Ошарашенный таким количеством импозантно-блестящей публики, среди которой там и тут виднелись столпы местной цирцеянской прессы, а также прочие элитные столпы, полустолпы и иже с ними, Крамугас прицелился было сразу пройти в полутемный уголок и здесь в смущении застыть.
Он еще не представлял в точности, что же лично ему надобно на эдаком значительном Конгрессе, как именно вести себя и о чем лучше всего разговаривать, да и стоит ли вообще говорить что-либо.
Но где-то в подсознании таилась робкая надежда: ну, а вдруг сейчас случится нечто — пусть и ерундовое, в конечном счете, но о котором все-таки неплохо будет после написать, тем самым лишний раз продемонстрировав свою недюжинную хватку журналиста, оборотистого, в меру ловкого и даже, может, беспринципного — ведь, если уж по совести, на том вся пресса на Цирцее-28 и стоит, чтоб в главный принцип возводить отсутствие какого-либо принципа и, бесконечно умиляясь этим, врать напропалую. Врать свободно и легко, как дышишь. Соблюдая, впрочем, должный реализм.
Когда-нибудь я выбьюсь в короли, решил внезапно Крамугас, в большие, всеми почитаемые короли — пусть хоть война теперь, хоть конец света, хоть не знаю что, но уж потом-то я свое возьму сполна!..
Неподалеку, на стене, в золоченых рамах с вензелями рядком висели задницы.
И под каждою было указано, чье это высокое лицо и когда изображено.
К стене паралитической походкою приблизился вихрастенький задохлик с важной свитой.
— Кто позволил? Что за дребедень? Всю эту порнографию отсюда — снять! — скомандовал задохлик. — Мне не нужны потом вопросы!
— Да помилуйте, — немедленно послышалось из свиты, — это ведь не просто… Это же — иконографическая порнография! Канон веков! Для просвещения грядущих поколений. Вы сами приказали вешать именно сюда!
— Вот как?.. — задохлик малость растерялся. — Видимо, забыл. Немудрено! Такая суматоха, столько нервов — и себя-то позабудешь! — Тут он заметил Крамугаса и, не то желая снять с себя ответственность, не то ища единомышленника, вдруг доверительно спросил: — Вы порнографию… как — любите?
— Люблю. И даже больше — обожаю. С детских лет! — мгновенно отозвался Крамугас, нутром почувствовав, что надобно ответить умно и тактично, да при том не уронить ни своего престижа, ни чиновного — как знать, быть может, эта встреча вовсе не последняя… — А кто ее не любит?! Если люди знатные и место подходящее…
— Да, место, — коротко кивнул задохлик. — Это вы сострили славно. Лишних всяких много, но зато тут вправду темновато — подходяще… Место, чтоб повесить… Хорошо! Следите, чтоб сюда не подходили, — приказал он Крамугасу. — Отвлекайте, разговоры затевайте. Даже попугайте малость, ежели никак иначе… Криминала нет, но — мерзость! А теперь пойдем еще посмотрим…
Свита удалилась.
А кругом бродили люди, доносились голоса…
— Да? Вы считаете, что смелость города берет?
— Конечно, нет! Но я считаю: истинная смелость попросту не допускает существования таких вот городов, которые бы можно было взять…
— Что за болван там разглагольствует?!
— Тс-с, это же начальник! О нем — только хорошо. Его сейчас положено любить.
— Подумаешь, начальник!..
— Нет, не подумаешь! Нет, не подумаешь! Ему, по штату, все Блюстители подчинены. И наш духоводитель нынче утром поминал его весьма душевно… Явно неспроста! А вы тут спорить начинаете… Хорошенькое дело!.. Да вы рассуждаете, как сущий враг! Уж я-то в этом разбираюсь! Цирцея и начальники — едины! Мы говорим «начальник», а подразумеваем…
— Батюшки, да что же он — совсем без недостатков, что ли? У кого их нет, скажите?! Тоже мне, святой! Смешно… Одна походка чего стоит! А ужимки, а манера выражаться!.. И потом: сегодня — есть, а завтра… Все они — временщики, наросты ядовитые. Вот мы — заслуженный народ, а они — так…
— Ну, милый мой, когда начальника не станет наконец, о нем тем более начнут помалкивать. Даже ругать не будут — не достоин. Но покуда-то он — с нами! Так что вы обязаны кричать ура и говорить хорошие слова. Иначе — не поймут. И Церковь, знаете, активной стала… Там иконы любят.
Слушая все это, со смиреньем опустив взор долу, Крамугас робко жался в своем темном уголку.
К тому же было велено — кем, почему, неважно! — просто велено: не подпушать…
Правда, никто сюда покуда и не лез…
Однако в этом тоже, при желанье, можно было усмотреть многозначительный намек на козни и интриги притаившихся везде врагов…
Как всякий начинающий, но полный трепетных амбиций, Крамугас искренне и честно полагал, что его время — не приспело, звездный час еще не пробил, так что нет особых оснований задираться и глаза мозолить остальным, куда как более влиятельно-маститым.
— Ба!.. — внезапно испустил восторженный вопль человек неподалеку. — Да неужто — Крамугас?! Собственной персоной?! Вы взгляните, кто пришел! Нет-нет, вы только поглядите! Несравненный Крамугас!..
В этом кричащем Крамугас, к немалой радости своей, признал одного из тех сотрудников редакции, с которым он совсем недавно вламывался к зайцу в кабинет, и потому легонько, очень скромно помахал ему рукой. Мол, я вас помню, друг сердечный, вы теперь мне не чужой. Коллега и соратник…
Все тотчас оставили свои разговоры и с любопытством повернулись к Крамугасу.
— Вот так встреча! Смею искренне поздравить вас от всей души! От всей души! И — абсолютно искренне! Ей-богу!.. — подскочил к нему крошечный лощеный человечек, совершенно лысый, с чирьем на носу. — Ваша статья изумительна! Такой мощный, искрометный слог, такая ясность мысли! И до чего же своевременно! А проблематика!.. Вы титан, Крамугас! Я преклоняюсь!
— Н-ну… спасибо, право же, не стоит… — со смущением поблагодарил Крамугас. — Вы так добры… Конечно, я старался отобрать материал получше, посерьезней… Непростое дело. Очень рад, что вам понравилось… А я вот, представьте, еще не видел своей статьи. У вас случайно нет с собой экземпляра? Я верну! Мне б только посмотреть…
— Да вот… вы знаете… — замялся человечек, — это сложно объяснить, но… сам-то я ее и не читал… Хотя мне так подробно все пересказали!..
— А… — разочарованно вздохнул Крамугас. — Я-то думал… А вы — нот так… Кто мне даст сегодняшнюю утреннюю газету? Которая журнал! Ежемесячный журнал, который — утренняя газета! Кто мне даст?
— Это «Культурный высев», что ли? — уточнил кто-то.
— А другого такого у нас и нет. Исключительно культурный. И во всей Вселенной нет. Такое высевают — мамочки мои!.. — откликнулся веснушчатый горбун. — Только у нас… Каждое утро выходит газета, а в конце месяца ее — шлеп-клеп, на закрепочку! — и вот вам готовенький — ежемесячный! — журнал. Как же это вы не знали, батенька? Поди, уже лет десять эдак издают. И — дьявольски удобно: ежели в какой день глупость напечатали или какую пакость пропустили, просто номерочек этот — вжик, из стопочки долой! — и уже нет в самом журнале каверзных страничек! И ни выдерки тебе, ни наказанья… Все подписчики об этом знают, а вы, стало быть…
— Да я обычно покупаю, — принялся оправдываться уточнявший. — И не каждый раз мне достается — оттого и не скрепляю. Думал, что обычная газета… Ведь журналом-то ее нигде не продают… А сегодня вот — прошляпил… Да и не на что теперь купить — все деньги упразднили. Были старые запасы, но сегодня, как назло, иссякли…
— Значит, подписываться нужно было, следить за рекламой! На такой журнал подписки не иметь!.. Срам! Ну, и вообще… Все это, извините, нынче подозрительно, весьма. Еще проверить надобно, — внушительно, с угрозой произнес горбатенький и как-то незаметно, сразу, затерялся среди окруживших Крамугаса почитателей.
Тот слушал этот разговор, разинув рот. Он и не знал таких подробностей о месте своей новой службы и о способах публикования.
— Так кто же даст мне свежий экземпляр газеты, а? — громко, в третий раз спросил он у собравшихся.
Кругом в момент заспорили, заволновались, нервно начали браниться, стали слышаться обидные слова: «Эх, ну и жмот!», «А ты-то сам — безграмотный читака!» — и так далее, но вскоре распря кончилась.
Ни у кого газеты вообще не оказалось. Больше того, как выяснилось очень скоро, никто ее и не читал, однако содержание статьи известно было всем в деталях, и все, основываясь на взаимных пересказах, в один голос выпевали Крамугасу дифирамбы.
Впору было в пляс от радости пускаться…
— А вот удивительное дело, — вдруг послышался сердитый хриплый голос, — это ведь уже не в первый раз!.. И не только с утренней газетой.
А нормальные — вполне серьезные! — журналы, книги, каталоги, справочники!.. То, что они есть, известно вроде каждому… Есть и вместе с этим — нет. За последние годы вы видели их где-нибудь в продаже? Хотя чтива разного — навалом. Уж такая чушь лежит на всех углах!
— Да, тиражи растут, а читать нечего, — уныло подытожил первый. — Такое впечатление, что ничего и не выходит — только объявляют тиражи. Но, вероятно, где-то, для кого-то, иногда… Я полагаю, объявляют ради гласности: мол — вон как хорошо!.. Трепаться, лапшу на уши вешать можно сколько влезет, а как дело делать…
— Воруют! — гулко вздохнул кто-то рядом. — Столько веков все шло спокойно, а теперь вот — снова началось… История! Спираль…
— Да что вы говорите?!
— Точно! Фактов — пруд пруди. Окостенелых, звонких, духовитых… На том стоим, затем и существуем! Сколько б ни писали… Пишут-то — такие же…
— И вправду, денег нет — откуда кто чего берет?
— Воруют, — повторил тоскливо голос. — По закону.
— Нет закона, чтобы воровали!
— Тайный — есть. А скоро и публично огласят.
— Ах, вашими устами мед бы пить!..
— Может, родственники у кого с Земли подарки временами шлют? — предположил наивно Крамугас. — Или еще с каких-нибудь других планет? Ну, словом…
— Дорогой, не делайте нам всем смешно! О чем вы говорите?! Вы еще не знаете таможню на Цирцее!.. Либо все зацапает как есть, либо такой обложит пошлиной, что хоть беги. Комар извне не пролетит.
— А как же я тогда? — удивился Крамугас. — Хотя, естественно, я налегке и был, одни бумаги деловые… Правильно меня в Отделе Виз предупреждали!..
— Ну, а мы о чем?! То-то и оно! Вы бы попробовали въехать к нам с набитым сундуком!.. Вмиг начались бы разговоры: да откуда, да зачем, да это вот с собой не стоит, а вот это и совсем нельзя… И ободрали бы, как липку! Да еще заставили бы благодарность написать — дескать, спасибо, что впустили вообще… Хвала неустанной заботе, любви и прочей требухе, от которой кровь порою стынет… Ничего, когда-нибудь столкнетесь. Вам не миновать.
— Но хуже всего, если вас вдруг на чужих планетах напечатают, — встрял в разговор квадратный дядька с золотым значком, где среди пальмовых — с кедровой шишкою — ветвей угадывалась надпись: «За культуру».
— Неужели запрещают? — всплеснул руками Крамугас, ошеломленно озираясь.
— Нет, отчего же, даже поощряют… Предлагают временами — эдак ненавязчиво… Вот только гонораров не дождетесь. Ни вы, ни ваши внуки. Ежели опубликуют там, где разные купюры натурально греют, то таможня не упустит — все присвоит, шиш вернет. Ведь на Цирцее-то купюр иметь нельзя!.. Налоги есть, никто не отменял, но как платить, когда купюр нет?! Аза неуплату, сами знаете… Вот и придумали начальники, где взять — при том, что вроде бы и не из чего взять… Хвала начальникам, хвала! Такие головы, так об отечестве радеют!.. А вам взамен подкинут три конфетки, чтобы не скучали. Больше — не дадут. Не то вдруг возгордитесь… Да-с! Таможне — радость, вам — позор. Смотрите, Крамугас!
— Ну вот… А ежели статью и в самом деле напечатали не на Цирцее-28? — всполошился Крамугас.
— Нет, вряд ли, — важно покачал седою головой на удивление мохнатый человек, вблизи похожий на объеденного молью льва. — Уж можете мне верить, я вопрос штудировал. Такие вещи оговаривают загодя, чтоб вы потом не суетились. Когда вам с гонорара шиш пришлют…
— Но это все ужасно странно, — признал, печалясь, Крамугас. — Я ничего подобного не слышал. Вот так-то с умными людьми поговоришь… У нас на Бетисе-0,5 все по-другому. Денег, правда, тоже нет, но остальное… Слушайте, а может быть, газета вообще не выходила?
— Ну, здрасьте!.. — возразили ему. — Откуда ж мы тогда узнали про статью? Вы сами посудите: кто-нибудь, чтоб рассказать потом другим, обязан был ее прочесть!
— Э, голубчик, бросьте. Это, знаете, из области: кто первым сочиняет анекдоты…
— Вы на что, простите, намекаете?
— А где редактор? — вдруг спросил Крамугас. — Я уже давно пытался с ним поговорить. Быть может, он-то и подскажет, что стряслось…
Кругом ретиво засмеялись.
Смех был злой и очень нездоровый.
— Нет больше редактора! Сбежал косой!
— Как — нет?!
— Да уж — вот так! Войны какой-то испугался, говорят. Ему шепнули — он и испугался. Именно: дрожал-дрожал, потом собрал вещички — и тю-тю! Ответственности, стало быть, не вынес. Да что там, был дурак — дураком и остался! Теперь, сказывают, к вам в редакторы хотят посадить Дармоеда. Очень ценный, по нынешним временам, кадр — гнида из активных. Еще тот подарочек… Наплачетесь вы с ним!
— Вот те раз!.. — растерянно произнес Крамугас. — Но почему же вдруг? Редактор — и сбежал… Я, знаете, по спецзаданью над статьей работал — мне сам главный приказал: чтобы к войне была статья!
— А это уж вы зря, — сочувственно зашумели вокруг. — Поторопились… Ну, мало ли что приказал!.. Если каждый дурацкий приказ выполнять… Это вы по молодости лет… Войны-то ведь — не будет! Никакой!
— Позвольте!.. — ахнул Крамугас, безумно вдруг перепугавшись: коли правду говорят, то вся его работа на корню летит к свиньям под хвост! — Немыслимое дело! Я не знаю… Почему вы так решили?!
— Ну, а что тут, собственно, решать? Не мы придумали — сигналы нынче сверху поступили!
Крамугас почувствовал себя как никогда, оплеванным и уязвленным.
— Мне редактор четко объяснил, — упрямо повторил он, — что война вот-вот начнется.
— Было дело, собирались воевать, — согласно закивали посетители Конгресса. — Вдруг с чего-то взбудоражились, хотели поразить мир небывалой и отчаянной отвагой… А потом переиграли все — и бойню отменили.
— Прочему? — строго спросил Крамугас, ибо подобное с трудом укладывалось в голове.
— Да вот, официальное сообщение пришло, — не без удовольствия поведали ему. — Наши контрподглядчики с Вистулы-0 вернулись. И как раз перед Конгрессом.
— Нет, я решительно отказываюсь понимать! — жалобно промолвил Крамугас, дурея от обрушившейся на него информации.
— Дело-то вот какое, — с готовностью принялись его просвещать. — Контрподглядчики установили все! До тютельки! Эти тарпеты-гамаксобии, с которыми мы собирались воевать, — никакие не враги и не агрессоры. Это — обычные кочевники, вроде ныне вымерших земных хазаропапуасов. Только тем и занимаются, что кочуют с планеты на планету да пугают мирных граждан. Ракеты дикие пасут… Пятьсот лет гам, двести — тут, и так далее… Ну вот. Войну-то они, потехи ради, и впрямь объявили, страху на нас нагнали, пробудили в людях патриотов, а сами взяли да и отбыли в неизвестном направлении — свои ракеты пасти. А ракеты, между прочим, скверные, никто не хочет брать… Вот эти самые тарпеты-гамаксобии и злятся… Словом, сгинули они куда-то — и не с кем теперь воевать! Может, лет через сто о них еще услышим. Может, снова пожалуют в наши края…
— Но отчего же в городе такая паника? — поразился Крамугас.
— Не паника это, а всеобщее ликование! Вам просто показалось, только и всего… Народ ликует, во-первых, потому, что война не состоялась, а во-вторых, потому, что — впервые! — здесь, у нас, на Цирцее-28, взамен войны проводится очередной Конгресс. Полувселенский Содом Наций. К нам в гости прибыл ПОВСОНАЦ! Фантастика!.. Невероятный факт! Люди ощутили вкус свободы!.. Вы очень вовремя успели — точно в перерыв, ко второму отделению. В первом-то были выборы: с трех раз угадывали, кто теперь станет председателем… Ну, и разная другая чехарда… Пустое отделение, народ уснул. Тогда как во втором… Тут самое-то интересное и будет, гвоздь программы! Перл Конгресса!..