На следующий день в школе ко мне подошла одноклассница, Оля Хохулина. Спортсменка, комсомолка… в будущем, студентка там же будет когда-нибудь, а пока… просто симпатичная девчонка, по которой уже слегка подсыхают некоторые мои школьные братья по несчастью. Напомню – второй класс средней советской школы, от горшка… ну, пусть будет уже не два, а три вершка, всего ничего, тем не менее романтические предпочтения уже начинают выпукло откристаллизовываться.

Южные нравы!

– Караваев, ты же рядом с Первой городской живешь?

Я так понял, с больницей имеется в виду.

Олька всегда глотает «ненужные» слова, а еще, когда разговаривает с кем-то, слегка подергивает подбородком кверху, что некоторым пацанам кажется признаком гламурного высокомерия. Заманушкой, на которую грех не клюнуть. На самом деле это из-за акробатики: девчонок там вечно заставляют «держать осанку» и «задирать голову». Плюс внутренняя энергия, которая просто бушует в этом чертенке в юбке. Олька – типичный холерик, если можно с этими упрощенными лекалами лезть в измерения детской психики. И внешне похожа, кстати, на героиню из «Кавказской пленницы».

– Рядом с Первой городской, правильно, – подтвердил я, с удовольствием рассматривая еле заметные конопушки на миловидном курносом носике. – А тебе чего надо-то?

В этом возрасте с девчонками я просто обязан быть слегка грубоватым. Нужно казаться этаким мини-бруталом, иначе прилепится ярлык бабника, и прощай социальный статус. Надо заметить, что в восемь лет бабник – это не то, о чем вы подумали. Это… пока очень плохо. Лет так в восемнадцать-двадцать нормально будет, типа «Казанова», «ходок». А сейчас это просто – «каблук» по терминологии двадцать первого века. «Подъюбочник», «куклонос». Вежливость с девочками «кислотна», поэтому с ними надо использовать не вежливое «что», а грубое и заносчивое «чего». И тоже – подбородок вверх, в моем случае уже не так безобидно, как у Хохулиной.

Не я писал эти законы!

– Там Черешня лежит, у нее ключица в гипсе. – У Ольки слова не успевают за мыслью. – Ты мне не покажешь, где больница?

Я пожал плечами:

– Не вижу, почему бы благородному дону не сводить симпатичную сеньору туда, куда ей хочется.

Олькино лицо вдруг вспыхнуло, и она непроизвольно шагнула назад.

Блин, переборщил немного с куртуазностью.

Да, рановато еще для такой галантности, опять же про «кислотность» запамятовал. Толкнуть надо было или за косичку дернуть – их у Хохулиной целых две. Объясняйся теперь… за свое непотребное поведение.

– Все нормально, Оль. Конечно, покажу. Только мне после первого урока… на олимпиаду надо. По шахматам. Во Дворец пионеров.

– А у меня там тренировка в два, – пискнула Олька обрадованно, – в полчетвертого заканчивается.

О женщины! Вне всякой зависимости от возраста!

Как же это у них так получается? Пигалица в шесть с половиной раз моложе меня, а свой девчачий детский мат кавалеру уже влепила! Да так, что выход лишь один:

– Ну… тогда я тебя встречу… на крыльце Дворца, у колонн. Да прокатимся вместе в больницу. Ага?

– Ага!

Олька аж подпрыгнула от счастья, развернулась и тут же умчалась по своим неотложным девчоночьим делам. Перемена такая короткая!

Я вздохнул обреченно.

Все меня озадачивают, почему бы и Хохулиной не присоединиться? Теперь главное – не забыть бы про столь ответственное мероприятие и умудриться вписать его между погонями за фашистскими недобитками да сражениями с убийцами, короче, между фигней всякой пустяковой.

Вот навестить приболевшую одноклассницу – это святое!

Первый урок я дисциплинированно оттрубил от звонка до звонка и был на сегодня практически свободен от школьной обязаловки. Сразу из школы не ушел лишь потому, что задержался на перемене. Были на то причины. Как раз сегодня наши профи фантиковых баталий разыгрывали один из самых серьезных артефактов последнего месяца – черного «Пеперминта» с изображением пиратских рож и «Веселого Роджера». Моя детская составляющая была крайне заинтригована предстоящим действом, да и… не мешало бы полнее жить интересами коллектива, дабы не выделяться лишний раз.

А в этом сезоне фантики, то бишь обертки от жевательных резинок, – это серьезный аргумент для заболевания массовой и повальной филогамистикой. Если не собираешь эти цветастые бумажки, загадочно благоухающие неведомыми ароматами, – ты отсталый человек, дуб, ретроград и отщепенец. Поэтому даже у меня в ранце есть этот мусор в виде свернутых по особому правилу треугольников. Специально для социальной мимикрии. Для слияния со средой. А треугольники – это игровая форма. Именно таким образом фантики осуществляют свое движение по закромам новоявленных коллекционеров.

Как играют?

Да очень просто – фантик на ладонь, ближе к запястью, и пальцами надо шлепнуть снизу по подоконнику – первый пошел. Второй таким же макаром должен накрыть своим снарядом объект соперника. Накрыл – добыча, не накрыл – оба фантика на кону, и у первого появляются варианты: или отыграть свой, или накрыть чужой. А то и оба сразу, это уже высший уровень мастерства.

Короче, лажа это полная.

Но я, напомню, в свои полста с лишним прожитых лет нахожусь в теле ребенка и поэтому изредка вынужден ему потакать. Ключевое слово – «изредка».

Интересно, что через пару лет фантики уйдут в небытие, и коллекционная мода перекинется на сигаретные пачки. До трясучки, до потасовок за право первому обследовать ту или иную общественную урну. Потом будут бутылочные пробки, обязательно с картинками или надписями, еще лучше – с закрутками и загадочными иностранными логотипами. Это хозяйство, кстати, отлично подходит для игры в «пристенок», особенно когда с мелочью напряженка.

А потом… а потом мы просто уже вырастем.

Но это будет еще ой как не скоро.

Фантиковый матч оказался неинтересным, «Черный пират» остался у хозяина, а претенденты лишились «битков». В один прием. К тому же прозвенел звонок, и разочарованное общество потянулось в классные окопы для продолжения затяжных баталий изнуряющей войны за знания. Я же в свою очередь вприпрыжку поскакал к гардеробу на первый этаж – тоже своего рода маскировка. Степенно по школе ходить может только старшеклассник. Вроде такого, какого я увидел у входа в раздевалку, – долговязая сутулая личность класса так шестого или даже седьмого.

А почему он, кстати, не на уроке? Законы не писаны?

Я проскочил мимо прогульщика и вдруг наткнулся грудью на твердую длань.

– А ну, брысь отсюдова, мелочь, – процедил долговязый, покручивая в правой руке серый шарфик. – Кому сказал?

– Мне… пальто, – проблеял я, стараясь не вываливаться из образа. – Меня… с уроков отпустили.

– Ты не понял, что ли?

Старшеклассник перехватил шарфик в две руки и попытался накинуть мне его на шею. Я легко увернулся. Знаем эти приколы – набрасывают, а потом как мешок поднимают за спину. Держат, пока у жертвы в глазах не потемнеет. Как только терпила затихает, быстро отпускают. Главное в этом злодействе – придушить только слегка, не до смерти. А что, прецеденты были. Называется эта мерзость незатейливо – «подвесить барана» или «придушить соплю», а то и проще – «удавка».

Гадость и подлость из разряда тупой школьной дедовщины.

Не делайте так, дети!

Меня в прошлую мою школьную бытность пару раз так подлавливали. Неприятные, знаете ли, ощущения. Может быть, поэтому у меня сейчас кровь вместе с яростью бросилась в голову?

– Не понял я, это ты верно угадал. – Выпятив челюсть, я вызывающе рассматривал это сутулое недоразумение. – А ну-ка повтори еще раз, будь любезен. Только внятно!

– Чего?

И опять взмах серого шарфика. Теперь по более широкой амплитуде. Как неводом.

Ах, так?

Я крутанулся на месте, одновременно принимая «гибкую связь» на левое запястье, коротким взмахом мотнул на руку шарф для жесткости. Потом, не останавливаясь, плечом толкнул руку парня так, что на изломе он выпустил свое оружие из левой руки. А на правую, которой он продолжал держать шарфик, я до кучи накинул ему еще одну петельку, подхватив свободной рукой потерянный им конец. Так надежнее будет. Теперь агрессор с замотанной правой рукой вынужден был крутиться вместе со мной, но только по чуть дальней окружности, чем я, и по более неудобному маршруту, из-за чего на каком-то из поворотов его ноги уже просто не поспевали за плененной рукой, по пологой дуге закручивающейся к полу. Резко присев в скручивающуюся стойку «се-бу» (отдельная благодарность мягким стилям у-шу), я ускорил разворот, и агрессивное туловище, неловко изогнувшись надо мной, завалилось набок. Медленно и мягко, словно тонущий крейсер в спокойных водах. Да так неудобно упал, что правая спеленатая рука оказалась заломленной за спину, а левая крючком вытянулась за голову. Все правильно. Находясь сзади и придерживая выкрученную руку шарфом, я коленом нажал парню на правое плечо. Вот так, маленький, давай-ка с бочка на животик. Одновременно, сильнее натянув шарф, накинул вторую петлю на локоть левой руки, подтянул, используя принцип правильного приложения силы в системе рычагов и шарниров. Прием называется «соединить лопатки» – тоже очень неприятные ощущения из-за полной беспомощности верхних конечностей.

Так. Теперь для полной картины маслом в этом месте шарфик сдвинуть за локоть, а тут добавить петельку. И свободный конец в перехлест.

Ходзё-дзютцу, кто знает.

Все, принимайте грудничка.

– Ты… с-совсем, что ли?

О, заговорил наконец.

Крутился вместе со мной, между прочим, в полной тишине, соблюдая торжественное молчание. Гробовое, я бы сказал. Сопел только выразительно, осознавая, наверное, всю низость своего недопустимого поведения. И вообще, странный какой-то вопрос мне задан. «Совсем» – что? Охренел? Ошизел? Сдурел? «Совсем бессовестный»? А может, он светски интересуется: «Вы, сударь, СОВСЕМ уходите или на минутку всего нас оставляете?»

Впрочем, это я балуюсь. Чего тут гадать? Первое, конечно.

Парень вдруг грозно зарычал и задергался, пытаясь высвободить руки из пут.

Напрасные старания. «Связь» только сильнее затягивается. Японцы они что – дураки, что ли? Впрочем, клиент всегда прав – я на всякий случай заправил свободные кончики шарфа под натянутую ткань, «контрольки» сделал.

Наслаждайся, акача́н.

– Развяж-жи, – утробно пробубнил носом в пол бывший агрессор. – Кому сказал?

А! Я ошибся, наверное. Не бывший. А вовсе даже и настоящий. Борьба продолжается? «И вечный бой, покой нам только снится…»

Ты только не сдавайся!

Я перешагнул через «малыша с совмещенными лопатками» и зашел в помещение гардероба. У дальней вешалки на меня уставилась пара встревоженных глаз-бусинок. Они принадлежали второму кадру-старшекласснику, руки у которого были… по локоть в чужих карманах. Вон оно что!

«Крысы»!

Сообщаю тем, кто настолько счастлив, что не знает этого звериного явления в человеческой среде: «крысой» называется тот, кто ворует что-либо у товарищей или других близких людей. У своих, одним словом. Эти грызуны в человеческом обличье появились, наверное, еще во времена неандертальцев – куски мамонтятины «крысили» у соплеменников из общей кучи под покровом пещерного мрака. И исчезнет это явление, по всей видимости, еще очень не скоро. К великому моему сожалению. Слаб человек!

Между прочим, в нашей элитной школе «крысятничество» – широко распространенный и достаточно серьезный бич. Официально считается недопустимым оставлять что-либо ценное в карманах верхней одежды, если та вывешивается в гардеробе, – все исчезает с завидной стабильностью.

Теперь мне понятно как.

Точнее, понятно-то и раньше было. Явление теперь просто персонализировалось.

Я снял с вешалки свое пальто, вытащил из рукава шапку с шарфом, не торопясь надел все это хозяйство и застегнулся на все пуговицы. Потом только повернулся к замершему неподалеку человеко-крысу:

– Я запомнил тебя, родной. Хорошо запомнил. Ты вот что… не надо больше «крысятничать», нехорошо это. Если хоть кто-нибудь впредь пожалуется на пропажу из карманов – не я тебя найду, директриса найдет. Честно предупреждаю – заложу с потрохами.

– Слышь, ты, шкет…

Вот почему они всегда интеллигентное обращение воспринимают как слабость? Как на разных языках разговариваем. Ладно, мне нетрудно и сменить стиль разговора.

– Рот закрой, крыса! Вообще захлопнись! Ты чего быкуешь тут? Толковища хочешь? Подумай, прежде чем пасть раскрывать!

Я почти не рисковал, совершая этот несоразмерный наезд.

Те, кто мелочь по карманам тырит, особой храбростью не отличаются. К тому же «крыса» в угол пока не загнана, и компромисс ей был предложен. На выбор. Повышая голос и градус общения, я просто возвращал запутавшемуся человеку на место его собственные мозги, потому что упомянутое мною «толковище» – это известная среди школьного хулиганства процедура. И означает она разбор той или иной проблемы на уровне десятиклассников. Не меньше! Это почти наверняка неприятно, а иногда бывает даже и больно… местами. До «крысеныша» должно дойти. В противном случае постоять за себя я смогу, несмотря на разницу в возрасте. И эта уверенность отчетливо звучит в моем голосе. А у крыс, как правило, очень тонкий слух. На удивление.

Стоит, не вякает.

– Дружку своему помоги, – буркнул я напоследок. – Он там за дверью загорает… в шарфике. И слова мои про директрису передай, когда дергаться перестанет.

Экие паршивцы! Неистребимое вороватое семя.

А ведь…

Так-так-так.

Я даже слегка сбавил шаг на выходе из школы.

Точно! Осенило. Наши школьные воришки натолкнули меня на одну интересную мысль. Это может и выгореть. Теперь в наш с Ириной план, который касается пропавших архивов из концлагеря, нужно срочно внести уточняющие коррективы.

Ай да крысята!

Это вы меня вовремя подловили…