Что же это получается, люди добрые?

Не случайно, выходит, меня занесло в мое же собственное детство! И желтый коварный фургон совершенно преднамеренно и в исключительно нужное время сбил с ног лопухастого первоклашку на дороге возле школы. Полтора года назад.

Так-так-так!

Но ведь этот наезд был еще и в прежней жизни. Я его прекрасно помню! И случилось это ровно за сорок два года до фактического переноса моего взрослого сознания в это детское тело. Из две тысячи пятнадцатого в одна тысяча девятьсот семьдесят третий год. Получается, тетя Диана четыре десятка лет ждала, пока я не постарею? Зафиксировала, значит, это странное ДТП в какой-нибудь своей записной книжке и терпеливо выжидала мою персону, перерождаясь сама время от времени то так, то эдак? То в принцессу, то в стюардессу. Хрень какая-то несоразмерная. Как-то все это фантастично и маловероятно. Ну да, как будто все остальное происходящее со мной нормально и обыденно. Окстись!

А что, если в прошлой жизни, в мой первый заход, так сказать, в реальность бытия, вовсе и не было никакого наезда машины на первоклассника? И память о желтом фургоне и о чудесной принцессе-водителе – наведенная, искусственно созданная? Как символ, знак или какая-нибудь закодированная мнемограмма! Глюк, одним словом. Это многое расставило бы на свои места. Как минимум объяснило бы совпадение обстоятельств моего провала в детство с аналогичными казусами Борюсика и Полины. Помните таких? Они, получается, ведь тоже участники этого замысловатого проекта?

Были, пока я их не отправил… на все четыре стороны, как любит выражаться Диана.

А еще есть какие-то таинственные люди, которые, как выясняется, ткут себе между делом какую-то цепь неведомых событий. А я в эту цепь, как мне тут давеча конфиденциально сообщили, уже надежно и стопроцентно вляпался, сам того не ожидая. И даже могу что-то там разорвать, если при случае собственные коньки откину. Сдуру.

Ежели полезу выяснять то, чего выяснять «не следовает».

А ведь контуры ареала обитания кровавого злодея постепенно становятся реально осязаемыми. С подачи двух источников – моей горячо любимой мамочки и Дианы-кудесницы. Ведь обе, не сговариваясь, указали на мою бабулю, которая должна что-то там помнить о загадочном Татарине. И если мать выступает вслепую, в роли незаинтересованного источника, то Диана более чем информирована! И даже знает, чем может окончиться мое нездоровое любопытство в этом направлении.

Впрочем, здесь мои сокровенные желания некоторым образом идеально совпадают с предупреждениями Принцессы и желаниями неведомых мне партнеров. Тех, кто любит ткать загадочные цепи. На тот свет я пока не собираюсь. «Сам не хочу», – как сказал бы товарищ Саахов из «Кавказской пленницы».

И торопиться, пожалуй, не буду!

А значит, нужно сворачивать поиски группового убийцы, как рекомендовано старшими товарищами. Нет оснований у меня сомневаться в этих зловещих прогнозах. Точнее – основания-то есть, но в данном конкретном случае необходимо плясать от худшего. Сказала милая женщина, что убьют, значит… лучше не экспериментировать.

Или… а что, если Диана просто отпугнуть меня хочет? От чего-то мне пока неведомого? И заманчиво запретного. М-да, любопытно.

Чертовщина, одним словом, какая-то…

Надо на время отпустить ситуацию и дождаться, пока в голове вся эта муть сама собой не уляжется.

Погрузившись в эти тревожные рассуждения и пиная ногами редкие куски ноздреватого снега, я неспешно удалялся от школы – брел по пустырю на месте бывшего Одесского оврага в сторону небезызвестного Дворца пионеров.

Низкое зимнее солнышко, несмотря на соответствующее время года, уверенно плющило снежные ошметки на не заасфальтированных пятачках земли, где странным образом жизнерадостно начинала проглядывать прошлогодняя травка, даже без намека на сезонное вымерзание. А ведь на дворе январь, однако. Суровый зимний месяц сичень. И никто здесь никого не сечет! Обожаю этот невообразимый климат. Кто вообще сказал, что в Крыму мерзкие и промозглые зимы? Вон глядите – даже трава кругом зеленеет. Зимой! Не слабо?

Эх, красота!

Под впечатлением сиюминутной погодной эйфории я с особым азартом пнул кусок льдины так, что снежная шрапнель, преодолев метров пятнадцать дистанции, обильно окропила штанину пожилого гражданина, важно дефилирующего впереди.

Упс…

Не став дожидаться, пока потерпевший недоуменно обернется, благо делал он это так же важно, как и шел, я в два прыжка преодолел короткое расстояние до ближайших кустов и скрылся из поля зрения всех желающих надрать мне уши. На мое счастье их было немного. Гражданин наконец закончил разворот своего монументального корпуса и стал пристально рассматривать предательски подрагивающие голые прутья кустов, за которыми я пытался превратиться в один из многочисленных древовидных отростков.

Солидный такой дядька, внушительный, я бы сказал. Олицетворение укоризны, совесть мироздания. На мое счастье – с не очень хорошим зрением, судя по массивным черным очкам с дорогими, темнеющими на солнце стеклами-хамелеонами.

По-любому не увидит.

– А ну, выходи оттуда, бездельник!

Еще раз – упс!

Не увидел, что называется. А почему это, интересно, «бездельник»? Скорее… «хулиган», наверное…

С поникшей физиономией я стал выбираться из кустарника.

– Все дети как дети – в школе учатся, а ты бездельничаешь!

О! Спасибо за разъяснение, а то я тут в непонятках весь. Теперь все предельно ясно.

– …И хулиганишь еще!

Да понял я, понял. Зачем же констатировать очевидное?

Я стоял перед этим человеком-памятником, потупив очи, и терпеливо ждал, когда он меня разделает под орех, высушит мою скорбную тушку, да и отвяжется наконец. Чай, не на хищении же социалистической собственности здесь меня застукали? В особо крупных размерах. Так, мелкая шкода всего. Максимум – общественное порицание…

– И кто вот вырастет из такого бездельника, как ты? Лодырь? Бандит? Может быть, предатель Родины?

Больной, что ли?

Какой такой предатель? Чего дурь-то языком молоть! Несовершеннолетнему…

При ближайшем рассмотрении гражданин оставлял впечатление не просто пожилого, а очень сильно старого человека. Глубокие морщины на лице, отвислая кожа, нездоровый цвет лица. Хотя стать и осанка выдавали в нем крепкого мужика, надо полагать – недюжинной когда-то силы.

– Чего молчишь, глаза прячешь? Стыдно?

Да слов нет как…

Отстанет он когда-нибудь от ребенка?

– Отвечай!

Блин, что за зануду я подстрелил!

Пришлось еще раз сокрушенно вздохнуть и еще ниже опустить голову, не забывая при этом исподтишка поглядывать на своего мучителя:

– Стыдно… дедушка.

Дядька чуть не подпрыгнул на месте от возмущения:

– Чего? Какой я тебе дедушка? Упаси меня черт… от такого внука!

Сатанист какой-то.

Я недоуменно пожал плечами и ответил нагло:

– Так я ведь не знаю, как вас звать-то. А по возрасту… дедушка и дедушка.

Вот оно мне надо?

Сам же себе отдаю отчет, что неосознанно вредничаю. Осуществляю на автомате, так сказать, легкий троллинг клиента, драконя занудного дядьку в лучших его мироощущениях. Ну вот зачем? Зачем дергать за усы незнакомого зверя, смутно напоминающего тигра?

Тем временем «незнакомый зверь» беспомощно булькал горлом и яростно вращал глазами, болезненно переживая мое очередное правонарушение. Я бы назвал этот залет с моей стороны «преступной фамильярностью».

И порицания… м-да… уже будет маловато.

Нависнув грозовой тучей и вцепившись в мое плечо, гражданин готовился выдать на мой токоприемник очередную порцию молний с громами. Неожиданно я заметил, что дядька еще и косой до кучи – слишком несимметрично под темными стеклами метались из стороны в сторону выпученные в бешенстве глазищи. Левый зрачок уставился точнехонько на меня пистолетом, а правый нарезал хаотические спирали. Цирк!

Я не удержался и прыснул. Как раз по этому самому маловеселому поводу. Хотя еще раз повторяю, дети, смеяться над людскими пороками некрасиво. Для тех, кто верующий, – вообще грех!

Кстати, на косого дядьку от моего грехопадения напал самый настоящий столбняк. Не понравились ему чем-то эти жизнерадостные похрюкивания со стороны хулиганствующего бездельника. Или бездельничающего хулигана, я уже на все согласен. Какой же все-таки впечатлительный гражданин угодил под мой снеголедяной заряд! Не пришлось бы «скорую» вызывать.

– Меня… зовут… Сергей… Михайлович… – сцепив зубы, ледяным тоном медленно произнес мужик. – И мне… чрезвычайно интересно… было бы знать…

Он перевел дух, пытаясь совладать со своим негодованием, наклонился надо мной еще ниже и зловеще закончил:

– …Какая фамилия у тебя… маль… чик!

Ой, боюсь, боюсь.

Хотя этот искрящийся самовар действительно выглядит жутковато. Явно какой-то руководящий работник, привыкший давить на своих несчастных подчиненных раздутым авторитетом. Чего доколупался-то до школьника младших классов?

Я дернул плечом. Крепко держит… Сергей… доброго тебе здоровья… Михайлович!

Фамилию тебе! Чтобы ты ее по всем тебе знакомым углам просклонял?

А углов, чувствую, знаешь ты немало…

– Гагарин моя фамилия, – буркнул я раздраженно – мол, попробуй посклоняй такую фамилию в негативном ракурсе, рискни. – Дневник показать?

Хватка на плече слегка дрогнула.

– А-а-а?.. – вопросительно промычало сверху.

– Нет, не родственник, – выразительно еще раз повел я плечом и нежданно оказался на свободе. – И даже не однофамилец… к сожалению.

– Как это?

Ну и тормоз.

Дядька явно из разряда «не шути со мной, голуба». Точнее, «не до шуток нам, когда страна в опасности». А ведь по возрасту он… точно!

– А вы ведь ветеран войны, Сергей Михайлович? – осенило меня. – Вы ведь воевали… в Отечественную?

– При чем здесь…

Гражданин слегка опешил.

Так, самую малость. И зачем-то спрятал руку, которой меня держал, себе за спину. Непроизвольно.

– Вы-то мне и нужны, Сергей Михайлович, – слегка усилил я напор. – Меня же и с уроков отпустили за тем, чтобы я с ветеранами встретился!

– С уроков? – нахмурился дядька. – С уроков – это нехорошо.

Скала! Утес гранитный. Алькатрас на выгуле.

А ведь мне его сам Бог послал!

Судя по одежде – этот ветеран явно при деле. В смысле – не костями доминошными гремит по паркам, а где-то и кем-то руководит. Вдумчиво и занудно, как меня сейчас пытает. К тому же субъект явно партийный: из-под плаща на лацкане пиджака виднеется соответствующий значок-фрачник с профилем лобастого основоположника. Да и характерец… явно не от слесаря-судоремонтника. Типичный «ответственный товарищ».

– Сергей Михайлович! – загорелся я. – Примите мои самые искренние извинения за то, что я снегом… вас. Случайно это, не со зла. И не могли бы вы уделить мне толику вашего драгоценного времени для экспресс-беседы? В плане патриотического воспитания… кхм… школьного элемента? Скажем… вот тут – на «Яме» то есть… во флигеле игротеки, в актовом зале. Здесь совсем близко. Как раз вон там… за кустарником.

Тем самым, надо сказать, кустарником, что меня и выдал предательски.

Дядька усмехнулся.

– Для беседы, говоришь?

Поправил мне воротник пальто, который, между прочим, сам и помял, хватая ребенка почем зря ни за́ что ни про́ что!

– Ага! Про войну, про партизан, про… немецко-фашистских захватчиков. Очень надо! Всему нашему… подрастающему поколению!

– А ты из какой школы, гм… мальчик Гагарин? Не Юра… надеюсь?

– Не-а. Не Юра. Витя. А вон моя школа, – махнул я за спину. – Тридцать девятая. Элитная.

Ой, я дура-ак!

– Чего-чего? Элитная? Ты чего мелешь… гм… Гагарин? Какая такая элитная школа в Советской стране? Тебя кто такому учит? Классная руководительница? Как ее фамилия?

Что-то не получается у нас теплой и задушевной беседы.

– Да-да, правильно, самая обыкновенная школа, – стал срочно я переобуваться в воздухе, – элитным у нас иногда называют… уровень преподавания и методические инновации в воспитании человека будущего.

Дядька аж крякнул от такого заворота, но с оседланной уже кобылы слазить не торопился:

– Фамилия, спрашиваю, как у твоей классной руководительницы?

Ведь и правда не слезет!

– Романова у нее фамилия, – сдался я, – царская однофамилица, зовут… Елизаветой Петровной. Как дочь Петра Первого, помните императрицу такую?

– Проверить надо еще эту вашу школу, – пропустил вопрос мимо ушей этот высокопоставленный гражданин, – а беседовать с тобой… некогда мне, тороплюсь я…

Ага, заметно!

– Ну хоть…

– Нет, я сказал! Пришлю кого-нибудь к этой вашей… Романовой. Проведут они вам неплановый «урок мужества»… раз надо.

– Надо-надо!

– И ты, Гагарин, не радуйся! О твоем поведении вне школы Елизавета Петровна тоже узнает. Не надейся, что так сойдет тебе все с рук.

Да что же ты за скунс такой?

– Я понял вас, Сергей Михайлович, – ответил кротко, – готов принять самое суровое наказание… от революционного народа. Вплоть до высшей меры.

– Веселимся? – Дед вновь начал грозно пучить глаза. – Радостно нам?

– Нет-нет, что вы… грустно.

Чертов язык!

Старая клешня опять потянулась к моему плечу.

– А пойдем-ка прямо сейчас… к вашему директору!

– А его нет в школе, – моментально соврал я, делая шаг назад, – он… в горкоме… в горисполкоме…

– А ничего. Мы подождем.

Что-то я стал сомневаться, что этого дедушку мне послал именно Бог.

Ну, не клеится как-то общение, хоть ты тресни!

Впрочем… мы сильно и не настаиваем.

– Стойте! – произнес я встревоженно, перестав пятиться. – Диву просто даюсь, как же все-таки тесен мир! Плюнуть, что называется, некуда.

– Не понял.

– Да вон же, вон… Елизавета Петровна. Классная наша.

И максимально выпучив глаза, тычу рукой дядьке за спину.

Почему все взрослые на это ведутся?

– Где?

Башня этого линкора стала медленно разворачиваться на сто восемьдесят градусов. Мне даже почудилось, что я отчетливо слышу скрежет несмазанных шестеренок.

– Где-где, – буркнул я ворчливо. – В Караганде!

И скачками – шасть к родным кустам! А дальше – по крутому склону вниз, на самое дно котлована той самой пресловутой «Ямы», куда любой пожилой человек просто физически не сможет добраться с моей скоростью.

– Я тебя запомнил! Хорошо запомнил! – понеслось вслед.

Успел произвести обратный разворот? Недооценил я его.

Хотя… запомнил – и ладненько.

А я, пожалуй, забуду.

И желательно побыстрее.