Я сидел на полу в темном помещении и слушал голоса за дверью.

В конце не очень длинного подземного пути была узкая и крутая лестница, которая и привела меня в эту комнату совершенно цивилизованного вида. Разве что немного захламленную неаккуратным обитателем.

И темнота здесь перестала быть абсолютной. Свет в каморку проникал из-под двери, перед которой я уселся, по-турецки поджав ноги под себя. И оттуда же доносились приглушенные голоса. Чаще всего слышался мужской голос. Чуть реже – разнообразные детские или даже подростковые. И еще один голос, женский, я слышал всего раза три.

Сейчас я уже слушал эти голоса большей частью невнимательно, рассеянно потирая ушибленную где-то коленку. Когда и где ударился, даже не заметил. А сейчас, поди ж ты, разболелась, зараза.

Вообще-то, если честно, мою импровизированную медитацию перед дверью можно было бы назвать шоковым ступором. Я ведь и на боль в колене отвлекался намеренно, для того чтобы хоть как-то систематизировать бушующий хаос в собственной голове. Сделанное мною в этой кладовке открытие было чудовищным по своей изощренности. И до обидного гениальным по своей простоте.

Я узнал этот мужской голос.

И теперь понятия не имел, что делать с этим дальше. Меньше всего мне хотелось возвращаться за помощью через мрачные коридоры подземелья. Хотя по всем оценкам – это был бы самый правильный и мудрый шаг.

Только кто из нас не совершал когда-либо безумных поступков?

Тяжело вздохнув, я встал на ноги и в полумраке вернулся к легкой дверце, ведущей к подземному ходу. Она открывалась вовнутрь и от посторонних глаз была задрапирована темной тяжелой портьерой, на которой смутно угадывались какие-то узоры. Путь к отступлению. И не только для меня. Думаю, что эту проблему надо решить в первую очередь.

Справа стоял железный несгораемый шкаф внушительного вида. Я попробовал толкнуть его, но шкаф даже не пошевелился. Не получается. Заметив около противоположной стены уборочный инвентарь, я выбрал тяжелую швабру с мощной деревянной ручкой, вставил ее в щель между стеной и шкафом и стал раскачивать железного монстра.

Дело пошло веселее.

Последнее усилие – и металлическая бандура с оглушительным грохотом рухнула на пол. Казалось, даже стены вздрогнули от удара. От поднявшейся пыли стало трудно дышать. Ерунда! Зато дверь в подземелье надежно заблокирована. Чего я, собственно, и добивался. Теперь врагу отступать некуда. Мне, впрочем, тоже.

Голоса за противоположной дверью, откуда струился свет, стихли. Послышались негромкие шаркающие шаги в мою сторону.

Ну что ж. Я готов к этой встрече.

Осторожно, на ощупь пробираюсь к второй, теперь единственно доступной двери. Чтобы отвыкшие глаза не так болезненно реагировали на свет, медленно тяну ручку на себя. Дверь, как я и предполагал, не заперта и легко без скрипа поворачивается в мою сторону.

Открывшееся зрелище заставляет меня невольно вздрогнуть.

Прямо перед моим носом светлеют жуткие клыки, торчащие из шерстяной горы, глазки-бусинки и легкомысленный пятачок кабаньего носа за стеклом.

Чучело!

Ну да. Как раз на этом месте и стоял покойный Гришко. Ковырял пальчиком вот это вот стеклышко. Из-за высокой стеклянной витрины в мою сторону уже спешит веселый старичок-алхимик, забавно шаркая по паркету ногами в домашних тапках.

Давид Абрамыч, картавый директор краеведческого музея детской туристической станции.

Двуликий Янус.

Мозговой центр вражеской агентуры и гениальный артист, способный легко заставить себя покраснеть, если надо. Или изображать старого смешного чудака-ученого, будто слизанного со штампов Голливуда. А если подумать, откуда же ему эти штампы слизывать-то еще?

Я шагнул навстречу.

– Привет, Ричард! Детей отпусти. Конец твоей экскурсии. Говорить будем…

Если человек талантлив, это проявляется во всем.

Даже не моргнув глазом, Ричард, переодетый в старого музейщика, невозмутимо повернулся и зашаркал обратно к посетителям.

– Дог-гогие мои! На этом наша экскуг-гсия, к моему великому сожалению, должна пг-гег-гваться. Тысяча извинений. Дг-гагоценнейшая Маг-гия Ивановна! Очень сг-гочные, неотложные дела! Пг-гошу! Пг-гошу всех к выходу. До свиданья! До свиданья, дг-гузья мои…

Я неторопливо шел следом.

Группа подростков, одетых в туристические штормовки, во главе с полноватой Марией Ивановной недоуменно продвигались к выходу. Я ловил на себе любопытные взгляды, поэтому всячески пытался сохранить невозмутимое выражение лица.

Ричард выпроводил гостей, выглянул в коридор, внимательно огляделся, затем вернулся и плотно закрыл двустворчатые двери музея. Задвинул щеколду.

– Присаживайся, – на чистейшем русском языке предложил он. – Вот сюда. Обрати внимание – почти полная копия Летней беседки Бахчисарайского дворца. Построена в Бассейном дворике для отдыха членов ханской семьи в начале девят…

– Хватит! Кончай юродствовать, экскурсовод.

Я плюхнулся на низкий диванчик, покрытый коврами. Потом забрался на него с ногами и облокотился спиной о мягкую подушку. Действительно удобно!

Ричард прошел в глубину макета и расположился напротив. Снял очки и стал рассеянно протирать их какой-то бархоткой.

– Интересно. Значит, я раскрыт, – задумчиво произнес он, – не знаю как, но раз ты здесь, мою миссию можно считать проваленной.

– Можно именно так и считать.

Он отложил в сторону ненужные уже аксессуары маскировки и глянул в сторону окон.

– Думаю, что здание, скорей всего, оцеплено. В коридоре я видел незнакомых людей. Ваши?

Я неопределенно помахал рукой в воздухе. Хорошо, что он так считает. Учтем.

– Одно только мне непонятно – зачем первым пустили тебя?

Странно было видеть комичного директора музея, говорящего чисто, не картавя и без забавных подергиваний головой. Мне еще на причале яхт-клуба показалось, что голос Ричарда мне кого-то напоминает. Тогда еще мелькнула мысль о голливудских артистах, а это был директор музея. Только с нормальной буквой «р».

Артист и есть!

С образом старичка-ученого Ричард, если честно, слегка по-голливудски переиграл. Очень выпукло, по-сказочному получилось. Типично диснеевский образ. И советские люди этого времени, не избалованные американским кинематографом, воспринимали его органично. «Пипл схавал», а вот мои глаза где были?

На вопрос я не отвечал, молчал многозначительно. Смотрел прямо в глаза Ричарду, непроизвольно потирал колено и молчал. «Держите паузу», – кто сказал? Станиславский?

– Я впервые сталкиваюсь с ребенком, работающим на спецслужбы, – не выдержал долгого молчания Ричард. – Совсем плохи дела у Советов. А еще – все это очень и очень странно. Ты неплохо знаешь английский, разбираешься в вопросах международных отношений, знаком с французской и американской литературой. К тому же ты неглуп! Я обратил внимание, как на скальном пляже ты заметил военный катер с мичманом. И через час мичман был арестован. Эвакуация Бонц и Гришко тоже сорвана? Не так ли? Уверен, что не без твоего участия. И раз ты здесь, может быть, ответишь мне на один деликатный вопрос – ТЫ КТО?

И этот туда же! Так я тебе все и рассказал!

– Я – секретное оружие Комитета государственной безопасности. Под кодовым грифом… ЛДПР. Знаешь, как расшифровывается? «Легион детского противодействия». Чуешь? Имя нам – легион! Советские дети – они все такие. Кажется, я тебе уже об этом говорил. А ты не поверил.

– ЛДПР… М-да… Похоже на название какой-нибудь партии. Маловероятно. Ну а если все-таки серьезно?

– А если серьезно – у меня к тебе есть деловое предложение.

– Интересно. Внимательно слушаю.

– Сначала нужно, чтобы ты ответил на мои вопросы. Чтобы понять – какой уровень компромисса мы можем себе позволить. Само собой, можешь не отвечать вообще. К такому варианту мы тоже готовы.

Он поудобнее расположился на диванчике и скрестил руки на груди. Непроизвольный симптом мобилизации психозащиты.

– Ну… почему же сразу «не отвечать». Давай попробуем.

– Галина Анатольевна, инструктор по туризму, твой курьер?

– Разумеется. Хорошая девушка была. Глупо погибла.

Погибла? Предусмотрительно не поправляю его. Пусть пока побудет в неведении насчет воскрешения Галины.

– На чем ты ее вербанул?

– «Вербанул»?

– Язык надо учить, чурбан нерусский!

– Ну, положим, что такое «чурбан», я знаю, – усмехнулся Ричард, – и все твои комментарии по этому поводу помню.

– Я спрашиваю: на чем ты ее за-вер-бо-вал? Мотивация какая?

– А! На чем? Ты не поверишь, мой юный друг. Есть такая штука – любовь! Она порой творит чудеса. Особенно с молоденькими и… некрасивыми девушками.

– Сволочь ты, американец. Изрядная сволочь!

– What's done can't be undone.

– We'll see what we'll see. Короче, здесь понятно. Следующий вопрос. Как завербовали Гришко? На чем его взяли?

– Хороший вопрос. Правильный. Пока не считаю нужным отвечать на него. Все зависит от твоего предложения. А там посмотрим.

– Ладно, не отвечай. Твое отплытие на папиной яхте – для отвода глаз?

– Ну, если вы меня вычислили, зачем отвечать на этот вопрос? Конечно, для отвода. Яхта ушла, а я вернулся. Вплавь. Под водой. Рассказать, как работает акваланг?

Да, действительно глупый вопрос. Приходится работать в цейтноте, экспромтом, отсюда и «тупизна».

– Не надо. В какой точке побережья вышел – тоже не скажешь?

– А ты как думаешь? Разумеется, не скажу. Зачем вам лишняя головная боль? А нам – пригодится еще…

– Тогда еще один вопрос. Твой сосед по квартире. Он наш агент. Как тебе удавалось от него маскироваться?

Ричард не отвечал.

Задумчиво разглядывал меня, теребя мочку уха. Наконец сподобился:

– А ты разве не знаешь?

– Хочу услышать от тебя.

Внезапно Ричард жизнерадостно расхохотался.

– Не знаешь? Ха-ха-ха-ха. У вас там что в КГБ, секреты друг от друга? Ха-ха-ха. Мой сосед – это я и есть! Давид Абрамыч! Червяк музейный. Я сам на себя и стучал! Ха-ха! Своему человеку и стучал! Ха-ха-ха. Капитану вашему. Гришко!

Я мысленно схватился за голову. Вот это прокол! По легенде моего присутствия здесь я просто обязан был знать это. Ну я и спросил! Однако какой же все-таки красивый расклад! Ох молодцы, вражьи морды! Надо отдать им должное. Сам за собой следил и своему же агенту докладывал. Изящная схема!

Так! Надо срочно сворачивать эту экстремальную беседу, пока я не ляпнул еще чего-нибудь не в тему.

– Успокоился? Я рад, что сумел развеселить тебя. Только сейчас с минуты на минуту начнется силовой захват. А у меня есть еще вопросы. Понимаешь? Время выходит. Нужно сделать телефонный звонок и дать отбой на силовую часть операции. Где тут аппарат у тебя?

– Телефон? В кладовке. А-а… обязательно… этот самый… силовой захват?

В кладовке! Черт! Почему же я его там не увидел? Все было бы гораздо проще…

– Чего? Силовой? А! Нет… не обязательно. Отменим. Не вижу активного сопротивления с твоей стороны. Дальше будем разговаривать. Покажешь, где телефон?

Ричард спрыгнул с дивана и зашаркал по направлению к своей каптерке. Я направился за ним, лихорадочно планируя дальнейшие действия.

– Вон, справа на столе. Под стенгазетой.

Ричард щелкнул выключателем, пропустил меня в помещение и стал в дверях, вновь скрестив на груди руки.

Плохо стоит! Не учили в детстве, что подслушивать некрасиво?

Я освободил от хлама на столе старенький, треснутый сбоку телефон и медленно набрал номер. Последний, для экстренных сообщений. Стараясь говорить разборчиво, внятно произнес в трубку:

– Краеведческий. Музей. Девять. Девять. Девять. Три девятки. Краеведческий музей. Как понял?

– Старик! Это ты? – Я впервые услышал нотки растерянности в голосе невозмутимого Пятого. – Ты в музее? Немедленно уходи! Слышишь?! Немедленно!!! Галина дала показания! Группа уже…

Короткие гудки.

Это Ричард, протянув руку из-за моей спины, нажал на рычаг телефона. Другой рукой развернул меня к себе лицом и с силой прижал к стене. Его предплечье как раз пришлось мне на уровень шеи.

– Я тут вот что подумал, – вкрадчиво произнес Ричард, слегка согнувшись надо мной. – Если здание оцеплено, зачем ты сейф перед дверью уронил? Странно это…

Он медленно усиливал давление, как когда-то Чистый у обрыва. Они что, сговорились, что ли, придушить меня рано или поздно?

– Выходит, нет там никого под землей? Ведь так же?

Я инстинктивно уперся ему руками в грудь, но Ричард давил на горло все сильнее и сильнее. Моя правая рука нащупала на груди у моего мучителя батарею пишущих ручек. Карандаш сбоку. Пытаюсь выцарапать его из кармана.

– И про соседа не знал. Тоже странно! А может быть, ты вообще пришел один? Случайно дорогу нашел? И нет никакой группы захвата? Говори! Живым оставлю. Так?

Давление ослабевает.

Я хрипло кашляю, мотаю головой в сторону двери и пытаюсь указать туда же левой рукой.

– Что? Чего там?

Почему это всегда срабатывает?

Глупая детская обманка. Ричард поворачивает голову направо, а я снизу по крутой дуге вокруг его предплечья с силой втыкаю карандаш ему под левую скулу. Туда, куда учила меня Ирина.

Американец по-заячьи взвизгивает, с выпученными глазами отскакивает от меня и хватается правой рукой за торчащую из шеи деревяшку. Выдергивает карандаш и тянется левой рукой ко мне, правой держась за обильно кровоточащую рану.

Но я уже чуть ли не на четвереньках несусь к выходу из кладовки. Спотыкаюсь на пороге, падаю и по инерции животом проезжаю по скользкому паркету прямехонько под стеклянный стеллаж с кабаном. Сзади слышу уже какое-то нечеловеческое, утробное рычание.

Ужом изворачиваюсь с живота на спину и вижу, как в дверях кладовки появляется шатающаяся фигура моего преследователя. Эх! Семь бед – один ответ! Лежа на спине, упираюсь обеими ногами в край витрины и до искр в глазах изо всех сил давлю на нее снизу.

Пошла!

Грохот, крик, звон бьющегося стекла и летящие в разные стороны разящие осколки. Чувствую резкую боль в области левой ягодицы. Штанина быстро намокает. Получил герой бандитскую пулю в ту область, на которую искал приключений?

Грохот почему-то не прекращается.

«Двери ломают, – вяло догадываюсь я, – народ к знаниям рвется. Не удержишь красоту замками, как ни старайся…»

В глазах начинает темнеть. Уже смутно, как в тумане вижу, как в дальнем конце зала вылетают с петель дверные полотна. Там, в столбе пыли – Сан-Саныч, Ирина, еще кто-то. Рядом в груде кабаньей шерсти и осколков копошится и стонет поверженный враг. Последняя мысль – не убил ли я его сдуру?

Меня уже тащат на руках. Уплывают куда-то вниз круглые потолочные светильники. Сначала – до боли яркие, потом – все тусклее и тусклее.

Сознание умиротворенно гаснет.

Финал.