Западная граница Земли водолеев. Лагерь армии атамана Глаза. Первый день Арисской ярмарки.

Три четверти пути Кинжал проделал с максимальной скоростью, едва не переходя на бег. Чем быстрее он окажется в непосредственной близости от своей цели, тем меньше шансов поймать на себе недоуменные взгляды, а то и услышать грозный окрик. Конечно, в такой огромной армии все не могут знать друг друга в лицо. Но для провала этого и не требуется. Несмотря на синий платок, скрывающий налобную татуировку, одежда выдавала в нем скорпиона с головой, и, попадись на пути компания соплеменников, или, того хуже, офицер-скорпион…

Удача всегда была верной подругой Кинжала. И, надо сказать, он старался делать все возможное, чтобы поддерживать эту верность, относясь к своей подруге с нежнейшим почтением. Да, он понимал, что ветреный характер Удачи рано или поздно проявит себя, но пусть это будет поздно… как можно позже.

Вот и сейчас Кинжал удостоился от этой капризной дамы легкого мимолетного поцелуя – никто не обратил особого внимания на юношу, по каким-то надобностям стремительно продвигающегося к самому сердцу лагеря. Никто не заметил и того, что за несколько дюжин шагов до шатра Глаза с юношей произошли странные и внезапные метаморфозы. Казалось, кто-то незримый в один момент влил в его глотку пару амфор самого крепкого вина. Рот чуть-чуть приоткрылся, придав лицу бессмысленное выражение, плечи ссутулились, походка стала нетвердой, а движения – неверными и дерганными. И только взгляд странным образом контрастировал с остальной частью внешнего облика, оставаясь твердым и цепким. Но чтобы это заметить, необходимо было всмотреться в лицо, а шанса на это Кинжал не собирался давать никому, поднимая глаза лишь на секунду и снова приспуская веки.

Этих секунд хватало Кинжалу на многое. У шатра действительно двое раков. Эти с мечами управляться умеют, причем учат их драться именно в паре. Кроме того стражи были абсолютно трезвы и не выглядели утомленными или даже просто скучающими. Видно, меняет их Глаз достаточно часто.

Теперь разглядел Кинжал и стрельца, не отводящего взгляда от шатра с расстояния в дюжину дюжин шагов – сущий пустяк для его длинного лука. Снятого с плеча лука, между прочим.

Да, все так, как рассказали Рикатсу его люди. Только есть еще кое-что, что они не увидели… да и не могли увидеть, наверное. Ведь Рикатс снаряжал на разведку стражников, а Кинжал умел смотреть глазами вора.

Четверо скорпионов образовывали вокруг шатра почти правильный квадрат со стороной в пять или шесть дюжин шагов. Они не стояли навытяжку, подобно ракам. Они не держали ладони на оружии, как это делал стрелец. Они просто сидели на земле в расслабленных позах и от своих товарищей внешне почти не отличались. Разве что все четверо предпочли одиночество компании друзей, да жажду утоляли чистой водой. Но Кинжал выделил их из толпы, словно вместо синих платков на их головах были алые. Охрану он умел различить в любом обличии. А пояса с метательными ножами придавали серьезный вес каждому из этой четверки.

Итого семеро. Причем каждый относится к своей миссии с должной ответственностью, этого Глаз сумел добиться. Как? Ну, рассказ Рикатса о сваренных в вине водолеях в какой-то степени дает ответ на этот вопрос.

Плохо. Не просто плохо – безнадежно. Так, Кинжал? Он позволил себе улыбнуться своим мыслям. Если лезть напролом, разумеется, безнадежно. Только каким же нужно быть глупцом, чтобы лезть напролом.

Кинжал пока не знал, каким именно образом он проникнет в шатер, знал только, что время для этого еще не пришло. Сейчас только самое начало плана, гибкого плана, последние пункты которого пока заполнены только в общих чертах. Сейчас он направлен не на шатер, а на хозяина шатра.

Глаз беседовал с каким-то щуплым дохляком отвратительного вида. Тому не помешал бы платок на голову – чтобы скрыть длинный шрам на лишенном татуировки лбу. Нерожденный, – даже в мыслях Кинжал не смог скрыть чувство омерзения. Человек, который не имел права жить, так как мать не успела его родить в установленный Солнцем и звездами срок. Стрелец, рожденный козерогом, или рак, рожденный львом – что может быть нелепее и абсурднее. Но время от времени кощунственное безумие охватывало родительниц, и те, презрев волю богов, не приносили очистительной жертвы, а сбегали из города вместе с отпрыском. Лесные банды, на добрую половину состоящие из таких же Нерожденных, принимали изгоев в свое смердящее чрево. Капюшон в свое время объединил немалое число таких банд, а теперь…

Кинжал оборвал свои мысли. Про себя отметил, что дохляку и на лицо стоило посоветовать нацепить какую-нибудь повязку – настолько отталкивающим выглядела его приплюснутая физиономия с тонким, почти безгубым ртом и круглыми малоподвижными глазами.

Глаз рядом с ним выглядел великаном, хотя роста был среднего или чуть повыше. В те времена, когда Глаз еще, бывало, захаживал в «Веселую таверну», Кинжал только начинал свой путь по скользкой и опасной воровской тропе. Так что сейчас он видел одноглазого атамана впервые. Любопытно… но ничего примечательного, если, конечно, не считать повязки через глаз. Если убрать роскошную меховую накидку… да еще, пожалуй, этот здоровенный золотой медальон на груди, то останется самый заурядный вор, кем, собственно, Глаз и являлся еще пару лет назад. Бритый череп, худое, нервное лицо с выступающими скулами.

А вот за медальон Кинжал постарался зацепиться взглядом как можно внимательнее. Вещь, безусловно, дорогая и удивительно безвкусная, хотя чем-то неуловимо притягательная. Три извивающиеся змеи, сросшиеся хвостами в центре медальона. Глаза змей – шесть зеленых камней, наверняка изумрудов. Размером украшение превосходило ладонь взрослого мужчины и висело не на цепочке, а на толстой полоске кожи. Неудачно, – подумал мимоходом Кинжал. Неудачно, но не трагично.

Одним отработанным движением большого пальца правой руки он выдвинул рукоятку ножа в рукаве из специально изготовленного кармашка в состояние готовности, когда только согнутый палец не давал оружию упасть в ладонь. Пришло время действовать.

Подковыляв вплотную к Глазу и его собеседнику, Кинжал, похоже, опьянел настолько, что едва стоял на ногах. Глаз скользнул по нему равнодушным взглядом, а вот во взгляде Нерожденного просквозила тень подозрения. Но это уже ничего не значило.

Зацепившись одной ногой за другую, Кинжал сделал пару неверных шагов и, чтобы окончательно не потерять равновесие, вынужден был опереться рукой на плечо Глаза.

– Из… ззвини, атаман, – заплетающимся языком пролепетал Кинжал, прилагая, очевидно, немалые усилия, чтобы устоять на своих двоих без дополнительной опоры в виде визави.

Тот, не думая скрывать своего отвращения, дернулся и сильно толкнул пьянчугу в грудь.

– Пшел отсюда, мразь!

И вот тут наступил самый трудный для Кинжала момент. Ведь так просто – уже просто – было сейчас отшатнуться, еще раз нелепо взмахнув руками, и спрятать амулет в рукаве. Все его существо требовало этого, годами тренированные мышцы жаждали выполнить эти движения самостоятельно, не подчиняясь воли хозяина. Ни Глаз, ни стоящий в шаге дохляк ничего бы не заметили.

Но Кинжал стремился как раз к обратному. Нет нужды объяснять, как сложно заставить окружающих поверить в твое мастерство, коим ты не обладаешь. Но мало кто задумывался, что и скрыть свое умение, особенно от собратьев по цеху, совсем непросто. Ибо твое тренированное тело будет играть не на твоей стороне. Искусный стрелок сможет намеренно пустить стрелу мимо мишени – но зоркий глаз коллеги непременно подметит отточенную скупость движений, твердость руки и правильное расположение корпуса при выстреле. Мастер рукопашного боя может сколь угодно талантливо притворяться неуклюжим увальнем, отвешивая в четверть силы размашистые оплеухи, но от серьезного удара уйдет с проворством, недоступным изображаемой им деревенщине.

Хвала богам, сейчас хорошему вору Кинжалу не было необходимости показывать себя полным профаном. Всего лишь недостаточно умелым, пожалуй, слишком юным для задуманного им сложного трюка. И рука чуть дрогнула. Медальон исчез в рукаве не в мгновении ока, в тот самый момент, когда все внимание окружающих было привлечено размашистыми шатаниями Кинжала, а самую малость позже и с едва заметной задержкой.

Стоит ли говорить, что ключевое слово здесь «заметной».

Кинжал не успел сделать и шагу, как почувствовал на своей груди костистую пятерню Глаза, мертвой хваткой вцепившуюся в ворот рубашки. Нерожденный прыгал тут же, размахивая невесть откуда взявшимся длинным кривым ножом. До того момента Кинжал считал, что более безобразной рожи ему уже никогда не суждено лицезреть, но дохляк развеял его заблуждение, выставив напоказ редкие кривые зубы в довольном оскале. Сейчас он как никогда напоминал змею. Мелкую, но смертельно ядовитую.

Оглядываться Кинжал не стал, просто спиной почувствовал, что сзади как из-под земли выросли несколько человек, в намерениях которых можно было не сомневаться. Им нужен был только повод… и поводом этим мог стать даже громкий чих с его стороны.

Несмотря на то, что именно к такому положению Кинжал и стремился, ощущения были не из приятных. Холодный липкий пот струйкой побежал по спине. Уж не сошел ли ты с ума, брат Мекит, спросил он себя, но решил отложить решение этого небезынтересного вопроса на более удобное время. Сейчас спасти его может только… наглость. Открытая и откровенная, граничащая с хамством, а где-то и переходящая эту границу. Кинжал много слышал о Глазе раньше, не пропускал мимо ушей и рассказы Рикатса, знавшего Глаза лучше кого бы то ни было. Выбранная им тактика должна сработать…

– В чем дело, атаман? – спросил Кинжал голосом абсолютно трезвым и скучным, он даже сумел правдоподобно изобразить подавленный зевок. – Ты, вроде бы, кажешься чем-то недовольным?

Если самый трудный момент остался позади, то самый рискованный, пожалуй, вот он. Мог, мог все-таки нервный, неуравновешенный почти до истеричности Глаз убить его прямо сейчас. Но против такого развития событий говорило одно обстоятельство, и Кинжал не без оснований на него рассчитывал. Глаз был уверен, что убьет нахального воришку в любом случае. Так какая разница, сейчас или чуть позже? Любопытно ведь, с чего вдруг он ведет себя так вызывающе.

– Ты!.. Щенок! – Глаз повернул кисть, затягивая ворот безрукавки вокруг шеи Кинжала тугой петлей. – Мой медальон!

Мекит старался сохранить в голосе полную невозмутимость, что было непросто, учитывая затрудненное дыхание.

– Ах, вот ты о чем! – он закатил глаза и покачал головой… ну, по крайней мере, постарался покачать головой. – Уверяю тебя, у меня и в мыслях не было поступить с тобой несправедливо. Просто твоя чересчур стремительная эскапада помешала мне продемонстрировать тебе всю чистоту моих помыслов.

– Моя эспа… что?! – от удивления Глаз чуть ослабил ворот, и Мекит воспользовался этим для восстановления дыхания. – Тьфу ты, тринадцатый бог! Что ты мелешь, малец?!

– Смотри, – Кинжал аккуратно и медленно снял руку атамана со своей груди. Тот не препятствовал – учитывая собравшуюся вокруг толпу, в этом не было необходимости.

Между тем Кинжал спокойными, несуетными движениями извлек медальон из рукава, зажал покрепче в ладони и второй рукой отломил одну из змей. В абсолютной тишине, разлившейся по лагерю подобно молоку из разбитой кринки, он полным достоинства жестом протянул золотого гада Глазу.

Тот автоматически взял его. Потом опустил взгляд на свою руку, словно недоумевая, как он там оказался. Лицо его в данный момент не выражало ничего.

– Что это? – пустым голосом задал он самый нелепый и самый естественный в данной ситуации вопрос.

– Это? Ты меня удивляешь, атаман. – Теперь Кинжал овладел ситуацией полностью. Он был единственным актером в этой толпе статистов, из которой он с изысканной ловкостью выуживал необходимые реплики. – Это третья часть добычи, как и положено. Ты видишь, как свято я чту твои законы. И разве можешь ты сказать, что хоть кто-нибудь когда-нибудь исполнял закон с той же поспешностью, что и я?

Да. Это была та еще шутка. Внутренне сам Кинжал скривил губы в презрительной гримасе. Но именно на таком уровне находилось чувство юмора у Глаза – если верить Рикатсу. В следующие несколько секунд, когда атаман буравил Мекита своим единственным оком, тот с изрядной долей нервозности подумал, не слишком ли большую ставку он поставил на слова главы сквамандской Стражи.

Наконец Глаз громко расхохотался, хлопнув Кинжала по плечу. Чересчур сильно, чтобы это могло считаться дружеским жестом, но все же отнюдь не с убийственными намерениями.

– Этот подонок меня забавляет, слышишь, Званцо? – обратился он к Нерожденному. – Возможно, я убью его не сразу. Нет, определенно не сразу. Я точно знаю, ему ведь еще не терпится поделиться со мной некоторыми своими секретами. Вроде того, что он здесь делает и как сюда проник.

Званцо быстрым движением облизал губы, еще сильнее напомнив при этом змею. Затем вывернул голову в сторону Мекита, уставившись на того немигающим взглядом бесцветных пустых глаз. Кинжал никогда не боялся змей. Людей он не боялся тоже. Но взгляд этого аспида в человеческом обличии вызывал оторопь, заставлял сердце сжиматься в тугой неподвижный комок, а кровь останавливаться в жилах.

– Я точно знаю, у него не может быть секретов от нас, – проговорил он голосом, в котором совершенно отсутствовала угроза. Только холодная уверенность в своих словах.

Глаз, все еще находясь, скорее, в благодушном настроении, протянул руку ладонью вперед:

– Давай!

В развернутом пояснении этой короткой команды Кинжал, разумеется, не нуждался. Сверх необходимости искушать и без того висящую на волоске судьбу он не стал и вложил в протянутую ладонь изувеченным медальон.

Глаз быстро пробежал пальцами по полоске кожи. Задумчиво погладил место среза. Быть может, он не был гением, но чтобы убедиться, что это именно срез, много времени ему не понадобилось. Улыбка медленно стекла с его лица.

– Чем? – глухо спросил он.

Мекит, стараясь делать все быстро, но не резко, позволил кинжалу выскользнуть из рукава, но ухватил его не за рукоять, а за самый кончик лезвия, двумя пальцами. Сохранять внешнюю невозмутимость стоило огромных усилий. Планируя свои действия, он не думал, что ему будет так страшно.

Лицо Глаза перекосила гримаса бешенства. Мекит, забыв на время о необходимости дышать, приготовился к вспышке ярости. И она последовала – но направлена была не в его сторону.

Глаз двумя руками схватил коротышку Званцо за грудки и рывком приподнял в воздух. Тот болтался в его руках подобно тряпичной кукле и не делал никаких попыток протестовать против такого с собой обращения. Кинжал мысленно пообещал себе в самое ближайшее время посетить все двенадцать Храмов и вознести благодарность каждому богу.

– Ты понимаешь, что это значит, Званцо?! – бушевал Глаз. – Понимаешь? Этот сволочной подонок мог зарезать меня как свинью!

Кинжал благоразумно решил до поры до времени не оспаривать выданную ему характеристику, несмотря на свое полное с ней несогласие. Лучше самые грязные ругательства, услышанные в свой адрес, чем вознесенная похвала, услышать которую ты уже не в состоянии. Он заранее простил Глазу даже несколько новых оскорблений, и тот словно подслушал его мысли:

– Какой-то молокосос свободно проходит мимо твоей хваленой охраны, как вода сквозь песок! Держу пари, он даже не заметил, что лагерь кто-то охраняет! Любой паршивый ублюдок может подойти ко мне со своим ножичком размером чуть ли не в локоть, а ты – ты, Званцо, будешь усыпать ему путь лепестками роз! Так что, может, мне стоит сказать ему спасибо за то, что его чуть больше заинтересовал этот медальон, чем моя глотка?!

Все еще не выпуская Нерожденного из рук, Глаз перевел взгляд на Мекита, и тот посчитал это не самым добрым знаком. Если Званцо достаточно ловок и неглуп – а в этом почти не приходилось сомневаться – он одной-двумя удачно ввернутыми фразами сможет отвести грозу от себя. И ему не придется долго выбирать новый объект для излияния злости атамана.

Кинжал решил взять инициативу в свои руки. Снова придется играть смело, балансируя на грани. При этом Кинжал не преминул напомнить себе, что Званцо, пожалуй, живым представляет для Глаза какую-то ценность, а вот он пока таким преимуществом не обладает.

– Не стоит благодарности, атаман, – сказал Кинжал, примерив на себя одну из самых добродушных своих улыбок.

– Чего?! – взревел Глаз, роняя Званцо на землю и оборачиваясь к Мекиту.

– Ты хотел сказать мне спасибо, а я говорю, что в этом нет нужды. Это очень простой выбор: за медальон я легко выручил бы пару сотен дзангов, а что стоит твоя глотка?

– Моя глотка? – Глаз непроизвольно потер ладонью шею. – Ты что же, мерзавец, хочешь сказать, будто моя жизнь ничего не стоит? Да ты знаешь, что за мою голову назначена награда в десять тысяч дзангов?!

Лицо атамана раскраснелось, тон не предвещал ничего хорошего. Кинжал совершенно не к месту испытал приступ зависти – ведь за его голову больше пятисот дзангов не обещали. Десять тысяч – этим действительно можно гордиться. Достигнет ли его, Мекита, карьера когда-либо такого расцвета? Или для этого непременно нужно собирать армию и завоевывать полмира?

Но Кинжал не позволил чувствам просочиться ни на свое лицо, ни в свой голос.

– Это были бы самые легкие деньги в моей жизни, – сказал он и презрительно сплюнул прямо под ноги Званцо.

Жест получился абсолютно недвусмысленным. Кинжал знал, что в данную секунду наживает себе смертельного врага, но ситуация требовала именно этого. Или нет? Стоило признаться самому себе, Званцо ему просто не нравился. Сильно не нравился. Если при выполнении своей миссии Кинжалу удастся попутно отправить этого Нерожденного в Тень Зодиака, он будет считать свою задачу перевыполненной.

Конечно, слова Мекита по сути были пустым сотрясением воздуха. Да, при желании он смог бы убить Глаза, несомненно. Но вот получить заслуженную награду… Насчет возможности уйти после такой выходки Кинжал нисколько не обольщался. Разумеется, говорить об этом вслух он не собирался.

– Но чтобы Кинжал польстился на подачки Стражи!..

На эту фразу (сказанную в нужный момент!) Мекит возлагал определенные надежды. И не прогадал.

– Ты Кинжал? – в голосе Глаза проскользнула слабая нотка уважения.

– Ты слышал обо мне?

– Я слышал о Кинжале, – нейтрально сказал Глаз. – Но мне представлялось, что он постарше.

Мекит улыбнулся. Он все еще держал свой нож кончиками пальцев, а Глаз – сломанный медальон за обрезанные полоски кожи. Будучи твердо убежден, что дела правдивей слов, Мекит, не отрывая взгляда от лица Глаза, направил лезвие большим и указательным пальцем, позволил ему скользнуть вдоль ладони и сделал молниеносное круговое движение кистью. Медальон упал на землю, а в руке Глаза остались лишь два коротких куска кожи.

Какое-то время Глаз смотрел на эти обрезки так, словно они его предали. Затем, разжав пальцы, брезгливо стряхнул на землю. Нож у Мекита забрал, как видно, только сейчас осознав, какой опасности подвергался, не обезоружив его с самого начала. Не утруждая себя поднятием медальона, круто развернулся и бросил через плечо в сторону Званцо:

– Я буду говорить с ним вечером.

После чего исчез в своем шатре.

Когда Званцо лично связывал Кинжалу руки за спиной – само собой, стягивая веревки сверх всякой меры – тот спрашивал себя, можно ли считать первый бой выигранным.

Точного ответа не было.