Меня бешено трясли за плечи.

Да так, что голова грушей болталась из стороны в сторону, грозя отскочить от бесчувственного тела. Я действительно не чувствовал ни рук, ни ног! А чуть брезжащий тусклый свет, с трудом пробивающийся сквозь слипшиеся веки, ярче не становился, так как открыть полностью слипшиеся от сосулек глаза я тоже не мог. И, между прочим, все так же хотелось спать, как и минуту наза…

Стой-стой!

Всего лишь минуту? Это точно? Тогда откуда взялся свет? Ночь же…

Тряска прекратилась.

Зато кто-то… выбешивающий меня до дрожи… стал шлепать тяжелой ладонью по моим онемевшим щекам. Периодично, монотонно и равнодушно. Как робот. Справа… шлеп, слева… шлеп, справа-слева, справа-слева… стоп! Закончили упражнение. Переходим к водным процедурам. Лицо словно ошпарили пылающим снегом. Да еще и растерли без оглядки на старые ссадины и царапины.

Я возмущенно замычал и стал размахивать руками. Кажется, даже попытался пнуть ногой куда-то в пространство. В ответ на это пространство удовлетворенно хмыкнуло, схватило меня на руки, словно пушинку, и… потащило куда-то вверх. Я стал судорожно отбиваться от неожиданно сильных и, надо признать, осторожных лап.

– Тихо-тихо, парень, – успокаивающе произнес кто-то низким голосом прямо у меня над ухом. – Не крутись. Я только до машины тебя донесу.

Ну, коли так…

Умеют же люди уговаривать!

Вообще-то мне и самому не очень-то хотелось вновь биться и сражаться с кем бы то ни было. Оно надо… лишний раз тратить драгоценную энергию? Тем более что так мягко и уютно я уже давно себя не чувствовал. Когда-то в детстве это называлось… посидеть «на ручках». У-тю-тю… Уси-пуси!

Сквозь меркнущее сознание отчаянным проблеском мелькнул беспокойный лучик возмущения: «Что за уси-пуси?! Я вам что, грудничок какой-нибудь из ползунковой группы? Мне… уже больше, чем полста лет… в обед! А вы меня тут… «на ручки». Как последнего… молокососа».

Впрочем, если кому-то очень сильно нравится меня таскать, пожалуй… пусть еще поносят немного. Спасибо на том, что хоть из дробовика не расстреливают. И сожрать не пытаются, как это ни странно. А то я уже как-то привык…

Мое измученное тело мягко покачивалось в железных объятиях невидимого носильщика, из-за чего веки вновь стали непроизвольно слипаться в беспечном забытье, парализующем и мозг, и тело.

– Скоро уже дойдем. Потерпи! – рокотнуло у меня прямо над головой. – Ты это… давай-ка не засыпай пока, не надо. Тут рядом совсем, немного осталось… и мы тебя сразу отогреем. Коньяк любишь? «Арарат», три звезды. Дефицит страшный…

– Мне… восемь… – придушенно пискнул я.

– А мы никому не расскажем!

Я все же попытался отбросить от себя липкую дрему.

– Лимон… – стараюсь изо всех сил произнести свое жалкое подобие шутки как можно бодрее. – Лимон… не забыли?.. К коньячине… самое то! Уважаю…

Мой неизвестный друг коротко хохотнул и зашагал быстрее.

– Все будет. Теперь… все будет!

И опять ветки хлестали меня со всех сторон, но… не доставая уже до лица. Гибкие вездесущие колючки мой попутчик аккуратно отводил в сторону плечом, а то и просто, не заморачиваясь особо, прикрывал меня от особо густых и непролазных прутьев всем своим телом. В какой-то момент я почувствовал, что мы начинаем спускаться по склону. Потом откуда-то спереди послышалось приглушенное урчание автомобиля, остро пахнуло выхлопными газами. Наверное, на контрасте. Воздух в этих местах… благословенных… на редкость чист и ароматен.

– Нашел? – тихий голос впереди.

– Угу…

– Где и думали?

– Не-а. Чуть в сторону ушел. Там русло пересохшее, лежал под корнями.

– Черт. Могли и не заметить.

– Не могли.

– Давай приму…

– Не, я сам. Спирт достань.

Меня аккуратно положили на мягкий матрац, брошенный, похоже, на пол прямо в багажнике машины, быстро и умело раздели до трусов и растерли спиртом.

Обрисую эту процедуру всего лишь тремя словами: «Сначала было не больно».

В конце экзекуции я уже орал, брыкался и пытался оцарапать своих мучителей когтями рук и ног. Сон как рукой сняло, поэтому во время этой заведомо проигрышной баталии я узнал и местность, и машину, и мужиков, которые смеясь подливали мне спирта на и без того уже горящую адским пламенем кожу.

Автомобилем оказалась… «желтая канарейка», развернутая по диагонали знакомой мне грунтовки.

А в веселых мужиках, издевающихся над беспомощным ребенком, я узнал старшего лейтенанта милиции и… того самого нечаянного прохожего в сиреневой «болонье», который давеча указывал мне дорогу в Форосе. Да-да, по лесу меня таскал тот самый смешной толстячок с густым басом. Сейчас он скинул с плеч свою хрустящую штормовку и остался в тонкой модной водолазке черного цвета. И… я вам скажу, что толстячком он мне показался, мягко говоря, ошибочно. Точнее было бы назвать его слегка перекачавшимся крепышом. То-то мне его лапы бревнами показались!

После спирта меня плотно укутали в несколько синих солдатских одеял, на голову нахлобучили пушистую офицерскую шапку.

– Пей! – сунул мне под нос жестяную кружку качок.

Я замотал головой.

– Пей, говорю! Надо. Лимонов, правда, нет.

– Я… п-пошут-тил…

– А я – нет!

С этими словами он мягко взял меня за затылок и, не давая моим рукам выпутаться из-под одеяла, влил содержимое кружки мне в рот прямо через упрямо сжатые зубы. И правда, коньяк! От обжигающей жидкости зубы разжались, и благородный напиток ухнул в недра полушкольника-полупенсионера.

Я закашлялся.

Слезы, казалось, брызнули сразу из всех отверстий головы… включая уши. Горячая волна разлилась по телу, и я заново вспомнил, что не все сны досмотрел этим утром. И это несмотря на то, что назойливая куча вопросов просто извертелась у меня на языке, слегка онемевшем от коньячного градуса.

– А я… – меня качнуло в сторону, – ва-аще… ничего… не понима-а… ик!

– А и не надо! – радостно успокоил меня качок. – Толик! Заводи машину. В лагерь поедем, уже можно.

– Толик… – Я безуспешно боролся с веками Вия, которые кто-то коварный незаметно пришил к моей физиономии. – Толик… Алк… ик! Коголик…

– Не то слово! – подтвердил мои подозрения качок. – А меня зови Шварцем. От Шварценеггера, слышал о таком?

– И слышал… и видел… – пробормотал я, засыпая. – А куда… мы?.. Ик!.. Собрались?

– Увидишь! Тебе понравится.

Я слышал где-то очень далеко, как Толик-алкоголик, изображающий в свободное от похищений детей время советского милиционера, настойчиво терзает стартер машины. Как и прошедшей ночью. С третьего раза «канарейка» завелась. Поехали.

В какой-то миг я почувствовал, что вот сейчас еще чуть-чуть – и вырублюсь окончательно. И наверняка вновь пропущу что-нибудь интересное, к своему глубокому разочарованию.

Не! Не хочу!

Я упрямо мотнул тяжелой головой.

Врагу не сдается наш гордый «Варяг»!

– Э-э… как его… – начал я глубокомысленный дискурс на непонятную пока мне тему.

– Ты поспи, поспи, – сжалился надо мной качок Шварц. – Теперь это не страшно, даже полезно. Тут ехать-то всего шесть минут. А там я тебя до кровати донесу.

Шесть минут?

А это, часом, не в спортивный ли лагерь мы намылились? Как его? «Горный»! Да-да, именно так он и называется. Знакомая мне база. А я ведь бывал там! Правда, не на смене, а проездом, точнее – наездом, потому что направление этой дороги тупиковое. Но мне все равно хватило. И впечатление было… ну очень недурственным.

– В «Г-горный» едем? – собрал я волю в кулак для членораздельного вопроса.

– Туда, – не удивился моей проницательности Шварц. – Сначала в сауне тебя отогреем, потом молочка кипяченого с медом…

– Это на к-коньячок, что ли? Вдогонку?

– Та это ты не волнуйся, – зачастил по-малорусски крепыш, – твой коньячок уже по жилам бегает, кровь разгоняет. С молочком он по-любому не встретится, ты даже не журись.

Я скептически покачал головой и промолчал.

Мысли в голове ворочались вязко и без должного энтузиазма. Если быть до конца честным – вообще не хотелось ни о чем думать, кроме как о… сауне с молоком. И о чистых хрустящих простынях, непременно перекрахмаленных по заведенным во всех пионерлагерях Советского Союза традициям. Где-то в другой жизни остались и фашистские недобитки, и страшная черная пропасть Красной скалы, и кошмар ночного людоедства. Мысль, словно болезненная улитка, даже и не пыталась протягивать в ту сторону свои чуткие ложноножки, зная наверняка, что там было и непременно будет… больно. Психологический барьер неприятия болезненной реальности. Как раз этот механизм аварийной отдушины мыслительного процесса и приводит в ряде случаев мозговую деятельность к самоизоляции.

Поэтому возвращаюсь к ранее поставленному мною вопросу: «Я что, уже псих?»

Какая, к чертям, сауна с молоком? Откуда здесь вообще появились лубочный милиционер с не менее мультяшным фанатом старины Шварца? Между прочим, в этом времени Шварценеггер еще не пользуется мировой известностью. До «Конана-варвара» еще без малого семь лет! Неувязочка, однако, гражданин мозг.

Какие еще удобоваримые образы сгенерирует мне мое воспаленное сознание? Хоть и крайне измотанное, но не ставшее от этого менее заботливым к своему хозяину. Интересно, какой еще барьер изобретет мой рассудок, дабы уберечь измученную форму, его содержащую, от жестокого окружающего мира? И кстати, на каком этапе я уже оторвался от реальности? Что из пережитого мною раньше материально, а что придумано? Ведь такая гипотеза тоже имеет право на существование? И не намного меньшее, чем, скажем, бандеровец с обрезом или стадо свиней-людоедов.

Недаром я вспоминал, что панически боюсь высоты. Может быть, я там чокнулся? Над пропастью? А что, ну вот не пожелал мозг вместе со мной цепляться за веревочку над обрывом и… отключился. Шлет мне сейчас фальшивые импульсы прямо в рецепторы ощущений да подхихикивает где-то над беспомощным телом, давно уже красующимся в смирительной рубашке.

И не было вовсе ничего… страшного!

– Приехали! – объявил милиционер Толик-алкоголик.

Я крупно вздрогнул от неожиданности и наклонился к окошку.

Пропускной пункт пионерлагеря. Кованые ворота со шлагбаумом, пристройка; с другой стороны подобие боевого поста на заборе – балкончик, грибок; справа веранда для посетителей на лесном склоне, слева – высокий забор из пеноблоков. Все ярко выкрашено, смотрится празднично и приветливо. И… мультяшно.

Да, это «Горный», я его узнал.

Но ведь эту картинку я мог и сам спроецировать в собственном мозгу! Изображение со шлагбаумом просто хранится без моего ведома где-то глубоко в подкорке, а сейчас выскочило наружу, точнее – внутрь глазного нерва в виде тончайших электробиологических импульсов. Меня не обманешь! Мне этот пейзаж просто знаком.

Ворота нам открывает мужичок в милицейском сером камуфляже. Ничего не значит, он тоже не настоящий. Едем дальше!

По гладкому асфальту подъезжаем к двухэтажному административному зданию.

Здесь я устраиваю маленький скандал по факту категорического нежелания впредь кататься у кого бы то ни было «на ручках», ожидаемо становлюсь победителем и получаю в качестве трофея свои холодные и сырые одежды обратно, в кои и облачаюсь, внутренне содрогнувшись. Одно из одеял я все же милостиво оставляю у себя на плечах. Может, я все это кругом и придумал, но холод терпеть мне что-то поднадоело.

На своих двоих в сопровождении новых старых товарищей гордо захожу в холл.

Административная стойка размещена боком ко входным дверям, и поэтому я не сразу обращаю внимание на женщину, находящуюся на ресепшен.

А когда я ее замечаю и узнаю… почему-то вовсе и не удивляюсь.

Даже некоторым образом успокаиваюсь по поводу собственной психики.

Если кто-то этот сюр и придумал, то уж точно не я.

Потому что у приемного стеллажа ресепшен-сектора в элегантной черно-белой униформе персонала элитного загородного клуба мне приветливо улыбалась и даже разводила руки для дружеских обнимашек… все та же Диана Сергеевна.

Прочь сомнения!

Я вновь возвращаюсь в реальность.