Многоместный мавзолей пришлось, конечно же, убрать, чтоб впредь своим присутствием не осквернял прогресс, любимый всеми, и не мешал стоять такому чуду: после долгих и болезных размышлений валютную гостиницу, не разбирая, вывезли на Соловки и там свалили, хоть норвежцы и большие деньги предлагали за нее.
Но свой патриотизм, естественно, взял верх.
Зачем делиться достоянием с чужими? Пусть лежит.
А между тем в Ежополе большую славу обретал чугунный Царь-компьютер. Славу, так сказать, международную.
Многие туристы приезжали с разных континентов, крякали, качали головами и завистливо шептали: «Вот прогресс – так уж прогресс! Нам и не снилось!»
Ну, отребье городское тоже бормотало что-то, да кто слушать будет!..
Вот когда отребье ихнее то там, то сям трепалось – это да, всё тотчас в прессу шло и к постаменту выставлялось.
Славно, радостно!
Опять Ежополь всех на свете обскакал, и уж в который раз!
Тут и врагам, как говорится, нечем было крыть. Ведь отобрал Ежополь мировой приоритет, вернул домой.
Об этом памятнике века тотчас же в столицу сообщили: мол, и мы не лыком шиты.
Как столица реагировала – точно не известно.
Видимо, никак.
Или, напротив, слишком нервно, на таких повышенных тонах, что отдавало ультразвуком, а его покуда человеческое ухо слышать не умеет.
Так или иначе, но в одну особо темную и слякотную ночь Царь-компьютер вдруг исчез, как в воду канул.
И уже довольно скоро все прилавки города ломились от наплыва роликовых и простых коньков – ядреных, из непривозного чугуна.
Ежополяне лишь руками разводили, а особенно дотошливым туристам объясняли: «Царь-компьютер – это ж чудо нашей мысли. Вот он в мысль и вышел. Весь».
В свете грандиозных перспектив и прочих ускорений интересной жизни, в одночасье узаконенных в столице, город Ежополь надумал перестроиться совсем.
А как?
Что-то популярное и вроде подходящее отцы города в газетах и журналах иногда читали и даже с обстановкой на планете приблизительно были знакомы.
И тогда мэр Ендюк, продумав целую неделю, вдруг смекнул: повсюду нынче есть особые безъядерные зоны, даже где-то по соседству с бывшей Абиссинией, а вот чтоб дома учудили эдакое – как-то не слыхать.
Так, может, достославному Ежополю той самой первой ласточкой и предначертано судьбою быть? Всем – в пример, всем – в назидание…
«Какая зона? Где живете?! – простонали из столицы. – И какие еще ласточки?! Куда лететь надумали?»
«Так… никуда», – ответили конфузливо отцы, но мысль засела крепко.
И тогда, презревши гласность и цензуру, они просто тихой сапой побратались с Антарктидой, где, как всем известно, вроде бы спокойно, а местный хладокомбинат именовать отныне стали вовсе не казенно и с отеческой любовью: «Логово мира».
И всех горожан обязали есть мороженое трижды на день.
Благо ничего другого местные прилавки толком предложить и не могли…
Вот о том, как горожане поголовно любят сласти, все-таки столицу известили. Мол, такая жизнь пошла, так хорошо, покой – везде!..
Отцам города давно уже мозолил глаз пустырь, что на окраине Ежополя.
Собственно, на деле никому он не мешал – пустырь как пустырь, хоть и пригаженный изрядно.
Но, поскольку Ежополь был город несравненный и по всем статьям передовитый, дорогих гостей его хотелось бы встречать какой-нибудь особой красотой, способной потрясти воображение, а тут – пустырь…
Отцы города были наслышаны, что где-то во Франции, кажется, в Лувре, под землей, среди двора, отгрохали дворец – и все туристы от него балдеют.
Ну, дворцов в Ежополе хватало – чего стоили одни вокзалы! – но вот так, чтоб под землей, да с выходом наружу, да с невиданным размахом…
Надобно заметить: мысль, случайно залетевши в головы отцов города, уже не вылетала никогда.
Проблема заключалась лишь в одном: что лучше строить?
После долгих препирательств порешили: Ежополю необходим какой-нибудь торговый центр, а ежели точнее – новый гастроном, поскольку старый, в бывших городских коровниках, совсем уж обветшал.
И чудо из чудес – воздвигли.
Впрочем, просто так его заметить было невозможно, даже подойдя почти вплотную.
Потому что все сосредоточилось в земле: аж на шестнадцать этажей в глубь распростерся гастроном!
Умопомрачительные лифты на две сотни погруженцев разом, скоростные эскалаторы, простые лестницы, но – в мраморе, с ковровыми дорожками, отделанные мрамором же пандусы, кругом – павлины и поющие фонтаны, золоченые скульптуры несравненных сказочных героев из истории Ежополя, лианы, пальмы, фикусы, бананы, кипарисы, кактусы с колючками и без – чего там только не было, все радовало глаз своей посконной скромностью и, как газеты сообщали, исключительной национальной простотой.
Вход сделать, правда, не сумели: не хватило средств.
Столица, очумев от эдаких затрат, в поставке новых денег отказала на ближайший век.
Пришлось поставить деревянную кабинку вместо вестибюля с колоннадой, а на сэкономленном листе фанеры, водворив его на крышу, крупно и с размахом написали: «Гастроном “Подземный мiръ ”».
Чуть погодя добавили: «Mezdunarodny». Отчего и цены заломили – дикие, дурные.
Надо ж было как-то покрывать расходы на сооружение шедевра!
Ну да ведь не вход определяет истинное чудо века!
Чудо – в содержимом, а такое содержимое, естественно, – прилавки, как должно быть в настоящем гастрономе.
Всюду в мире – только так, и не иначе.
А Ежополь уважал планетные порядки, хоть и почитал себя спешащим впереди прогресса.
Тут, однако, вышел некий казус.
Оказалось, что продуктов на шестнадцать этажей в Ежополе и днем с огнем не сыщешь. На один этаж – и то со скрипом наскребется.
Да и горожане по такой цене не слишком собирались раскошеливаться, благо уровень их жизни хоть и прирастал, но с особливой стороны.
И разные заезжие туристы как-то чересчур уж долго маялись и мялись подле непонятной им кабинки, прежде чем войти.
Затея явно прогорала.
И тогда бессменный мэр Ендюк, весь поседев от умственных борений, порешил: «Черт с ним, с подземным этим гастрономом! Жили без него – и дальше проживем!»
В коровниках ассортимент и впрямь смотрелся как-то лучше – попонятней, что ли.
Да и не было вопросов насчет свежести продуктов. Есть – и ладно.
После этого столицу с помпой известили: денежки не просто в землю закопали, но – с невиданным умом. Отныне в городе Ежополе откроется Музей Продуктов, какового в мире больше не сыскать.
И уже вскорости на всех шестнадцати подземных этажах прилавки ломились от роскошных продуктовых муляжей, играла радостная музыка, и бодрые экскурсоводы с просветленными улыбками водили группы посещения, рассказывая им историю чудесных экспонатов.
«Еду руками не трогать !» – висели строгие таблички на каждом этаже.
«Наша съестная Оружейная палата», – с горькой гордостью шептались горожане.
По причине изобилия еды на стендах, в буфете продавали только сухари и чай грузинский, смешанный с овсом. Красивый ценник сообщал: «Напиток чайный крупного помола “Утренняя радость” ».
Поэтому народ, являвшийся на выставку на целый день, с собой прихватывал и разные закуски, чтоб не голодать.
И постоянно – в залах, в коридорах, в необъятных лифтах и на лестничных площадках – можно было наблюдать, как целые семейства либо одинокие ценители прекрасного, расположившись кто на ковриках, а кто и просто на газетках, пьют, едят и отдыхают в окружении роскошных застекленных стендов с замечательной, непривозной, музейной пищей.
Здесь же, в ходе трапез, возникали новые знакомства, трепетно влюблялись с первых же взаимоугощений и справляли разные значительные даты в жизни посетителей.
Короче, сидя на полу, жуя и созерцая экспонаты под стеклом, ежополяне приобщались к миру удивительного и, по уверенью городских газет, «испытывали чувство безграничного восторга перед славным будущим своей страны».
По такому случаю на крышу дощатой кабинки намертво приладили неоновую надпись: «Food Museum. Superunderground».
Она сияла вечером по выходным и по большим народным праздникам. Народ ее любил.
Что касается неприбранного пустыря, то он, как был, так и остался. Разве что кабинка появилась посреди него.
Но он уже не раздражал своим присутствием отцов Ежополя, поскольку они знали: на поверхности – лишь видимость одна, пусть люди глупые ее в расчет и принимают. Главное же, самое прекрасное – надежно спрятано под землю, где и будет, несомненно, пребывать века.
Как в Лувре – в отдаленной Франции.
Там, вроде бы, хранятся разные скульптуры и картины, ну, а здесь – еда.
Одно другого стоит.
Ведь и там, и здесь: приходят люди – и глядят. А приобщение к прекрасному – везде едино…
Памятуя о своей глубокой, первозданной древности и просто не желая в свете мировых свершений выглядеть отсталым городом, Ежополь порешил и у себя отгрохать что-нибудь такое, отчего во всех концах земли, ошеломясь, придут в неописуемый восторг.
Но чем очаровать прожженную Европу и ее заокеанских сателлитов?
Возвести какой-то удивительный, во всем передовитейший завод?
А вдруг столица засекретит?
Взять и поставить возле пустыря с торговым центром статую Свободы – только в девять раз длиннее, чтоб американцы поперхнулись у себя?
Опять же, могут не понять в столице: дескать, почему такое чудо именно в Ежополе? Выходит, что в самой столице – никакой свободы нет?
Да и ядреного тоннеля наподобие того, что продолбили под Ла-Маншем, не построить – нет в Ежополе Ла-Манша, обделила матушка-природа.
Можно, разумеется, Великую Китайскую Стену продлить до городской околицы, но где взять столько кирпичей? К тому же – не на год затея, даже не на десять лет.
А исключительно хотелось побыстрее, чтоб еще при жизни откусить от пирога всемирной славы…
Над проблемой бились лучшие умы – и лично отцы города, и их обильная родня.
И тут начальник городской управы по культуре, председатель благодетельной Масс онской ложи, вдумчивый Аркаша Писоедов как бы между прочим предложил: «Зачем нам дорогое и большое? Все равно в казне финансов нет. И не дождемся. Лучше уж по-скромному, но – с истинным размахом. Так, как принято в Ежополе, как отцы-деды завещали».
Эта формула насторожила отцов города, однако и ободрила: вдруг они что-то, между делом, не учли?
А мысль была и впрямь не из простых – опоясать весь Ежополь эдакой Аллеей Мировой Культурной Славы. Или некой Линией Культуры, за которой – черт-те что, зато внутри… И всюду – для естественного камуфляжу – обустроить скверики первичных технологий, вообще не ведомых на свете никому. Короче взять в железное кольцо, которое враг нипочем не одолеет.
Да и есть, в конце концов, с чем сравнивать! В столице и в других изрядных городах наличествуют, скажем, кольцевые автострады – ну, и на здоровье. А здесь вместо грязных и вонючих транспортных потоков будут там и сям видны гуляющие группки горожан, счастливых тем, что могут без помех десятки верст идти, идти – и любоваться, и душою приобщаться к вечному…
Конкретно же идея заключалась вот в чем.
Разбить кругом шикарные, на аглицкий манер, газоны, проложить средь них широкую аллею – можно плиткой замостить, а можно, не мудря особо, попросту залить асфальтом, главное, чтоб в дождик ноги не мочить! – и по обеим сторонам аллеи на изящных пьедесталах выстроить рядком художественно сделанные статуи всех основных творцов людской культуры: разных там художников, писателей, ученых, музыкантов, путешественников, воинов, вождей, мыслителей, артистов, депутатов… Да и мало ли кто вдруг, по зрелом размышлении, окажется достойным очутиться в этой веренице!..
Данный пункт особо взбудоражил отцов города.
И дело разом закипело.
Перво-наперво бессменный мэр Ендюк из городской казны, не известив о том столицу, выделил немаленькую сумму, половина из которой полагалась на благоустройство околоежопольских окраин, где и следовало разместить аллею, а другая половина в качестве аванса причиталась скульптору, назначенному воплотить в материале чудную идею.
Поначалу думали позвать кого-то из совсем великих – Неизвестного, Дали или Вучетича, чтоб только одно имя встрепенуло все культурные слои планеты.
Кто-то даже сгоряча назвал фамилию Родена (этот, надо думать, не откажет, очарованный проектом, а вот Микеланджелло навряд ли из своей Италии поедет), но Родена после долгих обсуждений все-таки отвергли – по причине его давней и несвоевременной кончины.
С тем же, что маститый Микеланджелло, на много лет вперед загруженный работой, не захочет ехать, скрепя сердце согласились.
Ну, не могут все великие в момент прибыть в Ежополь! Это отцы города прекрасно понимали…
Впрочем, и Вучетича с Дали, а также Неизвестного, по зрелом размышлении, отвергли: больно важных корчат из себя, поди, запросят столько, что и за сто лет с любым из них не расплатиться.
А в Ежополе считать копеечку умели, хоть и воровали тысячами сразу.
И решили так: не имя дело подпирает, но само свершение дает и имя, и почет тому, кто славно потрудился. Ну, а ежели загвоздка только в этом, то и нечего глядеть по сторонам да звать к себе варягов.
Что же, не сыскать в Ежополе достойных мастеров, способных навсегда поставить город в ряд крупнейших центров мировой культуры?
Да, конечно, есть!
Аркаша Писоедов – как начальник городской управы по культуре – всех ежопольских ваятелей знал лично. И не мудрено. Поскольку двое уже померли, один сидел в тюрьме за кражу поросенка в Коклюшанской слободе, ну, а четвертый беспробудно пил девятый год подряд и мэра Ендюка грозил замуровать в дверь горсовета, чтобы вышел всем на радость очень славный и толковый барельеф.
Таким образом, при деле оставался только пятый.
Это был Дамдэнцурэн Валялис, исконный литовский бурят-самородок, некогда прибившийся к ежопольской гипсолитейной мастерской, которой, как считали городские краеведы, стукнуло ровнехонько пятьсот семнадцать лет. Откуда извлекли подобную цыфирь, никто доподлинно не знал, однако краеведы ею без конца гордились и столицу завалили письмами: мол, вы – вот так, а мы – и более того!
Отдать им должное: у мастерской вид был ужасный, тут и «тысяча лет» напиши – сойдет за правду.
Здесь-то вот Дамдэнцурэн Валялис и творил из гипса, а точнее, отливал в готовых формах памятники Ленину.
А были разные!
Стоячих только – двести сорок девять штук, сидячих – девяносто восемь, разных бюстов поясных – семьсот тринадцать, а уж просто головы, которые покоились на гипсовых кубических платформах, и считать не взялся бы никто.
Еще имелся один памятник: Ленин лежачий – ну, как бы в шалаше, не то задумался, не то заснул, поскольку крепко утомился думать…
Где Дамдэнцурэн добыл такую сказочную форму – никому не ведомо.
Загадка мастера…
Однако ставить памятник не разрешали.
Да и как поставишь, коли вождь – лежит?!
Эту свою работу Валялис ценил превыше всего, храня ее дома, то бишь в пристройке к мастерской, и показывал только избранным друзьям.
Писоедов о Ленине лежачем откуда-то прознал и, как чуть что, всегда грозил Валялису: «Смотри ты у меня, по праздникам-то не бузи, не то я мэру расскажу – в Литву назад отправит. Или на Селенгу».
Но Валялис вовсе и не рвался покидать Ежополь, даже если городские власти полностью заплатят за билет.
Так вот, начальник городской управы по культуре вмиг сообразил, кто ловко справится с поставленной задачей.
Приказать, конечно, не прикажешь, но договориться – можно.
Цену Валялис назначил сумасшедшую и деньги потребовал вперед.
После долгих улещиваний, посулов и угроз (тут – и вечный бесплатный проезд на трамвае, и, наконец-то, туалет в пристройке к мастерской, и место в новом мавзолее, если таковой опять возьмутся строить, и звание «Почетный Вечный член Ежопольской Финжопы», и обещание пожаловаться мэру на все тот же памятник лежачему вождю, и много чего разного еще) в конечном счете все-таки сошлись в цене и в ближнем ресторанчике обмыли сделку.
В предвкушении великой и нетленной славы, что покроет вскорости Ежополь, гонорар Валялису вручили весь и сразу, дабы впредь Дамдэнцурэн не маялся заботой о деньгах, а весь сосредоточился на деле.
Хотели было даже загодя на Государственную премию представить, но бедовый скульптор скромно отказался. Чем расположил к себе отцов города вконец.
Срок мастеру культурная управа выставила жесткий: ровно год. И чтоб потом вдоль сказочной аллеи выстроилась ровно тысяча скульптур.
Так минули полгода.
Все газоны сделали, как надо, и аллею вокруг города залили многоцветным, без колдобин и бугров, асфальтом.
Словом, потрудились от души.
Уж и столицу известили: так и так, мол, вскорости случится страшная культурная премьера, в мире ничего похожего не сыщешь, приезжайте посмотреть.
Столица, правда, скромно промолчала, но в Ежополе такое расценили как хороший знак: там, вероятно, просто размышляют, кто приедет для торжественных приветствий, а иначе бы подняли несусветный вой.
В натуре окрыленные столь благодатной тишиною, отцы города, и вовсе осмелев, послали с нарочными – из друзей и близких – сообщения во все другие страны, где уже когда-то сами побывали.
Мол, давайте приезжайте – слабо не покажется, Ежополь свое дело туго знает!
И в газетах дали двадцать девять объявлений.
Каждый месяц мэр Ендюк со свитою наведывался в мастерскую – норовил проконтролировать всё лично.
Дело вроде шло неплохо. Гипсовые головы для статуй шустро множились. И, главное, все были разные.
Тут вам и Пушкин, и Поль Робсон, и Навуходоносор, и Эйнштейн, и Маркс, и Бах, и Достоевский, и Толстой, и Еврипид, и Глинка, и Рублев, и Александр Македонский, и Индира Ганди, и Саврасов, и Бетховен, и Шаляпин, и Мичурин, и Крякутный, и Гомер…
Откуда только формы для голов брались?!
А может, скульптор сам лепил?..
И ведь – похоже!
Как выглядел Мольер или Спиноза, мэр Ендюк доподлинно не знал, но то, что, скажем, Пушкин был похож – отменно радовало глаз. Да и Поль Робсон все же больше смахивал на негра, а не на китайца…
«Тут и все другие – как живые, – обещал Валялис. – Без обмана. Я сначала головы наделаю, они сложней всего, а после – туловища. Это уже проще».
Мэр Ендюк кивал, вполне довольный результатом, и на месяц убывал.
И отцы города спокойно поживали.
А на исходе года разразилась катастрофа.
Мэр в который раз нагрянул в мастерскую и вдруг обнаружил, что Дамдэнцурэн куда-то сгинул. Обыскали всюду – не нашли.
В вокзальных кассах сообщили, что Валялис покупал себе билеты сразу в семь концов родной страны и где теперь искать его – неведомо.
Всё, что осталось от него, – без одной штуки тысяча голов различных гениев людского рода да запасы гипса, коего хватило бы на пять таких затеянных аллей.
Что дернуло Валялиса в бега – никто не понимал. Похоже, обессиленный творец сошел с ума, другого объяснения народ не находил.
Аркаша Писоедов, правда, как-то заикнулся, что Дамдэнцурэн, быть может, просто-напросто предчувствовал позор, который ляжет несмываемым пятном и на него, и на Ежополь, ибо никогда не верил в беспредельное величие идеи и водил, прохвост такой, всех за нос.
Впрочем, после этого начальник городской управы по культуре вмиг сменился и его преемник больше глупостей таких прилюдно не произносил, решив исчезновение Валялиса спустить на тормозах.
А время-то не ждет! И гости, надо полагать, вот-вот начнут съезжаться…
Тут и впрямь позора на века не оберешься.
Как же дальше быть?
Ведь даже целая бригада мастеров уже не сможет изготовить тулова под эдакую кучу гипсовых голов.
Не класть же головы на траву просто так, без ничего!
Тогда уж не Аллея Мировой Культурной Славы выйдет, а какой-то натуральный бред!
И мэр Ендюк, за ночь мыслительных радений ставший белым, точно снеговик, распорядился непреклонно: «Будем ставить, как хотели. Гипса – прорва, формы – сохранились. Вот и будем отливать в них тулова для статуй. А разнообразие позиций и телодвижений у скульптур, когда их шибко много, даже помешает их воспринимать. Я за границей был в музеях – очень нервничал потом».
Чтоб важному процессу не мешал никто, на улицу, где находилась мастерская, перестали допускать людей и разный транспорт.
Под угрозой лютых штрафов обитателям домов наружу выходить не разрешили вообще.
А чтобы люди к праздничному дню не перемерли с голодухи и от всякого отсутствия питья, по ночам, окольными путями, через узенькие подворотни, к ним неслышно пробирались спецуполномоченные по подпитке бедствующих граждан и, с оглядкою, совали в окна первых этажей необходимые продукты и напитки, каковые вслед за этим бережно распределялись среди всех других жильцов.
И надобно заметить, спецуполномоченных потом не отменили, а вот кто в дальнейшем бедствовал и по какому профилю – осталось тайною из тайн.
Короче, минул год – и население Ежополя, в связи с событием избавленное от любых работ, торжественно скопилось у начала замечательной аллеи.
Собственно, начала не было – аллея, как и затевалось, опоясывала город, заключенная в газоны изумрудно-ядовитого оттенка.
Злые языки шептали, будто их нарочно выкрасили накануне праздничного дня.
Но это, разумеется, не так.
В Ежополе на праздники всегда, по указанию его отцов, природа принималась шустро хорошеть.
Об этом даже в городских анналах поминалось: мол, порядок в городе – отменный.
Ну так вот, какое может быть начало у кольца?!
Да надо ж было где-то, при невиданном скоплении народа, громогласно объявить, что небывалая аллея – есть и на века останется доступной для счастливых любований!
Всё, кажется, предусмотрели отцы города, а вот пристойный мост через Ежопку перекинуть не успели: подойдя к реке, аллея резко обрывалась, чтоб возобновиться на противоположном берегу.
И в этом месте, как и сотню лет назад, раз в день курсировал паром.
По зрелом размышлении начальство городское порешило, что, по сути, мост и ни к чему: с паромом даже интересней, всё – не как у всех.
И подходящее название паромному изделию придумали: «Плавучая Аллея Мировой Культурной Славы. Достояние народа».
А чтоб иностранцы тоже понимали, обозвали вовсе кратко: «Swimming Glory», чем гордились постоянно.
Вот сюда, к чудесному парому, и стеклись ежополяне вместе с жителями всех окрестных поселений.
Здесь, считалось, у аллеи – и начало, и конец.
На высоком берегу, у самого обрыва, касками сверкал пожарный духовой оркестр, чуть пониже, на песчаном, притрамбованном нарочно склоне, разместились отцы города, а у воды застыл восторженный народ.
И все смотрели в даль, точнее – на аллею, вдоль которой, зачехленные до нужного момента, величаво красовались некие бесформенные штуки трехметровой высоты.
Уж сколько простыней, пододеяльников и занавесок с навсегда, казалось бы, забитых магазинных складов приспособили для укрывания скульптур – не сосчитать.
Да дело ведь не в этом. Главное, чтоб праздник ощущался, был настрой!
Тут в тишине над речкой зычно протрубил охотничий рожок – мэр был большой любитель поохотиться в свободную минуту в заповедных подъежопольских лесах.
И мигом по бикфордовым шнурам, протянутым к подножью каждой статуи, с шипеньем побежал огонь, а после – кэ-эк забахало, зафыкало, распространяя во все стороны зловонье и снопы веселых искр.
Это, стало быть, особые патроны подрывали крепкие узлы на бельевых веревочках, которыми стянули самодельные чехлы, чтоб те некстати вдруг не соскочили на ветру.
Шум, дым, огонь – бедлам, какого горожане сроду не видали.
Даже в праздники чудесней не случалось!
А оркестр на косогоре тотчас заиграл известное всем «Утро красит нежным светом…», но лихие музыканты до того усердно принялись притоптывать, что склон в конце концов не выдержал и начал оползать, таща всех оркестрантов вниз.
Так, медленно съезжая к речке, и наяривали бедолаги, потому что в столь торжественный момент звучанье музыки, естественно, прервать было нельзя.
А вслед за ними вниз поехали и отцы города, наперебой крича: «Да здравствует великое свершение! Привет гостям Ежополя! Ура!»
Они бы с удовольствием молчали, но опять-таки – момент не позволял.
И только возле самой речки оползень притормозил.
Когда же фейерверк закончился, дымы рассеялись и все чехлы, полусгорев, упали наземь, взорам горожан предстала дивная картина.
По обеим сторонам аллеи, уходя за горизонт, на мощных пьедесталах высились отлитые из гипса, малость прикопченные фигуры – совершенно одинаковые и до боли, сызмальства знакомые любому.
В страстном порыве, левой рукой цепко ухватившись за лацкан пиджака, а правую нахально выпростав перед собой, они как будто все готовились сию минуту соскочить на землю, чтобы бесконечной чередою устремиться по аллее, громко топоча и оглашая воздух дружным революционным криком.
Девятьсот шестнадцать туловищ от Ленина стоячего и восемьдесят три – от Ленина сидячего. Как на подбор.
Сидячих, впрочем, от реки никто не видел – они были далеко за поворотом, и до них ретивым горожанам еще предстояло отшагать немало верст.
А вот что вызывало истинный восторг – все головы у статуй были разные!
Шекспир, Тургенев, Ломоносов, Дюрер, Менделеев, Эйзенштейн, Качалов, Жолио-Кюри, Трофим Денисович Лысенко – и много-много самых замечательных и даровитых из истории людской культуры.
Даже сплющенная голова какого-то титана первобытной мысли – то ли «хомо хабилиса», то ли синантропа – красовалась среди прочих.
Однако не у всех скульптур была привычная, цивильная одежда.
Трое оказались в гимназических тужурках, а один и вовсе был в рубашечке навыпуск, подпоясанной изящным ремешком, – похоже, этим туловищем Ленин обладал еще в глубоком детстве, когда даже и не ведал, что пойдет другой дорогой.
Гимназическим фигурам головы достались славные: Гомера, Тамерлана и Индиры Ганди. А на щуплом тельце в подпоясанной рубашке величаво громоздилась голова всегда нечесаного Карла Маркса.
Многих предстояло оглядеть счастливым горожанам и гостям Ежополя, чтоб поразиться раз и навсегда пытливой мысли городских отцов.
Тем паче, что в одном из мест, не слишком выделяясь среди прочих по размеру, расположена была еще одна фигура – тысячная, как и затевалось поначалу.
То, что тысячной недостает, хватились, натурально обсчитавшись, только в самую последнюю минуту.
И тогда припомнили, что у Дамдэнцурэна где-то был в сарае экземпляр, который он показывать не смел, однако и с собою увезти не мог.
«Пусть будет этот, черт с ним! – порешил бедово мэр. – Нельзя же, чтобы место на аллее пустовало!»
И каждый, кто отважился бы сдуру добрести сюда, невольно встал бы, очарованный.
Ибо один-единственный из тысячи был – Ленин лежачий.