Обычно от сильной боли люди, как правило, ТЕРЯЮТ сознание.

Обычные, нормальные люди. Среднестатистические.

Я же от боли… ОЧНУЛСЯ.

От сильной боли в затылочной части головы.

Просто тупые пульсирующие болевые ощущения в башке назойливо препятствовали мне безмятежно благоденствовать в комфортной зоне умиротворяющих сновидений, нечаянно посетивших меня в самом разгаре трудового дня. Из-за того, надо думать, что кто-то нехороший влепил мне со всего размаху доской-дюймовкой по затылку.

А я даже отчасти благодарен ему за доску.

За так называемый «твердый и плоский предмет», как бы сформулировал равнодушный ко всему живому патологоанатом, единственный человек в мире, который после собственной смерти опять поедет на работу. А ведь «предмет» мог оказаться и «острым», и «круглым», и «цилиндрическим», да что там – «кувалдообразным» или «обухоподобным», хотя… по-моему, таких определений в судебной медицине не бывает. Зато дырки в черепе от вышеуказанных вещей бывают просто замечательными. И легко квалифицируемыми. В моем же случае образовалась просто шишка. Гигантская, конечно, монструозная, но… все же шишка. Даже крови нет.

«Закрытая черепно-мозговая травма, – подсказало постепенно возвращающееся многомудрое сознание. – Да и сотрясеньице имеет место, куда без него? Судя по «вертолету» и ярко выраженным рвотным позывам». А еще оно, сознание, было в недоумении от случившегося веселого, надо полагать, нежданчика.

Или не очень веселого?

Ведь я же никого не трогал! Зла никому не желал.

Я просто зашел в помещение, где абсолютно никого не было. Даже парализованного ветерана не наблюдалось, хотя вот уж ему так точно деваться было некуда. Но темная, давно не убиравшаяся комнатка в приземистой халупе в дальнем углу захламленного дворика была совершенно пуста.

Надо сказать, что, когда я пересекал открытое пространство до намеченного строения, отметил на автомате некоторую климатическую аномалию – на большей части бетонного покрытия двора сохранилось снежное покрытие! Это тогда, когда практически во всем городе снег уже почти растаял, – достаточно тепло стало днем. А вот тут – снежок, однако. И обильное количество самых разнообразных следов на этом не во всех местах девственно-белом полотне. И, кстати, мужские следы, точнее, отпечатки обуви большого размера тоже присутствовали.

Что это? Парализованный ветеран гуляет на свежем воздухе?

Странно.

Засек я это дело на автопилоте и отложил пока полученную информацию на потом, так как услышал какие-то звуки в сооружении по курсу моего движения. Постукивания, будто кто-то на костылях ходит. Заглянул в низкое окошко, не увидел ничего через замызганные стекла и осторожно постучал в дверь.

Шарканье костылями, между прочим, прекратилось. Услышали меня, стало быть.

– Эй, хозяева! Войти можно? – стараясь не очень громко орать, спросил я. – Пионерская помощь на дому! Тимуровская акция «Марш добра, тепло души. К вам приходят малыши». Вот, я уже и пришел! Чего помочь-то надо? Дровишки наколю, водички принесу. Эй! Меня кто-нибудь слышит? Так как, я захожу?

Тишина в ответ.

Помощь, что ли, не нужна? Всем нужна помощь! И человеческое участие…

Я потянул дверь на себя. Открыто.

В прихожей тяжелый сумрак, света через оконце проникает катастрофически мало. Сразу перед входом – старинный кухонный стол с рассохшимися тумбами, рядом газовая плита, с другой стороны – зашмыганный ручник-умывальник и горы немытой посуды на табуретках. Справа еще одна дверь, внутренняя, ведущая, надо полагать, в спальные апартаменты.

– Хозяева! Я уже здесь! Внутри. Я зайду с вашего позволения?

Молчание – знак согласия.

Осторожно заглядываю в комнату – и опять никого! Стою в недоумении и пытаюсь сообразить – куда делся обещанный инвалид и сестра его, оказывающая брату милосердные услуги. И кто тут постукивал перед моим приходом? Может быть, кладовка есть какая-нибудь? Там прячемся?

«Три, четыре, пять, я иду искать. Кто не спрятался, я…»

Додумать не успел.

Потому что услышал позади себя тихий шорох. Развернуться и принести хозяевам свои извинения за нечаянный визит, наверное, было не суждено.

По причине ВСПЫШКИ СВЕРХНОВОЙ.

Гляди ж ты, даже телескопа не понадобилось, чтобы зафиксировать это редкое астрономическое явление. А потом мне почему-то стал сниться завораживающий ночной звездопад над живописно темнеющей грядой Сель-Бухры и кипенно-белые купола Крымской астрофизической обсерватории, жадно всасывающей своими рефлекторами драгоценный звездный блеск. По капле. И белеющий игрушечными домиками поселок Научный в густом темно-зеленом мраке лесов. Теплом и приветливом, словно бабушкина перина. Мм, как уютно и спокойно!

Райский сказочный уголок.

И все было бы замечательно, если только… что-то мешает, что-то не дает до конца насладиться волшебством этой ночной феерии. Что-то… болит. У меня что, болит что-то там?

Доктор, а что у меня болит?

Черт, и так сильно! Как же у меня трещит башка! Как не моя, не родная…

Я с трудом разлепил веки и попытался сфокусировать зрение.

Что это? Что за стальная труба, тускло мерцающая в душной и пахнущей мышами полутьме? Телескоп?

Какой, блин, к чертям телескоп, астроном ты больной на голову?

Это же ножка кровати.

Прямо у меня перед носом. А сам я лежу на грязном полу в позе «обними землю-матушку» и пускаю слюни на обшарпанные половые доски.

Я с шумом втянул в себя излишки жидкости и оторвался от грунта, уселся прямо на полу, прислонившись спиной к кровати. С возвращением сознания возвращался и фактажный массив собранной прежде информации. В прямой хронологической последовательности – от сломанных санок с рейкой в заднице до последнего шороха за спиной.

Да-да, в финале информационного ряда точно был шорох за спиной, а потом и вспышка…

Я ощупал затылок – выпуклость. Шишка. Нет, не так – о-очень большая шишка. Вспышка-шишка, смешно. Я скосил взгляд чуть в сторону, чуть не взвыв от очередного приступа головной боли, и… вот же она – доска, дюймовка, которой, скорей всего, мне и зажгли сверхновую звезду в затылочных долях головного мозга.

Вот тогда и пришел на ум патологоанатом и некоторые всполохи благодарности к неизвестному злоумышленнику, который, по всей видимости, таким своеобразным способом пожалел ребенка. Не пробил ему башку окончательно, душа-человек. Да он практически жизнь мне спас!

Я скрипнул зубами от очередного прилива не самых приятных ощущений.

И, кстати, последние крохи благодарности вмиг куда-то испарились.

Какая же это… личность с низкой социальной ответственностью… меня так доской приложила? Меня, ребенка несмышленого! Что за больной… сын собачей самки? Этот инвалид, как его, Нарбеков, он на голову, что ли, инвалид? Он сумасшедший? Маньяк? Я чего такого ему сделал? По официальной версии – вообще помочь хотел! Пионерская акция – вам не шутки!

А вот интересно, эта хитросделанная эрзац-принцесса Диана меня именно об этом предупреждала? Ведь Нарбеков реально мог меня грохнуть!

Я, кряхтя и покачиваясь, встал на ноги и уцепился рукой за спинку кровати, чтобы случайно не вернуться к половым доскам. Голова болела, зато прекратило дергать в мозгах. Видимо, заработало мое чудодейственное свойство регенеративного восстановления. Ну да, даже головная боль заметно таяла на глазах.

И то хлеб.

Ну, раз не убили… займемся делом.

Что у нас тут? Я несколько раз глубоко вздохнул и огляделся.

А тут ничего и не поменялось с довспышечного времени. Даже следов человека, перенесшего тяжелый инсульт, не усматривалось – ни тебе костылей, ни уток, ни капельниц. Две панцирных кровати-полуторки хоть и неаккуратно, но заправлены. И, между прочим, завалов медицинских пузырьков да склянок мною тоже обнаружено не было. По крайней мере, при поверхностном осмотре.

Что же выходит?

Не живет здесь парализованный? Тип с популярной в этих местах кличкой Татарин – он что, симулянт? Не доверять собственной бабуле у меня оснований нет. Значит, на момент получения пенсии Нарбеков просто прикидывался больным? А сестра ему подыгрывала. Ну, как вариант. А как же медицина? Справки, анализы, освидетельствования всякие? С этим пока непонятно.

Я щелкнул выключателем, предварительно подставив старый, плохо оструганный табурет к стенке и забравшись на него. А свет-то есть! Почему-то мне казалось, что в эти трущобы даже электричество пока еще не провели. Глупость, конечно, двадцатый век на исходе третьей четверти.

Не спрыгивая вниз, я оглядел помещение сверху. Убогий интерьер людей, даже не нуждающихся, а которым тупо на себя наплевать. Для которых гораздо важнее раздобыть шкалик на халяву, чем лишний раз пыль смахнуть с серванта. Вон и пустая алкотара за шкафом. Собирают, значит, предприниматели хреновы.

А на самом шкафу, сверху, вижу чехол швейной машинки. У нас такая же дома. Немецкая, «Кехлер», по-моему. Именно за ней мать прячет от нас свою коллекцию иностранных монет.

Хмыкнув, я спрыгнул на пол и подтащил табурет к шкафу.

Прикол!

Здесь тоже, как и в нашей квартире, заныканы какие-то коробки и жестянки! Типовой советский схрон. Тут что, живет брат-нумизмат? Посмотрим. Я аккуратно в три приема перетащил все найденное хозяйство на круглый стол в центре комнаты. Так, здесь в картонной коробке нитки, лоскуты, пуговицы и прочий швейный хлам, в другом похожем хранилище – различный мелкий слесарный инвентарь россыпью, в плачевном состоянии, надо сказать. Аккуратисты и педанты так со своими инструментами не поступают!

А что в этой жестянке из-под монпансье?

О! Да я почти угадал с нумизматом: значки какие-то, дешевые медальки, пара-тройка рублей юбилейных, еще какой-то мелкий хлам и… что-то увесистое, завернутое в зеленую суконку. Я дернул за ткань – и на грязную скатерть с тяжелым стуком шлепнулся какой-то крупный значок, тускло блеснув старинной бронзой в свете электрической лампочки.

Я взял находку и поднес ее ближе к глазам.

И почувствовал, будто земельным холодом потянуло где-то внутри сознания.

Потому что первое, на что упал мой взгляд, – это «зонненрад», «солнечная свастика», отчеканенная на гарде вертикально изображенного кинжала в венце из дубовых листьев. Кинжала, острие которого торчит из человеческого черепа, а вокруг лезвия – змеиный комок жутковатого вида, пятиголовая гидра.

И… я знаю, как историк, что это за штуковина.

Доводилось, знаете ли, и раньше в руках держать подобные железки.

Это одна из фашистских наград времен Великой Отечественной.

И называется она… «За отличие в борьбе с партизанами».

Вон оно как выходит!

И… кажется, кое-что начинает срастаться.