Небо.

Пронзительно синее. Оно такого глубокого и сочного цвета, что даже кисейные занавески на окнах не могут скрыть вопиющей его насыщенности. И темно-зеленые верхушки деревьев, колыхающиеся от легкого ветерка вдали.

Если я вижу верхушки, значит, нахожусь выше деревьев. На холме. Ну да, больница. Первая городская как раз и находится на возвышенности. Я в больничной палате. Осматриваюсь — палата на двоих, светлая, просторная. Вторая койка аккуратно заправлена, соседа не предвидится.

Отбрасываю простынь и сажусь на кровати. Чувствую себя вроде, ничего. Даже очень ничего! Слегка саднят синяки на спине, но в голове — легкость, руки-ноги просят движения. Потягиваюсь со вкусом.

Детское тело — прекрасный аппарат. Неутомимый, гибкий и быстро восстанавливается!

Встаю, вижу на полу огромные госпитальные тапки и ныряю в них. Я в довольно больших черных семейных трусах и безразмерной голубой майке. На спинке стула рядом с кроватью — аккуратно сложенная коричневая пижама. Казённая. С подшитым белым подворотничком.

Подволакивая за собой шлепанцы, выглядываю в коридор. Он оказывается совсем коротким. От одного торцевого окна до другого от силы метров двадцать. Флигель какой-то. Всего пять или шесть дверей в палаты. Вижу холл с перилами лестничной клетки. По лестнице легко понимается женщина в белом, видит меня, но, абсолютно никак не реагируя, заходит в одну из палат.

Бесконтрольность. Это хорошо! Ощущение спокойствия и абсолютной домашней надежности постепенно наполняет меня. Почти уже по-хозяйски, шлепаю по коридору и заглядываю в помещение, куда только что зашла женщина, легкомысленно не закрыв за собою дверь.

— Привет, женишок!

Чувствую, как тепло разливается по груди.

Ирина! Она лежит на больничной койке лицом к выходу, голова плотно забинтована. Левое плечо тоже. Поверх простыни — тонкие бледные руки со следами зеленки. Местами заклеено пластырем. Рядом возится с капельницей медицинская сестра.

— Хороша-а, мать, — говорю, заходя в палату и оглядываясь вокруг, — Да твою красоту никакими нарядами не испортишь!

Тонкие руки на простыне слегка подрагивают от беззвучного смеха. Медсестра укоризненно оборачивается на меня.

— Ну, рассказывай, чего тебе там отрезали, — присаживаюсь на край койки, — надеюсь, все прелести на месте?

Маленькая ладонь сжимается в кулачок и вяло грозит мне неминуемой расправой.

— Озабоченный не по годам, — ставит диагноз Ирина, — лет через десять бедные девки у тебя будут.

— Да они и сейчас — краше в гроб кладут.

Ирина, содрогаясь, дает мне пинка, высунув ногу из-под простыни.

— Дуй к телефону, клоун. Доложись по операции. Наберешь четвертый номер.

— А ты? Докладывала?

Лицо Ирины хмурится.

— Я…я не уверенна, что успела… Ты, продублируй лучше.

Бросаю взгляд на будильник, стоящий на столе у окна. Начало седьмого. В половину на Пироговке должна отсвечивать толстая инспекторша с очень подозрительными связями. Пока позвоню, пока расчешутся…

— Ну, ладно, мать. Выздоравливай. Будут обижать, зови.

— Старик. Даже не думай! — Ирина порывается встать, но медсестра ее мягко придерживает, прижимая к подушке.

— Ты о чем? Я во двор, прогуляться, — и, не давая ей и слова сказать, исчезаю из палаты.

Где там мои пижамные штаны?

* * *

Через дорогу от больничной территории — кладбище Коммунаров, южный вход которого как раз и выходит на Пироговку. Площадь Пирогова. Там рядом и находится нужный сквер. Тут не торопясь — две минуты ходу.

Как все-таки удобно быть мелким!

Через решетки просачиваешься, под воротами проскальзываешь, среди великанов-прохожих просто растворяешься. Пижамные коричневые штаны я просто подворачиваю до уровня колен. Майку снимаю и забрасываю на спину, продев обе руки в ее лямки. Шпана именно так у нас и ходит. Тапки не беру, бегу босиком — тоже ничего необычного для малолетки.

Вот я уже и на месте.

Рановато выскочил, сквер еще пуст. Под впечатлением своего недавнего провала в дебюте «наружки» стараюсь максимально «зашифроваться». Близко к зоне наблюдения не подхожу, высматриваю для начала место моего скрытного пребывания. По любому получается — внутренний забор кладбища. Там и кусты, и оградка, а под ней снаружи тянется небольшой ров, затянутый до краев сухой полынной травой. Обзор нормальный, хотя отсюда точно ничего не услышишь. Ну и ладно. Я просто гляну. Только одним глазком…

Мемориальное кладбище давно уже превратилось в один из городских парков. Оно находится на границе двух боевых районов — «Матюхи» и «Дач». Причем в длину. Нейтральная полоса метров в сто длиной и около пятидесяти шириной в центре. Я вспоминаю, что в одном месте к парковому забору примыкает небольшой двор и гаражная зона «Мотор». Там живут так называемые «беспредельщики», не желающие примыкать ни к одной группировке. Поэтому их лупят все. А они с азартом вылавливают и бьют всех одиночек из двух соседних графств. Это, собственно, пока самое слабое звено моей диспозиции. И время как раз подходящее для охоты…

Есть объект!

Не в форме, но габариты не замаскируешь. В сквер не заходит, топчется у бочки с квасом на входе. Инспекторша сегодня в цветастом сарафане, в руках — хозяйственная сумка, на голове — мятая соломенная шляпка мышиного цвета. Лица почти не видно. Если бы не комплекция — не узнал бы.

А это точно она? Вглядываюсь. Ну, да. Ухватки, ужимки — все ее. Так! В магазин заходит. А, ну ведь время еще не подошло, правильно. Будем ждать…

— Эй, ты с какого района?

Вот же, вспомни беса…

Мальчишка моего возраста стоял под забором, на решетке которого образовался мой наблюдательный пункт, и вызывающе смотрел вверх. Чуть поодаль по рву не спеша двигались три фигуры постарше, шурша травой

— С какого района, спрашиваю?

Я вздохнул. Стандартная формула для начала задушевной джентльменской беседы. Ведь, без разницы «с какого района», все равно ведь бить будут. К чему этот бессмысленный дворцовый этикет? Беспредельщики, одним словом.

Может по накатанной?

— Excuse me? I don't exactly understand your question.

— Фигли ты там лепечешь? В рыло дать?

Ну, да. Тут не до заморских нежностей. Тонкие материи как-то не уместны.

Оцениваю диспозицию. Не, силовой контакт я, пожалуй, не потяну. Единственное преимущество — я сверху на заборе.

А, нет. Нет преимущества — идущий сзади боец неторопливо запрыгивает на оградку, фактически отрезая мне путь к потенциальному отступлению. Бегство безнадежно. Эти зверьки всю жизнь бегают как мустанги, просто не оторвусь. Ну, вот как же вы некстати! Теперь придется что-то выдумывать или…огребать. Нужен нестандартный подход.

Может быть так попробовать? Спрыгиваю вниз. Поворачиваюсь к приближающейся рати задом и поднимаю майку, демонстрируя лиловый синяк на всю спину.

Молча подходят.

— Ну, и дальше?

Во-от! Разговор начинается.

Конечно, видали они синяки и похлеще. Опасность того, что начнут бить сразу сохранялась, но…бить по синяку. Не комильфо. Картина легких увечий на самую малость приостанавливает их бойцовский пыл. На какие-то пару секунд. Ну, теперь ход за мной. Не ошибись…

Поворачиваюсь к опасности лицом.

— Две морды, — говорю трагически, — две бандитские морды: жирная баба и кент лет тридцати. Плющат пацанов на Коммунарке. Кидают в багажник и куда-то увозят. Друга моего вчера. Увезли. Пока ломали его, я смылся. Чуть хребет не сломали. Видали? Бабу я нашел. Там. В магазин зашла. Ждет кента своего. Поможете, братва? Отследить надо…

Полная ахинея. Но с расчетом на заманчивое приключение. Я помню, что подобные страшилки были довольно популярны среди мелкой шпаны, хотя тут парни слегка постарше. Но может, прокатит?

— Вон она, — в панике махаю рукой на объект и картинно прижимаюсь к забору, — Стрём, пацаны!

Просто не даю им возможности пораскинуть мозгами. Сразу включаю экшен. Казаки-разбойники. Действовать — не думать. Мальчишки инстинктивно пригибаются во рву. Тот, кто на заборе — прячется в кустах.

Не давать опомниться:

— Давай так. Ты, мелкий, идешь, не прячась, вдоль дома. Трешься возле кваса, — «мелкий» на год старше меня как минимум, но он уже в азарте, не бычит и рвется в бой, — Стой, скажу когда. Ты, рыжий, с другой стороны, к той сапожной будке, паси оттуда. Там, наверху, не отсвечивай, сиди в кустах, наблюдай.

А-а…

— А, ты, здоровый, вместе со мной. Типа, по скверу гуляем. Все пасут до упора, встречаемся у «Шлема». Пошли. Гоу-гоу!

Охреневшие от темпа подачи вводных из уст недавней жертвы и полного отсутствия плюрализма мнений, а также в предвкушении неведомых приключений, пацаны рассыпаются по боевым постам.

Здоровый по-братски кладет мне руку на плечо, и мы неспешно двигаем в направлении сквера.

Кажется, бить не будут.

Хотя…

* * *

А вот интересно, современные дети повелись бы на этот мой сумбур?

Думаю, нет.

Дети двадцать первого века с пеленок уже практичны и недоверчивы. Их на мякине не проведешь. Вот, такой вот отпечаток времени. Проклятое советское прошлое, а детвора наивна, романтична и хулиганиста. В противовес нашей — в большинстве своем циничной, корыстной и эгоцентричной. Хотя там, в будущем — на дворе торжество свобод и демократии.

Парадокс…

Я специально выбрал в напарники лидера, чтобы меня не заподозрили в развешивании лапши на беспредельных ушах. «Братва», если честно, больше мне мешала, чем помогала. Зато избавился от разбитого носа и лишних синяков. Мои агенты-щупальца охватывали сквер кольцом и выглядело это довольно естественно. Просто бегают себе пацаны, играются в «войнушку».

Все равно, было слегка тревожно: не вспугнули бы кого не надо.

«Контакта» пока не было. Тетка, выйдя из магазина, стала ковыряться в россыпи арбузов перед крыльцом гастронома. Щупала зеленые тушки, сжимала ладонями, прикладывала к уху. Сама шныряла глазами туда-сюда. Явно кого-то ждала.

Не так пасем, не так! Зря я полез со своей инициативой, надо было Ирину послушать.

С другой стороны, «с паршивой овцы»…

С надрывным гудением на остановку подъехал троллейбус, незабвенное творение завода, носящего имя пламенного революционера Урицкого. Мы с напарником уже рядом с остановкой и нацеливаемся войти в сквер, на центральную его аллею.

И тут я резко останавливаюсь.

Наши!

Из троллейбусной подножки легким прыжком беспечного тюленя десантируется мой «любимчик», капитан Госбезопасности Гришко в характерных летних тапочках. «Голубая молния» с небес. «Кто, кроме нас?»

Пытаюсь спрятаться за своего помощника.

Стыдуха! Значит, Ирина все-таки успела все доложить, и моя «подстраховка» оказалась совершенно не нужна. А может, и вредна. Надо срочно сворачивать самодеятельность и возвращаться на базу.

— Тише, тише. Стой! — шепчу я, прячась за тельце партнера и заведомо пресекая поток назревающих вопросов, — Не поворачивайся. Вот он. Кент! За спиной у тебя.

Капитан, стрельнув глазами вокруг и не обратив на нас никакого внимания, легкомысленно зашагал прямо по аллее. Ну и кто из нас хреновый конспиратор?

— И что делать? Что делать-то? — парень паникует, это плохо, — Сваливать надо!

— Стой. Стой. Вот так, — успокаиваю напарника как испуганную лошадь и с каждым словом делаю по маленькому шажку вокруг него, скрываясь от позора, — Стой. Еще чуток. Вот та-ак. Вот… так!!!

С последними словами резко прыгаю на проезжую часть, в пару скачков догоняю трогающийся троллейбус, и цепляюсь за металлическую лестницу на его корме.

— К «Шлему»! Двигай к «Шлему»!

Так мы называем памятный знак Пятому бастиону на Коммунарке.

Все! Агенты мне больше не нужны.

Расквашенный нос тоже.

Я крепче ухватываюсь за поручень, чтобы не свалиться: троллейбус набирает ход. Проезжая вдоль сквера, вижу сквозь кусты, как Гришко неторопливо приближается к арбузам.

Чего он не шифруется-то совсем? Задумал чего?

Арбузный развал скрылся за углом дома.

Ну и что? Каков результат? На редкость бестолковая прогулка. Пора возвращаться к пилюлям.

Если бы я только знал, в какой узел впоследствии завернет всю логику событий эта моя «бестолковая» самодеятельность!

* * *

Оказывается, пока я лежал в отключке, в больничную палату приходила мама. Точнее, не сюда, а в центральный корпус, куда меня перетащили на время прихода родственников. Матери на скорую руку сочинили легенду об остром аппендиците и о том, что я уже «кайфую» под наркозом после удачно проведенной операции. Как я в последствии буду ей объяснять отсутствие шрама суровые защитники Родины от вражеских происков даже не задумались. А еще ей сочинили версию про предстоящий «карантин» и рекомендовали ограничить посещения своего чада. После ее ухода меня вернули во флигель и теперь у меня недельный отпуск от всех домашних обязанностей.

Крошечный двухэтажный корпус располагается в тенистом углу на территории больничного городка в гуще акаций и кипарисов. Он ведомственный. Случайные больной или посетитель туда попасть не смогут по причине отсутствия нормального человеческого входа в здание. Выходя первый раз, я чуть не заблудился, метаясь по всевозможным пристройкам, автоклавным и подсобным помещениям. Потом выяснилось, что достаточно было с центральной лестницы спуститься в подвальный «карман» и по короткому переходу дойти до скрытого выхода, который на поверхности был замаскирован под полузаглубленную будку непонятного назначения. Но с грозными надписями «Вход категорически воспрещен!», «Опасность инфекционного заражения» и так далее. Невзрачного вида железная дверь, постоянно закрытая снаружи, легко открывается простым нажатием пальца на дверной глазок. Вот такие чекистские хитрости!

У меня полная свобода передвижений.

Весь медицинский персонал находится на первом этаже. Их аж два человека — врач и медсестра. Им плевать на режим, контроль и дисциплину среди выздоравливающих, коих, к слову, во флигеле тоже только двое — Ирина и я. Задача местной медицины — первая помощь при поступлении и текущий уход. Ну и если что-то экстренное. Они часто выезжают на медобеспечение каких-нибудь операций. Что-то сложное в медицинском плане делают уже штатные врачи Первой городской. Получается, где я нахожусь и что делаю — это только мое сугубо личное дело. Класс!

Тренировки, разумеется, пока приостановили. Сергей Владимирович велели-с отдыхать. И особо не светиться в городе, что я самонадеянно расценил как формальное разрешение на свободный выход. Тем более в шкафчике палаты мною обнаружен был скромный гардероб повседневной одежды соответствующего размера. Так что, «особо не светился» я уже сразу на следующий день, с самого утра.

Мне нужен был Родион Пронников, один из хулиганствующих пионеров. И понимание того, чего хочет от его папы-летчика загадочная инспекторша по делам несовершеннолетних.

Поиск приключений на филейную часть продолжался.