НЬЮ-ЙОРК — 6 ЧАСОВ 30 МИНУТ ВЕЧЕРА, НАШИ ДНИ

Серебристо-серый особняк на одной из Семидесятых улиц Ист-Сайда отличался узким фасадом и крышей цвета древесного угля с чердачными окнами. Такое чинное старомодное обличье. Мало кто догадался бы, что каждое оконное стекло защищено сигналами электронных глушилок, мешающих направленными микрофонами улавливать голосовые вибрации.

Кейт вошла в вестибюль и направилась к латунным лифтам в дальнем левом углу. Стеснительный грузный швейцар поднял голову и, коротко кивнув ей, вновь погрузился в свою книгу. Как всегда лишенную бумажной обложки.

— «Пылающие сердца», «Объятие рыцаря»? Какую ты раздобыл на этот раз?

Он покраснел.

— Ну, не можете оставить безобидного старичка в покое, а?

Он умудрялся скрывать свое пристрастие к дамским романам от всех, кроме Кейт.

— Раскошелься, Джерри, не то тут все узнают про красавцев без рубашек на исчезнувших обложках.

На боковых стенках лифта друг против друга висели в золоченных рамах портреты викторианских супругов, когда-то живших в особняке. Рабочий кабинет Кейт был на пятом эта же, но сейчас она направлялась не туда. Шеф вызвал ее по пейджеру. На совещание.

Она нажала кнопку второго этажа, и лифт начал подниматься. Тогда, глядя прямо в глаза викторианской дамы на портрете, Кейт нажала кнопку, скрытую в раззолоченной пышности рамы. Из правого глаза дамы вырвался голубой лазерный луч проанализировать неповторимую капиллярную сеть сетчатки Кейт, а камера за левым глазом портрета сверила ее лицо с небольшим набором хранящихся в ней изображений. Кнопка, на которую нажимала Кейт, сканировала и передала отпечаток ее пальца в базу данных охранной системы. Секунду спустя лифт остановился, но дверца осталась закрытой. Зато зеркало в глубине лифта распахнулось наружу, открывая вход в узкий коридор.

Задняя стена штаб-квартиры группы Слейда была фальшивой и маскировала на каждом из пяти этажей по двадцать футов, не указанных ни в одном официальном плане здания. Поскольку его с трех сторон замыкали соседние дома, заметить с улицы наличие неучтенного пространства было нельзя. Шеф Кейт Джереми Слейд использовал его как командный пункт для секретных операций, которыми без шума руководил по поручению правительства.

По пути к совещательной комнате она услышала предательское шипение, доносившееся из тесной кухоньки, заглянула туда и увидела, что Слейд стоит у кофеварки, взбивая молоко в пену. Он только-только овладел искусством приготовлять капучино и до того преуспел, что Кейт распространила секретный внутренний меморандум, рекомендующий немедленное снятие его с поста «главного духа» и назначение на пост старшего бармена группы.

Слейд был поглощен своим занятием, и его глубоко посаженные глаза прятались в тени. Сорок пять лет, рост чуть-чуть недотянувший до шести футов, темные волосы и карие глаза, кажущиеся черными под кустистыми бровями. Гены бабушки из Индии и десять лет под ближневосточным солнцем придали его коже бронзовый отлив. Он был в идеальной физической форме, и только добродушные морщинки у глаз намекали на его возраст.

Более десяти лет Слейд провел в качестве офицера ЦРУ, занимаясь сбором информации и планируя миссии в опасных и часто раздираемых войнами горячих точках по всему земному шару, однако войти в кухню он решился лишь недавно. С тех пор приготовление гурманских блюд стало к восторгу подчиненных его манией, ведь за что бы Слейд ни брался, он всегда добивался совершенства. Выпускник Принстона с дипломом по классическим языкам, он поднялся до поста заместителя директора по операциям — самый высокий пост в закулисной деятельности агентства, — прежде чем ушел из ЦРУ. Всегда элегантный — даже в самой непритязательной одежде, — полный юмора и даже легкой безалаберности, которая мгновенно уступала место холодной компетентности, когда момент этого требовал. Кейт упивалась зрелищем классического джентльмена-шпиона, который в фартуке хлопотал на кухне.

Она познакомилась с ним три года назад, когда ее отец очень неохотно представил их друг другу. Это был второй год ее докторской программы, почти сразу после неожиданной смерти ее жениха. Тоже аспирант, он отправился в туристический поход в Гималаи и как-то вечером, сидя у лагерного костра, погиб от гранаты при нападении пакистанских экстремистов. Погибли и бывшие с ним два немецких туриста. Разбитая горем Кейт впала в многомесячную депрессию. Однако мало-помалу она осознала, что кончилась лишь часть ее жизни — часть, связанная с человеком, которого она любила, с браком и детьми в будущем.

Она сказала отцу, сенатору США, члену спецкомитета по разведке, что намерена подать заявление в операционный отдел ЦРУ. Не из желания мести — она просто хотела посвятить жизнь тому, чтобы жизни других людей не были разбиты, как ее. Хотя отец сочувствовал ей, он приложил все усилия, чтобы остановить ее. Давно потеряв жену, он чурался мысли, что с его единственной дочерью может что-то случиться. Но она решила непоколебимо, и в конце концов сенатор Морган сдался и устроил ее встречу со Слейдом в Нью-Йорке. Если уж Кейт намерена покинуть академический мир ради полевых разведывательных операций, то пусть хотя бы под началом человека, которого он знает и которому доверяет, а не разбухнувшей бюрократической системы с ее ошибками и утечкой информации.

Слейд ушел из ЦРУ, потому что устал обслуживать капризы политиков, чьи побуждения ему часто казались сомнительными. Однако его недавний переход в частный сектор был маскировочным ходом. Слейд все еще подчинялся директору разведывательного центра (в который входили глава разведывательного сообщества и директор ЦРУ), так что маленькая засекреченная группа оперативников, которыми он руководил, действовала в прямом подчинении только ему. Комбинация взаимовыгодная. ДРЦ обладала возможностью обходить рогатки одобрений, согласно правилам необходимых для запуска некоторых секретных операций, и Слейд мог сосредоточиться на спасении жизней, не подвергаясь политическому нажиму со всех сторон.

Когда Кейт в тот первый раз вошла в кабинет Слейда, она испытала приступ звездной болезни. В школьные годы она увлекалась шпионской беллетристикой, кишевшей мутными злодеями в темных костюмах и бондообразными суперагентами, которых поп-культура вновь и вновь перерабатывает из утиля. Но Слейд-то был реальным. Мастером плаща и кинжала из плоти и крови. Тем, кого она много раз рисовала в воображении, но вживе прежде никогда не имела шанса встретить.

Они сразу же нашли общий язык. После двухчасового разговора и просмотра ее биографического материала Слейд предложил ей работу частного детектива, объяснив, что его новая компания открывает филиалы в нескольких ключевых городах по всему миру. В нью-йоркском офисе уже есть десять агентов, сказал он, — в большинстве бывшие журналисты или сотрудники органов правопорядка. Для начала она может поработать в паре с кем-нибудь из них над уже расследуемым делом. Слейд добавил, что одновременно начнет готовить ее для разведывательной работы, и со временем в зависимости оттого, как она себя проявит, ей будет дано ее первое правительственное задание. Он сказал, что данные Кейт не только не хуже, а много лучше, чем стажеров ЦРУ, с какими ему приходилось встречаться, и что, кроме того, она ему симпатична, а для него это главное.

Кейт тут же согласилась, полная благодарности Слейду за то, что он обеспечил ей причину просыпаться по утрам и так загрузил работой, что на грусть у нее просто не хватало времени. Пусть задние помещения группы Слейда официально не существовали, но они стали родным домом для Кейт с первой же минуты, когда она переступила их порог.

Теперь из узкого коридора она вошла в совещательную комнату второго этажа. Если не считать компьютерного оборудования, помещение больше смахивало на публичную библиотеку, чем на типичный центр разведывательных операций.

Стены скрывали сделанные на заказ встроенные стеллажи, а скрытые за ними две металлические винтовые лестницы вели на верхние этажи. Стол был устлан старинным турецким ковром, а ближе к стенам стояли кожаные диваны и кресла шоколадного цвета.

За круглым столом в центре Макс Льюис, главный компьютерный гуру Слейда, зависал над ноутбуком, резко выделяясь на фоне приглушенных красок комнаты. Алая майка, небольшие золотые обручи, посверкивающие в ушах, и короткие лохмы, недавно ставшие с помощью перекиси водорода пронзительно золотистыми — оттенок, считала Кейт, отлично контрастирующий с его медно-красной кожей.

Макс поступил в группу Слейда примерно тогда же, когда Кейт. В то время выпускник Нью-Йоркского университета, он решил предложить свою кандидатуру на облюбованное им место не совсем общепринятым способом. Взломав наиболее защищенную базу данных ЦРУ, он скопировал десяток файлов и отправил их в качестве приложения к своему резюме на внутренний электронный адрес ДРЦ. Директор, на которую большое впечатление произвела даже не столько его квалификация, сколько дерзость, рассказала про него Слейду в тот же самый день.

— Ну, как там с Биллом Мазуром? — спросил Макс. — Ты установила, он действительно прицеливался на твою древнюю книгу?

— Угу. Еще раз спасибо за быстрые сведения.

Макс кивнул.

— Кто-то нанял Мазура, сообщив ему задание по электронной почте и назвавшись Нефритовым Драконом, — сказала Кейт, сунув руку в сумку за точным адресом. — Ты не проверишь, не ведет ли это к кому-нибудь? И ты не мог бы их увеличить? — добавила она, протягивая ему полученные от Медины снимки места преступления.

— Плевое дело! — Макс сунул их в карман. — А этот Медина? Джемма называет его «аппетитным», — добавил он, имея в виду секретаршу в их лондонском филиале. — Говорит, он пыхтит на какую-то тощую жердь.

Кейт улыбнулась. Максу нравились пухленькие и невысокие. Она не раз застукивала его за прогулкой по порносайтам с объемистыми актрисами.

— Ну? — потребовал он. — Ты же его видела, так что ты подумала?

— Я ничего не думала, а только молилась, чтобы не споткнуться, пока он смотрел, как я иду к столику.

Макс засмеялся.

— Я намеревалась заглянуть к знакомой букинистке, чтобы попробовать датировать манускрипт. Но меня вызвал Слейд. Что еще? — спросила Кейт, садясь рядом с ним.

— Звонила директор Круз. Расследование затрагивает мир искусств.

Алексис Круз, ДРЦ, передавала дела Слету, если они были крайне неотложными и секретными, а также в тех случаях, когда для выполнения конкретного задания Слейд имел более подходящего оперативника, как, например, теперь.

— Ничего серьезного, — объяснил Макс. — Просто тебе в Европе придется разобраться с ситуацией, особой опасности не представляющей. — Ухватив кресло Кейт за спинку, он придвинул его поближе к своему. — Тебе пора познакомиться с твоим новым другом.

На экране его компьютера замерцал видеоклип. Два пожилых человека обедали вместе. Один — уроженец Ближнего Востока, другой — с европейской внешностью.

— Этого, слева, я как будто видела раньше, — сказала Кейт, вглядываясь в знакомые черты худощавого перса — короткие черные волосы, залысины на висках, гладко выбритое чеканное лицо и большие широко расставленные карие глаза.

— Это Хамид Азади. Очень высокопоставленный типчик в ВЭВАИ, — сказал Макс, имея в виду иранское министерство разведки и безопасности — Везарат-е Эттела-ат ва Амниат-е Кешвар. — Предположительно шеф их контрразведки.

Кивнув на экран, Кейт спросила:

— Съемки Агентства?

— Ага. Снято две недели назад в Дубае. Но без аудио. В ресторане стоял шум, и они сидели слишком далеко от окна.

— А второй?

— Лука де Толомеи. Миллиардер, торговец предметами искусства. Слышала о нем?

— Угу, — ответила Кейт, вглядываясь в профиль де Толомеи — длинный прямой нос, острый подбородок и волосы стальной седины по плечи. — По слухам, он иногда заключает сделки на черном рынке.

— Именно. До сих пор в том, что касается нас, он казался безопасным.

— До…

— …того дня, когда одиннадцатимиллионный трансфер от де Толомеи был прослежен до банковского счета Азади в Лихтенштейне. И Агентство забило тревогу.

— Одиннадцать миллионов, — повторила Кейт.

— Я просмотрел путь, — сказал Макс. — Никогда еще не видел, чтобы деньги отмывались столько раз. Будто круиз по островам. Кипр, Антигуа, остров Мэн…

— Вопрос, следовательно, в том, что де Толомеи купил у Азади и зачем?

— В точку. Если Азади хотел доставить террористам что-нибудь посквернее, личность вроде де Толомеи заметно облегчила бы задачу. Богатый католический торговец предметами искусства? Идеально.

— Но Иран все время бесплатно снабжает оружием Хезболла и Хамас вдобавок к сотням миллионов долларов в год. Счетов они им не предъявляют.

— Если только это нечто незаурядное и Азади действует самостоятельно, сторговавшись с шайкой, которую Иран не поддерживает. Он мог без труда припасти какой-нибудь нервно-паралитический газ, и где найдется чиновник, который откажется получить подковерные наличные?

— Возможно, но я как-то не могу представить себе, чтобы плохой мальчик в сферах «Сотбис» якшался с террористами, — сказала Кейт. — Я думаю, что Толомеи покупает на черном рынке персидские раритеты. Такие сделки могут обходиться в десятки миллионов. Кто-то чуть было не выложил больше сорока за первую найденную персидскую мумию.

— Чуть было?

— Подделка. Персы мумификацией не занимались. Возможно, Азади связан с контрабандистами, специализирующимися на персидских древностях. Или — еще лучше — с их фальсификаторами.

— Очень даже может быть, — сказал Слейд, входя, — но нам надо знать точно.

Он поставил на стол поднос с кружками капучино. Идеально закрученные колпачки пены, чуть припорошенные имбирем, горделиво вздымались из каждой кружки.

Кейт взяла кружку и отхлебнула.

Слейд поднял бровь.

Она на секунду прижала ладони к животу, будто сдерживая спазмы, потом улыбнулась.

— Шеф, вы превзошли себя!

Он сел, откинулся на спинку кресла и расплылся в окруженной ямочками улыбке.

Кейт снова обернулась к компьютерному экрану Макса.

— Что еще у нас есть на де Толомеи, кроме его дружбы с Азади?

— Почему ты сформулировала это так? — спросил Слейд. — Их вместе никогда прежде не видели.

Кейт перегнулась к клавиатуре Макса, нажала на клавишу, и сцена в ресторане начала повторяться. Секунду спустя она показала на первый многозначительный жест.

— А вот, — сказала она. — Де Толомеи придвигает пепельницу Азади, прежде чем тот достает сигарету. — Она помолчала, следя за видео. — И заметьте, де Толомеи перестает есть, оглядывается, и Азади что-то говорит официанту, прежде чем де Толомеи успел открыть рот. — Новая пауза. — Видите? Официант принес перец. Азади не попросил соли, он знал, что нужно де Толомеи. Для прежде незнакомых людей они слишком уж хорошо осведомлены о привычках друг друга.

Слейд обернулся к Максу.

— Расскажи ей, что ты накопал за прошлый час.

— Не слишком много, — сказал Макс, когда на экране возникло несколько изображений де Толомеи. — Медленнее обычного, потому что он… ну, вроде той персидской мумии. Подделка. Я покопал, и оказалось, что некий Лука де Толомеи умер в частной психушке почти двадцать лет назад. Его родители тщательно скрывали, что он сидел там — делали вид, будто он где-то за границей, — а теперь умерли и они. Похоже, что фальшивчик обзавелся этой личностью около девяносто первого года. — Поглядев на Кейт, Макс добавил: — Отличный выбор для легенды.

Она кивнула. Лучший способ обзавестись новой личностью или «легендой» было позаимствовать ее у реального человека, который либо умер незаметно, либо исчез из родного дома, не оставив следов.

— У него есть палаццо в Риме, — продолжал Макс, — и реставрированный средневековый замок на Капри.

— Ты меня разыгрываешь! Злодей, живущий на Капри? — поразилась Кейт. — Вот и не верьте в совпадения.

— О чем ты?

Слейд прокашлялся.

Кейт знала этот звук. Он означал, что ее шеф был настроен откупорить что-то из своего классического запаса.

— Тацит, — начал Слейд, ссылаясь на римского историка второго века нашей эры, — описывает Капри как место, где император Тиберий коротал время, предаваясь тайным оргиям или обдумывая зловещие замыслы. Говорили, что по всей империи разыскивали юношей и девушек, опытных в противоестественных соитиях, чтобы они показывали свое искусство перед ним на полянах и в гротах.

— Прямо как Хеф, — сказал Макс. — Впечатляет.

— Кроме того, он занимался младенцами. В роли, так сказать, кормилицы. Но не грудью.

Макс сморщил нос.

— Ну, это уж дерьмее дерьма.

— А изменников приказывал сбрасывать с обрыва, и если они не разбивались о камни внизу, их по его приказу добивали баграми.

— Назрела перестановка, — взвешивающе сказал Макс. — Этот способ дебютирует как… номер четвертый.

Он вел список наихудших человеческих смертей. Номер первый, помнила Кейт, сохранял свое место несколько месяцев. Как-то в воскресенье за бокалом «Кровавой Мэри» она рассказала ему, что во время царствования тезки коктейля, английской королевы Марии, прозванной Кровавой, предшественницы Елизаветы I, протестантских еретиков сжигали на кострах порой до того медленно из-за недотеп-палачей, которые пускали на костры сырые поленья и зеленый камыш, что одна женщина успела родить и видела, как ее младенец сгорел, перед тем, как умерла сама.

— Последние века, — заключил Слейд, — прекрасный остров оставался запятнанным поведением, которое заставило бы покраснеть жителей Содома и Гоморры.

— Следовательно, — сказала Кейт, переходя к делу, — мы имеем миллиардера, покупающего контрабанду чуть ли не у самого главного зачинщика мировых беспорядков, и нам неизвестно, кто он на самом деле?

— Практически никаких зацепок, — ответил Слейд. — И это надо изменить. Макс, конечно, будет колдовать, занимаясь теми, кто связан с Толомеи, ну а поскольку ты все равно будешь в Европе…

— Ну а наши в Риме? — перебила Кейт. — Они могли бы проникнуть в его палаццо, установить «жучки»…

— Кейт, миллиардер, который водит дружбу с такими, как Азади, естественно обзавелся самой лучшей системой безопасности на планете, — возразил Слейд. — Такие проникновения требуют недель и недель слежки. А мы не знаем, есть ли у нас в распоряжении столько времени. Не говоря уж о том, что тактика сильной руки тут может вообще не подойти. Ему подобные не хранят все свои тайны в металлических ящичках.

— А! Понимаю, к чему это ведет.

Глаза Макса весело заблестели.

— С помощью ребят в черных костюмах и в очках ночного видения в голову человека не заберешься. Тут требуется горячая цыпочка на каблуках.

Слейд блеснул своей фирменной мгновенной ухмылкой, и тут же его лицо вновь стало серьезным.

— А пока наши люди в Риме будут применять направленные микрофоны и наводить справки. Но в прямой контакт с ним не вступят. Как они ни хороши, человек вроде де Толомеи их сразу распознает. А вот ты…

ТЕГЕРАН, ИРАН — 3 ЧАСА 05 МИНУТ УТРА

В этот момент Хамид Азади, глава контрразведки ВЭВАИ, один в своем доме в Гейтарие, фешенебельном северном районе Тегерана, сидел, напевая себе под нос, за письменным столом в кресле, обитом телячьей кожей. Любимое время Азади на неделе, те краткие минуты, которыми он наслаждался с чистой, ничем не омраченной радостью. Не в один и тот же день, не в один и тот же час, но раз в неделю он баловал себя. И на протяжении этих нескольких минут он ощущал себя как Сизиф, переводящий дух на вершине горы, прислоняясь к своему камню, пока прихлебывал единственную стопку шотландского виски тридцатилетней выдержки со льдом.

Азади отпер нижний правый ящик письменного стола черного дерева и выдвинул его. Ящик с папками, полный на две трети. Он сдвинул палки в дальний конец ящика и вставил нож для разрезания бумаги в щелочку там, где фальшивое дно ящика примыкало к передней стенке. Панель из черной резины толщиной в полдюйма была гибкой, и, приподняв ближний конец, Азади запустил под него пальцы. Из узкого желобка он извлек спутниковый телефон. Телефон, предназначенный только для этого удовольствия.

Кнопка включения, кнопка защиты, и Азади набрал номер.

Ответил знакомый голос, и Азади назвал тринадцать цифр, которые помнил, как свое имя. Его пароль. Голос задал ему ряд вопросов, и Азади дал необходимые ответы, разные для каждого дня недели.

— Хорошо. А теперь что я могу сделать для вас сегодня вечером, мсье?

— Мне хотелось бы проверить мой баланс, будьте так добры, — сказал Азади негромко.

— Тринадцать миллионов двести тысяч долларов США. Что-нибудь еще?

— Не сегодня.

Деньги в надежном частном банке в Лихтенштейне были парашютом Азади для прыжка в рай новой жизни, свободной от ограничений и страхов нынешней. Несколько десятков лет тому назад на последнем курсе университета Азади избрал свою дорогу в верхние эшелоны иранского министерства разведки и безопасности, потому что выбирать честолюбивому иранскому интеллектуалу было практически не из чего. И еще, приходилось ему признать, его заворожила романтичная национальная гордость: ведь он наблюдал, как его соотечественники вырвали ковер из-под ног изувера-шаха и его садистской тайной полиции, а заодно и у кровососов — их империалистических покровителей. В то время бушевала война с Ираком, и когда он впервые почувствовал вкус к разведывательной работе, стремясь перехитрить ишачьего верблюда Саддама, у него не было сомнений: он нашел свое призвание.

Однако проходили годы, и постепенно им овладела гадливая ненависть к муллам, которые управляли его родиной при помощи бичей со стальными наконечниками. Они показали себя еще большими изуверами, чем прежде шах: постоянное применение пыток, непрерывные убийства исподтишка и планирование массовых убийств по всему миру. В конце концов Азади решил бежать. Собственно, у него не оставалось выбора, его время было на исходе.

В первую очередь ему требовались деньги. Кучи денег. И когда много лет назад он встретился с Лукой де Толомеи и выслушал его первоначальное предложение, уговаривать его долго не пришлось. Между ними быстро сложились взаимовыгодные деловые отношения, и тайный счет Азади неуклонно рос. А недавняя их сделка превзошла все ожидания. Колоссальный и нежданный золотой вклад. Он знал, что предмет этот очень ценный, но никак не предвидел, что Толомеи предложит так много. Одиннадцать миллионов долларов. Хвала Аллаху за этого странного торговца редкостями и его бездонные банковские счета.

Наконец-то в распоряжении Азади оказалась достаточная сумма, чтобы сделать решающий ход, а де Толомеи — теперь проверенный друг — отпраздновал их сделку двумя добавочными услугами: несколько комплектов безупречных фальшивых документов на разные фамилии и адрес первоклассного и умеющего хранить секреты пластического хирурга, который снабдит его не только новым лицом, но и другой этнической принадлежностью.

Побег Азади требовал тщательной подготовки. Комитет по секретным операциям отправит на его поиски элитных киллеров, и Азади вовсе не улыбалось до конца жизни оглядываться через плечо и заглядывать под машину. Он намеревался обосноваться на островке Ки-Уэст у американского побережья, поскольку, как ему говорили, мужчины там могут целоваться на улице, не боясь плетей. А в соответствующем настроении можно отправиться с любовником домой, не рискуя быть побитым камнями.

СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ — 1 ЧАС 16 МИНУТ НОЧИ

Судно было русским. Называлось «Надежда» и входило в число двухсот сорока нефтеналивных судов, которые в эту ночь резали воды Средиземного моря. С «Надеждой», однако, все было совсем не так просто. Этот 138-метровый танкер, предназначенный плавать и по морям, и по рекам, принадлежал члену русской мафии, и нефть служила лишь прикрытием для контрабанды.

В 90-е годы контрабандой была сама нефть. Постоянно крейсируя в Персидском заливе, «Надежда» доставляла баррели сырой нефти из иракского города Умм-Каср в Объединенные Арабские Эмираты и постоянно нарушала эмбарго, которое США наложили на Ирак после его вторжения в Кувейт. Атак как, следя за соблюдением эмбарго, там патрулировали корабли международных военно-морских сил перехвата, шкипер «Надежды», как и остальные контрабандисты, покупал у иранских военных кораблей фальшивые документы о происхождении нефти. Доходы были огромны, поскольку суда под русским флагом почти никогда не останавливали. Но затем, в начале 2000 года, ВМСП остановили другое русское судно, занимавшееся тем же самым, и образчики нефти с него были доставлены в специальную лабораторию, где проверка ее биоданных и хроматография газа установили, что она добыта из иракской скважины. Конфискованы были и нефть, и танкер, а потому владелец «Надежды» решил эти операции прекратить.

И теперь она действительно перевозила иранскую нефть, но два специальных отсека, встроенные в самую нижнюю часть ее корпуса и доступные только для аквалангистов, прятали афганский героин и стингеры для Хесболлы.

Покинув иранский порт Бандар-Аббас десять дней назад, «Надежда» миновала Ормузский пролив, Красное море, достигла Суэцкого канала и через него накануне вечером проскользнула в Средиземное море. По ее фордеку расхаживал молодой штурман, мучимый бессонницей. В жизни он так не нервничал. Когда они шли по Красному морю, налетел шторм, и его выворачивало, пока не упала последняя капля дождя. Когда они кончили грузить баррели сырой нефти в Бандар-Аббасе, ему и троим матросам было поручено отнести в каюту шкипера таинственный деревянный ящик. Шкипер проинструктировал их нести ящик с величайшей бережностью, словно в нем хранился бесценный фарфор… или ядерная бомба. Тут шкипер подмигнул. Почему? Они правда везут бомбу? Или шкиперу нравится пугать подчиненных, возможно, чтобы произвести впечатление на свою новую подружку?

Уставившись в ночное небо, штурман молился, чтобы поскорее настала минута, когда они выгрузят зловещий ящик.

Произойти это должно было скоро, так ему сказали. Задолго до того, как они придут в порт назначения. Тогда останется законная доставка, и он наконец сможет расслабиться.

Продолжая смотреть на звезды, штурман «Надежды» и не подозревал, что смотрит прямо в электронные глаза птицы длиной в пятьдесят футов, ценой в миллиард долларов — американского спутника-шпиона в ста двадцати милях над его головой. КХ-12, специализированный на замочных скважинах: электронно-оптические камеры с высочайшей разрешающей способностью делали снимки полосы земной поверхности шириной в несколько миль, запечатлевая предметы величиной в пару дюймов.

И штурман никак не мог знать, что КХ-12 в следующую ночь пролетит и сделает снимки того самого места и в тот самый момент, где и когда его танкер будет выгружать таинственный ящик. Как бы быстро на следующий день «Надежда» ни шла своим курсом, каковы бы ни были погодные условия или время суток, выгрузка в открытом море не избежит шпионящих глаз спутника.