Когда я была маленькой, то позволяла маме перед сном убаюкивать себя очередным отрывком из рассказываемой на ночь оригинальной саги «Хроники Крошечного Крошки Тима». Каждая глава начиналась всегда одинаково: «Жил-был крошечный-прекрошечный, крошечный-прекрошечный, крошечный-прекрошечный маленький мышонок, и звали его Крошечный Крошка Тим», а кончалась так: «И когда он вырос, то поступил в Гарвард, Йель или Принстон, а потом сделал замечательную карьеру и жил долго и счастливо».

Главными действующими лицами всех историй были Крошечный Крошка Тим и его мама Этель (человек) Оперная Певица, которая жила на Манхэттене в Верхнем Вест-Сайде в красивой квартире с террасой, выходящей на Центральный парк. Образ Крошечного Крошки Тима был маминой идеализированной версией моей жизни в данный конкретный момент: если я занималась водным поло, то Крошка Тим был капитаном своей крошечной команды. Если я готовилась в школе к тесту по истории, то Крошка Тим встречался в Национальной аллее с президентом.

И вот совсем недавно, вспоминая мамины рассказы, я поняла, что у них имеется интересный тематический тренд: преследование. В 95 процентах случаев преследование было ключевым моментом сюжета. Так, например, после того, как один бродвейский режиссер заявил, что мышь не может участвовать в шоу, Этель и Тим с криками «Ты мышист! Разрешить всем биологическим видам играть на сцене! Слепой отбор всех биологических видов!» начали преследовать беднягу по всему Манхэттену. И Тим, само собой, получил роль. В другом рассказе ему не разрешили кататься на коньках на катке в Центральном парке. Тогда Этель с Тимом отправились в офис мэра Нью-Йорка и отказались уходить, пока мэр не отменил спорный городской запрет «мышка на ледышке». В другом, можно сказать, пророческом отрывке Тим и Этель ждут под дверью престижной школы Далтона, куда отказались принять Тима. И когда появился директор, Тим привел страстную аргументацию в защиту мышь-позитивной дискриминации. На следующий день Тим, в крошечной школьной форме Далтона, вооружившись крошечным мышиным карандашом, уже щелкал задачки в рамках продвинутой программы, совсем как и остальные млекопитающие в классе.

И подобная расстановка акцентов (промывание мозгов) имела смысл, учитывая, сколько раз нам пришлось участвовать в преследовании, особенно если дело касалось моего обучения, а точнее, кампании по поступлению в колледж.

Когда я училась в старших классах, мы с мамой приняли участие в жутком недельном туре по колледжам, что едва не привело к матереубийству на южном направлении шоссе I-95. Каждый, кто ездил со своей мамой в тур по колледжам, наверняка сможет рассказать о доводящей до белого каления клаустрофобии, которая возникает во время недельного пребывания в машине с единственным человеком, куда сильнее заинтересованным в твоем поступлении в колледж, чем ты. Подростковые неврозы вкупе с климактерическими перепадами настроения превращают машину в скороварку для гормонов, готовых взорваться при малейшем намеке на критику. Кстати говоря, могу поспорить, что другие мамы не пытаются установить местоположение парикмахерского салона «Фантастик Сэмс» в каждом университетском городке и не подвергают вас кератиновому выпрямлению волос перед каждым интервью.

Но, оказавшись в кампусе Принстона, я поняла, что не зря страдала. Может, все дело было во внимательном отношении к новичкам, может, в симпатичных университетских парнях, а возможно, в широком выборе закусок, предлагаемых круглосуточным магазином, но я сразу остановила свой выбор на Принстоне.

Я посещала все ознакомительные лекции, которые Принстон устраивал в штате Калифорния, встречалась со всеми выпускниками Принстона в пределах Лос-Анджелеса, готовыми со мной увидеться. Буквально с каждым. Я даже провела целый час с застенчивым урологом, чрезвычайно смущенным разговором о подготовке к медицинской школе со студенткой, интересующейся мочевым пузырем примерно в той же степени, что он музыкальным театром.

Мне еще никогда в жизни ничего так не хотелось, как попасть в Принстон. Буквально каждую свободную минуту я зависала на форумах желающих поступить в колледж, пытаясь оценить свои шансы и принять участие в разговоре сотни невротичных амбициозных подростков на .

Я истово искала хоть что-нибудь, что дало бы мне преимущество над моим идеологическим противником из чата в Интернете: PrincetonGuy11. Все, что угодно, лишь бы стереть этот самодовольный смайлик человека, имеющего двойное наследственное право поступления.

И когда мама сказала, что такое преимущество мне может дать встреча с человеком из приемной комиссии, неким мистером Боуманом, я ответила: «Отлично. Давай его выследим!» – и, судя по выражению маминого лица, она еще никогда так мной не гордилась. Согласно проверенной информации, мистер Боуман был чемпионом по абитуриентам в области искусства (типа меня), а Принстон как раз только что получил грант в 100 миллионов долларов на искусство, поэтому при принятии решений голос мистера Боумана был более весомым. Мама интерпретировала это следующим образом: «Если ты встретишься с ним и произведешь на него впечатление, считай, что тебя приняли, а если нет, окажешься в Деврае».

Раз уж теперь мы были в одной лодке, мама взяла трубку и набрала номер диспетчерской Принстона (по памяти). Она переключила телефон на громкую связь, чтобы я могла все слышать. Ну а также из-за рака.

– Добрый день… да. Офис мистера Боумана, пожалуйста. Из приемной комиссии. – Для маскировки мама использовала не слишком убедительный южный акцент.

Однако телефонистка из Принстона, с которой мама общалась примерно пятнадцать раз на день, сразу же узнала ее голос.

– Ой, привет, Ким, сейчас переключу.

Раздался щелчок, затем длинные гудки, и мама для порядка еще больше усилила протяжный южный говор.

– Здравствуйте, это офис мистера Боумана.

– Э-э-э… всем привет, меня зовут миссис… Ковергеймер. – Во-первых, фамилия была, естественно, вымышленной. Похоже, производным от фамилии ее гастроэнтеролога доктора Оппенгеймера и слова «ковер». А во-вторых, фамилия Ковергеймер явно не сочеталась с аристократическим южным произношением, которое мама тщетно пыталась изобразить. – Дело в том, что моя дочь подала заявку на поступление в унивегситет в две тысячи одиннадцатом году, и мне хотелось бы знать, когда этот очаговательный доктор Боуман окажет честь пговести в кампусе следующую ознакомительную лекцию?

Мамин план состоял в том, чтобы подгадать нашу ежегодную новогоднюю поездку под расписание доктора Боумана и как бы случайно подстроить встречу с ним в Принстоне. Уж не знаю, как бы нам удалось это сделать, поскольку членам приемной комиссии, по идее, не положено встречаться с глазу на глаз с потенциальными абитуриентами, но, не сомневаюсь, мама наверняка разыграла бы сердечный приступ, если бы это позволило ей остаться с ним наедине в машине «скорой помощи».

– Ой, миссис Ковергеймер… да? В это время года мистер Боуман проводит ознакомительные лекции в южных штатах.

Я вдруг почувствовала укол разочарования. Нет, умом я понимала, что знакомство с мистером Боуманом никак не повлияет на мои шансы поступить в Принстон, но я приобрела нечто вроде наркозависимости, и хорошие новости из Принстона были для меня точно крэк.

– Да-да, все правильно, Ковергеймер. Я понимаю. Ну, может, вы хотя бы скажете мне, когда он вернется? – По мере того как усиливалось мамино разочарование, аристократическое произношение мало-помалу исчезало, сменившись ее привычным говором «девчонки из Джерси».

– Мне очень жаль, мэм, но не могу. И сразу после окончания этой поездки он отбывает в заслуженный отпуск.

– Ой, да неужто? – оживилась мама, и мне оставалось только молить Бога, чтобы она не сказала то, что вполне можно было от нее ожидать. – Ну и где же он собирается провести отпуск?! – Ну конечно же, она это сказала. И разговор, естественно, был закончен. Услышав длинные гудки, мама пожала плечами. – Ладно, похоже, мы отправляемся на Юг!

Мы тотчас же принялись изучать сайт Принстона на предмет расписания тура мистера Боумана по южным штатам. Единственная его поездка, которая хоть как-то вписывалась в наш бюджет, была в Виргинию. Две недели спустя мы, использовав все наши полетные мили, заказали билеты на самый дешевый рейс, который только смогла отыскать мама. Причем накануне мама, назвавшись миссис Боуман, позвонила в отель – выяснить, не изменились ли планы мистера Боумана. Итак, мы знали, что в день ознакомительной лекции он рано или поздно должен появиться в отеле. Но, к несчастью, не знали, когда именно. Это означало, что если мы с мамой хотели перехватить мистера Боумана и добиться вожделенной беседы с глазу на глаз, то нам следовало на весь день разбить бивак в холле отеля. Что мы, естественно, и сделали.

В этот знаменательный день мы с мамой после утомительного перелета вошли ровно в восемь утра в холл отеля «Кортъярд Марриотт», Виргиния. Вышколенный клерк за стойкой портье тотчас же вскочил с места и спросил, нужен ли нам номер. Но мама мастерски вышла из затруднительного положения, уклончиво заявив, что ждет старого школьного друга. А когда клерк вежливо поинтересовался: «О, а в какой школе вы учились?» – мама ответила: «На Юге». Вот так, коротко и ясно: «На Юге». И поскольку мы несколько часов безвылазно просидели в холле, портье явно решил, что мы – работающие в паре мама-дочка женщины легкого поведения в поисках клиента. Я чувствовала себя как Джулия Робертс в малоизвестном классическом фильме «Невротичка».

В четыре часа дня в дверях появился мужчина в оранжевом с черным галстуке (цвета Принстонского университета). Пора начинать шоу! Мы с мамой переглянулись, морально приготовившись к выступлению всей нашей жизни. Вы небось считаете, что роль леди Макбет – одна из наиболее сложных? Тогда попробуйте изобразить искреннее удивление после того, как вы, преодолев 3000 миль, восемь часов тупо просидели на скамье из клееной фанеры под мучительное рондо музыки в холле. И тем не менее мы с мамой были готовы. Я выучила наизусть свое резюме в форме диалога, а мама старательно вызубрила «спонтанные» междометия, которые, согласно сценарию, должна была вставлять. Я настроилась на волну Мерил Стрип, и мы с мамой непринужденно подошли к мистеру Боуману:

– Простите, вы мистер Боуман?!

– Да?.. – Он повернулся к нам.

Мистер Боуман выглядел точно так же, как на фотографиях в Интернете, которые мы нарыли. Классический представитель северо-восточного университета Лиги плюща: хаки, блейзер с кожаными заплатками на локтях, ну и, конечно, для завершения картины прикольный галстук.

– Ой, надо же, какое невероятное совпадение! – Я хихикнула, изобразив тщательно отрепетированную радость от «неожиданной встречи». – Я Кейт Сигел. Мы виделись на вашей ознакомительной лекции в Принстоне несколько месяцев назад. Вы, должно быть, меня не помните. – Естественно, не помнит, поскольку ознакомительную лекцию, которую я действительно посетила, проводил совсем другой член приемной комиссии, а вовсе не мистер Боуман. – Я поступаю на следующий год. А это Ким, моя мама. Сами мы из Калифорнии, а в Виргинию приехали на бат-мицву! И я счастлива вернуться сюда, так как именно здесь я выиграла национальный конкурс по риторике. А что вы здесь делаете?

Первый пункт резюме – галочка!

Я сделала заранее продуманную паузу в ожидании вопроса насчет конкурса по риторике, но на всякий случай приготовилась хвастаться напропалую.

– А я здесь с ознакомительной лекцией. Какая приятная неожиданность! А кто празднует бат-мицву? Мазл тов! Мои поздравления!

Я оцепенела. Я забыла слова! Ну, чисто формально я вообще не подготовила соответствующую реплику. Во время предыдущих репетиций представления моего резюме мы с мамой на минутку забыли ввести в сценарий родственницу, празднующую бат-митцву. Почувствовав, что меня заклинило, мама решила импровизировать:

– Спасибо за поздравления! Ее маленькая кузина Джейми Шварц становится женщиной! Между прочим, Кейт терпеть не может хвастаться, но я как-никак ее мама. И тот конкурс по риторике стал настоящим событием. Кейт тогда выиграла солидный грант.

Мы вернулись к нашему сценарию, и дальше все пошло как по маслу.

Я задавала свои тщательно отрепетированные вопросы насчет театрального отделения, между делом ненавязчиво вставляя наиболее впечатляющие подробности моего творческого пути, отраженные в резюме. В моих ответах на каждый вопрос соблюдался идеальный баланс: бессовестное бахвальство своими достижениями и расплывчатые воспоминания о собственно школе. Конфуз с забытой репликой остался в прошлом, и наша пьеса шла без сучка без задоринки. Даже лучше, чем я ожидала. На последней секунде мама решила несколько отступить от сценария:

– Скажите, а вы когда возвращаетесь в Принстон? Если завтра, то мы вас с удовольствием подвезем. Мы едем в Нью-Йорк, а Принстон как раз по пути! Нас это совершенно не затруднит!

Еще как затруднит. На самом деле, если бы мистер Боуман принял мамино предложение, нам пришлось бы сдать билеты на самолет и остаться в отеле на ночь. Да и вообще, о чем, ради всего святого, можно было говорить с этим человеком целых четыре часа?! Ведь у меня ничего не осталось про запас! В этом разговоре я полностью выложила ему свое резюме! Хуже того, а что сможет сказать ему моя мама? И когда мистер Боуман наклонил голову, у меня перед глазами промелькнула вся моя школьная карьера, а мой шанс поступить в Принстон ускользал между пальцев в обшарпанном холле отеля. Черт бы тебя побрал, мама! Жадина-говядина! Я затаила дыхание.

– Очень мило с вашей стороны, но я уже взял машину напрокат.

Господи, спасибо Тебе за «Авис»!

Вся встреча продолжалась минут десять, не больше, но мама раз и навсегда постановила для себя, что именно этот разговор помог мне поступить в Принстон.

Учитывая все обстоятельства, я еще легко отделалась. В истории о Крошечном Крошке Тиме они с Этель наверняка ночью прокололи бы шины взятого напрокат автомобиля и совершили бы незабываемое путешествие из Виргинии в Принстон, во время которого Тим написал бы пьесу, номинированную на премию «Тони», нашел лекарство от рака и получил бы написанное от руки письмо о зачислении в Принстон на 2011 учебный год.