Сашка по нескольку раз в день забирался со своим неразлучным биноклем на вершину высокого мохнатого кедра, одиноко стоящего вблизи реки, и смотрел, смотрел на безбрежное «зеленое море тайги». Перед ним дыбились острые хребты ельников, тонкошпилистые пирамиды пихт, расстилались округлые, волнистые холмы берез, осин. Капризная, своенравная Бахта то прижималась к высоким склонам, то привольно разливалась вширь, то, резко изогнувшись, пенилась перекатами и водопадами.

Однажды рано утром Сашка вдруг истошно закричал:

— Идут! — И проворно, точно белка, спустился с кедра.

— Кто идет? — всполошился Николай Панкратович.

— Кто? Кто? — забеспокоился Курдюков.

— А шут их знает?! — усмехнулся Волынов.

К нашей стоянке приближались оборванные люди. Они чуть ли не силком вели за собой упиравшихся лошадей с громадными вьюками. Впереди, широко откидывая длиннущие ноги, обмотанные портянками, шагал бородач. На правом боку его висела потертая кожаная сумка, из которой торчал полевой бинокль; на левом — длинный, словно кавалерийская сабля, «медвежий тесак». За спиной елозила по земле двустволка.

Я с трудом узнал в этом «надвое переломанном» путнике нашего коллектора Рыжова.

Ветер донес дребезжание баталов. Послышались раздраженные, понукающие окрики погонщиков. Вскоре из чащи прибрежных кустов вылез Евгений Сергеевич.

— Привет, — сказал он хриплым, простуженным голосом и радостно принялся всем пожимать руки.

— Какова была прогулочка? — спросил Курдюков.

— Прелестная, товарищ прораб! — сердито буркнул Рыжов. — Весьма доволен! Дайте что-нибудь поесть.

Скорчившись, то и дело хватаясь рукой за поясницу, он медленно побрел к костру. Бледное, ввалившееся лицо, покрытое черной щетинистой бородой; кровавые ссадины на ладонях; порванная одежда с белыми подтеками засохшего пота; проколотые галоши, то есть нижние половины от резиновых сапог; вместо суконных портянок какие-то парусиновые тряпки, туго намотанные на икры ног… — все указывало на то, что поход был трудным.

— Повремените с обедом немножко, — сказал я. — Сейчас Николай Панкратович все приготовит и чай скипятит. А сперва побрейтесь, помойтесь в баньке. Воды всем хватит — полную бочку нагрели. Только булыжников накалить для парилки не успели. Переоденьтесь, новенькая спецодежда на ваш рост имеется. Одним словом, освобождайтесь от походной грязюки. А все-таки интересно: где это вас так скособочило?

— Да ничего страшного! — страдальчески улыбнулся Рыжов. — Попалась нам речушка неширокая, а глубина — не дай боже. Как переправиться? Резиновую лодку еще раньше распороли о коряжину. Топор, как назло, потерялся — где-то вывалился из вьючной сумы. Плот связать не смогли, да и поблизости не было подходящих сухих лесин. Оставалось одно переплывать речушку, держась за гривы лошадей. Ну вот после такого купания мой радикулит и разбуянился. Он ведь у меня с большим полярным стажем. И характер у него капризный — никаким лекарствам не подчиняется. Так что выход один — терпи, пока терпится.

Рыжов с предосторожностями сел на чурбан, закурил самокрутку.

— А все-таки долго вы двигались. Почему так задержались? — спросил Курдюков.

— Не тайга, а сущие баррикады! — произнес в ответ Рыжов. — Всюду вывороченные бурей деревья. Вздутые от половодья речки. Снеговые проталины, а под ними — колодины, спутанный валежник. Да еще по утрам гололедица.

— Ну а с кадрами как? — продолжал допытываться прораб.

— Одного только удалось нанять.

— Где же он?

Из-за морды лошади выглянуло серьезное детское лицо: маленькое, с пухлыми щеками, задорно вздернутым носиком. Сложив сбрую горкой, низенький щупленький паренек подошел к нам.

— Здорово, робятки, — протяжно окая, произнес он тонким девчоночьим голоском. — Давайте познакомимся. Зовут Павликом, по фамилии Игнатьев.

С первого взгляда пареньку можно было дать двенадцать-тринадцать лет. Но я посмотрел на него пристальней, внимательней и увидел на лбу, на щеках, у переносицы частые густые морщинки. «Мальчишка» был явно человеком в летах. В чистых серых глазах его плясали, лучились смешинки.

— В какой цирковой труппе откопал ты этого лилипута? — улыбнулся Курдюков, когда конюх отвел развьюченных лошадей кормиться на луговую поляну.

— Вы над ним не смейтесь. Мужик он хороший, работящий и всегда веселый.

— Не мог посолидней человека найти! — возмутился Курдюков.

— Ишь ты, умник нашелся! — рассердился Рыжов. — Попробуй найди! Никто из степенных семейных мужиков поселка, как я ни агитировал, не захотел идти со мной в поисково-съемочную партию.

Отведя лошадей на пастбище, маленький конюх снова подошел к нам, улыбаясь, протянул Повеликину кисет, расшитый красными петушками.

— Закуривайте! Махорка крепкая, духовитая — сам робил! На травах луговых выдерживал, с цветами лесными томил.

— Спасибо! Предпочитаю папиросами забавляться, — ответил Николай Панкратович.

— Папиросы не то, горечь от них. Ну да не будем спорить: на вкус и цвет товарищей нет. А погодка установилась нынче редкостная для здешней весны, — продолжал Павел. — Ласковая, теплая. Солнышко так и припекает! Благодать! Того и жди, комарики-жигунцы из холодных болот воспрянут, чтоб отогреть ножки. Белый свет скоро затмят, твари неугомонные! У вас есть накомарники или какое-нибудь отпугивающее средство?

— Есть! — сказал Николай Панкратович.

— Хорошо, а то я на всякий случай тюль привез. Плотная — ни один крылатый нахал не протиснется. Сам вязал зимой из черных шелковых ниток. Дай, думаю, прихвачу, авось кому-нибудь понадобится. Без спасательной сетки сгинешь в тайге.

— Да-а, от гнуса в одной шапке не спасешься, — подтвердил Курдюков.

Конюх молча докурил самокрутку, вынул из голенища кривой охотничий нож.

— Пойду седла подлатаю. А то мы в такие чертоломы попали, что даже уздечки у некоторых коняг порвались, подпруги ременные лопнули. Ремонт капитальный надо произвести.

— Да-а… — мрачно ухмыльнулся Курдюков. — Такого работничка любой вьюк придавит…

Несколько дней мы корпели над пошивкой брезентовых вьючных сум. Наши лошади за это время заметно окрепли, и теперь можно было идти к первой стоянке, откуда мы решили приступить к составлению геологической карты.

И вдруг однажды, когда мы сидели у дымного костра, в прибрежных тальниковых кустах послышался шорох.

— Тише! — прошептал Павел. — Кажись, росомаха к нам пожаловала.

Сашка схватил карабин, щелкнул затвором и прыжками бросился к реке.

— Постой! — пытался остановить его конюх. — Не надо горячиться!

Но парень уже скрылся в кустах. Немного спустя он вернулся, сокрушенно махнул рукой:

— Смоталась.

— Зачем спугнул? Я же тебе толковал: подожди, не ерепенься — а ты не послушался старшего.

— Боже мой! Сколько учителей развелось! — Юноша принял горделивую позу. — Курдюков учит, Рыжов учит, Повеликин учит и ты тоже. Не слишком ли много для одного бедного ученика?

— Э, вон куда хватил?! — удивился Павел. — Нешто я назидания делать собираюсь? Добрый совет хочу дать. Ежели и впредь, Саша, ты будешь скакать по тайге как очумелый, все птицы разлетятся, все звери разбегутся от твоей прыти. Понял?

— Это уж не ваша печаль! Не впервые огнестрельное оружие в руках держу. Так что как-нибудь обойдусь без посторонних нравоучений.

— Ладно, леший с тобой, обходись. Пойду-ка лучше проверю, кто подглядывал за нами.

— Зачем попусту ноги мозолить? И так ясно — черная лохматая росомаха. Сам видел, как она бросилась в чащобу, — сквозь зубы процедил Волынов.

Павел молча скрылся в тальниковых зарослях. Долго он лазал и шебуршил по кустам, потом весело крикнул:

— Александр! Подь сюда для приемных экзаменов на таежника.

— Вот что, дорогой охотничек! — с ехидной ухмылкой начал он. — В повадках диких зверей и в следах ихних ты покедова ни шута не смыслишь.

— Почему? — обидчиво вспылил Волынов.

— Во-первых, потому, что росомахи ходят неуклюже и развалисто, наподобие годовалых медвежат. И следы у них, как у медвежат, — широкие, туповатые, будто обрубленные. Во-вторых, ступают они очень осторожно, воровато, словно хвоста собственного боятся. Поэтому отпечатки их лап мягкие, расплывчатые, а здесь, на песке, твердые, грузные, да и форма следов иная — не плоская, а круглая, больше на цветок похожая.

— Может, это полярный волк? — предположил Сашка.

— Нет, еще никто из старожилов не видывал пестрых волков с черной да белой мастью. А тут, посмотри внимательней под куст, в корявинах запутались клочки шерсти. Факт, выдрались из шкуры линючей собаки.

Волынов расхохотался:

— Ох, уморил! Откуда же в дикой тайге собаке взяться? Поселков поблизости нет, охотники и рыбаки тоже тут не промышляют.

— За нами кралась собака. Вот здесь она лежала, притаившись, и почему-то следила за нами. Давайте покличем ее. Собака нам очень пригодилась бы.

Павел выбрался из тальников и, причмокивая языком, начал манить:

— На-на-на!.. Ну, иди, дорогуша, иди смелее! Рыбкой вареной, лепешками свежими накормим. Сюда! Сюда, дорогуша! Сюда!..

В кустах кто-то закопошился.

— Иди, миленькая, не бойся! На-на-на!.. Сюда!.. — повторял Павел.

Из-под листьев недоверчиво высунулась белая остроносая морда с чутко настороженными торчками черных ушей.

— Да это же Найда! — воскликнул Павел.

Услышав свою кличку, собака наконец поборола нерешительность и пугливость, медленно, робко подошла к Павлу. Тот ласково потрепал ее по груди. Она взвизгнула, подпрыгнув, лизнула его лицо и бросилась ластиться ко всем полевикам, радостно помахивая круто загнутым кренделем хвоста. На шее у нее болтался обрывок веревки.

— Эх ты, трусишка! Еще чуточку — и застрелили бы тебя, Найдушенька, как зверя лесного! — приговаривал Павел, заботливо поглаживая ее худые, ребристые бока. — Прячешься, пужаешься, бедняжка, а вдруг не примут, вдруг прогонят к твоему злому лиходею. Не бойся, Найдушечка, мы тебя в обиду не дадим! Ишь ты, горемычная, совсем одичала! И ужасть как изголодалась.

Собака преданно смотрела в глаза Павлу.

Конюх рассказал, что у него была умная сибирская лайка, но ее случайно убил городской «охотник», приняв со страху за медведя. А Найда принадлежит односельчанину Силину Косорукому — хитрому, вороватому мужичишке, очень свирепому хапуге. Перед походом в тайгу Павел попросил у него отпустить собаку на лето к геологам, но Силин ни за что не согласился. Мало того, опасаясь, как бы она сама не удрала за караваном лошадей, он запер ее в дровяном сарае. И вот все-таки лайка сбежала от ненавистного хозяина, последовав за нашим караваном.