Посетителей в комнате не было.

Только в дальнем углу — на фоне гигантской картины, изображавшей Грандиозный Выход Маленького Человека в Необъятный Космос, — сидел за письменным столом сытенький, мытенький чиновник в розовой, в белую клетку фуфайке с золотой крылатой русалкой у левого плеча — традиционной форме служителей Космопорта.

— Ну-с, — негромко произнес чиновник, без всякого выражения глянув на Крамугаса. — Отлетать решили? Что ж… Отлетайте, отлетайте — дело интересное, кровь разгоняет… Только почему-то никто обратно не летит… как ни странно… Дорогу, что ли, забывают? Очень умные все стали… Тэк-с, попрошу ваши бумаги. Документы, направления, сопроводительные разрешения. Ну и, конечно, пояснительную накладную.

— Зачем? — опешил Крамугас.

— Не зачем, а — на кого! — чиновник важно поднял кверху палец. — На вас, уважаемый, на вас.

— Что-то я не понимаю…

— А все очень просто, никаких секретов нет. Ведь вас ракета повезет — как пассажира. Это с одной стороны. А с другой, вы — кто? Вы — груз! Да, самый натуральный. Для ракеты все равно — что человек, что ящик помидоров. Вот накладную и выписывают. Здесь вас отправляют, на Цирцее принимают… Мы и пошлину за ваш провоз возьмем.

— Но я уже купил билет в счет предстоящих гонораров! — возмутился Крамугас.

— Э, уважаемый, билет — это билет. На душу пассажира, так сказать. А пошлина — за груз. Ну, разумеется, тоже в счет ваших предстоящих гонораров! Не сейчас. Очень гуманно, не так ли? У нас тут, на Бетисе-0,5, и денег настоящих нет. Ни у кого. Так, только называются… Уж это знать должны!.. А ну-ка, встаньте на весы, посмотрим.

Крамугас безропотно встал на торчащие посреди комнаты весы фантастических размеров.

Поначалу, лишь войдя сюда, он принял эту конструкцию за удивительную, безобразно-модерновую колонну, невесть для чего подпиравшую раздвижной, в лепнине, потолок.

Чиновник долго ходил вокруг весов, к чему-то прислушивался и принюхивался, брякал гирьками, крутил какие-то ручки, на что-то нажимал, где-то пальчиком что-то подпихивал, тихонько бормоча себе под нос: «Компутер — тонкая, итить, машина, злая» и сокрушенно при этом качая головой, и наконец с унылым видом сообщил:

— Не густо, средненько… Совсем не ожидал… Ну ладно. Сойдет и так… Вот именно: сойдет, пройдет и позабудется… Но если но совести, да, если по совести, хлипкие кадры готовят нынче у нас. Весьма! Надо будет доложить. А ведь, бывало, какие люди приходили! Весы — в лепешку!.. Мельчаем, эх, мельчаем…

Он вернулся к себе за письменный стол и что-то быстро подсчитал на карманном надувном компьютере с тремя веселыми свистками (степень надутости определяла быстроту работы, а свистки оповещали, как идет процесс). Затем вычисления проверил на бумажке и довольно крякнул. Все сошлось.

— Так-так, — сказал он малость погодя, — а нуте-ка, посмотрим теперь ваши документы. Очень интересно… Вы пока, чтоб время не терять, вот тут, где пропуски, впишите — то, что требуют от вас.

Чиновник тотчас погрузился в любовное созерцание Крамугасовых документов, а тот взялся старательно заполнять разные пропуски в подсунутом листке.

И был то бланк не бланк, анкета не анкета, заявление не заявление — так, что-то непонятное, но, к счастью, без раздражающих длиннот и нудных экскурсов в чащобы родословной — в этом деле Крамугас не смыслил ровным счетом ничего, как, отдать должное, и большинство его возлюбленных сограждан.

— Ну, что? — прервал молчание чиновник. — Все заполнили? Вот и отлично. М-да-с-с… Прекрасно! Только, знаете, одна неясность… Сами понимаете, не это нынче важно, да, но все же, все же…Лучше прояснить. Вы, дружок, простите, кто: ванделик или каллаик? Этот пунктик здесь пропущен, а мне надо для отчета…

— Понятия не имею, — развел руками Крамугас. — Никогда не думал. А не всели равно?

— Вам-то, может быть, и все равно… Кроме того, — делаясь моментально строгим, произнес чиновник, — я выписываю вам Визу на Влет в Запланетное Пространство. Это, не скрою, очень важная процедура для меня и еще более важный момент в вашей биографии. Неужели вы думаете, я стал бы спрашивать, если бы в том не было нужды?!

— Вероятно, — согласился Крамугас.

— Вот, вы не возражаете… Тогда потрудитесь ответить точно. Или за столько лет вы не удосужились узнать? Так не бывает. Вы темните!

— Вовсе нет, — обиделся Крамугас, но тотчас простодушно улыбнулся. — Клянусь вам: я не знаю. Не интересовался. Да и не спрашивали никогда.

— Вы где учились? — ехидно осведомился чиновник.

— Я же написал! Все, как и велели… Можете прочесть. «Три года в Думательной Школе и еще пять лет — на Изначальных Скорописных Курсах. Похвальных колпаков не имею, равно как и взыскательных синяков. По распределению Курсов направлен на планету Цирцея-28 для плодотворной работы в прессе». А вот характеризующие купюры.

— Это я уже все видел, — брезгливо отмахнулся чиновник. — Купюры, надобно сказать, ни то ни се — середняцкие… Неужели вы не могли поднатужиться, чтобы получить купюры высшего разряда? Эти-то не на многое годятся. А тогда бы вам все дороги были открыты!

— А зачем? — не понял Крамугас.

— Да что вы, в самом-то деле?! — рассердился чиновник. — Не маленький, небось, все сами понимать должны! Кто ваши, родители?

— Х-м-м…

За свою недолгую жизнь Крамугас уже вполне усвоил, чем можно разжалобить или даже задобрить людей, от которых в данный момент хоть как-нибудь зависишь.

— У меня нет родителей, — сказал он печально, подпуская в голос слезу. — Я с детства был лишен тепла и ласки. Меня подкинули на эту планету еще в эмбриональном состоянии. Я ничего не помню.

— Ах, вот как? В самом что ни на есть эмбриональном? Это многое меняет… Тогда — конечно, — иронически кивнул чиновник, не разжалобившись ничуть, — вам только на Цирцее-28 и место. В прессе.

Он слегка нагнулся, надавил кнопку под столом, и механический фиксатор за его спиной с громким жужжанием оттиснул в Визе: «Лодки донец».

— Ну ладно, с документами у вас, пожалуй, все в порядке, — кисло признал чиновник. — Нет проблем. Но этого так мало! Совершенно недостаточно… Ведь документ — он что? Бумажка, не подпертая идеей. А без должной дозы наущений мы не можем вас пустить. Молодой вы еще, зеленый.

— И что же прикажете делать? — тоскливо спросил Крамугас.

— Напутствие вам нужно, — пояснил чиновник с важным видом. — Подведение итогов, прочищение мозгов. Чтоб было поручительство: мол, нет претензий, можете лететь на все четыре стороны, созрели, значит, для работы в прессе — где-то там… Ведь если не созрели, то срамить нас будете, резон?

— Резон, — угрюмо, предвкушая новый пакостный подвох, согласился Крамугас. — И что теперь?

— А мы тут все продумали, до мелочей предусмотрели, так-то! — залихватски подмигнул ему чиновник. — Есть у нас один… большой специалист… Действительно — один на всю планету. Монумент! Основал Музей истории нудизма. Ну, и много еще разного… С рождения — любимый и бессменный. Рогонаставник молодежи. Некросаггва! Зачинатель всех элитных люмпен-клубов на Бетисе! В духе разъярен и славен.

— Шаман, что ли? — удивился Крамугас. — Так их когда уж всех поизвели!.. Сейчас-сейчас… Я по истории колпак имею твердый. Дату вот забыл…

— Шаман! — презрительно сказал чиновник. — Если б все такие были!.. Дудки! Это… это… Просветленный обновленец, всем учитель и вожак! Почти святой. Фигура — не хухры-мухры, не словишь! У него особая кормушка. Это надо понимать. Да вы увидите! Идите. До конца по коридору и — налево. Дверь железная, с колоколами. Там он и сидит.

И впрямь: в углу каморки раскорякою сидел амбал в фиолетово-оранжевой накидке на голое тело и, сведя глаза к переносице, пыхтя, как запрещенный паровой компьютер, отрешенно занимался делом: правою рукою он стремительно напоминал себе, что все еще мужчина, тогда как левую время от времени порывисто вскидывал наискосок над головой и так же очень быстро, но отчетливо шептал: «Всегда готов, всегда готов!..»

Крамугас, завороженно глядя на него, остановился в шаге от двери.

Поскольку некросаттва целеустремленно продолжал искать смысл жизни и на все, что рядом с ним творилось, не реагировал никак, Крамугас счел своим долгом этот поиск на минуточку прервать.

— Мгэ-ны-эм… Меня послали… — громким и противным голосом сказал он.

— Вот и шел бы, — отрешенно отозвался всем родной рогонаставник. — Издалека до-о-лго!.. — вдруг пропел он. — Кыш! Всегда готов, всегда готов!..

— Да ведь послали к вам — конкретно!

— Сволочи, вот эдак и сгноят, — устало прислонился к стенке некросаттва. — Видишь — я готов, а никакого, стало быть, конца не предстоит. Полета нет. Улета нет.

— А почему?

— Да потому, что ты, дурак, пришел! И вечно так… Сосредоточишься, поймаешь чувство — и тут на тебе! Чем разных обормотов наставлять, я лучше бы давно уж смедитировал навеки! Не дают… На службе, говорят, не смей, уж ты давай — во внерабочие часы… А я тут деградирую во всем! И после службы — ну, совсем не человек!

— Однако странные какие тренировки, — уважительно заметил Крамугас. — Такие… интересные движенья… На глазах у всех… Нет, я бы так не смог.

— Вот потому и пригласили: ценят… Мощь во мне гуляет. Вижу все насквозь.

— А для чего ж тогда — руками?..

— Некрочакры выпускаю. Чтоб гуляли. Всюду! Постоянно! — некросаттва дико посмотрел на Крамугаса. — Техника — древнее нет!.. В момент приходишь к Абсолюту. Всюду видишь пустоту. И в ней — людей, совсем пустых. И в них — мозги, совсем пустые. О-о!.. — завопил он. — Главное, чтоб был всегда готов. Но что-то заедает… Чувствую — могу, а двадцать лет уже — ни с места, все никак… Устал.

— Так, может… технику сменить? — осведомился робко Крамугас.

— Нет! Ни за что! О чем ты говоришь, негодник?! Я к этой прикипел. Продвинулся невероятно. Вижу все насквозь. И завтра вижу, и вчера, и послезавтра. Потому мне молодежь и доверяют. Тянутся ко мне все наши парни и девчата, а последние — особо… Да уж… Знают: я их чему хочешь научу! Работать научу. И думать научу. И безобразничать… И как руководить, и как подмахивать, и как законной гордостью себя переполнять — всему!.. Вот ты — зачем ко мне явился?

— Велели напутствие у вас получить, — вздохнул Крамугас. — Последний штрих…

— Конечно! — фыркнул некросаттва. — Штрих ему!.. Нуда: как что — так сразу же ко мне. А нет вот, чтобы подсобить!.. Чтоб кто-то рядом сел и со мной вместе, заодно… Эх, служба! Ты чего собрался делать?

— В прессу, знаете ли, отрядили… В Центр куда-нибудь…

— Блатной?

— Нет.

— Ишь! Тогда — проблема. Впрочем… У меня таблицы есть! Проверим. На-ка, погляди.

Привставши, некросаттва вытащил из-под себя листок, замурзанный до безобразия.

На листке корявыми буквами было написано:

«1.  Если тебе одновременно врежут но заднице и по голове, будешь ли ты рассматривать это как один большой удар или как два маленьких?

2.  Если тебе харкнут в правое ухо, а зазвенит в левом — что ты посчитаешь за изъян?

3.  Если тебе скажут «веруй», а ты уже веруешь, будешь ли ты сомневаться?

4.  Если баба, с которой ты переспал одиннадцать раз, продолжает уверять, что ты еще мальчик, будешь ли ты эту бабу уважать?

5.  Если тебя прохватил понос, а ты уже постился две недели, будешь ли ты думать о скоромном?

6.  Если ты сошел с ума, чего тебе захочется больше всего?

7.  Если хлопок одной ладони есть хлопок другой ладони, то что есть хлопок двух ладоней, которых нет?»

— Можешь ли ты ответить на эти вопросы? — осведомился некросаттва.

— Нет, — признался Крамугас.

— Ну, а хотя бы на один из них?

— Тоже нет, — чуть подумав, отозвался Крамугас. — Я ничего не понимаю.

— Это хорошо, — коротко кивнул некросаттва, судя по всему, вполне довольный. — Так и надо. Тонкая наука. Сразу видно: наш! Дурак бы понял и ответил… Значит, ты для прессы — создан! Молодец. Твори! Но на листочек иногда поглядывай — поможет… Я тебе его дарю — как талисман. К тому же листик мягонький — удобно…

— Вряд ли я осмелюсь… — прошептал чут ьслышно Крамугас. — Навряд ли… Ведь — святыня! У меня дня этих дел припасено другое… Ну, а дальше?

— Дальше? Ничего. Финита, так сказать. Проблемы больше нет. Ступай и доложи, что я одобрил. Полностью. Напутствие — дано. Все. Сгинь, чтоб я тебя не видел. Следующий! — хрипло гаркнул некросаттва.

Никто, однако, не вошел.

— И ладушки, — заметил некросаттва. — Очень даже славно. Перерыв. Тогда я чуточку поупражняюсь. Не тревожь меня. Я весь горю… Кыш! Прочь! Всегда готов, всегда готов… — опять забормотал он.

Крамугас еще немного и с почтением понаблюдал, чем занимается святой рогонаставник молодежи, потом на цыпочках выбрался из комнаты и, плотно притворивши за собою дверь с колоколами, которые, как оказалось, были из папье-маше, направился к знакомому чиновнику.

— Ну, все в порядке? — спросил чиновник безразличным тоном. — Он не возражает?

— Нет! — радостно ответил Крамугас. — Но до чего он у вас странный…

— Вот еще! — строптиво поджал губу чиновник. — Вы тут будете критиковать!.. Он вовсе и не странный. Он — великий. Ветеран. Создатель школы срам-нудизма — в устной форме. Да-с… Ему цены нет! Никакой. Ну, ладно. Забирайте ваши документики — и можете лететь. Да смотрите хорошенько, в какой садитесь звездолет! А то занесет вас ненароком куда-нибудь на Саву-Драву, где дым коромыслом стоит…

— А что такое? — забеспокоился Крамугас.

— Да нет, ничего. Просто к слову пришлось. Там сигамбры-менапии мордуют сираков-менапиев. Планету, говорят, не поделили. А на всей планете суши клочок — за час обойти можно. И армия на обе воюющие стороны — семнадцать инвалидов да три поганца. Вот поганцы-то и хуже всего. Так что смотрите, не залетите к ним невзначай.

— А на что они мне? — меланхолично удивился Крамугас, взял свою Визу и направился к выходу, который обозначился зажженной надписью в углу, за ширмочкой — чтоб раньше времени не привлекать.

Уже у дверей, выводящих прямиком на летное поле Космодрома, Крамугас остановился, поглядел в окно и умиленно произнес:

— Весна-то какая, а? Чудо, очарованье!

— Весна как весна, — пожал плечами чиновник. — На планете, где я родился, весны вообще отродясь не бывало. И не будет, надо думать. Ну и что?

— Пахнет-то как!.. — неуверенно сказал Крамугас.

Чиновник подозрительно скосил глаз в сторону раскрытого окна и принюхался.

— Действительно, — признал он, морща нос. — Воняет чем-то… Х-м… Кажется, опять проклятый кухонный комбайн пережег мой обед.

Он проворно вытащил из кармана фильтрующие тампоны и засунул их в ноздри.

— До свидадия, любезддый юдоша, — сказал он, вертко сделав ручкой. — Спокойдого ваб косбоса. И будьте бужчидой, а де трябкой. Это я ваб говорю.

И Крамугас, блаженно улыбаясь, зашагал к рейсовому звездолету. Могучая канатная тяга тихо и волнующе звенела…