Изнемогая от боли, Аша дотащилась до храма и побрела к лестнице. Ноги заплетались, словно опутанные цепями, она едва не падала. Редкие удары сердца отдавались эхом в ушах.

Только бы не упасть. Только бы дойти. Еще немного.

Ей казалось, прошла целая вечность, пока она доковыляла до двери и ткнулась лбом в сладковато пахнущее дерево. Цветок поплыл перед глазами, она уцепилась за доски и хлопнула по ним слабой рукой.

– Скралл!

За дверью стояла тишина. Сжав кулаки и собрав остатки сил, она заколотила в дверь.

– Пожалуйста…

Замок щелкнул. Заскрипев, дверь отворилась. Из темноты показалась свеча, осветившая лицо. Веснушки. Беспокойство в глазах.

Аша попыталась устоять на ногах и не смогла.

– Искари!

Он поймал ее, удержав от падения.

– Что ты с собой сделала?

Но Аша не могла произнести ни слова. Скралл поставил подсвечник на пол и поднял ее на руки.

Аша очнулась ночью и при свете свечи разглядела склонившегося над ней скралла. Кто-то сменил ему окровавленные бинты – повязка, стягивающая раны, белела в темноте.

В боку болезненно кольнуло, Аша дернулась вперед, шумно вдохнув воздух.

– Лежи спокойно, – сказал он, мягко удерживая ее за плечо и укладывая обратно на постель. В другой руке он держал иглу.

– Я почти закончил.

Она напряглась от его прикосновения, но послушалась. Он отпустил ее плечо. Словно нахохлившийся сокол, он склонился над ее ранами, кровоточащими от малейшего движения, и, хмурясь, продолжил зашивать их.

– Кто смыл с меня кровь?

Ее замызганная накидка лежала на полу в стороне, влажные волосы были заплетены в косу и перекинуты через плечо.

Вместо ее охотничьей одежды на ней была лишь длинная льняная рубашка, какие обычно носят невольники. Истертая грубоватая ткань слегка кололась. «Это его рубашка», – вдруг поняла она. Рубашка слуги Джарека, надетая прямо на голое тело.

Чтобы зашить раны на ребрах, ему пришлось задрать ткань до груди и прикрыть ее живот и ноги одеялом. Но ее талия и весь бок были открыты, и шрам от старого ожога, спускающийся к самому пупку, был прекрасно виден.

Скралл взглянул в ее расширившиеся от ужаса глаза, но ничего не ответил. Ответа и не требовалось. Аша и так поняла, кто обмыл ее раны. Он всего лишь слуга. Всю свою жизнь он раздевал и купал своих хозяев. Все это не имело никакого значения. Но для Аши имело: он видел все ее уродство. Впервые за долгое время Аша не чувствовала гордости за свой шрам. Она испытывала стыд.

Откинувшись на подушку, она отвернулась от слуги.

– Вот, возьми, – он поднял с пола поднос и поставил его рядом с ней на кушетку. На подносе лежали оливки, хлеб, стояла плошка с оливковым маслом.

– Ты потеряла много крови. Тебе нужно немного поесть.

– Я не голодна.

– Искари.

Аша метнула на него недовольный взгляд.

– Пожалуйста.

Поморщившись, она дотянулась до хлеба, отломила кусок и, обмакнув в масло, закинула в рот.

– Что произошло? – спросил он, продолжая орудовать иглой.

– Я нашла его, – Аша опять дернулась от боли. – Точнее, он меня нашел.

– Тот дракон, на которого ты охотилась?

Аша кивнула и отломила еще хлеба.

– Это он меня хвостом, – сказала она, показывая на свой рваный бок.

Слуга замер.

– Ты убила его?

Она покачала головой, вспоминая тень в деревьях и свист хвоста над головой. «Первый раз в жизни я вернулась с охоты с пустыми руками». При этой мысли ее левая ладонь непроизвольно сжалась в кулак.

Она замолчала, и слуга вернулся к работе. Он начал напевать под нос незамысловатую песенку и вдруг остановился, а затем снова продолжил, но слегка изменил мелодию. Он проделывал это снова и снова, будто выбирал из получавшихся вариантов лучший.

Аша лежала не шевелясь и слушала его голос, стараясь немного отвлечься от иглы, сшивающей ее кожу.

Невольно в памяти возник один напев.

Райан шел через апельсиновый сад, окружавший дворец его матери, и вдруг замер как вкопанный. В саду кто-то пел, словно соловей заливался в роще.

Аша прогнала эти мысли.

– Можно я у тебя кое-что спрошу, скралл?

Он замолчал. Не поворачивая головы, он удивленно вскинул бровь и покосился на нее.

– Веришь ли ты в Седого Ольна?

Он поджал губы и продолжил зашивать рану.

– Мне не нужны твои боги, – спустя какое-то время произнес он.

– Но ты думаешь, он существует? – спросила она, приподнявшись на локте.

Движение отдалось острой болью в ребрах, и она тихо охнула. Он неодобрительно прищурился.

– Так считают многие драксоры.

– Я тебя спросила о другом.

Вздохнув, он вытянул нитку из иглы и завязал узел.

– Почему ты спрашиваешь?

Осторожно он прошелся пальцами по шву, проверяя работу. Странное тепло разлилось по ее телу.

Аша украдкой изучала его лицо в желтом свете свечи. Серебряный ошейник, охватывающий горло, бросал тень на выступающие ключицы. Беглый невольник, потерявший право на жизнь. Она могла бы рассказать ему что угодно, если бы захотела. Все это уже не имело бы никакого значения. Она не ответила. Скралл смыл ее кровь с пальцев в чане с водой.

– Я верю в одну богиню, – сказал он, отряхивая руки. – Имя ей – смерть, великая избавительница.

Она уселась на кушетке; рубашка расправилась и скрыла ее шрамы.

– Мне еще нужно тебя перебинтовать. – Он кивнул на ее бок.

– Смерть – всего лишь обыкновенный вор, – сказала Аша, вспоминая старую легенду.

Историю Элормы, у которого смерть украла единственную настоящую любовь в день их свадьбы.

Невольник забрал пустой поднос с колен Аши и принес бинты. Она послушно оголила бок, и он начал перевязывать заштопанные раны, на этот раз не особо заботясь о соблюдении закона, запрещающего ее касаться.

– Может быть, для тебя, – произнес он. – Но для некоторых из нас смерть – освободительница.

Аша подняла на него глаза. Он был так близко, что она чувствовала тепло его тела, словно наплывающий волнами жар костра. Когда он ловко перекинул бинт из одной руки в другую и наклонился к ней, то слегка коснулся щекой ее уха.

Сердце Аши гулко забилось. Он замер, а затем едва заметно шевельнулся и начал поворачивать к ней лицо. Но что-то его остановило, он упрямо выпятил подбородок и отодвинулся. Пока он бинтовал ее, она видела, как он изо всех сил старается держаться поближе к ней. Аша даже не заметила, что затаила дыхание.

В комнате без окон сложно определить время суток. Когда Аша проснулась в следующий раз, уже могло наступить утро. Свечи оплыли, сон отступил, оставив ее лежать на кушетке и рассматривать полки с манускриптами. Она боялась, что раны опять растревожатся, поэтому долго не шевелилась. Но наконец тихонько повернулась на бок и увидела, что кто-то спит на полу у кушетки.

Слуга Джарека. Спящим он был похож на лунный цветок, лепестки которого раскрывались лишь по ночам, редкий, прекрасный цветок под светом звезд. Аша дотянулась до огарка свечи и поднесла его к лицу невольника. Вздрагивающие ресницы отбрасывали тени на бледные скулы, а волосы напомнили ей море в Дармооре: бушующее, вздымающееся волнами, неспокойное море.

Она подумала о Райане, рассматривавшем Лилиан в апельсиновом саду, и быстро отвернулась, уставившись обратно в потолок и отгоняя эти мысли. Но мысли все наплывали и наплывали; тогда она подтянула ворот рубашки почти до глаз и принялась вдыхать мужской запах, застрявший в льняной ткани: соленый запах пота, от которого у нее все задрожало внутри.

Опомнившись, она быстро одернула рубашку и повернулась к полкам, пытаясь отвлечься от мыслей. Она дотрагивалась до деревянных ручек свитков, искусно вырезанных, покрытых маслом. Дерево было новым, свежим, без трещин и сколов. Аша вдохнула сильный аромат туи. Она вытянула с полки один свиток и развернула его. Читать было слишком темно, поэтому, превозмогая ноющую боль, она дотянулась до свечи. Но едва Аша прочитала первые строчки, как тут же остановилась.

Это был один из древних напевов, история третьего Намсары – человека, который спас город от засухи, длившейся целый год, создав цепь акведуков. Как и ручка свитка, пергамент был новым, хрустящим. Темные чернила блестели, но в почерке чувствовалось что-то необычное. Слова плясали, будто выведенные нетвердой рукой, а некоторые были написаны с ошибками.

Аша подняла глаза к полкам. На них лежали сотни таких пергаментов. Она принялась лихорадочно вытаскивать один за другим и в каждом обнаруживала древние напевы, запрещенные сказания, истории семи Намсар, которые поднимались на защиту своего народа, преследовали врагов, свергали королей-самозванцев. Истории про Первого Дракона, спутника каждого Намсары и живой связи между Седым Ольном и его людьми.

Аша разворачивала все новые и новые свитки, пробегала глазами первые строчки, бросала на пол и тянулась за следующими. Все это было больше чем преступление. Древние напевы были запрещены и сожжены задолго до рождения Аши. Переписывать и хранить их здесь было равносильно измене королевству.

Она развернула очередной свиток, но не бросила его, как остальные. Пальцы крепче сжали рукоятку.

– Что там написано?

Аша подняла голову. Невольник, сидя на полу, зевнул и взъерошил волосы. Она перевела взгляд обратно на неровные строчки, небрежно набросанные на пергаменте.

– Это напев про Вилию, – произнесла она.

В голове зазвучал голос матери, вернее, эхо ее голоса. Пусть прошло уже много лет и матери давно нет рядом, воспоминания о ней жили в сердце Аши.

Кушетка прогнулась: невольник уселся рядом и уставился на пергамент, разложенный у нее на коленях. Его бедро едва не задело ее колено, торчащее из-под рубашки. Аша повернулась к нему и открыла рот, чтобы приказать отодвинуться. Но после всего, что он сделал: промыл и перебинтовал ее раны, – это казалось бессмысленным.

– В детстве, – начала она, – каждую ночь меня мучили кошмары…

Она помолчала. Она не рассказывала об этом уже несколько лет.

– Мама называла их монстрами, потому что я видела их, даже когда открывала глаза.

Аша видела все ошибки в словах на пергаменте.

– Она вызвала всех лекарей, живших в городе, и каждый назначил свое лекарство. Одни поили меня перед сном теплым козьим молоком. Другие подвешивали травы и коренья к балдахину моей кровати. Кто-то даже велел положить мне под подушку зуб дракона.

Она поморщилась.

– Это сработало?

Аша покачала головой.

– Стало только хуже. Поэтому мать придумала собственное снадобье.

Какая разница, если она ему расскажет?

В любом случае эту историю знали все. Слуги всегда подслушивают под дверями. Они и распространили слухи после ее смерти: якобы королева драконов спасла дочь с помощью древних напевов и поэтому так рано умерла.

– Ночь за ночью мать просыпалась от моих криков. Тогда она вставала, выгоняла всех слуг из моей спальни и запирала дверь, – Аша взглянула на него: он внимательно ее слушал. – Она читала мне древние напевы до самого утра, пока ее голос не становился хриплым. Только им и удавалось прогонять кошмары. Именно тогда у матери появились признаки отравления: стали выпадать волосы, она быстро худела, ее мучили кашель и судороги. А потом она умерла.

Аша свернула манускрипт. Ей больше не хотелось об этом говорить. Она собралась было бросить его к остальным, но почему-то не смогла.

– У меня тоже бывают кошмары.

Он разглядывал свои ладони, лежащие на коленях. Она вдруг почувствовала острое желание прикоснуться к ним, провести по линиям, потрогать мозоли на пальцах.

– Сколько себя помню, мне постоянно снится один и тот же страшный сон.

– Каждую ночь?

Он кивнул.

– Сначала этот сон не был кошмаром. Когда я был маленьким, мне нравилось засыпать, потому что я знал, что увижу во сне ее.

– Ее?

Он глубоко вздохнул.

– Да, – тихо сказал он, – ее.

Он взял свиток из рук Аши и принялся задумчиво сворачивать и разворачивать его, словно хотел чем-то занять свои руки.

– Раньше я думал, она какая-то богиня, что она выбрала меня для великих подвигов, – он смял пергамент, а когда понял это, поспешно отложил его в сторону. – Каким же глупым я был.

Он попытался выдавить улыбку, но она вышла натуженной и кривой.

– Сейчас она стала моим кошмаром, из которого уже не вырваться, – сказал он, избегая смотреть Аше в глаза.

Его бедро придвинулось ближе и коснулось ее колена. Аша задержала дыхание и впилась в него взглядом, ожидая, что тот отодвинется.

Он не пошевелился.

– Знаешь, твой брат прав: тебе не стоит охотиться в одиночку.

При этих словах все вокруг разбилось вдребезги.

Кодзу.

Аша не представляла, утро сейчас или вечер, но одно она знала наверняка: красная луна сейчас еще тоньше, чем была, когда Аша заснула. Время ускользало от нее.

– Мне нужно идти…

Она откинула покрывало и медленно встала. Льняная рубашка доходила ей почти до колен, оставляя открытыми ноги: одну – изуродованную шрамами, другую – гладкую.

– Подожди, – сказал невольник, вскакивая с кушетки и поднимая с пола сверток. – Ты не можешь уйти в таком виде. Надень это.

У него в руках была простая мантия из грубой, шершавой ткани.

– Майя принесла, пока ты спала.

Она забрала одежду, задев при этом пальцами ладонь слуги. Аше не пришлось просить, чтобы он отвернулся, пока она переодевается: он сделал это сразу.

Аша поискала глазами свои серпы, оставленные возле кушетки, и не нашла их. Тогда, превозмогая боль, она встала на колени и заглянула под кушетку, потом оглядела всю комнату – серпов нигде не было.

«Я точно забрала их с собой. Я прекрасно помню».

Но, оглядевшись еще раз, она убедилась: клинки исчезли.

Только один человек находился здесь ночью кроме нее. Не мигая Аша уставилась на него – так охотник смотрит на свою добычу. Слуга стоял возле двери, ожидая ее.

– Где они?

– Я не очень понимаю, о чем ты, – он постарался придать уверенности своему голосу, но у него это плохо получилось.

Аша стремительно пересекла комнату, чувствуя, как внутри поднимается злость. Злость на него за то, что посмел ее обмануть, и злость на себя за то, что позволила ему это сделать.

Она с силой прижала его к двери. Скралл с шумом втянул воздух, сжав зубы. Аша тут же вспомнила, как Джарек бил его, привязанного к фонтану, как свистела шакса, вспарывая его спину. Налетев, она, вероятно, сделала ему очень больно.

– Вор, – прорычала она, ударив кулаком по двери. – Признавайся: где они?

Его глаза сверкнули как стальные клинки, а руки схватили ветхую ткань ее мантии. Он притянул ее ближе, и она тут же опомнилась: он был не безобидным пареньком, а скраллом. Нужно держаться с ним осторожнее.

– Скажи, как ты собираешься выйти за стены города незамеченной?

– Я не буду выходить, – солгала она.

Он наклонился к ней так близко, что кончики их носов едва не соприкоснулись. Ей стало нечем дышать.

– Думаешь, солдаты пропустят тебя, видя, что ты идешь на охоту без звероловов? Твой жених никогда этого не позволит.

– Не позволит? – она сжала кулаки. – Джарек мне не хозяин.

– Но он им станет.

Аша уже хотела огрызнуться в ответ, но… что, если именно этого она и боится? И поэтому хочет убить Кодзу?

Аша опустила глаза. Она смотрела на его шею и видела, как бешено бьется синяя вена.

– Ты прав, – наконец выдавила она. – Я не пойду через ворота.

– Хозяин все равно меня найдет, это лишь вопрос времени, – сказал он. – Если я останусь здесь, мне не жить.

– Ты просишь меня показать выход из города?

Он кивнул.

Даже если он уйдет, все равно не сможет один выжить в Расселине. Какая разница, где умирать?

– Верни мне серпы, и я это сделаю.

– Когда?

– Сегодня вечером.

Она оставила в горах все, кроме оружия. Ей нужны охотничья одежда, новый спальный мешок и топор.

– Тогда сегодня вечером, – повторил он за ней.

Его взгляд смягчился, блуждая по ее лицу.

Внезапно Аша почувствовала себя драконом, одурманенным древним напевом, который знает, что летит в ловушку, но ничего не может с собой поделать.

«Ты должна сделать все, что в твоих силах, чтобы дать отпор злобе и темному беззаконию».

С Ашей всегда было что-то не так. Ее переполняла болезненная тяга ко всему темному, запретному, преступному. Первым сигналом стала детская страсть к древним напевам, убившим ее мать. Вторым – ужасная трагедия из-за Кодзу. А сейчас…

Сейчас ее угнетала собственная неспособность сказать «нет» скраллу, который по непонятной причине был дорог ее брату. Уголки его рта поднялись, заставив сердце Аши подскочить и пуститься вскачь.

– Я буду ждать, Искари.

Предательство королевы драконов

Королевство было разделено морем песка. С одной стороны от него высился красавец Фиргаард с белыми крепостными стенами, изящными арками и галереями, мостовыми, вымощенными булыжниками. С другой стороны раскинулось Редколесье – безрадостный край, суровая, хмурая пустошь, дышащая свободой. Они были старыми врагами, ожесточенными противниками.

После смерти матери король драконов захотел мира с лестонгами. Все знали об этом, но никто не верил, что это возможно. И все же ему удалось.

В одном из пяти Великих Домов на другом конце песчаного моря жила Амина – юная лестонка, дочь Звездного Дома. Амина стала его мостом между древним и новым укладами, между миром мощеных улиц и вселенной бескрайнего песка.

Король драконов отправился в пустыню и там связал себя узами брака с Аминой. Он привез ее в свою столицу, веря, что вместе с ней туда пришел мир. Амина была кроткой и мудрой. Люди Фиргаарда полюбили ее и очень скоро перестали вспоминать о ее происхождении.

Через некоторое время Амина родила двоих наследников: мальчика и девочку. Мальчик во всем походил на мать. Но девочка выросла несговорчивой и дикой.

– Злобные духи поселились в ней, – шептались за закрытыми дверями дворцовые слуги.

– Кровь лестонгов испортила ее, – повторяли за ними придворные.

Амина видела прищуренные глаза, слышала сплетни. Но она любила непокорный дух своей дочери. Он напоминал ей о доме.

Когда начались кошмары и девочка стала кричать по ночам и просыпаться в холодном поту, Амина послала за лучшими лекарями Фиргаарда. Они приготовили снадобья, велели следовать всем указаниям. Но кошмары только усилились, и вскоре лекари стали относиться к королевской дочери так же, как и все остальные.

«Она испорченная, – читала Амина в их глазах, – прокаженная».

И тогда Амина взяла дело в свои руки. Когда во дворце слуги гасили масляные лампы и свечи, а муж начинал похрапывать, она выскальзывала из постели и тихонько прокрадывалась в комнату дочери. Там она запиралась с нею на всю ночь.

Там, где никто не мог их увидеть, Амина прогоняла кошмары дочери с помощью напевов, древних и запрещенных. Она пела их вслух всю ночь напролет, пока дочь не переставала кричать и не засыпала.

Королева драконов уходила к дочери каждую ночь, а утром ей становилось чуточку хуже. С каждым днем она слабела все больше. Напевы отравили ее, как раньше они отравили сказителей. Напевы были смертельно опасны, поэтому их объявили вне закона.

Но удивительным образом древние напевы, отравлявшие мать, делали Ашу сильнее. Кошмары отступили, сон становился все крепче, чем когда-либо.

Когда король обнаружил, какой опасности подверглась его жена, он поспешил вмешаться и запретил ей ходить по ночам к дочери. Но было уже поздно: напевы высосали из Амины всю жизнь. Не успела на небе взойти новая луна, как она умерла. Сердце короля было разбито.

Из-за предательства, из-за того, что она ослушалась приказа и рисковала дочерью, он не смог предать ее тело огню, как того требовал обычай, и устроить церемонию прощания с ее телом. Стоя на крепостной стене, он молча провожал взглядом стражников, выносивших тело Амины за ворота. Его бросили в пустыне, где оно должно было истлеть под солнцем: так поступали с каждым предателем.

Когда весть о смерти Амины пришла в Редколесье и лестонги узнали, что ее тело отдано на растерзание стервятникам, в народе взметнулась волна горя и ярости. Люди обвинили в ее смерти короля драконов, назвав его извергом, и в отместку схватили его сына и наследника – мальчика двенадцати лет, который гостил в их краях и теперь из гостя превратился в пленника. Он был сыном короля-изверга, а значит, сам мог вырасти таким же, поэтому в Редколесье к нему относились соответственно. Все это привело к тому, что лестонги разорвали договор о мире с королем драконов и развеяли его обрывки по пустыне.

А кроткую королеву Амину никогда не вспоминали как мать, что излечила свою дочь от ночных кошмаров. В памяти людей она отныне и навсегда осталась изменщицей.