Возможно, я ошибаюсь, но отсюда, с забытой временем кочки семидесятых застойных лет, у меня складывается впечатление, что ребятня начала двадцать первого века находится под чудовищным гнетом культа воинствующего эгоизма.

«Учись выживать, сынок».

«Ты должен уметь постоять за себя».

«Знай и помни о своих правах».

«Никто о тебе не позаботится, кроме тебя самого».

«Нет денег — нет счастья».

Сами себе, не отдавая отчет, современные папы и мамы растят бойцов-одиночек, думающих в первую очередь о себе. Да что там далеко ходить! У меня ведь тоже сын, уже взрослый. И хоть, к его чести, ни разу в своем детстве он не закатывал истерик на тему «Хочу! Купи!», сам я, тем не менее, всегда учил его бороться с обстоятельствами и тянуть на себя, по возможности, все, что тянется…

И вот теперь я вижу и вспоминаю, что здесь совершенно другие дети!

Здесь не говорят: «Мама, я хочу есть!». Здесь говорят: «У нас есть что покушать, мам?».

Здесь попрошаек, канючащих в магазине — «Купи мне это!» — мы, презрительно переглянувшись, вычеркиваем из круга своего общения.

Здесь за велосипед в подарок надо с полгода не косячить и хорошо учиться.

Здесь на дни рождения еще дарят книги. А именинники при этом не чувствуют себя обманутыми. И никогда не запоминают специально — кто чего принес.

Здесь не встречают «по одежке». Всем наплевать, что у тебя дорогая обувь или импортный ранец. Хотя, все же, перешитая куртка студенческого стройотряда — это круто! Или туристическая штормовка. Или тельник…

Здесь часто дерутся до крови, но никогда не бьют девчонок! И даже не матерятся при них. Нет, ну, конечно, можно дернуть за косичку свой объект симпатии, толкнуть, сделать подножку. Но, всегда будь готов к тому, что за это тут же может прилететь со стороны. Заступиться за девчонку — не стыдно!

Возможно, я идеализирую. Только такое у меня впечатление. ИМХО, так сказать…

Ну, вот, пожалуйста!

Я наблюдаю, как мальчишки застойных лет молча и деловито вытряхивают из рюкзаков девчонок тяжелые вещи и перераспределяют их у себя. Девчонки протестуют, возмущаются, но все равно лишаются палаток, тяжелых мешочков с крупой, консервов и связок увесистых металлических колышков. Их рюкзачки становятся легкими, мягкими и удобными. Внутри только пушистые спальники и теплая одежда со сменкой. Снаружи принайтованы только легкие пучки обвязок Парни же немного отяжелели: рюкзаки в два этажа, рулоны палаток, брезента, висят котелки, толстые связки альпийской веревки, палки, топоры…

И это не рисовки с их стороны! Это — норма. Слабый должен быть под защитой.

Мой рюкзак, к слову, тоже не особо меня тянет к грунту. Его тоже должным образом ополовинили. Я ведь самый юный член команды.

Команды!

Это еще одно маленькое, но значительное отличие застойной детворы от несовершеннолетних индивидуалистов наших дней. Здесь повсюду «команды» — дворы, районы, шайки, банды, кружки, спортивные секции. Я помню, как за верхушку крутизны самозабвенно дрались учащиеся музыкальной студии Дворца культуры строителей с зазнайками из музыкальной школы на Очаковцев.

«Наше сольфеджио лучше!», «Нет, наше!», «Ах, так? На, получай…». Команды!

Сейчас наша команда грузится в автобус. Тяжести укладывают в багажные карманы, рюкзаки аккуратно складывают под сидениями. Мою помощь деликатно игнорируют. Тогда я занимаю одно из кресел в центре, сажусь ногами в проход (мешая всем) и начинаю набренькивать на гитаре.

Моментально вокруг меня возникает девчачье кольцо и, оказывается, что я откуда-то знаю походную «Картошку», «Подружку-кружку», «Дикарский гимн» и «Отважного альпиниста», на мотив известной песенки детей капитана Гранта:

«Жил отважный альпинист, был он молод и речист,

И не часто, скажем пря-ямо, был чист.

Брал пятнадцать он вершин, ночевал среди лави-и-ин,

Но всегда он улыбался, мамин сын».

«Мамин сын!», — орут уже и присоединившиеся пацаны, хулигански поглядывая на Галину Анатольевну. Она улыбается своими милыми ямочками.

Автобус давно уже в пути. За окном мелькают диковатые склоны Лабораторной балки. Мы выезжаем из города. Слева на холме кипит стройка, там скоро появится микрорайон «Победа» — «PREX», как нарекут его юные обитатели-оторвы.

Проводив глазами ускользающие подъемные краны, я пытаюсь удивить девчонок «Несмеяной» Маркина, которому сейчас лет четырнадцать. Оказывается, что все эту песенку отлично знают!

Ах, та-ак! А это? «Плакала девчонка, слезы не унять…». Знают! А так? «Мне бы жизнь свою как кинопленку прокрутить на десять лет назад…» Знают!!! Правда, почему-то, без припева про зацелованный песок. Но припев выучивают моментально, и орут так самозабвенно, будто всю жизнь пели.

Все уже слегка охрипли. Потому что не поют, а горланят, азартно выпучивая глаза и стараясь перекричать друг друга.

Господи!

Да откуда же у вас столько необузданного энтузиазма и энергии? На каком поганом жизненном вираже наше поколение растеряло все это золото? Слегка взгрустнув, я наигрываю: «На недельку до второго… я уеду в Комарово…».

Девчонки, успокаиваясь, навостряют уши. Ага! Танич еще этого не написал. А Игорь Николаев в это время — школьник еще, лет на шесть старше меня. «…Поглядеть отвыкшим глазом на балтийскую волну».

Парни сзади практически висят на плечах девчонок, а те даже не замечают этой неописуемой наглости. «И на море буду разом… кораблем и водолазом… Сам себя найду в пучине… если часом затону».

Замираю.

«На-а не-дельку… — хватит грустить, гитара звенит задорным ритмом — …до второго!.. Я уеду… В Комарово…».

Со второго припева уже подпевают все. Включая Галину Анатольевну. Потом меня заставляют спеть еще раз, на бис.

Ага! Проняло? Потом еще, на дубль-бис. Девчонки шустро чиркают слова в блокнотиках.

И еще…

И до Бахчисарая пели, нет, орали, только исключительно «Комарово». Прости меня Игорь Скляр. Песня становилась супер-шлягером за двенадцать лет до своего рождения!

Все! У-ф-ф, хватит, приехали…

Бахчисарай.