наблюдение, осознанность действий, описание и неосуждение. В студенческом возрасте у людей, не занимающихся медитацией, как мы уже отмечали, наблюдение может не представлять собой устойчивого отдельного свойства, но для полноты мы включили в анализ и его.

Рассматривая эти свойства одно за другим, мы видим, что некоторые из них совпадают, в то время как другие представляют собой самостоятельные единицы.

Может показаться, что нереактивность не имеет отчетливого отношения к внимательно-сознательному обучению. Но было бы интересно провести исследование, чтобы посмотреть, станет ли свобода, ощущаемая людьми, избавленными от внутренней лабильности, на самом деле стимулировать способность к познанию в результате того, что индивид чувствует спокойную равностность, а это обеспечит открытость ума к новизне – например, облегчит приближение к незнакомому, а не желание избежать его. Такое состояние нереактивного равновесия приведет затем к «левостороннему префронтальному смещению» и заинтересованному приближению к новой ситуации. Находясь в подобном открытом состоянии, люди начнут осознавать различия и приобретут способность и желание рассмотреть при оценке материала другие системы отсчета. Все это будет стимулировать ориентацию на настоящее, так как будет отсутствовать аффективное состояние, ведущее к избеганию и удалению. Быть доступным для всего, что возникает в поле сознания, – значит перейти в рефлексивное внимательное состояние, облегчающее сознательное обучение. Лангер показала, что люди, способные видеть вещи с разных точек зрения, отличаются меньшей реактивностью. Кроме того, она отметила, что те, кто не склонен к социальным сравнениям, меньше обвиняют других и меньше завидуют, а значит, больше удовлетворены своей жизнью.

Наблюдение внутренней умственной и психической деятельности тоже концептуально не коррелирует с четырьмя когнитивными измерениями, но на самом деле может способствовать их реализации. Легко представить, что человек с хорошо развитой способностью к такому наблюдению способен избавиться от автоматических конструктов, создать открытость новизне и развить у себя другие черты, отражающие ориентацию на настоящее. Здесь мы видим, что способность к внутреннему знанию, идущему рука об руку с самонаблюдением, может поддерживать состояние когнитивной внимательности, – однако обратное не всегда верно. Другими словами, пребывание в среде, способствующей внимательности, которая полезна для предлагающего учитывать множество условий самостоятельного образования, при поверхностном взгляде не приводит непосредственно к более широкому ощущению осознавания собственной внутренней ментальной активности. Оказывается, однако, что внимательно-сознательное обучение на самом деле укрепляет способность к осознаванию собственных внутренних ментальных процессов. Предлагающее учитывать множество условий представление материала и внимательность на состоянии учащегося могут стимулировать активность нейрональных контуров самонаблюдения, чем и можно объяснить эти данные.

Осознанные, или осознаваемые, действия в значительной степени совпадают со всеми остальными измерениями когнитивной внимательности. Эта грань во многих отношениях кажется практически тождественной грани отказа от автоматических действий, что есть суть и главное содержание внимательного обучения. Осознанность действий – сущностный признак в обоих значениях термина внимательность.

Грань словесного описания и обозначения внутренней деятельности сознания и ума, как кажется на первый взгляд, не когнитивная. Однако во многом суть умения вовлечь «я» в непосредственный опыт при внимательном и сознательном обучении требует также и активации функции самосознавания, и поэтому, как представляется, эти два свойства (самосознавание и внимательно-сознательное обучение) в значительной степени совпадают. Привлечение учащихся к активному участию в обучении, побуждение их к пониманию того, что их склад мышления, ментальная установка, или «умонастроение» (mindset), как назвали это Двек (Dweck), Чановиц и Лангер, играет решающую роль в усвоении материала и непосредственно использует какие-то формы самосознавания. Это требование учитывать роль своего «я» опирается, вероятно, на способности к самонаблюдению, о чем мы уже говорили выше. Ясно, что обучение внимательному осознаванию с помощью медитации непосредственно развивает навык словесного обозначения внутреннего мира. Интересно было бы посмотреть, способствует ли сознательное и внимательное обучение такому же развитию способности словесно обозначать внутренний мир.

Самая большая разница между этими двумя подходами, на первый взгляд, заключается в том, как они соотносятся с гранью непредвзятости и неосуждения. При внимательном осознавании, как мы видели, нисходящие влияния начинают устраняться, по мере того как они наблюдаются, оцениваются в качестве некой активности сознания, а затем исключаются. Это активный процесс избавления от старых привычек мышления, в своем роде отказ от преждевременно «застывания категорий» и преждевременных «когнитивных обязательств». При поверхностном взгляде может создаться впечатление, будто внимательно-сознательное обучение требует активных усилий для создания новых категорий, что ставит эти две формы в положение противоречия друг другу.

Однако на более глубоком уровне, который мы сейчас рассмотрим, это разрушение старых оков, как мне кажется, на самом деле общее и главное измерение обеих форм внимательности. Если мы проведем соответствующее исследование людей, занимающихся сосредоточенной медитацией, то, я полагаю, выясним, что они в высшей степени способны к внимательно-сознательному обучению и как учащиеся сумеют воспользоваться многообразием условий и самостоятельностью, определяющими эффективность многих аспектов внимательного обучения. Как преподаватели мы можем представить, что такие учащиеся естественным образом создадут полезные измерения обучения, которые сделают его более эффективным и увлекательным. Думаю, мой подход к преподаванию с тех пор, как я сам, на собственном опыте, узнал, что такое внимательное осознавание, приобрел большую глубину когнитивной внимательности.

Что получится, если мы подойдем к анализу сходства и различия с других точек зрения? Если мы исследуем такие аспекты внимательного и сознательного обучения, как открытость к новизне, готовность к различению, чувствительность к контексту, способность принимать разные точки зрения и ориентацию на настоящее, то совпадут ли результаты с пятью гранями внимательности?

Открытость новизне – это точное описание того, как переживается внимательное осознавание. Обычное делается необычным, поскольку каждый текущий момент становится уникальным сам по себе. Интересно отметить, что именно правое полушарие специализируется на осознавании новизны и побуждает индивида с доминирующим, чувствительным и активным правым полушарием шарахаться от нее как от огня. Открытость новизне предполагает способность на левосторонний сдвиг, благодаря которому мы приближаемся к источнику новизны, а не бежим от него и не пытаемся, закрывшись от мира, отрицать ее существование.

Готовность к различению разных контекстов также активируется в процессе внимательного осознавания. Однако активация состояния осознавания настоящего мгновения в практике внимательности, как представляется, не побуждает индивида использовать это видение различий для эксплицитного, или явного, создания новых, словесно оформленных категорий и классификаций для описания этих различий. Именно в различении мы должны быть готовы видеть коренную разницу между внимательным осознаванием и сознательным обучением: это разница между простым отмечанием и отпусканием при внимательном осознавании и готовностью к различению и созданию новых категорий и классификаций при внимательно-сознательном обучении.

Чувствительность к контексту вводит нас в общую картину, и мы понимаем, что ситуация, при которой имеет место то или иное событие, меняет то, как мы его трактуем и оцениваем. Это чувство определяется работой правого полушария, так же как и при внимательном осознавании. Мы приходим к пониманию взаимозависимой природы реальности, а также взаимосвязанности вещей и событий в пространстве и времени. Жизнь по большей части обозначается глаголами, а не существительными: события – это нечто происходящее, а не просто застывшие факты. При условном (то есть учитывающем множество контекстов и условий) обучении учащегося побуждают ощутить эту глагольную сущность знания, когда формой обозначения внутреннего мира с его пространственной организацией становятся причастия активного залога в настоящем времени. Вместо того чтобы констатировать «мысль» как таковую, обозначение ее словосочетанием «процесс мышления» позволяет раскрыть сознание, а не затвердить. Видение ментальной активности как динамичного, текучего процесса, наполненного неопределенностями, – общее свойство обеих форм внимательности.

Умение принимать множество точек зрения – уже метакогнитивный (или метапознавательный) навык. В исследовании того, как мы приходим к мышлению о мышлении, большую роль играет приобретенная способность, называемая репрезентационным «разнообразием» и «изменением», и эта способность дает индивиду возможность ощущать, что каждый из нас может иметь свою точку зрения, свою перспективу и что даже наша собственная точка зрения может в будущем измениться. С такой метакогнитивной точки зрения мы можем оценивать перспективу не только как изменяющуюся систему отсчета, но и как средство, необходимое для понимания важности ситуации в осмыслении знания. Внимательное осознавание, по самой своей сущности, способствует метакогнитивному развитию личности. Мы обучаемся осознавать свое сознавание, обретаем способность думать о мышлении и обращать внимание на намерение. Осознавание множественности перспектив может затем помочь нам распространить это понимание на метакогнитивную рамку того, как вообще можно осознавать жизнь в целом.

Все эти измерения внимательного и сознательного обучения подкрепляются ориентацией на настоящее на уровне обработки информации и самостоятельного определения того, что важно в обучении. Эта ориентация на настоящее воспринимается как стабильная рамка осознавания настоящего мгновения, если обращаться при этом к ресурсам более натренированного внимательного осознавания, развивающегося с практикой внимательности. В этом-то и заключается главная идея всего анализа. Хотя внимательное осознавание и может тренироваться при помощи углубленной практики, а внимательно-сознательное обучение – молниеносно вызываться в условиях обучения, оба этих метода совместимы и взаимно подкрепляют друг друга. Развитие одной формы внимательности может чудесным образом способствовать развитию второй.

 

«Обходное обучение» и «ортогональная реальность»

Эллен Лангер считает внимательное и сознательное обучение не особым подходом к нисходящим или восходящим влияниям, а лишь «обходным» подходом к обучению. Внимательность к множеству условий в учебном процессе создает атмосферу восприятия множества контекстов. Осознавание этой контекстной обусловленности делает неопределенность полезным подспорьем в овладении знаниями. Действительно, именно такая творческая неопределенность усиливает эффективность обучения и делает процесс учебы более увлекательным.

Джон Кабат-Зинн предложил считать внимательность «ортогональной» реальностью. В рамках этой реальности мы должны отказаться от затверженных способов поиска целей и направлений и превратить процесс обучения в бытие, а не делание. Эта перпендикулярная обычной точка зрения по-новому использует наше осознавание, освобождает от вторичного рабства планов и обстоятельств, оценок и результатов. Как мы уже видели, внимательное осознавание – нечто большее, чем простое избавление от нисходящих влияний и существования только в условиях восходящих. Внимательное осознавание имеет сущностный аспект метасознавания и внимания к намерению, делающих его мощным средством бытия в настоящем мгновении.

Если мы досконально разберемся в предложениях Лангер и Кабат-Зинна, то поймем огромное значение того, что они предлагают. Естественно, между мирами каждого из пониманий есть серьезные различия. В методах уменьшения стресса, основанных на внимательности (MBSR), обучение внимательности в ходе занятий йогой и медитации базируется на непосредственном переживании и чувственном опыте. При внимательно-сознательном обучении акцент делается на вовлеченности во внешний мир, – но не ради получения высоких оценок за навыки. Основное значение придается тому, чтобы учащийся стал частью образовательного процесса, в ходе которого новизна и неопределенность побуждают ум создавать новые категории обучения. Это значимое различие в практике и направлении внимания. Убедительное сходство, однако, заключается в том, что и внимательное осознавание, и внимательно-сознательное обучение ориентированы на процесс, чувствительны к контексту и направлены на настоящее.

При обеих формах внимательности самость, собственное «я», находится в центре опыта. При внимательно-сознательном обучении вовлечение самости – главное в оценке эффективности: знания лучше усваиваются, сохраняются интерес к обучению и здоровье учащегося. Самость в процессе внимательного осознавания играет совершенно иную роль. По мере погружения в состояние внимательной медитации появляется чистое, «голое» осознавание «я-ковости» (ipseity), присущее всему переживаемому нами, – чувство обоснованной самости под слоями сконструированной воспитанием и прежним опытом личностной идентичности. Из этого центрального положения, положения ступицы колеса сознавания, становится возможным ощущение активности сознания, проявляющейся преходящими всплесками волн мозга на ободе, ежесекундно сменяющих друг друга.

Я не могу с уверенностью сказать, каким образом глубинное чувство самости явно ощущается (и ощущается ли вообще) в процессе внимательно-сознательного обучения. Однако могу себе представить, что люди не достигают уровня переживания чистого «я» (ipseity), по крайней мере на уровне сознательной рефлексии. С другой стороны, обучение, в ходе которого разрушается ощущение ложной определенности, – процесс, схожий с переживанием чистой «я-ковости». Как только мы освобождаемся от естественной склонности нашего мозга к замкнутости на отчетливых и неизменных определениях, от мира, заключенного в клетку фактов, и нашей самости, определенной в понятиях личностной идентичности, то начинаем воспринимать текучую реальность мира и самих себя. Если же внимание сфокусировано на внешнем мире, то сознаваемое восприятие чистого «я» может быть весьма смутным, хотя оно и пробуждается при переходе от бездумного обучения к обучению сознательному. На более глубоком, возможно, бессознательном уровне это зачаточное устремление к более гибкому и адаптивному состоянию ума может тем не менее дать нам некоторое представление о сопересечении позитивных свойств обеих форм внимательности.

 

Устранение нисходящих установок ума

В главе 7 мы говорили о способах, которыми внимательное осознавание может создавать условия, необходимые для отказа от предвзятых суждений и устранения условий, способствующих усилению нисходящих влияний. Длительная практика медитации внимательности показывает, что требуются значительные усилия, для того чтобы достичь глубинной способности перехода в состояние, свободное от предвзятых суждений. Такое восприимчивое состояние помогает облегчать страдания и укреплять душевное и телесное здоровье.

При внимательном и сознательном обучении тоже используются способы освобождения от укоренившегося склада мышления – непродуктивного и деструктивного. Лангер подчеркивает, что бездумность и неосознанность могут приводить к ограниченности мысли или даже трагедии, что сопровождается нарушением образа собственного «я», непреднамеренной жестокостью к другим, утратой самоконтроля и снижением оценки собственных возможностей. В качестве примера последнего она указывает на данные, говорящие о том, что, когда люди не считают себя умными, они и ведут себя соответственно. Такой же взгляд высказывает и Кэрол Двек в своей работе, где было продемонстрировано, что наша вера – или ее отсутствие – в свою способность управлять собственной судьбой в различных сферах (интеллектуальных, личностных и относящихся к здоровью) в огромной степени влияет на результат. Если мы склонны думать, что наше «я» – результат игры судьбы, то не станем прикладывать усилия, чтобы как-то изменить этот результат. Если же мы верим в то, что черты нашей самости – приобретенные и даются нам в результате приложения усилий, то можем сфокусировать внимание и выработать у себя навыки и способности, необходимые для интеллектуальности или счастья. Эта идея о том, что такие феномены, как счастье, представляют собой навыки, которым можно научиться, разделяется и людьми, практикующими созерцательную внимательность (Ricard, 2003). В этих формах внимательного обучения индивид принимает активное участие в обучении, освобождаясь от автоматических ограничений, например от тревог по поводу старения, плохой памяти и недостатка ума, которые запирают нас в тюрьму, стен которой мы сами не замечаем.

В обеих формах внимательности индивида побуждают к тому, чтобы он смотрел на мир незамутненным взором, с ясностью и жизнерадостностью. Обучение становится живым, когда мы воспринимаем опыт по-новому в каждом новом контексте. Этот взгляд разделяют представители обоих направлений. Во многом обе формы – превосходный пример того, как как внимательность помогает нам видеть мир через «новые очки».

Лангер так представила эти данные: «Когда испытуемым предъявляют предложение, в котором какое-то слово повторяется дважды, люди почти никогда не замечают второго, избыточного, слова». (Взгляните теперь на последнее предложение предыдущего абзаца – что вы видите?) Далее Лангер пишет:

Когда небольшой группе людей, перенесших черепно-мозговые травмы, предъявили такое предложение, все они сразу заметили лишнее слово «как». Почему? Мы можем лишь высказывать гипотезы по этому поводу, но можно говорить о том, что те, кто утратил часть привычных способностей, перестали воспринимать слова просто как нечто само собой разумеющееся (люди, долгое время занимающиеся медитацией, тоже без проблем улавливают в тексте повторяющиеся слова).

Прочитав этот абзац, я, естественно, вспомнил, как мы рассуждали о видении мира без вторичных влияний, порабощающих наше восприятие. Медитация внимательности может помочь нам рассеять эти влияния. Травма головы тоже способна индуцировать состояние, в котором сенсорные входы воспринимаются свежим взглядом. Таким образом, когнитивная и рефлексивная формы внимательности могут помочь нам избавиться от нисходящих влияний представительств инвариантов.

Предлагая содержащие указания на множественность условий варианты представления информации при внимательно-сознательном обучении, мы предлагаем способы, какими можно активировать правополушарный путь использования входящих данных, способы, отличающиеся от доминирующего в обучении левополушарного способа семантического, фактического кодирования. Исследования памяти показывают, что левое полушарие специализируется на фактической памяти, в то время как правое использует образность, эмоции и обращение к самости, развертывая эмоционально насыщенную автобиографическую память. Мы можем предположить, что внимательно-сознательное обучение активирует правополушарные процессы памяти, управляемые, как было сказано выше, принципами неопределенности, зависимости от контекста и интеграцией самости. Таким образом, активация правополушарного способа при сознательном обучении может оказаться специфическим путем, посредством которого мозг выполняет изменения в обширных ансамблях нейронов, что, как мы предположили, представляет собой общий, распространенный способ, каким устраняется нисходящее порабощение. Обучение, осуществляемое в таких новых условиях, будет, вероятно, более качественным и больше соответствовать оценкам, данным Лангер.

 

Принятие неопределенности

При обеих формах внимательности мы воздаем должное неопределенности. Это не просто поверхностный взгляд – такое отношение запечатлено в глубинах обоих подходов к внимательности. Когнитивная неопределенность, естественно, воспринимается иначе, чем неопределенность рефлексивная, когда становятся доступными пониманию все наши предположения. Долгие периоды молчания, дающие возможность познать собственное сознание и сонастроиться с ним, вооружают нас способностью непосредственно ощущать неопределенность. В состоянии внимательного осознавания разум, без преувеличений, действительно становится странноприимным домом, в котором все гости, неопределенные настолько, насколько может быть неопределенным их список, встречают одинаково радушный прием.

При внимательном и сознательном обучении неопределенность освобождает категоризацию от прежних ограничений. Это может показаться актом, сбивающим с толка. На самом деле, если профессиональные педагоги привыкли к традиционному преподаванию, то апелляция к чувственному опыту самого учащегося и внимание именно к этому, а не к оценкам или результату обучения могут показаться непривычными и некомфортными. Легко себе представить, что любые попытки предложить внимательно-сознательное обучение в школах и колледжах будут сопровождаться сомнениями и неуверенностью, а затем нисходящие влияния заставят педагогов смотреть на новшество через привычные очки. Это, конечно, догадка – она может оказаться верной или нет, и, вероятно, нам стоит внимательно и сознательно над этим поразмыслить.

 

Контроль против действия

Все эти рассуждения приводят нас к другой очень важной теме. Лангер постоянно использует в своих работах термин контроль. «Внимательное осознавание различных выборов дает нам возможность более эффективного контроля. Это ощущение возможности контроля, в свою очередь, побуждает нас к еще большей внимательности. Вместо того чтобы стать докучливой обузой, внимательность побуждает нас к дальнейшему движению». Контроль сам по себе – совсем не то, о чем здесь идет речь. Тут-то и возникает крупный, непреодолимый конфликт. Находиться в состоянии внимательного осознавания – это значит полностью отказаться от «контроля».

В связи с этим мне думается, что Лангер использует слово «контроль» для обозначения ощущения активной деятельности, представления себя как центра сосредоточения намерения и воли. В конце концов признание вечно меняющихся контекстов – по существу, отказ от «контроля» и приобретение взамен ощущения причастности к динамическому миру реальных вещей. Мы становимся деятелями, осуществляющими целенаправленные, осмысленные, преднамеренные действия, и перестаем быть контролерами своих перспектив. В этом смысле мне представляется, что обе формы внимательности одинаково высоко ставят роль намерения. Мы, конечно, имеем право употреблять слово «контроль» в традиционном его значении, но, если мы видим контекст, различение и перспективу в его употреблении, то можем создать новую семантическую категорию для этого слова. При таком сознательном подходе деятельность становится общей темой, которую могут поделить между собой обе формы внимательности. Эта область стоит дальнейших исследований.

 

Рефлексивное мышление

Что мы знаем о том, как сознание приходит к определенности? Работа психолога Стивена Косслина о процессе, названном им «рефлексивным мышлением», может пролить свет на природу того, как мы растворяем нисходящие влияния при внимательно-сознательном обучении и в ходе практик внимательного осознавания.

Как уже было сказано выше, мозг отвечает на чувственный опыт разрядами нейронов, организованных в упорядоченные сети. Эти кластеры активно разряжающихся паттернов содержат информацию – нейрональные символы того, что «представляет» то, чем не является само. Например, когда мы видим дерево, наш мозг создает упорядоченную неким профилем нейронную сеть, символизирующую дерево, которого как такового, естественно, в нашей голове нет. Наши первые пять чувств отвечают разрядами, когда мы видим, обоняем, трогаем, пробуем, если хотим, на вкус и прислушиваемся к дереву. При этом возникают ощущения, служащие первичными данными, восходящими входами разрядов, которые затем передаются выше, в мозг, для последующей обработки.

Ответ мозга на сенсорный вход, реализуемый обработкой восприятия (или перцепции), кодирует эти паттерны первичных нейронных разрядов в алфавиты следующих слоев мозга. Косслин прояснил природу возникающих чувственных образов, дав нам возможность понять, как мозг создает восприятие. Эти первые перцептивные нейрональные символы создают ментальные представления, называемые образами, которые не ограничены зрительной модальностью. Напротив, они включают в себя все режимы обработки – укороченные символы словесно-описательных концепций или словесных ярлыков.

Переходя от первичных представлений в виде образов к вторичным концептуальным или лингвистическим категориям, мы переходим на уровень описания – дескриптивный уровень. Предположение Косслина заключается в том, что мы, будучи системами по обработке информации, воспринимаем ощущения, создаем образы, а затем откладываем эти образы в долговременную память. Для того чтобы максимально повысить эффективность сохранения, мы затем распределяем по категориям и классифицируем представительства образов в дескриптивной форме, что дает нам быстрый доступ к огромному хранилищу данных долговременной памяти и позволяет свободно в нем ориентироваться. Описания суть суммация многочисленных закодированных с течением времени образов.

Рефлексивное мышление – это обработка информации, работающая с образами, а не с их описаниями. Такое мышление являет собой противоположность тому, что мы называем концептуальным, или лингвистическим, описательным мышлением. Обработка информации, опирающаяся на образы, позволяет откладывать полученный опыт в хранилище долговременной памяти, где он – с целью обеспечения быстрого доступа – преобразуется в дескриптивные (описательные) категории. Жертвуя тем, чтобы считать каждую ситуацию достойной создания контекстно зависимых образов для кодирования их специфических признаков, описательное мышление делает обработку информации более эффективной.

Во многом использование Косслином термина рефлексивное мышление открыло путь к описанию того, что мы называли устранением нисходящих влияний в процессе внимательного осознавания, а теперь – и в процессе внимательного и сознательного обучения.

Косслин предположил, что «рефлексивное мышление имеет место, когда того, что хранится в долговременной памяти, оказывается недостаточно для решения задачи непосредственно и, следовательно, надо прибегнуть к рабочей памяти, с тем чтобы извлечь всю информацию, которой располагает индивид». Для сознательного обучения мы можем предположить, что зависимые от условия фразы и отсылки к представлению о самости запускают рефлексивное мышление. Это означает, что вместо того, чтобы просто использовать автоматические классификации, индивид займется обработкой образной информации.

Концепцию рефлексивного мышления можно приложить к нашим рассуждениям об обеих формах внимательности и их роли в устранении нисходящих, обусловленных автоматизмом состояниях сознания. Участие рефлексивного мышления во внимательном осознавании и внимательно-сознательном обучении поможет достичь более гибкого состояния, так как поток мыслей будет проходить через сознание, а не замыкаться в рамках любой из ранее затверженных классификаций.

Косслин подытоживает:

Рефлексивное мышление имеет место, когда автоматическая обработка информации либо недостаточно эффективна, либо слишком медленна для решения какой-либо задачи. Рефлексивное мышление использует рабочую память, рабочая память опирается на представления-репрезентации, лежащие в основе осознавания: ментальных образов. Эти идеи означают, что рефлексивное мышление важно в той мере, в какой непредсказуем мир, где случаются новые, неожиданные события. В ходе рефлексивного мышления мы делаем паузу для исследования возможных последствий различных действий или событий, и такое поведение помогает нам принимать новаторские решения.

Упрощая, можно сказать, что рефлексивное мышление прибегает к ментальным образам, а не к лингвистически обоснованным категориям и заранее сконструированным концептуальным классификациям.

 

Откладывание классификаций

В процессе внимательного осознавания мы в уме отмечаем изменчивую, текучую природу ментальной деятельности и переходим в состояние рефлексии, которую мы охарактеризовали восприимчивостью, самонаблюдением и рефлексивностью. Эта внимательная рефлексия во многих аспектах позволяет нам избавляться от нисходящих влияний прежних классификаций и выводов нашего ума.

При внимательно-сознательном обучении представление материала в виде условных фраз и точек зрения на ментальные установки (умонастроения) побуждает учащегося – явно и имплицитно – учитывать контекст и перспективу в открытом восприятии уникальных аспектов информации. Это тоже, по сути, вовлечение ума в рефлексию о новых аспектах знания. Обучение, таким образом, широко интегрируется с личностью и порождает более полное восприятие динамичных, неопределенных и текучих аспектов реального мира.

В рефлексивном мышлении, то есть в процессе, определяемом фокусированием внимания на образах, а не на описательных представлениях-репрезентациях, мы также видим это устранение и демонтаж предвзятых классификаций. Косслин писал:

Люди кодируют воспринимаемую информацию в виде описаний, после того как получают доступ к этой информации, и таким образом с возрастом и опытом они получают все более и более обширные наборы описательной информации в долговременной памяти. Эти представления, или репрезентации, позволяют нам реагировать автоматически, не прибегая к рефлексивному мышлению. Это хорошо, потому что было бы крайне утомительно рефлексировать относительно каждого решения, необходимого в каждой ситуации. Но это и плохо, поскольку мы часто не замечаем чего-то нового или оказываемся не в состоянии пересмотреть наши привычные реакции, если даже в этом возникает объективная необходимость.

Очевидна параллель с предположительным усилением ориентации на новизну при рефлексивной внимательности и чувствительность к различению при сознательном обучении. Мы видим многообещающее сходство между внимательным осознаванием, сознательным обучением и рефлексивным мышлением в тех механизмах, которые все эти состояния используют для разрушения устаревших классификаций.

 

Улавливание новизны

Улавливание и ощущение новизны – тоже общий признак этих трех разновидностей осознавания. Мозг самой природой предназначен к распознаванию образов и паттернов. Будучи ассоциативным органом, он собирает эти паттерны и образы в ментальные модели, которые автоматически членят мир согласно обобщенным схемам, что позволяет нам быстро ориентироваться в огромном массиве данных, почерпнутых из памяти и непосредственных ощущений. Отчасти мозг достигает этого, отыскивая инварианты в стимулах, например в силуэте кошки, а затем создавая категорию «кошачьи». «Кошка» становится ментальной моделью для всех усатых, мурлычущих, независимых маленьких хищников, которых вечно преследуют собаки. Инвариантные репрезентации затем могут поработить наши первичные сенсорные входы и заставить их соответствовать этой предварительно установленной классификационной схеме. Если схемы начинают преобладать, то делают жизнь не живой и пульсирующей, а скучной и однообразной.

В самых крайних случаях наш мозг может быстро отыскивать эти инвариантные признаки, называемые ограничивающими определениями, и быстро классифицировать объекты, распределяя их в те или иные группы и категории. Результат может ухудшить качество жизни и уменьшить гибкость в обучении. Косслин полагает:

Обработка информации, хранящейся в долговременной памяти, не отличается ни изобретательностью, ни умом: такая обработка требует только активации представлений (репрезентаций), которые, в свою очередь, активируют или подавляют (что зависит от природы ассоциаций) другие представления в той или иной степени. Входящий сигнал активирует определенные репрезентации, и если присутствует достаточное количество признаков, то одна-единственная из сохраняемых в памяти репрезентаций понятия может одновременно соответствовать всем активированным репрезентациям, или представлениям.

Таким образом, мы приходим к преждевременному затвердеванию категорий, прекращению эффективного обучения и взгляду на новое через старые очки. Вовлечение в рефлексивное мышление не только позволяет видеть вещи по-новому, но и помогает реорганизовать саму долговременную память и изменяет способы, какими мы получаем доступ к ослабленным классификациям. Рефлексивное мышление помогает также перепрограммировать долговременную память и повлиять на выбор обстоятельств, в которых в будущем будет использоваться рефлексивное мышление. При поступлении «новой информации в долговременную память рефлексивное мышление обеспечивает поступление нового зерна для помола на мельнице ограничений: оно поставляет дополнительные сведения, которые можно использовать для получения дополнительных воспоминаний».

На практике выявление новизны может потребовать от нас обращения к образам, а не к словесно оформленным категориям. Это движение к образности может показаться вам сейчас смутно знакомым. Мы уже представили идею, что на ней основывается работа правого полушария, а также обсудили, как до усвоения речи наше развитие осуществлялось под эгидой активности правого полушария на фоне роста в первые несколько лет жизни. Мы уже прочувствовали, как погружение в непосредственный чувственный опыт в процессе внимательного осознавания ставит нас лицом к лицу с миром, в котором еще нет слов.

Косслин утверждает:

У маленьких детей нет такого количества сохраненной информации, которая позволяла бы им автоматически реагировать на раздражители окружающего мира, и, таким образом, им приходится рефлексировать намного чаще, чем взрослым. Очень соблазнительно поразмышлять о том, что именно этот феномен, рефлексия по поводу того, что взрослому кажется обыденным и заурядным, порождает «детскую свежесть» ребенка, который может восторгаться тем, что мы, взрослые, находим абсолютно неинтересным, и раздражать нас своими вечными «почему?».

Внимательное осознавание и внимательно-сознательное обучение могут быть важными инструментами возвращения к рефлексии в мышлении, чувствах, в нашем бытии вообще.

 

Ступица

Внимательное осознавание расширяет рефлексивную ступицу колеса нашего сознания так, что она становится способной включать в осознавание любой аспект обода, от входа из внешнего мира до восприятия сигналов о работе внутренних органов и ума. Во внимательно-сознательном обучении учащийся вовлекается в процесс восприятия информации, требующий, чтобы «я» выступало в роли активного реципиента, а не просто пассивного объекта обучающего воздействия. Данная функция наблюдателя-участника, скорее всего, вовлекает мозг не так, как при пассивном обучении. Аналогично тому, как существует разница между активным и пассивным чтением, так и учащийся при сознательном обучении проявляет любопытство к наблюдаемому событию. Это «почему» мудрого ребенка, это рефлексия, переносящая нас под напластования слов в глубинные, нерасчлененные и бессловесные смыслы воспринимаемого чувственного опыта. Вплетение паттернов нервных импульсов в этот более рефлексивно практикуемый процесс, скорее всего, приводит к более насыщенному опыту и открывает путь для более обширно взаимосвязанных репрезентаций себя и альтернативных возможностей.

При внимательно-сознательном обучении введение в педагогический процесс оговорок типа «может быть» и «ваше отношение к предмету имеет значение», вероятно, активирует в мозге нейрональные контуры, отвечающие за самонаблюдение и разрешение конфликтов и, возможно, за работу рефлексивной ступицы колеса сознавания. При этом мы можем чувствовать приблизительно следующее: «Мне приходится сидеть здесь и слушать, что говорит этот человек, но что, если все это происходит не так, а иначе?» Эти контуры как минимум включают те префронтальные области, которые мы исследовали на предмет рефлексивной внимательности: срединные участки и латеральные отделы префронтальной коры. Дорсолатеральная префронтальная кора отвечает, судя по всему, за функции рабочей памяти. Срединные отделы активируются при разрешении конфликтов и необходимости связывания аффекта с познавательной способностью, что требует участия передней поясной и орбитофронтальной коры. Активация срединных префронтальных областей происходит в процессе осознавания своего разума. Взгляд на вещи с разных точек зрения требует участия других медиальных структур префронтальной коры, отвечающих за метакогнитивные (метапознавательные) процессы. Эти связанные с «умо-зрением», или видением разума другого человека, нейрональные контуры не только участвуют в кодировании условных и самоактивирующихся педагогических инструментов, но и активно вовлечены в их регистрацию гиппокампом для передачи информации в более устойчивую память, локализованную в правом полушарии, но имеющую связи с левополушарной памятью, кодирующей конкретные факты. Изучение воспоминаний о жизни показывает, что человек располагает надежным доступом к хранилищу автобиографической памяти.

Побуждая человека к исследованию образов, хранящихся под завесой описательных категорий, мы непосредственно стимулируем его рефлексивное мышление. Такое педагогическое побуждение к рефлексии включает нейрональные контуры самости, делающие жизнь более запоминающейся, наполненной смыслом и удовлетворением.

 

Внимательная интеграция

Наше обсуждение рефлексивного мышления, внимательно-сознательного обучения и внимательного осознавания приводит к заключению, что все три феномена реализуются посредством сопересекающихся механизмов, основанных на работе сходных нейрональных структур. Активное устранение нисходящих инвариантных репрезентаций можно рассматривать как нейрональный процесс, ликвидирующий подчинение поступающих в мозг информационных потоков влиянию коры. Внимательность, освобождая от оков прежнего обучения, вызывает у человека ощущение свежести и наполненности. Усиливая восприятие «странностей», рефлексивное мышление и обе формы внимательности растягивают субъективно ощущаемое время. Это достигается уплотнением информации, которая теперь воспринимается «глазами новичка», непредвзято, потому что каждое мгновение этого восприятия имеет собственный неповторимый контекст.

Можно представить, что внимательное осознавание включает торможение обычных мозговых механизмов, классифицирующих опыт, и непосредственно формирует качество «свежести» осознавания, о чем было сказано в главе 6. Открытость новизне – определяющее свойство сознательного обучения. Качества, органично присущие условному обучению, создают естественный акцент на восприятии уникальных аспектов ситуаций по мере того, как они возникают в поле нашего опыта. В рефлексивном мышлении подвижность образной памяти ослабляет воздействие описательных категорий на обработку поступающей в сознание информации.

Эти общие механизмы позволяют выделить способы, какими мы можем соединить два расходящихся пути, с помощью которых реализуются эти формы внимательности, и распространить их еще и на независимую перспективу рефлексивного мышления. Представляется, что внимательно-сознательное обучение высвобождает внутренние структуры, отвечающие за познание, позволяет признавать и оценивать все имеющиеся точки зрения, а также учитывать все условия, считая их в равной степени возможными. При внимательном осознавании, которое развивается посредством обращения вовнутрь, сосредоточение начинается с сонастройки со своим внутренним ландшафтом. Глубинные процессы, благодаря которым мы узнаём об изменениях в нашей собственной перспективе, и условия преходящести разворачивающегося из мгновения в мгновение потока жизни позволяют глубоко чувствовать обнаженную суть нашего сознания.

Во внимательности, однако, ничто не дается даром. Настоящее мгновение – это условие, перспектива, пронизанная новизной точка во времени, и все это надо обнять сосредоточенным вниманием. При сознательном обучении наше внимание в первую очередь направлено на внешний мир, но наше «я», наша самость, принимает в этом самое живое и непосредственное участие. При внимательном осознавании то, что начинается как направленное на себя внимание, переходит в открытое сознание, готовое воспринять возникающие в нем внутренние и внешние события во всей их полноте.

В последующих исследованиях будут изучены пути, позволяющие направленному внутрь фокусу внимания способствовать преподаванию методом внимательного и сознательного обучения, предполагающему, что внимание направляется, наоборот, на внешний мир. Смогут ли люди, имеющие опыт медитации, лучше использовать в преподавании техники сознательного обучения? Смогут ли учащиеся в условиях сознательного обучения легче ощутить свой внутренний мир, чтобы открыть для себя все грани внимательности и изменить свою жизнь? Сможем ли мы с помощью функциональной МРТ выявить активацию срединной префронтальной коры на фоне сознательного обучения, как это удалось сделать в случае медитации внимательности? Какой, кроме того, может быть роль других участков резонансных контуров в сознательном обучении, при котором внимание к намерению, заложенному в вопрос, может отчасти повлиять на интерпретацию такого вопроса, поставленного в этой связанной с самостью форме?

Сознательно и внимательно интегрируя эти идеи с рефлексивным мышлением, мы сможем исследовать роль нейрональных репрезентаций в возникновении и становлении состояния внимательности. Есть ли в нашем распоряжении способ оценки преимущественной активации образности за счет снижения роли описательных классификаций? Сможем ли мы помочь людям быстро и целенаправленно переходить от описательных категорий к рефлексивным образам? Если мы сможем понять глубинные механизмы этих процессов, то, возможно, получится связать рефлексивное мышление, внимательно-сознательное обучение и внимательное осознавание способами, которые могут оказаться полезными для творческого и более эффективного приложения к освобождению от бездумности и несознательности. Эти и многие другие вопросы могут оказаться в центре обширной исследовательской программы, нацеленной на понимание механизмов рефлексии и граней внимательности.

Было бы также крайне интересно исследовать способы, позволяющие сделать эти жизнеутверждающие, оздоровляющие подходы доступными для большинства людей. Работая рука об руку, древняя мудрость, клиническая практика, научные исследования в нейробиологии и вдохновленное преподавание могут и должны улучшить жизнь нынешних и грядущих поколений.