Вы видели когда-нибудь, как работает профессиональный почтальон?

Имеется в виду – не на маршруте, который в нашем случае причудливым лабиринтом охватывает живописно разбросанный по крутому склону участок одноэтажных довоенных домиков, а на самой почте – на этапе сортировки газет и писем по установленным адресатам. Так сказать, в процессе подготовки корреспонденции по персоналиям. Некоторые даже не задумываются о том, что у почтальонов вообще предусмотрена этакая процедура, и что операция эта находится в зоне именно их ответственности.

Да-да, именно такое слово – «ответственность»!

Не знаю, байка это или нет, но бабуля моя рассказывала – были времена, когда за перепутанные газеты почтальон запросто мог загреметь на лесоповал. А может быть, она просто стращала не в меру гиперактивного внука, успокаивала заведомо, когда брала его с собой на работу.

Помню как сейчас – ранее утро, на улице темно еще, и я тоскую в углу на табурете, по всем очкам проигрывая в жестокой борьбе с приступами зевоты. И вот – в длинное сортировочное помещение грузчики торжественно втаскивают огромные тюки свежей прессы, головокружительно пахнущие типографией. Женщины-почтальоны, многозначительно молчаливые и собранные, будто перед парашютным прыжком, раскладывают перед собой каждая, как ей удобно, высокие пачки развернутых газет, батарею поменьше из журналов разных мастей и горочки заранее отсортированных по маршруту писем и извещений.

И начинается волшебство. Таинство профессии.

В доли секунды смачиваются пальцы о влажные поролоновые приспособы (у каждой – своя по форме, степени увлажнения и месту размещения), с невообразимой скоростью шуршат подхватываемые будто из воздуха газеты, сворачиваясь по удобным четвертям, хранящим в своих внутренностях письма и журналы, коротким росчерком мелькает под нужным углом заточенный карандаш, оставляя на полях лицевой газеты одному почтальону известные иероглифы. Впрочем, расшифровать их не составляет особого труда, у моей бабушки: «Б» – улица Буденного, «Ч» – Чапаева, «К» – Котовского, «Л» – Лагерная и так далее. Цифры – разумеется, это номера домов. Черточками и крючочками обозначаются разные нюансы, типа «два адресата в одном доме» или «можно или туда, или сюда», и тому подобное.

Впрочем, магия заключается в другом – в невообразимой скорости мелькающих рук и эзотерических ощущениях таинства настоящего мастерства. Помню, меня, ребенка, в первый раз на почте у бабушки до глубины души поразила Гармония работы настоящих мастеров своего дела. Именно Гармония и именно с большой буквы. Внимание, работают профессионалы! Вы представляете? Ни одного лишнего движения, никаких посторонних слов или взглядов, они даже в свои шпаргалки почти не заглядывали – практически наизусть помнили, кому и что откладывать. А у каждой – не меньше полутысячи подопечных на участке.

И все это оказалось для меня чудесным открытием. Получается, профи могут быть даже среди почтальонов! Невероятно. А то раньше преподносилось все как-то легкомысленно: «Кто стучится в дверь ко мне, с толстой сумкой на ремне?»

Все вам стишки да шуточки, а тут… профессионалы! Моя добрая и веселая бабушка – оказывается, строгий и серьезный мастер, пугающий оторопевшего внука в этой своей новой трансформации невиданным священным обличьем.

Моя бабушка – волшебник Гудвин, великий и ужасный!

Да-да, приблизительно так я тогда это и испытывал. К слову, с младых ногтей понятия «профессионал», «мастер», «виртуоз» – несут для меня особый сакральный смысл. Спасибо бабушке! Которая, напомню, на своем участке всех своих бывших и настоящих «клиентов», если можно так выразиться, знает как облупленных.

– Татарин? – переспросила меня бабушкина спина, активно работающая лопатками, просто мне удалось поймать ее на маршруте, догнать, но не обогнать. – А какой тебе Татарин нужен? Здесь их много – двое уже преставились, один сразу после войны, а другой в прошлом году, один лежит после инсульта, есть два брательника-алкоголика на Котовского, те не лежат, так лучше бы улеглись наконец. Есть один татарчонок – в ПТУ учится, есть который в детский сад ходит…

– Бабуль! Подожди чуток, не успеваю за тобой…

– Некогда мне ждать. У нас с этим строго!

– Бабушка! Да прошли уже времена, когда строго. Уже можно на пару минут опоздать – помер Сталин-то. А Берию так вообще расстреляли. Слыхала?

– Много ты понимаешь. – Бабушка резко остановилась и развернулась к внуку. – Ну чего тебе еще?

На изгибе левой руки – толстенная пачка отсортированных газет, журналов и писем, на правом плече – брезентовая сумка с заказными письмами и бандеролями, на лацкане темно-синей форменной курточки – бросающийся в глаза значок «Почта» с гербом СССР, стилизованный двумя краями под марочную перфорацию.

Бабуля даже не запыхалась. Невысокая, по-девичьему стройная, русые волосы заколоты в хвостик, зима, между прочим, а она без головного убора.

– Ты чего на маршруте с голой головой? – не удержался я. – Менингит разыскиваешь?

Бабушка прыснула.

– Ай да внучок! Подержи… аккуратно только, не урони.

Сунула мне свою газетную пачку. Ого! Килограммов восемь, не меньше. Достала из почтовой сумки теплый головной платок с орнаментами цветов на белом фоне и по-крестьянски завязала его себе под подбородком.

– Так нормально?

– Нормально, – проворчал я. – Глаз да глаз за тобой нужен.

Мне восемь, бабуле – на сорок лет больше. Да только в прошлое меня унесло тогда, когда мне было уже сорок девять, и получается – все же я ее старше… на чуть-чуть. Так что…

– Ну, так какой тебе Татарин-то нужен?

Иногда мне кажется, что Суворов, который Александр Васильевич, был таким же, как моя бабуля, – секунды на месте не устоит. И такой же сухонький, невысокий, резкий в движениях. Холерики, что с них взять?

– Бабушка! Я же объясняю, мне не по национальности нужен татарин, а по прозвищу. Кличка, погремуха, погоняло, если можно так сказать…

Бабушка усмехнулась.

И сразу стало понятно, что прекрасно ей известно, что такое «погоняло». Она с шестнадцати лет – боевая медсестра. И не просто в каком-нибудь тыловом госпитале, а здесь, в этих суровых местах, где камень не выдерживал, крошился, а люди стояли насмерть.

– Вот всех, кого я назвала, и кличут Татарами. Это и есть их прозвище. Так кто тебе нужен-то?

Нормально? Где-то тут живет шкет, у которого с детского сада уже есть кличка!

Я задумался.

– Мама сказала, что кто-то из этих «татар» приходил к ней в школу на «урок мужества», он был сильно изуродован, и еще – любил выпить на шару у пивной бочки на Супруна.

– Так это Нарбеков. Точно. Который парализованный лежит. Ильшатом зовут. – Бабушка резко повернулась и зашагала вперед. – Догоняй, я тебе сейчас дом покажу, где он живет. Сестра за ним ухаживает. А я пенсию туда заношу каждый месяц. Здесь, на Буденного.

Парализованный?

Не особо мне подходит, если правда. Но объяснять это бабушке…

Ладно, прогуляемся.

– Бабуль, а когда у этого Нарбекова инсульт был? Давно?

– Мм, а вот, почитай, когда Василий родился. В том же году.

Значит, лет пять назад. Так-так-так. Приблизительно в это же время, по информации нашего сурового партизана, мелким ситом вылавливали бывших фашистских пособников. Интересное совпадение.

– Вон видишь домище серый? За забором в два моих роста?

– Так это же «дом с павлинами»!

Легендарный дворец неизвестного буржуина, из-за высокого забора которого по вечерам слышны кошмарные вопли чудесных восточных птиц. А некоторым счастливчикам иногда удается узреть и самих павлинов, когда те гуляют по открытой террасе на втором этаже строения. Редко, правда. Наверное, экзотических куриц в жилой сектор особо-то и не пускают. Я даже догадываюсь почему.

– Ага, с павлинами. А за ним – пристройка небольшая. Там в нише забора есть отдельный вход, большой дом номер одиннадцать, а тот – одиннадцать «б», отдельный адресат. Вот там как раз и живут брат и сестра Нарбековы.

– Бабуль, ты иди, не буду тебя больше от маршрута отвлекать. Я гляну тут…

– Не лазай только куда не следовает! Ключи вот возьми от квартиры. Я минут через сорок закончу и дома буду, чайник разогрей – торт будем кушать, твой любимый испекла, «Наполеон» из теста песочного.

– О, класс!

– Ага, класс да квас, «ищи три года нас».

– В смысле, здорово. Тортик…

– Погодь. Держи вот.

– Что это?

– А на что похоже?

Вообще-то… на наручные часы. Очень старенькие и внешне неприглядные. Есть подозрение, что сей агрегат еще с военной поры. Раритет.

– Это мне?

– Тебе, носи, внучик. Бегаешь с какими-то делами, а часов нет. Времени не знаешь. Непорядок. Эти часики сносу не знают, заводи только каждый день.

– Спасибо, бабуля.

– Ладно, ладно лизаться, нежности все ваши… телячьи. Все, побежала. Не шали тут.

И действительно чуть ли не бегом рванула по своему набитому маршруту.

Я внимательно рассмотрел часики.

Ничего себе подарочек!

Простенькие, лаконичные, все в царапинах и заусенцах. Корпус не круглый, а в форме эллипса с подрезанными верхушками. Я застегнул ремешок на левой руке. Явно не мужские, как раз мне по запястью. Есть даже секундная стрелка в таком же эллипсоидном окошке снизу циферблата. «ЗИФ», завод имени кого? Фрунзе? Скорей всего. Точно довоенные! Сероватая пластинка циферблата в нижней части по краю слегка испачкана рыжей ржавчиной. Так они промокали! И идут, «сносу не знают».

Ай да бабуля!

Посматривая краем глаза на подарок, я стал прогуливаться вдоль «павлиньего» забора.

Что у нас тут? Палисадник. Перед ним резной витиеватый заборчик, ошметки снега на высушенных останках декоративных цветов. Рядом – высоченное ореховое дерево, на голых ветвях которого виднеются несобранные грецкие орехи в подгнившей зеленой кожуре. Богато живут «павлинные» буржуи, харчами раскидываются.

За углом забора начинался спуск по склону – разбитая проселочная дорога с рваными каменными зубьями по обочине и россыпью щебня по руслу движения дождевых потоков. Забор идет по небольшой насыпи, а потом резко ныряет вниз и в сторону наискосок, с другой стороны тропинки – что-то типа балюстрады перед обрывом. Крутой склон густо затянут колючим крючковатым кустарником. За поворотом – стена уже с двух сторон, не такая монументальная и нарядная, как со стороны фасада, но тоже высокая. Жутковатый такой коридорчик получается, еще поворот, еще одно колено – и наконец становится видна страшненького вида обшарпанная деревянная дверь на старинных чугунных петлях. Прямо к полотну привинчен голубой почтовый ящик, белой краской намалевано «11-б», справа от двери есть даже кнопка звонка. Цивилизация, однако.

И что мне, собственно, нужно от парализованного ветерана?

Я потрогал ржавую ручку двери. Заперто. А как иначе? Позвонить? Наплесть чего-нибудь про пионеров-тимуровцев?

Неожиданно я заметил над дверной ручкой железный лепесток, торчащий из дверного отверстия, как раз под большой палец взрослого человека. Так это же рычажок для засова! Здесь, кстати, мода на такие «секретные» ноу-хау. И будет она актуальна вплоть до смутных времен, когда доверять кому попало станет и накладно, и опасно. А пока…

Я дернул за потайной рычаг. Не большим пальцем, потому как взрослого давления мне на него не обеспечить, а всей рукой.

Запор чавкнул, и дверь, скрипнув, стала отворяться вовнутрь.