Когда я родилась, мама заставляла буквально всех входящих в дверь нашего дома мыть руки в дезинфицирующем растворе и надевать медицинскую маску. Мама также наняла британскую няню, которой строго-настрого запретила брать меня на руки и даже прикасаться ко мне. Как-то вечером после званого обеда, когда мама не позволила няне уложить меня спать, один из гостей нашел следующее шутливое оправдание для моей мамы:
– Эй! Если няня хочет ребенка… пусть берет и сама рожает себе гребаного ребенка!
К несчастью, мама восприняла это саркастическое замечание как руководство к действию и в течение ближайших восемнадцати лет вообще не выпускала меня из виду. И даже когда я училась в колледже, она без устали продолжала меня пасти.
И тем не менее в первый год мама вовсю помогала мне без потерь пройти по минному полю, которое представляла собой жизнь первокурсницы, и я была ей искренне благодарна. Наверное, лучший способ описать мою первую неделю в кампусе – это сказать, что я получила тестостероновый шок, и я каждый вечер звонила маме спросить совета.
Но если смотреть правде в глаза, я вполне могла встретиться с мамой за обедом в ее отеле, поскольку первые недели моего пребывания в колледже она постоянно околачивалась возле кампуса. Тем более что нам было о чем поговорить – для меня стало настоящим откровением, что некоторые мужчины явно хотели заняться со мной сексом. Что было здорово в Принстоне, так это то, что большинство из нас были сексуально незрелыми ботанами, которые в старших классах не тусовались, а упорно работали, поэтому алкоголь тек рекой и цитирование Шекспира считалось нормальным элементом флирта. И это меня вполне устраивало. «Эта леди совсем не возражает!»
В школе я целовала мальчиков по ходу действия мюзиклов, пару раз играла в «Правду или расплату», но у меня никогда не было бойфренда. Чисто формально я лизалась лишь по мере необходимости в школьных спектаклях или во время игр на вечеринках.
А уже через неделю я без памяти влюбилась во второкурсника по имени Адам Рейтнер. С Адамом я случайно познакомилась в столовой, и он сказал моей подруге, что считает меня клевой. Ну да, мы полюбили друг друга. Он был саркастичным, высоким и к тому же евреем – неплохое начало для девицы вроде меня с эротическими фантазиями о Ларри Дэвиде. В своих мечтах я наградила Адама огромным членом, который, однако, не причинял боли.
Я не знала, когда начнутся всякие там сексуальные дела, но мы проводили много времени вместе, и мне казалось, что все идет хорошо. Я даже похвасталась маме. Помнишь, ты еще боялась, что я умру в одиночестве? Возможно, это не мой жизненный план!
– Ты помнишь, я рассказывала тебе про того парня, Адама. Мы уже вроде как несколько недель зависаем вместе…
Перевод: мы тусим в компаниях, пьем на вечеринках и вихляемся в пьяных танцах.
– У тебя еще стоит диафрагма? Она тебе подходит? А ты заставила Адама сдать анализы на наличие заболеваний? Ты должна постараться получить ответ непосредственно от его доктора. Ты же не хочешь, чтобы какой-нибудь подлый лжец с генитальным герпесом склонил тебя к сексу и на всю оставшуюся жизнь заразил тебя этой гадостью?
– Господи, мама! Мы еще даже не целовались!
– Вы встречаетесь уже три недели, и он тебя не поцеловал! Он что, гей?
– НЕТ! Формально мы типа еще не считаемся парой, просто зависаем вместе. И я знаю, что нравлюсь ему, и вообще я не знаю! Мы пока не торопимся!
– Судя по всему, он таки гей.
Когда мы закончили разговор, я поняла, что мама попала в точку. Почему Адам не делал никаких телодвижений в мою сторону? Может, у меня жирная задница? Я решила, что мои намерения должны быть ясными, а белье – утягивающим. Я уже раздавала ему пьяные авансы на танцполах и недвусмысленно склоняла к тому, чтобы пообжиматься в туалете. Тот факт, что я определила этот однобокий ритуал обхаживания как «зависать вместе», объяснялся полным отсутствием опыта в области взаимоотношения полов.
Несколько слов в свою защиту. Такое представление возникло на основе наблюдений за тем, как зависают мои сверстницы, которые спокойно терпят свинское поведение мужчин, желающих обойтись без «лишних сложностей» или «наклеивания ярлыков». Термин «зависать» охватывает самый широкий диапазон сексуальных отношений, хотя на самом деле это просто удобный предлог трахаться направо и налево без каких-либо обязательств. Развлекайтесь, детки!
Вы, наверное, спросите, как можно было еще прозрачнее намекнуть Адаму на сложившееся положение дел? Ну, естественно, прижимаясь задницей к его промежности на танцполе! Когда я выкинула этот трюк, у него в штанах даже ничего не зашевелилось, что, вообще-то, было обычным делом в моей небогатой практике. Впрочем, это можно было предвидеть, если вспомнить все мои фантазии о первых встречных мужиках, о которых я отчаянно трусь.
Жутко расстроенная, я в тот вечер проигнорировала все мамины послания и сразу отправилась в постель. В шесть часов утра ко мне в дверь постучали два офицера службы общественной безопасности. Я заверила их, что никто и не думал меня похищать, и тут же позвонила вызвавшей их женщине:
– МАМА, ТЫ ЧТО, НАДО МНОЙ ИЗДЕВАЕШЬСЯ?! Ты вызвала охрану кампуса!
– Ох, слава богу, что с тобой все в порядке! Какого черта ты не отвечала на мои сообщения?! Я отправила тебе штук пятьдесят. А точнее, шестьдесят три.
– Я была занята!
– Оля-ля! С Адамом?! Ну и как все прошло?
– Не слишком хорошо. Он был таким индифферентным!
– ГЕЙ!
– Да ладно тебе, прекрати. Я не знаю, все так странно. Мы постоянно зависали вместе, и, по-моему, я недвусмысленно дала ему понять, что он мне нравится.
– Ну, ты на нем зациклилась. А почему бы тебе не выбрать более жесткую игру? Засунь язык в горло другому парню, и пусть он посмотрит.
Идея показалась мне вполне разумной, однако буквально на следующий день я узнала от общего знакомого: Адам потихоньку «зависает» с кем-то еще, причем началось это довольно давно, еще до нашего знакомства. Я незамедлительно позвонила маме и сообщила ей новости.
– Ой, мне так жаль, родная! Но всегда полезно знать, на каком ты свете. В Принстоне полным-полно роскошных мужиков. А как насчет Тима? Ну, он похож на того крутого сперминатора, с которым я встречалась после колледжа. Этакий здоровенный, сексуально озабоченный качок.
– Мам! Тим – мой наставник в колледже! Это вроде как незаконно! Что ты имела в виду, когда говорила, что тебе жаль? Мне казалось, ты обрадуешься, узнав об Адаме!
Вы наверняка можете подумать, что я смиренно приняла поражение и решила заняться следующим. А вот и нет! Мой воспаленный мозг упорно говорил мне, что Адам и вправду меня любит, но не хочет расстраивать девушку, с которой познакомился до меня.
– Солнышко, ты ведь не серьезно…
Нет, очень даже серьезно! Вам же знакома классическая любовная история.
Мальчик встречает Девушку № 1.
Мальчик несколько месяцев наслаждается классным сексом и безумно увлечен Девушкой № 1.
Мальчик отчаянно пытается избежать убогих заигрываний Девушки № 2.
Мальчик втайне по уши влюбляется в Девушку № 2, но продолжает создавать видимость, будто влюблен в Девушку № 1, с которой по-прежнему встречается.
Мальчик женится на Девушке № 2.
Таков был мой пятилетний план, и через пару недель я узнала новости, после которых принялась плясать, совсем как девица в рекламе тампонов: Адам порвал с Девушкой № 1! Тут уместно процитировать мою маму: «Яичники, включайте зажигание!» Мой пятилетний план неожиданно получил резкое ускорение, и я на радостях позвонила маме.
Мама сказала, чтобы я особо не раскатывала губу, но я уже безудержно фантазировала на тему, как будут выглядеть наши дети, и пропустила ее слова мимо ушей.
– МАМ, Я СОБИРАЮСЬ НАРОЖАТЬ ЕМУ КУЧУ ДЕТЕЙ! ТЫ УЖЕ СОЗРЕЛА ДЛЯ ВНУКОВ?
– Детеныш, во-первых, заруби себе на носу: не смей шутить со мной насчет внуков. Во-вторых, сбавь обороты. Оставим в стороне внуков – ты должна заставить его сходить в медицинский центр и сдать анализы на наличие вензаболеваний. Если ты спишь с ним, то спишь со всеми девицами, с которыми он успел переспать! Нет анализов – нет секстинга!
Похоже, мама не знала точного значения слова «секстинг», но основной посыл я поняла.
Был четверг, и в тот вечер мы гурьбой отправились тусить. Я впервые сделала восковую эпиляцию ног и интимной зоны, чтобы в эту знаменательную ночь чувствовать себя особенно сексапильной. Однако все обернулось не так хорошо, как я ожидала. Я была похожа на препубертатную жертву ожога и едва ковыляла из-за сильнейшего раздражения между ног. Уж можете мне поверить, нет ничего сексуального в том, чтобы хромать по танцполу, тайком прикладывая к промежности банку с холодным пивом.
Мама позвонила мне в одиннадцать вечера, и на сей раз я решила ответить, дабы избежать очередного визита полиции кампуса.
– Мама, я совершенно без сил. Чего ты от меня хочешь?
– Ну и как у тебя продвигается с Адамом? – поинтересовалась она.
Я на секунду замялась и обвела глазами зал. В данный конкретный момент Адам замутил с другой девушкой и вообще забыл о моем существовании.
– Мама, все отлично, просто оставь меня в покое. И не вздумай вызывать полицию. Я жива!
Закончив разговор, я повернулась и обнаружила, что Адам на танцполе уже целует ту другую девушку. Совершенно раздавленная, я вернулась домой, легла в кровать, которую взяла себе за труд специально постелить ради Адама, и приложила к промежности холодную банку «Фрески».
Проснувшись на следующее утро, я открыла ноутбук и набросала черновик полубезумного, реально унизительного любовного письма, где признавалась в своих чувствах к Адаму и приглашала его на свидание. Я послала письмо маме и позвонила ей:
– Привет, мам!
– У тебя расстроенный голос! Что произошло вчера вечером? Кто-то попытался подсыпать тебе какую-то дрянь в напиток, да? КТО-ТО ПОПЫТАЛСЯ ИЗНАСИЛОВАТЬ ТЕБЯ ВО ВРЕМЯ СВИДАНИЯ?
– Нет, я в порядке. Ты можешь проверить текст, который я тебе только что послала?
– Конечно, оставайся на связи.
Ну, сейчас я уж дословно не перескажу содержания того письма, однако отлично помню, что, когда я его писала, мне казалось, будто это величайшее любовное послание всех времен и народов. И вообще, кто такой Шекспир? А… это тот парень, что пописывал сонеты пятистопным ямбом задолго до того, как Кейт Фридман-Сигел сумела раскрыть истинную суть настоящей любви!
Мама вздохнула в трубку:
– Солнышко, я тебя очень прошу, не надо отправлять письмо!
– Почему? Ведь оно отражает мои чувства!
– Кейт, я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но, милая, ты должна принять, что он просто друг. И не отвечает тебе взаимностью… Мне очень жаль, родная, но поверь мне, пожалуйста, не отправляй это послание!
Мои глаза наполнились слезами, но даже в этот момент полного эмоционального раздрая превращение моей мамы из язвительной, забавной женщины, какой я привыкла ее видеть, в мать настоятельницу из фильма «Звуки музыки» меня чрезвычайно обеспокоило. Одно из двух: или мама готовилась к исполнению саркастической вариации на тему «И как же нам решить проблему с Марией?» – или она знала что-то такое, чего не знала я.
– Мам, я должна сказать ему, что я чувствую. Если я сейчас не попытаюсь, то потом никогда себе этого не прощу. Ведь так?
Мама долго молчала. И я не могла не отдать должное ее выдержке, отнюдь ей не свойственной. После бесконечных часов разговоров об Адаме лично я на мамином месте ответила бы так: «Не попытаешься? НЕ ПОПЫТАЕШЬСЯ?! Ты, наверное, шутишь! Ты сделала все возможное и невозможное, разве что не легла голая в его двуспальную кровать и не раздвинула перед ним ноги!» Что ясно свидетельствует о моей неготовности быть родителем. А также является проверкой маминых педагогических способностей, а именно ее понимания того, что на ошибках учатся.
– Мам?
– Да, солнышко, я тебя слушаю. Сомневаюсь, что тебе следует отправлять письмо, но, если ты все-таки надумаешь, ПОЖАЛУЙСТА, убери фразу насчет вечной любви.
Справедливо.
Как только мы закончили разговор, я тут же отправила Адаму письмо. И все вышло не слишком хорошо.
Адам воспринял письмо очень мило – настолько, насколько способен на это девятнадцатилетний парень, – и деликатно указал мне мое место в секторе для друзей. По моим понятиям, смысл его слов сводился к следующему: «Я… э-э-э… но мы же друзья!»
И все последующие годы я хранила его письмо на рабочем столе своего компьютера, в защищенной паролем папке под названием «НЕ ОТКРЫВАЙ, ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ ПЛАКАТЬ». В той же папке хранились мои ужасные рассказы, полные экзистенциальных подростковых страхов, и имейлы, которые подросток Кейт считала достойными своей «эмоциональной» папки. Я перечитывала содержимое папки под песню «Beautiful» и, позорно разнюнившись, надрывно подпевала Кристине Агилере. Однако всякий раз, пытаясь открыть имейл от Адама, я поспешно закрывала папку, не в силах пережить боль унижения. Тем не менее мы с Адамом дружим и по сей день, так что этот случай нельзя назвать полной потерей.
В то утро мама вполне могла бы меня остановить, и она это знала, как, впрочем, и то, что я, скорее всего, получу унизительный отказ, а значит, впереди меня ждут мучительный период песенного творчества и тернистая дорога избавления от лишнего веса. Но мама поняла, что настало время отрезать пуповину (крошечный кусочек от той, что по-прежнему нас связывает) и позволить мне набить шишек. Не сомневаюсь, если бы маме пришлось встать на мою защиту, она вполне могла бы голыми руками оторвать яйца у льва, поэтому ей наверняка было тяжело видеть мои любовные терзания. Но если оставить в стороне львиные гениталии, мама отлично понимала, что единственный способ помочь мне повзрослеть – позволить чуточку пострадать: «Иногда только разбитое сердце может подсказать тебе, как обойти стороной пенис».