С получки Федя Иванов купил, как водится, любимого крепленого винца и захотел немедля выпить.

День клонился к вечеру, народ после работы размагнитился – на улицах кипела толчея.

Иванов был стеснительный человек и потому не решался на людях, в открытую, опорожнять бутыль.

Дурацкие кафешки и стеклянные Макдональдсы ему осточертели, а прятаться в каком-нибудь подъезде было уж и вовсе неудобно – можно и на склоку напороться, люди нынче озверели…

Иванов подумал, не махнуть ли часом в театр, на концерт или в кино, мотнулся даже в кассу, но дешевого билета не достал.

О том, чтобы пойти домой, и речи не было.

Дома ждали жена и двое чад – их всех семейный Иванов боялся пуще сатаны.

И Иванов тогда придумал: в Зоопарк пойду. Народ пусть, значит, на зверей глядит, а я в укромном уголку… Опять же, будто на природе, да еще на фоне хищников, как человек культурный… Словом, хорошо!

В павильоне было тепло, пахло навозом, зверье рычало отовсюду – Иванов почувствовал себя уютно.

И, прислонясь к барьеру возле чьей-то клетки, смело начал пить.

– Браток, оставь чуть-чуть!

Тут Иванов, понятно, поперхнулся и, в натуре обомлев, застыл.

Чуть погодя он косо поглядел на клетку.

В двух метрах от него, прижавшись к толстым прутьям, стоял кудлатый лев.

– Х-хым, лёвчик, пусик, твою мать!.. – расцвел в улыбке Иванов. – Бамбино! Я и не приметил… Дай лапу, Джим!.. Твое здоровье, твою мать!..

– Браток, ну, хоть чуть-чуть!..

– Зачем? – не понял Иванов.

О том, что говорящих львов в природе не бывает, он как-то не подумал в тот момент.

– Да, понимаешь, целую неделю – только мясо, мясо!.. – горестно поведал лев. – А у меня – диета. И душа болит незнамо как.

До Иванова, наконец, дошло.

– Эт-то-то к-ка-ак же?.. – еле выдавил он из себя, вдруг делаясь потным и багровым. – Л-львы же… э-это…

– Да не лев, не лев я! – просипел тоскливо лев. – Я… на работе.

– А-а лев?

– Издох. Пока другого нет, я заменяю. Ну, в шкуру обрядился, понимаешь?!

– А… без него – никак нельзя? – резонно усомнился Иванов.

– По мне – хоть все они подохни. Да вот дирекция велит. Большие гости, говорит, к нам будут, иностранцы. А какой же зоопарк без льва? Чтоб не было потом намеков… Враг-то, он не дремлет…

– Плохо тебе, – сочувственно вздохнул Иванов. – Поди, страдаешь?

– Это как взглянуть, – философски отозвался лев. – С одной стороны – конечно. Непривычно, знаешь… А с другой… Ну, кем я раньше был? Уборщиком при льве. Теперь я – царь зверей. Звучит?!

– И надолго? – поинтересовался Иванов.

– А кто ж его знает!.. Везут мне на замену. Целую неделю… Днем ничего: детишки разные конфетки иногда суют, а то папаша добрый подвернется, булку кинет… Чего только не услышишь за день!.. А вот ночью хуже. Иной раз так тоскливо… Хоть царь зверей, а домой тянет.

Иванов подумал и сказал:

– А меня – нет. Дома страсть как надоело. Жена, детишки, телевизор… Не повернись тут, не шагни там… Как же – мебеля кругом!.. Орут все. Тьфу! А если вдруг подвыпимши приду, так и совсем… Я б с удовольствием – недельку или две… А чего домой-то не пускают?

– Говорят, нельзя. Чтобы режим держал, из роли не выходил. Система этого, ну, как его, ну, Синтиславского – святое дело! Мне директор говорит: смотри, не осрамись, большая шишка едет. Вот и сижу, стараюсь.

– А… как тебя зовут? – внезапно ощутив прилив сердечной теплоты, спросил льва Иванов.

– Миша. Вообще-то, Михаил Сергеевич, но можно просто – Миша.

– А меня – Федя. Иванов. Зашел вот…

– Дашь глотнуть?

– Да, господи, конечно! Я ж этого добра… Чего жалеть?! Вон – деньги получил… Сейчас слетаю и – по новой. Дотянуться сможешь?

– Нет, – признался Миша. – Я зашитый.

– Как?

– Да, говорю, шкуру на мне – от чучела – кругом зашили… Чтоб натуральнее смотрелся. На двух ногах стоять могу, но больше – ничего…

– И как же мне теперь с тобою быть? – задумался, насупясь, Иванов.

– А ты давай – через барьер! Клетку-то я тебе открою. Незаметно… Подцеплю ногтем. Тьфу, когтем!..

– Ну, тогда я – мигом! Закусочки возьму, пивка, еще чего… И посидим!

Иванов даже зажмурился от восторга: такого кутежа никто, пожалуй, в жизни не имел. И вряд ли с кем еще когда-то приключится.

Будет что на работе рассказать. Все прямо обалдеют.

Он так и начнет: «Сижу я, значит, в клетке, а лев мне говорит…»

Через полчаса – а то и меньше – Иванов вновь появился, неся в охапке куль.

Миша лапой сдвинул засов на решетчатой дверце, и Иванов, перемахнув через барьер, стал быстро подниматься по ступенькам к клетке.

– А у тебя тут ничего, – заметил он, садясь в углу на чистую солому. – Обзор… и все такое… Уж коли надо, можно потерпеть…

– Можно, можно, – сгорая от нетерпения, поддакнул Миша. – Что принес?

– Разное, – с достоинством ответил Иванов. – Колбаска, хлеб, копчушка, пиво… Водки взял – на всякий случай. Два флакона.

– Это – молодец, – тут Миша одобрительно кивнул. – Льва привезут, ко мне придешь – во́ угощу!

– Стакана нет?

– Был где-то, да не помню. Я его в солому прячу. Может, когда прибирали…

– Ясно, – деловито сказал Иванов. – Тогда держись – буду прямо из горлá. Ну, с богом!

Лев Миша, тяжко встав на четвереньки, разинул клыкастую пасть.

Спустя полтора часа, когда свет в павильоне потушили, они сидели в темноте, вполне довольные собой.

Рядом, за стеной, во сне ворочался какой-то хищник, а за другой стеной все вообще было тихо.

В отдаленье грозно рыкал леопард – так Миша объяснил, а он уже прекрасно разбирался, где кто теперь сидит.

Блаженно-сонная истома опустилась на зверинец.

– Не пойду я домой, – сказал, зевая, Иванов. – Чего я там забыл? Неинтересно, надоело всё… Жена, опять же дети, телевизор…

– Соревнования передают?

– Сегодня – нет. А завтра вечером – «Динамо». Очень важная игра. Ты за кого болеешь?

– Тоже за «Динамо». Старая любовь.

– Ну вот, так это – завтра. Ты, брат, молодец. Дай лапу, Джим…

– Не Джим я – Миша!

– Эт-т все равно… Хороший парень. Я к тебе буду приходить, когда домой не захочу… Дома – что? В момент скандал. А тут, сам видишь, тихо. Утром прямо на работу и поеду. Мне еще завтра премию дадут.

– Так загляни!

– А что? Не жалко! Мне с тобой, брат Миша, весело, душевно… Ну ее, к чертям, жену, вот не приду дней пять… Как думаешь, пяти им хватит?

– А наверное, – сквозь дрему отозвался Миша. – Я не знаю. Не женат. Ко мне невеста заходила – я ее враз напугал. Как рыкнул – так она и дёру.

– Правильно, – заметил Иванов с изрядным воодушевлением, – до самой смерти будет помнить. Школа настоящей жизни. Да… А я вот дома слова не могу сказать. Это я-то, кормилец!.. Ты знаешь, какие я взял обязательства в этом году? Офонареть! А им, вишь, мало. Левый кусок доставай. У телевизора не смей сидеть и пьяный не ходи, детя м уроки надо делать… А я устал! Ведь я могу устать?

В ответ из темного угла раздался громкий и счастливый храп.

Миша всерьез отключился до утра.

Иванов еще посидел немного, жалея себя, хваля и утешая, а после тоже завалился спать.

Утром случился скандал.

Иностранная делегация все-таки приехала.

Пять очень представительных господ в больших лиловых тюрбанах и белых шароварах при лампасах.

Ну, и переводчик – по обыкновенью.

Встретить их и показать богатства зоосада явился сам директор.

Поначалу все шло очень хорошо.

Приметные гости послушно кочевали из здания в здание, от вольера к вольеру, крутили головами, цокали языками, возбужденно балабонили между собой, и так длилось до тех пор, пока вся группа, наконец, не объявилась в павильоне с хищными зверями.

И тут директора чуть не хватил инфаркт.

Справа в могучей клетке, как и положено, сидел громадный бурый медведь.

Слева спиралью исходила черная пантера.

А посередине…

Посередине, словно в смертельном номере из цирковой программы, рядышком, на чистой охапке соломы, мирно спали лев и человек.

Человек со сна что-то мычал и временами некрасиво дрыгал ногой.

А по павильону, забивая остальные запахи, витал щемящий, незвериный дух спиртного.

– Кто есть – это? – бойко подскочил к клетке инородный гость.

Переводчик механически прочел табличку, прикрепленную к барьеру:

– Лев африканский, семейства кошачьих.

– Нет, это!

Унизанный перстнями палец иностранца торжествующе уперся в Иванова.

– Мн-э-м… – в замешательстве пробормотал директор и, так как от него все ждали точного ответа, неожиданно сказал: – Переведите. Это – новое животное, редчайший экземпляр. Сегодня ночью только поступило. Табличку еще не успели повесить. Чеканят.

Кошмар, подумал он. Да что же тут творится?!

– Какой зверь? – заволновались иностранцы. – Ах, как интересно! Кто?

– Сейчас узнаю, – чувствуя себя последним идиотом, пообещал директор.

Очутившись по ту сторону высокого барьера, он схватил с полу длинный шест и ткнул им Иванова в бок.

Иванов заохал, заворочался и неуклюже сел, вяло продирая глаза.

– Что, на работу, да? Уже пора? – севшим голосом осведомился он. – А пива не осталось?

– Я тебе покажу сейчас пиво, – зловеще прошипел директор. – Паспорт есть?

– С собой.

– Где документ?

Не разлепляя век, Иванов заученным движением полез в карман, достал свой замурзанный паспорт и показал директору.

– Давай сюда!

В голосе директора звучало столько ненависти, что Иванов повиновался сразу – машинально.

И в тот же миг сон вылетел из головы.

Иванов вспомнил, как вчера напился, где и с кем, и понял вдруг: расплата – неминуема, вернее, вот она, расплата, началась…

Вот невезуха!

Он собрался уж пуститься во все тяжкие слезливых объяснений, но директор, более не глядя на него, спешно вернулся к гостям.

– Я узнал, – вымучивая из себя сердечную улыбку, сообщил директор громко, чтобы слышно было всем, кто находился в павильоне. – Это – крупный самец по кличке «Федор», из отряда «гомо», семейства «ивановых». Под охраной государства, в «Красной книге» значится. Почти реликт… Уникум! Переведите.

– Как?! Он есть говорить? – поразился один из иностранцев.

– Долгая дрессировка, верно подобранный режим – вот залог успеха, – не моргнув глазом, пояснил директор. Отступать теперь было бесполезно. Ситуация требовала полной, логичной развязки. И потому директор уточнил: – Это животное по разумности даже превосходит дельфинов. Уж во всяком случае – не ниже.

– Какие, твою мать, дельфины?!. – не своим голосом заорал из клетки Иванов. – Вы что?! Соображать должны! Мне ж на работу надо! Голова трещит!.. Прогул запишут… Паспорт, дайте паспорт!

– У животного – проблемы? – сердобольно встрепенулся инородный гость.

– Но-но, полегче! Ты мне за животное ответишь! – обозлился не на шутку Иванов. – И я тебе не папуас уральский, чтоб терпеть!

– Самец нуждается в самке и в хорошей пище, – твердо произнес директор. – Самку мы надеемся вскоре подыскать. А что касается пищи… – Он повернулся к служителю павильона: – Дай ему какой-нибудь бутерброд.

– А может, это? – служитель выразительно щелкнул себя по кадыку.

– Убью! – побелел директор. – Чтоб забыл об этом!.. И убери его в другую клетку ото льва. И табличку – чтоб немедленно! Проверю!

Как ни упирался Иванов, как ни просил, а все-таки ему пришлось переселиться от душевного льва Миши.

В новой клетке было чисто, сухо и, в общем-то, ничуть не хуже.

Сообразив, что, как видно, выпускать его не собираются и на работу он сегодня не ходок, Иванов немного, скорее для проформы, попричитал, погоревал, потом лег на свежую солому и вскорости забылся богатырским сном.

Лучше уж здесь, решил он, а не дома. Дома – что? Скандал. Жена, детишки, телевизор… Все орут…

После обеда его навестил директор.

В клетку заходить он не решился, а остался внизу, подле барьера.

– Соображаешь, что ты натворил? – горестно сказал директор.

Злость его под бременем дневных забот заметно испарилась.

– Это же черт знает что! – добавил он. – Конфуз! Ты понимаешь?

Иванов пожал плечами:

– А чего? Ведь сами всё устроили.

– Конечно! Ты у нас ангел… Теперь вот расхлебывай кашу, сиди.

– И выходить нельзя? – ужаснулся Иванов.

– Теперь, брат, нет, – развел руками директор. – Ты теперь – наш экспонат. Вроде хищника. На тебя люди целый день глядят, удивляются. И чувствуют себя не тараканами, а настоящими людьми.

– А я, выходит, таракан? – убито подытожил Иванов.

– Нет, дорогой, ты тоже – человек. Но… как бы тебе объяснить?.. С одной стороны, ты, разумеется, – как все, а с другой – особенный. В клетке. Понимаешь? Да и гости иноземные в большое изумление пришли… Как тебя выпустить?! Вон, уж и табличку заказали. По городу слушок прошел, из одной большой газеты был звонок… Сенсация, голубчик! Не знаю, правда, чем все это кончится…

Иванов сидел на соломе в углу и сосредоточенно грыз ноготь.

– Ну, чего молчишь? – не выдержал директор.

– А чего? Знамо дело… Мне теперь и говорить, небось, нельзя…

– Можно! – замахал руками директор. – Это – сколько угодно. Людям даже будет интересно. Выражения, однако, выбирай. Не всё подряд… Тут, понимаешь, женщины, детишки… Не скучаешь?

– Нет пока, – осторожно ответил Иванов. – Не очень… Конечно, книжку бы или журнал какой…

– Устроим, – заверил директор. – Никаких проблем. Мы тебя на центральную прессу подпишем. У себя-то, полагаю, не успел?

– Нет. Я на «Спорт» хотел…

– «Спорт» – не солидно. А так люди будут знать: экспонат серьезным делом занят, повышает уровень, растет… Ведь ты женат?

– Женат, – угрюмо согласился Иванов. – Уже десятый год. И дети есть. Родители жены себе построили квартиру, а нам старую отдали. Тесновато малость, ну да ничего!..

– Может, воссоединить семью? – вдруг встрепенулся директор. – Образцовая семья, пусть видят все… А? И не скучно будет.

– Начальник, – Иванов дико сверкнул глазами из своего угла, – вот… что хотите делайте со мной, но по-человечески прошу: хоть малость дайте отдохнуть! Ей-богу, руки наложу! Сил никаких…

– А ежели жена скандал устроит? По инстанциям пойдет? Нам ведь тоже все эти лишние разговоры, сам понимаешь, ни к чему.

– Вы уже дали знать? – спросил, поникнув, Иванов.

– Естественно. Жена твоя в курсе. Обещала зайти. Сегодня, вероятно, нет, но, может, завтра… Сам бы позвонил ей по мобильнику. Ведь есть же телефон?

– Нет, потерял на днях. А новый – руки не доходят… Да и денег стóит!

– М-да, тяжелый случай… Всё – шиворот-навыворот. И что же будем делать?

– Объявите карантин! – умоляюще сложил руки Иванов. – Что хотите, устройте!.. Она меня съест.

– Серьезно? – задумался директор. – Как же раньше-то вы жили?

– Образцово, как и все… Нет, начальник, больше не могу! Если уж в клетку угодил, позвольте хоть немного пожить для души. Тихо-мирно, на пользу, на благо…

– Ладно, – сказал директор, – это мы еще посмотрим. И чтоб никаких не было жалоб на тебя! Возникнут вопросы – не стесняйся, говори. Поможем… Зритель должен уходить довольным. Без дурацких задних мыслей.

– Постараюсь, – согласился Иванов смиренно.

– Да, денек сегодня у меня, – вздохнул директор. – Ад кромешный. И за каким только лешим тебя принесло?!. Может, и впрямь объявить карантин?

Льва привезли на следующий день.

Избавившись от шкуры, Миша вновь вернулся к своим непосредственным обязанностям, с той только разницей, что, получив за вредность двести пятьдесят рублей к окладу, прибирал теперь не у льва, а в клетке Иванова.

– Эх, браток, застрял ты капитально, – приговаривал он, выметая остатки обеда. – Тебе, браток, замены нынче не найдешь. Да и потом не сыщут, это факт.

– А черт с ней, с заменой, – равнодушно глядя в зал, ответил Иванов. – Чего еще надо? Пить-есть дают, на работу не бежишь – круглые сутки на вахте… Тихо, тепло… С тобой вот могу поговорить.

– Домой не тянет?

– Нет. Гори всё огнем!.. Я здесь нужней, я чувствую. Людям радость несу!

– А на работе?

Иванов только рукой махнул.

Эта тема ему была вовсе неприятна.

Чтобы отвлечься, он как бы невзначай спросил:

– Чемпионат-то все идет?

– А куда он денется? – пожал плечами Михаил. – Ты, кстати, с директором поговори. Намекни: мол, так и так, уж коли взял – пускай и телевизор ставит. Плазменный, корейский, в полстены. Будем вместе смотреть. И вообще… Пусть мебеля какие-нибудь даст – кушетку, кресло, стол, комод… И ванну с унитазом. Под себя-то – срам… Ведь ты ж не ца-ца дохлая, а из отряда «гомо»! Вон табличка – все читают.

– А и впрямь! – приходя в небывалое волнение от внезапно вспыхнувшего чувства собственной значимости, воскликнул Иванов. – Это идея! Точно, потребую. И заявление – в профком зоопарка. А как одиннадцать-то месяцев пройдут – извольте отпуск. В полном, так сказать, объеме. Чем я не на службе? На меня, поди, тысячи глядят! Десятки тысяч! Я им – как живой телевизор, программа «Время» или «Жди меня»! Верно, Миша?

– И не говори, Федя. То есть ты будешь образец. Как там по-умному-то?.. Эталон для всех! Я сам тебе бумагу принесу. И ручку. Напиши!

В тот же вечер к клетке, наконец, пришли жена и двое ненаглядных чад.

Против ожидания, никто не скандалил, даже, наоборот, все выглядело очень трогательно и сердечно.

– Феденька, вернись! – с места в карьер зарыдала жена. – Не оставляй семью! Что хочешь – всё прощу!

– Папуся! – с ней в унисон заревели детишки.

Редкие посетители с немалым интересом следили за, в общем-то, обыкновенной, но здесь – чудесной сценой.

Присутствие зрителей придало силы Иванову и вернуло ему угасшую было решимость.

– Нет, Марья, – сказал он строго, прикидывая, как смотрится сейчас со стороны. – Ты теперь совсем не Иванова. Это я – Иванов. А ты обратно Питилюшина.

– Да как же так?! Не хочешь с нами жить?

– Нет, Марья, не желаю, решено. Теперь я человек приметный, новую жизнь как бы начал, мне почет и уважение, бесплатный харч. Нет больше сил вязнуть в быту. Это тебе хорошо дома, а мне – так кошмар. Ищи другого мужа.

– А вот соленые огурчики подорожали, – заискивающе глядя снизу вверх, произнесла жена. – И кой-чего совсем в продаже нет. И коммуналка каждый день растет. И водка, говорят…

– А мне плевать. Огурчики, придумала!.. Мне тут по себестоимости всё дают. Вот что потребую – то и дают.

– Ну да! – усомнилась жена. – Что-то не густо у тебя, я смотрю… Зато дома у нас…

– Не всё сразу, – величественно отозвался Иванов. – Пока что смету составляют. Мои запросы дорогие! – Это уж он сказал нарочно громко, чтобы всех потрясти. – Почти на миллион – зелененьких! Запомни, Марья, перед тобою – Фёдор, из отряда «гомо»! Уникум! Образец! Ты на табличке почитай. Меня еще и в депутаты изберут, не сомневайся. ВОН где буду заседать – не шутки! Я тогда всем покажу!

– Да кто же за тебя проголосует?! – усомнилась Марья.

– Я от зоопарка стану депутатом. От павильона диких хищников. А надо – партию организую. Люди в меня верят, мне их чаянья понятны. Население заботой окружим, не пикнут. Так-то вот! А вы, детишки, не ревите! Все в мать… Прощайте.

– Ну, Фёдор, я к тебе завтра на работу пойду! – заголосила вдруг жена. – Ну, я тебе покажу! Профсоюз так дела не оставит! И директор…

– А я взносов не плачу, пора бы знать, – проникновенно сказал Иванов. – Вот разве только здесь, в хорошем месте, надо будет… Времечко покажет. И потом: я в клетке, дорогуша. Новый хищник. Благородный. Поняла? Пойди-ка – тронь!

Когда семья ни с чем в итоге удалилась и восторженные посетители все разошлись, Иванов сел срочно писать заявление – в дирекцию и профком зоопарка.

Он начал:

«На меня все смотрят, какой я есть. А я, рядовой труженик, должен всем им показывать, что у меня есть всё, как и у них. Что я не хуже, иначе нечего меня показывать. Поэтому прошу мне предоставить…»

Дальше шел на двадцати шести страницах список, что ему необходимо – пусть не завтра, но в самые ближайшие же времена.

Закончил Иванов заявку непреклонно:

«А с женою Марьей брак считаю глупым и ненужным. Мои духовные запросы с ней не совместимы. Алименты отрицаю: хищники не платят ничего. Где обещанная самка?

Рядовой гражданин Фёдор, из отряда “гомо”, семейства “ивановых”

Прошу немедля рассмотреть!»

И ведь знал, что не откажут. Рассмотрят – и хоть что-нибудь дадут.