Они ведь не враги. Ни наши соседи в дилижансе, ни Марек, ни де Верг. Но они же, прямо или косвенно, лишили меня дома, родителей, неба.

Если я останусь здесь, через неделю-другую у меня появятся друзья, наставники. Анри де Верг был готов отдать жизнь за ту же Эйлин – я уверен, что окажусь крепче? Безжалостнее? Холоднее, наконец?

Я тряхнул головой. В пепел! Драконлор, Лин и Эрик – вот кто интересует меня прежде всего. Магов пока оставим в покое.

Метка под окном поблескивала на солнце. Я соскользнул с перил и отправился искать свои апартаменты.

По наружной лестнице веял ветерок. Навстречу по одному, по двое начали попадаться юные чародеи и чародейки: в брюках, в куртках, в коротких плащах. Видимо, мантии носят лишь практикующие маги, а то и только члены ордена.

Я шел с полузакрытыми глазами и ловил обрывки разговоров.

– …За вторым трупом пришлось идти, – увлеченно рассказывала подруге белокурая девчонка. – А он тяжелый был, гад, даром что без головы. Еле вдвоем утащили. А когда начали вскрывать…

– …Пойдешь сегодня на площадь? Там такая флейтистка…

– …Я ему: жахни, друг! Жахни! И тут как жахнуло!…

– …Не знаю. Носки точно из козьей шерсти? – угловатый парнишка задел меня локтем. – Извините.

– Нестрашно. – Я прислонился к колонне, пропуская его. – Так здесь по ночам холодно?

– Угу. – Он в свою очередь посторонился, давая мне дорогу. Его приятель пожал плечами и протиснулся вперед. – Зимой до костей пробирает.

– А вон в той башне, вероятно, еще холоднее? Кстати, как туда пройти?

Паренек понимающе усмехнулся.

– Спускайтесь обратно. Первая дверь направо – и дальше прямо, прямо через все залы. Там в углу будет винтовая лесенка. Забирайтесь на самый верх, и вы в башне.

– Благодарю.

Я поклонился и начал спускаться.

– Студент, – буркнул за спиной его приятель. Кажется, с завистью.

Я не стал оборачиваться.

В огромных помещениях, кроме каминов и свисавших почти до пола люстр, ничего и никого не было. От двери к двери летал приятный холодок. Пахло сухой травой. Очевидно, этим путем школяры ходят редко. В башне живут лишь привилегированные особы?

К третьему залу я перестал слышать звук голосов на лестнице. В четвертом я круто остановился. На каменном полу всеми оттенками белого переливался женский профиль удивительной красоты. Незнакомка чем-то напоминала Эйлин: то ли посадкой головы, то ли легкой отрешенной улыбкой.

Одна из повелительниц Галавера. Может быть, та, что строила эти стены. Или та, ради которой один из Ристов венчал этот холм замком. Легко, как гончар снимает миску с круга. Шутя резал камень, высекал анфилады, прокладывал галереи, до головокружения гулял в резном лесу колонн и арок.

А теперь милые девушки вскрывают тут трупы. Весело, что и говорить.

Я поморщился. А чего я ждал? Надписи во всю стену: «Драконы, приходите!»?

Я обошел изображение на полу и направился к винтовой лестнице. Второе окно во внутренний двор – значит, вторая дверь слева.

Сквозь узкие окна, пробиваясь через дубовую листву, светило солнце. Завтра обязательно обойду и замок, и парк. И найду Лин – ей-то сейчас каково? Впрочем, если Марек успел взять ее в оборот, мне остается только делать крылья. Или с такой же скоростью втираться в доверие к местному архивисту.

На вершине лестницы меня ждал короткий солнечный коридор. Справа еще одна деревянная лесенка уходила наверх. Окно в конце коридора было распахнуто, и облака вырезали причудливые тени на деревянном полу.

Вторая дверь налево была приоткрыта. Я заглянул внутрь.

На другом конце комнаты Анри де Верг складывал в ящик книги движениями, которые со стороны казались небрежными. Когда он увидел меня, он выпрямился с видом, который неискушенный наблюдатель назвал бы непринужденным.

– Кажется, – я задумчиво огляделся, – тут живу я.

– Надолго ли? – хмыкнул он.

– Как получится, – в тон ему ответил я и плюхнулся на кровать. Как же болит спина после ночи в дилижансе, кто бы знал!

– А та девушка, Лин? Получила по лбу воротами? – де Верг, чему-то усмехаясь, потянулся на верхнюю полку. Мантия чуть приподнялась за ним, и я подумал, что мне придется пододвигать табурет или снимать книги на ощупь.

– Это смешно?

– Нет, что ты. Просто представил, каково здесь будет волшебнику меньшего роста, если ты меня понимаешь. – Он изящно смахнул в ящик пару свитков. – С девушкой все было понятно с самого начала. Огонь не скрывают, его показывают.

– Тем самым частенько напрашиваясь на неприятности.

– Именно, – он обернулся с веселой улыбкой. – Ты быстро все схватываешь.

С противоположного карниза на нас озабоченно смотрела ворона. Нет уж. В этот раз обойдемся без битья посуды.

– Ладно, – де Верг подхватил ящик, – мне пора принимать дела. Я скажу кому-нибудь, чтобы поставили ведро холодной водички над притолокой, – он перехватил ящик поудобнее и, небрежно кивнув, вышел.

Ударил колокол. У меня остался час.

Я откинулся на подушку. Подремлю полчаса, не больше, а потом на крышу. Может быть, увижу Сорлинн еще раз?

Лежать было сладко, даже слишком. Вскоре звуки утра поплыли вдаль, утонули в шелесте страниц забытой на окне тетради. Каркнула ворона, а потом все исчезло.

На плечо легла рука.

– Квентин, возвращайтесь.

Я сонно моргнул. Эйлин стояла рядом, крутя в пальцах золотую цепочку. Слишком тонкую, кстати… драконье золото? Фамильные драгоценности Ристов?

Я рывком сел.

– Сколько я спал?

– Три с половиной часа, – холодок в ее голосе сменился сочувствием. – Так устали?

– Нет… и да. Много всего случилось по дороге.

– Я слышала, – без улыбки кивнула она.

– Может, вы мне и подскажете, что со всем этим делать? – вздохнул я, вставая. – Кстати, ваш бывший подопечный забыл тетрадь.

– Это ваша, – ответила Эйлин. – Вам многое понадобится записать. Идемте.

– На крышу?

– О нет, – она засмеялась. – Невыспавшийся маг – страшная сила. Мы начнем с подвалов.

– Как вам будет угодно, – наклонил голову я. – Я следую за вами.

Спать хотелось неимоверно, куда сильнее, чем утром. С тех пор, как я ввязался в эту авантюру, мне ни разу не удалось выкроить нормальные десять часов, будто невидимая рука отрезала ночью минуты и передавала кому-то другому, свежему и выспавшемуся. Кто спит мой сон?

Я прикрыл рот ладонью, давя зевок. В следующую секунду я получил такой удар по запястью, что рука вмиг упала, беспомощно повиснув.

Сначала я даже не понял, что произошло, и изумленно обернулся, разминая кисть. На кровати, как и ожидалось, никого не было. Я повернулся к Эйлин.

– Что?…

– Прошу меня извинить, – Эйлин вздохнула. Вокруг ее пальцев плясали искры. – Представьте, что это сделали вы сами.

– Я еще не сошел с ума, – возразил я. Онемение прошло, и я зашипел сквозь зубы.

– Сошли, если подносите кисть рабочей стороной ко рту. Один ожог там, и вы выйдете из строя на неделю. Две глубокие раны крест-накрест, как пытали драконы, – и будете восстанавливаться полгода, если не больше.

– Пытали?

– Да, – ее лицо потемнело. – Маги, впрочем, не оставались в долгу; когда-нибудь вы узнаете подробности. Не отвлекайтесь.

Она подняла руку ко рту ладонью наружу.

– Вот так.

– Вы нанесли удар магией? – спросил я, отпуская запястье.

– Конечно. Физически вы сильнее меня, да я и не успела бы перехватить руку. Огонь изо рта идет у каждого начинающего мага, – продолжала Эйлин, делая мне знак следовать за собой, – но у вас это выражено куда как ярко.

Откуда ей знать? Ах да, Марек и де Верг; разбойники в лесу.

– И что мне делать? – спросил я, выходя из комнаты вслед за ней.

Мы начали спускаться, и голос Эйлин зазвучал приглушенно.

– Берегите ладони. Огонь должен идти только через руки – если вы чувствуете пламя за зубами, с вами определенно что-то не так.

– Да уж я думаю, – пробормотал я.

– Есть одна техника. Перед сном мысленно собирайте тепло в кистях рук. Проводите линии от рта к ладоням и ведите пламя по ним. Главное, – она с улыбкой обернулась, опираясь на резные перила, – не прожечь одеяло.

Мы обогнули анфиладу залов, по которой я шел утром, и долго спускались по узкой лестнице. Внизу мягко горели газовые лампы.

– Обычно мы не тратим газ зря, – пояснила Эйлин. – Но ради первого визита можно и пренебречь правилами.

Она толкнула дверь.

Внутри жило звездное небо. В полной темноте искрились сияющие капли, а вдоль стен матово светились одноцветные гравюры.

– Ну ничего себе… – прошептал я, оглядываясь.

– Существует много теорий, откуда мы пришли, – заговорила Эйлин. – Как возник мир – отдельный вопрос; мы знаем, что его нужно беречь, и довольно. А вот кто был первым, человек или дракон? Сколько правды в древних мифах?

– Если верить мифам, то дракон. А если не верить, то мы ничего не знаем.

– Почти, – согласилась Эйлин. – А вот если верить редким и разрозненным архивным свиткам, получается совсем наоборот: сначала и всегда были люди. И, не зная никакой магии, они переделали себя так, что с иными и жить в одном мире стало страшно. Некоторые из них, подражая еще более древним мифам, – я мысленно схватился за голову, – стали драконами, и отправились искать себе другой мир. Их яйцо упало в море, но они выбрались. Дальнейшие события описаны в наших мифах.

– Удивительная легенда. – Я посмотрел ей в глаза. – Или сказка для наивного адепта?

– Это правда – если в нее верить. Важно другое: если несколько смельчаков пересекли небо и прошли из мира в мир, уж в этом-то мире мы можем все. Или нет? Как вы думаете, Квентин, что невозможно совершить?

Я подумал об Эрике. О родителях. О первом драконе, поднявшем руку на сестру или брата.

– Изменить прошлое, – сказал я.

Эйлин опустила голову.

– Да, – ее голос прозвучал глухо. – Это так, к сожалению или счастью. Необычный ответ: чаще говорят, что невозможно научиться летать.

На соседней гравюре дракон расправлял крылья над силуэтом замка. Я криво улыбнулся.

– Так вот, – продолжала Эйлин, – вы правы: прошлое уже случилось. Но в будущем достижимо все. Смотрите!

Она указала на гравюру напротив. Я повернул голову, и заготовленная острота вылетела из головы.

В высокой траве стояло огромное яйцо. Сверху по нему расходились трещины; в просвете сияла любопытная морда. А на небе, на звездном небе…

– Солнце? – поразился я. – Не может быть.

– Против этих слов я вас и предостерегаю, – покачала головой Эйлин. – Это не солнце: нет лучей. Чародей изобразил ночное светило, словно говоря: даже такое возможно.

Меня ударило, как тогда у костра. Эти гравюры созданы на огне! Они – работа мага! Который, вероятно, знает и то, как наносить скрытые рисунки на кожу. Как читать их.

Я так близко!

– А кто создал эти гравюры?

– Какая разница? Имя не имеет значения, Квентин. Сказка остается.

– Может быть, поэтому не помнят и вещей поважнее, – отпарировал я. – Где теперь те архивы? Только «редкие, разрозненные» листы и остались.

– Был пожар, Эйлин нетерпеливо щелкнула пальцами. – И не один. Доверьте архивы драконам – еще и не то будет. Но я отвлеклась: вернемся к сказке. Позже, если вы выразите желание заняться искусством гравировки, я смогу это устроить.

– Вернемся, – покладисто согласился я. – Так что вы хотите мне сказать?

– Не сказать, – улыбнулась она. – Показать. Все, что вы видите здесь, осуществимо.

Я шагнул вперед, и вокруг завертелись бесконечные миры-истории. Маг, плывущий на спине среди облаков; бесконечные колеса фейерверков; ураган, разрезающий реку пополам; изувеченный человек, открывающий глаза на лекарском столе; дирижабль, парящий выше звезд; шквал пламени, охватывающий ледник, и стена ветра, превращающая ледник в исходное состояние.

– Невозможно, – прошептал я у последней картины.

– Вы сломались только там? – Эйлин стала рядом. – Школяры начинают посмеиваться у первой гравюры. У будущих лекарей глаза загораются на четвертой. А вот у моих учеников – очень по-разному.

– Так это по силам магу огня? Замораживать воду?

– А вы как думаете?

Она полностью преобразилась: от спокойной, формальной манеры не осталось и следа. Передо мной стояла сияющая, азартная, летящая на невидимый свет волшебница.

Ждущая от меня правильного ответа. Опять. Пепел и дождь!

– Вы пытаетесь мне внушить, что нет ничего невероятного, – начал я, надеясь потянуть время. – Значит, то, чем мы будем заниматься, несет в себе изрядную часть невозможного?

– Мне с вами определенно повезло, – тряхнула головой Эйлин. – Идемте!

– Куда? – Я окликнул ее уже на лестнице.

– Спасать мир, куда же еще, – она одним прыжком перескочила через несколько ступеней. – На крышу.

После третьего пролета я начал задыхаться. Длинные, почти отвесные лестницы навевали головокружение, но Эйлин быстро плыла впереди, и я старался не отставать. В какой-то миг мне показалось, что ее ступни не касаются земли, но сверху хлынул свет, и я с облегчением припустился к люку.

Наверху было на что посмотреть. За пологой крышей начинался город. Внизу зеленел вечерний парк, янтарной дорогой вдаль уходила река. Над улицами и холмами пылало низкое солнце, обещая великолепный закат. Горизонт касался моря, и мир не заканчивался – я готов был поклясться, что смогу проследить путь дилижанса до самой Херры. Эйлин, мечтательно щурясь, стояла в двух шагах от входа.

– Драконам, наверное, жаль было покидать это место, – заметил я.

Эйлин передернула плечами.

– Прошлое, как вы сказали, не изменить.

– Даже если некоторые мифы говорят иначе?

– Врата времени? – Эйлин с интересом глянула на меня. – Но прошлое уже случилось, Квентин. Если вы отправитесь на сотню лет назад, вы можете совершить великие дела, войти в историю, но вы не создадите ничего нового, и настоящее не изменится. Парадокс Первого – ни один из ушедших через врата не затронул сегодняшний день.

– Откуда вы знаете? – Я скрестил руки на груди. – Если завтра я уйду в прошлое и стану правителем Галавера, сегодня в замке будут жить мои потомки. Орден просто исчезнет или возникнет в другом виде. Вы же ничего не будете помнить, включая этот разговор.

Эйлин покачала головой.

– Записи драконов, выброшенных в том же веке, в котором родились, вам противоречат. Они помнили, как было и как стало. Изменений нет. Род Рист уничтожил бы вас или принял ваши знания, но исход один. Сегодняшний.

Я долго смотрел на нее, впитывая эту новость. Нет, я догадывался… иначе врата как наказание потеряли бы смысл. Но как же беспощадно это звучит: свобода воли – и полная невозможность что-либо изменить…

– Так вот, о будущем, – Эйлин присела на черепицу, вытянула ноги. – Мы умрем. Даже драконы не живут дольше ста лет. Но есть реальная опасность, что все это, – ее рука описала круг, – проживет еще меньше. Вы говорили с Анри; он упоминал затопленную деревню, не так ли? Он не добавил, что после войны вода поднимается в разы быстрее, и поток все ускоряется.

– Но почему? – Я устроился рядом с ней. – Я слышал о высокой воде и от соседей по дилижансу, но там речь шла о нескольких сотнях лет.

– Да – если бы вода продолжала наступать с прежней скоростью. Но война все изменила. Волны огня, стены пламени, тысячи обожженных тел. – Эйлин замолчала, поморщилась. – Я говорю банальности. Простите меня. Но правда остается правдой: дикий огонь приближает воду. Я иногда гадаю: когда я строю лестницы и помогаю фермерам собирать урожай, кто платит за это? На чей дом упадет вторая чашка весов?

– Если бы вы были правы, мир давным-давно оказался бы под водой, – возразил я. – Когда драконы вели тонкий огонь и строили замки, чудес совершалось куда больше.

– Да, но они знали, как устранять последствия. Сейчас они забыли и то, и другое. Во время войны пролилось столько дикого огня, что уровень воды повышается неуправляемо. Тают льды на полюсах, на юге выходит из берегов река. Даже в Галавере приходится рыть новые каналы.

– В общем, всё плохо, – заключил я.

– Рано или поздно, – Эйлин кивнула на пейзаж внизу, – все это превратится в большую лужу. Единственный вопрос: триста лет или тридцать?

– Я бы предпочел тридцать тысяч, – кисло отозвался я.

– Ну, вам к тому времени будет все равно. Но, – она кивнула с улыбкой, – я того же мнения. Паниковать пока рано, потому что…

Не договорив, Эйлин легко поднялась и заскользила вниз. Остановка, поворот у самого края – она забалансировала на карнизе, оступилась, выпрямилась – и сделала шаг назад. В воздух.

Я вскочил. Не успеть. Никак. Даже если не срывать одежду, а просто разодрать в полете, становясь собой.

– …Огонь – это математика, – спокойно закончила Эйлин, и не думающая никуда падать. Носки ее туфель мерно покачивались в воздухе. Под подошвами свистел ветер – я мог различить течения горячего воздуха, подбрасывающие ее вверх и не дающие спуститься больше чем на пару пальцев. От напряженных ладоней шли золотистые токи.

– Огонь – это математика? – Я недоверчиво ощерил зубы. – И вы рискуете жизнью, чтобы сообщить мне эту сентенцию?

– Ну уж, – Эйлин покачала головой. – Вы же не думаете, что я вишу в воздухе в первый раз?

– Все когда-то происходит в первый раз.

– И кто сейчас тратит себя на пошлые сентенции, когда его наставница рискует жизнью? – парировала Эйлин. – Каждый градус раскаленного пара, каждое волшебство можно выразить формулами. Не сухими рядами цифр, а знаками тела, узорами из идей. Математика – это бесконечное приключение. Огонь, кипучий металл – большие числа; с ними знаком любой маг и дракон. Но есть еще и числа малые, и непознаваемые, и вовсе отрицательные. Высокую воду не угомонить жарким ветром, но морозный вихрь ее уймет. Тончайшая магия сведет на нет последствия грубого огня.

Она вздохнула, и легкий ветерок прозрачным шарфом колыхнулся у ее ног.

– До этого, увы, далеко. Мы будем издеваться над горячим воздухом: выбрасывать бич и понижать температуру потока. Я еще не знаю как. – Ее глаза улыбались. – Это как протаптывать тропинку в безграничном поле: она петляет, уходит в сторону, а потом завершается в двух шагах от места, где вы начали. Придвигайтесь ближе: вам знакомо это заклинание, и я подозреваю, что вы захотите его вызубрить.

– Я не понимаю, Эйлин. – Я последовал ее совету, но куда осторожнее, чем спускалась она. – Зачем вам это? Вы же свалитесь.

– Так вы лучше запомните. У нас есть время, но… – она беспомощно пожала плечами, – иногда его не хватает. Вы готовы? Вытяните руку. Я могу показать и на вашей шее, но вряд ли вам это понравится.

– Совершенно не понравится, – как зачарованный, повторил я. В левой ладони Эйлин начал формироваться тот самый бич, что я краем глаза видел у де Верга во время дуэли.

Я разом вспомнил каждую минуту того дня. Должно быть, мои глаза расширились: Эйлин тепло и грустно улыбнулась.

– На этой крыше у каждого мага драконьи глаза, – сказала она, указывая на солнце. – С золотыми искрами. У вас все получится.

Преувеличенно медленно, так, чтобы я разглядел каждое движение, она начала поворачивать ладонь. Блеснули ногти, пальцы замерли под странными углами, и золотистая плеть вырвалась из руки, схлестнувшись с лучами солнца.

В ту секунду мне показалось, что прошел час. Время умолкло. Крыша замка, летний вечер, Эйлин – поблекли, отодвинулись. Остались двое: я и бич, ползущий по воздуху скользкой змеей.

Разом нахлынула знакомая беспомощность. Шелест мертвых листьев осенью, когда я стоял на бревенчатом пороге и смотрел на дождь, зная, что с фермы мне не уйти; гнилые ухмылки, ржавые мечи, боль в виске, страх и избитая Лин на траве; я, полуослепший, в каменном мешке; горечь проигранного поединка – и солнечные лучи, освещающие горящий город. Словно я, как те драконы до меня, шагнул во врата времени, и все мои поражения предрешены.

И теперь на меня несется чужой ветер и огонь, а я не успеваю, не успеваю…

Цепко захлестнув мою руку, бич обвился в несколько кругов, сжал плечо стальными тисками и эхом старого удара коснулся запястья. Огненные браслеты защелкнулись на руке (на крыле, понял я, холодея) и замерцали, обжигая кожу.

Я перевел взгляд на Эйлин. Она смотрела на мою руку, будто не веря глазам.

– Кажется, я понял, как это работает, – стараясь говорить спокойно и весело, произнес я. – Может быть, вы освободите меня, и попробуем еще раз? Я не настаиваю, но… – я приподнял кисть, указывая на браслеты. – Эйлин!

Она дернула головой, словно пробуждаясь от неприятного сна. Закусила губу, опуская кисть – и ухнула вниз на полметра. Теплые течения вокруг ее ступней заметно поблекли.

Растерянности в ее глазах хватило, чтобы я пришел в себя, изо всех сил дернул за бич, и, помогая себе другой рукой, скатился к краю. Эйлин, пошатываясь, выровняла свое положение, подалась вперед, и я втащил ее на крышу.

– С меня хватит, – севшим голосом проговорил я. – Пока вы не вернетесь на твердую землю, я продолжать не буду.

– Наверное, я иногда… злоупотребляю, – задыхаясь, сказала Эйлин.

Браслеты на моей руке, помедлив, нехотя разомкнулись. Я крепко держал Эйлин за локоть. Бич исчез; от ее левой кисти тянуло жаром, а на лбу выступили капельки пота.

– Иногда воспоминаний достаточно, чтобы потерять равновесие, – Эйлин попыталась улыбнуться. – Когда я в первый раз забралась сюда, мысль шагнуть с крыши насовсем не казалась мне чем-то чрезвычайным.

– И вы?…

– Нет, конечно. Нет, – она мягко высвободилась закинула косу за плечо. – Боевому магу если такие мысли и приходят в голову, то ненадолго. Но изредка воспоминания могут закружить голову, – она глянула вниз, – и оставить в опасности.

…В замке Кор, что в Херре, на стенах каменного колодца растет мох. Мне три года, я перегибаюсь через край и шумно дышу вниз. От влажных темных камней на дне поднимается пар. Конечно, я не спрыгну на дрожащих крыльях, хоть иногда меня и подмывает. Я же обещал.

…Мне не три, мне гораздо больше – и я стою на дне, сверху падают капли, а мох тянется к лицу жадными гроздьями. Наружу рвется мокрый, отвратительный кашель.

Воспоминания могут обмануть.

– Я знаю, о чем вы, – тихо сказал я.

– Наверное, знаете… Вы не похожи на задиру, но дрались с Анри из-за пустяка. Тоже воспоминания?

– Старый друг, – против воли ответил я. – Анри де Верг… оскорбил его.

Мы отошли от края и остановились у каменных статуй. Драконы, драконы, остатки былого…

Эйлин осторожно, бережно прислонилась к одному из изваяний. Ее руки бесцельно расплетали и заплетали косу.

– Анри был вашим учеником, я знаю, – начал я. – Но…

– Слово «был» тут не совсем уместно, – она обвила прядь браслетом вокруг руки, выше локтя. – Впрочем, у меня с этим глаголом личные счеты.

Я промолчал.

– Кто ваши родители, Квентин? – спросила она. – Фермеры, горожане?

– Они погибли в войну. Меня воспитывали дальние родственники.

– Значит, вы похожи. Анри вырос у моря, с кормилицей. Сейчас высокая вода затопила ту деревню; вы это знаете. Но Анри возвращался туда не только за воспоминаниями. Он искал подтверждения своим догадкам. Точнее сказать, он искал своего отца.

Я моргнул.

– Искал? Его мать не сказала?…

– Я неудачно выразилась, – Эйлин откинула за плечо развившуюся косу. – Анри искал доказательства, что дракон Верга был его отцом.

– Это невозможно, – я не смог сдержать улыбку. – Ни один дракон не пожелает своему ребенку такой судьбы. Лишать сына или дочь счастья полета, величия, огня не станет никто. Как мне рассказывали, – спохватившись, добавил я.

– А если выбор стоит не так? – странным тоном спросила Эйлин. – Ребенок-человек, возможно, маг, или ничего?

– Эйлин, я не понимаю… – я нахмурился. – Вы шутите?

– Такими вещами не шутят. Судя по вашему отклику, вы и сами это знаете.

Я опустил голову. Вокруг вились заброшенные сюда ветром листья, алые в закатном блеске. На плите между статуями поблескивали полустертые буквы. После смерти тел не остается, все отправляется в пепел, но мне на миг привиделось, что под камнем шепчут голоса из прошлого.

– И все-таки нет. – Я поднял голову и посмотрел ей в глаза. – Мне нелегко поверить даже в роман… сейчас, впрочем, уже легче. Но сын! Это из разряда тех мифов, которыми стыдно делиться вслух.

– Мы говорили об этом с Анри, – на лице Эйлин прибавилось краски, но она не опустила взгляд. – Я утверждала то же, что и вы, – и оказалась не права. Драконов Верга выдали их же традиции. Огненное имя и титул де Верг даровали его матери, которая – на памяти Анри – не была близка к дракону. Вы же знаете, как дают огненные имена?

– Маги, как я успел убедиться, даруют их кому ни попадя.

– Тот, кто дал Лин имя, ошибся, – вздохнула Эйлин. – Если, конечно, не ошибается она. Да, мы даем имена будущим магам, не разбирая, кто они и откуда. Есть огонь, и хорошо. А драконы даруют огненное имя… не имя – титул! – только своим. Только верным. Магам и не-магам, которые верно служили, сражались бок о бок, стали друзьями и вошли в семью, пусть не в прямом смысле этого слова. Огонь тут ни при чем.

– В чем же противоречие?

– В том, что мать Анри и дракон Верга даже не разговаривали. Возможно, они и были близки, но с рождением Анри все переменилось: отца он почти не видел. Возможно… не знаю. И не хочу знать; простите.

– И Анри де Верг начал подозревать неладное, – пробормотал я. – А узнал только сейчас?

– Для этого ему пришлось проехать не одну сотню миль. Анри еще сомневался, но архивные записи поставили точку. Я видела документы.

Значит, это правда? И я мог убить не просто высокомерного мага, а брата по крови?

Я резко сел. В ушах засвистело, от лица отхлынула кровь. Рядом мелькнул голубой цвет, и Эйлин присела сбоку.

– Если это важно, о родителях моей матери всегда говорили шепотом, – негромко сказала она, касаясь моего запястья. – Я никогда их не видела. Это всего лишь происхождение, Квентин. Мир не переворачивается.

– Анри говорил, что Верг был неплохим старичком, – хватаясь за соломинку, вспомнил я. – Об отце так не говорят. Да и о том, что у Верга был сын, он упомянул смеясь.

– Анри любит эпатировать. Его выходки долгое время были притчей во языцех в Галавере, другое дело, что мне об этом распространяться не стоит.

– Зачем же вы рассказали мне… это? – Я с усилием вытолкнул слова. – Вы уверены, что он не хотел бы скрыть свое… свое происхождение?

– Не хотел. У нас в чести откровенность, и Анри гордится собой – он бы пришел в ужас, если бы ему предложили скрыть подобное от своих. Происхождение не может быть порочным; только деяния. Вы не согласитесь?

Эйлин смотрела прямо на меня, и на минуту мне пришла в голову невозможная мысль, что она знает о Херре.

Каменные драконы равнодушно слушали наше молчание. Колокола пробили, де Верг – сын дракона, ничего не отменить, но есть что-то еще. Эйлин не будет делиться со мной такими сведениями просто так. Что она хочет сказать? Что?

Анри маг. Она думает, что я – маг.

Вот и ответ.

– Анри – сын дракона и волшебник, – проговорил я вслух. – Вы думаете, что эти два явления связаны? И именно поэтому рассказываете мне то, что не рассказали бы никому другому?

– Талантливейший волшебник, – подчеркнула она. – И ваши возможности превосходят его.

– А ваши?

Она покачала головой.

– Я даже не знаю, кто приходится мне прадедом. Дален, Аркади, я – мы основали орден на песке, не задумываясь, откуда у нас огонь. До этого ли было? Когда Дален выбирался из подвалов Вельера, мне, честно говоря, было все равно, чей он сын, внук, правнук. Мы выживали.

– А теперь, отдышавшись, ищете себя?

– Вода поднимается, Квентин, – негромко сказала она. – Каждый выплеск дикого огня стоит нам пары деревень. Если начнется вторая война, мы погибнем.

Я начал понимать.

– Вы не уверены, что здесь есть связь, – произнес я. – Но какой козырь! Драконы, для которых род священен, отступятся от Галавера и никогда и ни за что не поднимут руку на свою кровь.

– Или сотрут нас в порошок, дабы неповадно было. Анри, впрочем, думает, как вы, – Эйлин устало провела рукой по лицу. – Он помешан на этой идее, не спал с тех пор, как они с Мареком приехали из Херры. Скажу честно: я не верю в.это. Лучше договориться с драконами, используя дипломатию. Но если у нас не останется выхода…

– Вы так откровенны со мной…

– Потому что я хочу откровенности. Квентин, это важно. Кем были ваши родители?

Я не предполагал, что мне будет так трудно соврать, глядя ей в глаза. Право, если бы я был тем, кем она меня видела, я рассказал бы ей все, не думая.

Но я дракон, и она собирается нас обмануть.

– Они не умели летать, если вы об этом, – резко ответил я. – Почему вы мне доверяете? Во время войны многие маги были на стороне драконов. Что, если я один из них?

По взгляду Эйлин я понял, что сморозил глупость.

– Теперь я понимаю, что вы действительно жили в уединении, – медленно сказала она. – После войны на стороне драконов не осталось ни одного чародея. Ни одного.

– Почему? Всех перебили?

Она покачала головой.

– Хватит с вас плохих новостей на сегодня.

– Но вы рассказываете мне все и сразу…

– А у меня есть выбор? – Эйлин встала. – Хорошо жить магом в одинокой башне. Уединенно, таинственно, романтично. А вот учить… учиться, пробовать, до искр из глаз, до сонной одури, каждый день – и притом держать марку, и, по сути, править… Это трудно. Впрочем, я лукавлю. Это легко – усилий нужно прилагать меньше, чем мне думалось. Труднее с монотонностью. Впрочем, когда на глазах растут ученики… Но я не об этом. Мы будем видеть друг друга по десять часов каждый день. Вы думаете, я захочу видеть в вас бездушный автомат? Вы должны и будете знать все. И о наших планах, и о будущей войне.

– И о своем возможном происхождении… – пробормотал я, глядя на нее снизу вверх. – Могу ли я побывать в архиве? Мне хотелось бы убедиться собственными глазами.

– Те записи слишком интимны, – она покачала головой. – Мне самой не так приятно было их читать. Кроме того, это вторая причина, почему я откровенна с вами: на архивы наложен жесткий запрет. Еще в начале нашего пребывания в Галавере туда проник бывший владелец замка, и дело кончилось большой бедой. Кого пускать и какие свитки выдавать на руки, теперь решает архивист, и только он.

– Но разве вы…

– Довольно об этом. – Ее голос звучал по-прежнему мягко, но выражение лица сказало мне лучше всяких слов: разговор закончен. – Как мне сказали, вы знаете основы, и блестяще. Теперь нам нужно освоить технику. Готовы? Правило только одно: магия такова, какой вы ее представите.

Мы занимались до третьих звезд, когда вечерний город уже плыл у меня перед глазами. Я вернулся в башню разбитый и прислонился к двери, засыпая на ходу.

Новое билось в виски злым колоколом. Высокая вода! Даже если все жители Галавера выйдут рыть каналы и строить плотины, ничего не изменится. Неужели Эйлин всерьез думает, что десяток магов остановит волны?

Знал ли об этом Эрик? И, если знал, верил ли в Драконлор, как в новую надежду?

Я сделал шаг, и сверху с лязгом обрушилось ведро воды. Деревянное донце больно стукнуло по кисти и отлетело в сторону. Невидимая рука щедро плеснула на пол, не обойдя и меня: одежда вмиг прилипла к телу.

Пепел и ведро!

Я медленно вытер щеки. В ушах холодно тек голос Эйлин: «Откройте ладони. Дышите через нос и смотрите только перед собой. Сосредоточьтесь».

Легко сказать! Шатаясь, я подошел к ведру и начал снимать рубашку. Повыжимай Эйлин свои вещи еле держась на ногах – быстро переменила бы мнение о бывшем ученике.

Только когда я опустил голову на подушку, я сообразил, что головная боль от перенапряжения ушла. И трюк с ведром вполне могла организовать Эйлин – если только де Верг не переиначил его по-своему.

Впрочем, кто их знает?

«Мы справимся», – сказала Эйлин, прощаясь со мной в пустом зале. «Наверное».