Западная граница Земли водолеев, лагерь армии атамана Глаза. Первый день Арисской ярмарки.

Кинжал умел располагать к себе людей. Этой способностью его наградили боги, но он развил ее, кропотливо подмечая малейшие, подчас неуловимые черточки в реакции собеседников на слова и жесты, неосознанно сортируя людей по типам и характерам – и определяя для каждого типа линию поведения. Стоит ли говорить, как полезно было это умение в его ремесле, ведь ни одно по-настоящему крупное дело не провернешь без информации, а информацией владеют люди и расстаются с ней далеко не всегда охотно…

Ужин с Глазом продолжался уже больше часа – наверняка это не входило в первоначальные планы атамана, зато вполне отвечало замыслам Кинжала, важной частью которых являлась темнота. И эта темнота уже подступила к лагерю своей тяжелой неотвратимой поступью. Мекит включил обаяние на полную мощность, аккуратно, но уверенно играя на невидимых струнах души Глаза. И подозрительность того отступила, он пил много вина и с каждым глотком становился все разговорчивей, все больше проникаясь к своему новому приятелю – Кинжал уже с некоторой натяжкой мог назвать себя так.

Устроив – больше для проформы – в начале беседы короткий допрос (на все вопросы Мекит отвечал охотно и многословно), Глаз отвлекся и теперь взял на себя добрых три четверти общей доли в диалоге. Впрочем, говорил больше о пустяках, о старых добрых временах… Кинжалу показалось, что он искренне по ним тоскует. Ни разу не упомянув в своих рассказах имя Бурдюка, Глаз много говорил о «моем друге», пару раз изложив те же истории, что Мекит уже слышал от Рикатса минувшей ночью. Пару раз, впрочем, Рикатс удостоился эпитетов «этот хряк» и «толстый засранец».

Да, Мекит определенно понравился Глазу, но у этой медали имелась и оборотная сторона – самому Кинжалу Глаз тоже стал заметно ближе. Это неизбежно, пожалуй, ведь актер, играя на сцене, смотрит на мир глазами своего героя… Нет, Мекит не разглядел в атамане острого ума или глубокой душевной доброты – тот, безусловно, был недалеким, грубым и жестоким разбойником. Но что-то притягательное имелось в этой простой натуре, некая прямота и честность, с которой тот шел по выбранной дороге. Пожалуй, только сейчас Кинжал в какой-то степени получил ответ на вопрос, что могло долгие годы связывать Глаза и хитроумного Рикатса.

Ужин был необыкновенно обилен и разнообразен – наверное, некоторые достойные таверны могли бы позавидовать походному меню атамана. Нежнейшее мясо молодого барашка было очень умело прожарено с тонкими ароматными специями, покрытая румяной золотистой корочкой дичь фарширована фруктами по рецепту, который Мекит никогда ранее не встречал, лепешки из тончайшей белой муки исчезали во рту сами, словно без твоего участия, а вино не стыдно было бы подать к столу сына Скорпиона…

Утолив первый голод, Кинжал с досадой начал придерживать себя за руку, так и не уделив заслуженного внимания восхитительно выглядевшему рассыпчатому плову, копченой грудинке и белому как горный снег овечьему сыру. Чересчур сытое брюхо нагоняет на человека сонливость и лень, и прежде всего лениться начинает голова – а Мекит вовсе не собирался заваливаться после ужина спать. Его ждала работа, не тяжелая, но трудная и опасная, требующая сосредоточенности и быстроты реакции.

С нарастающим раздражением сжевал он пару кисло-сладких яблок, глядя на не прекращающего набивать живот Глаза. Пожалуй, он ничуть не уступал в аппетите своему бывшему другу…

Когда смотреть на все это не было больше сил, Кинжал хлопнул ладонью по земле и встал на ноги.

– Ладно, пошли! – бодро сказал он.

– Куда? – удивленно спросил Глаз, не потрудившись освободить рот от полной горсти плова.

– Как куда? – Кинжал всплеснул руками. – Не ты ли, атаман, просил меня показать, как я прошел мимо твоих патрулей?

Глаз наконец прожевал, запил щедрым глотком вина и громко рыгнул. По его недовольному лицу легко можно было прочесть все, что он думал о самой идее куда-либо идти.

– Не просил, а требовал! – сварливо сказал он.

– Тем более, – резонно заметил Кинжал.

Глаз покачал головой и зачерпнул лоснящимися от жира пальцами новую порцию плова.

– Завтра пойдем, – безапелляционно сказал он. – Засветло. Чего по темноте-то шарахаться.

Подобный поворот дела Кинжала решительно не устраивал.

– Завтра! – он воздел руки к небу. – С такими патрулями не доживешь ты до завтра, атаман!

Но довод не возымел никакого действия. Глаз только сыто хрюкнул и довольно добродушно отмахнулся от Мекита:

– До сегодня как-то дожил, и до завтра доживу.

Пытаться спорить с такой логикой – занятие практически безнадежное. Разговор зашел в тупик, и Кинжал почувствовал раздражение оттого, что его план может провалиться в той части, где он совершенно не ожидал. Обожравшийся и осоловевший от вина Глаз просто не желает идти в лес…

Внешне оставаясь спокойным и безразличным, Мекит лихорадочно искал пути решения проблемы. Чем зацепить Глаза? Брать на слабо? Ерунда, Глаз – не мальчишка. И не трус, а именно трусы чаще всего боятся обвинений в трусости. Попробовать высмеять лень атамана? Тоже не годится. Глаз, как и большинство взрослых состоявшихся людей, своей лени не стыдится – он ею может даже гордиться.

Кинжал зло посмотрел на лежащего на спине разбойника, на щедрую россыпь риса, хлебных и сырных крошек на его волосатой груди, на полусонный, устремленный в небо взгляд единственного глаза…

Решение пришло внезапно.

– Глаз! – задушевно сказал Кинжал. – Мы славно покушали?

Глаз лениво приподнялся на локте и окинул взглядом едва ли наполовину опустошенный стол.

– Если ты не наелся… – начал он, но был прерван.

– Да нет, я не о том. Я говорю, что мы славно покушали и выпили вдоволь славного вина. После такой чудной трапезы остается только одно.

– Ну? – заинтересованность Глаза была слабенькой, но Кинжал с воодушевлением отметил и ее.

– Как следует развлечься, Глаз, как следует развлечься!

– А-а… – Глаз засопел. – Понимаешь, с девками у нас тут…

Перед мысленным взором Кинжала возникла Юмила – в самом деле единственная женщина, виденная им в лагере – но он отогнал видение.

– Ну… это жаль, конечно, но я хотел другое предложить. Пойдем, я покажу тебе, какие разини твои дозорные.

Глаз состроил гримасу отвращения и снова завалился на спину.

– Более дерьмового развлечения ты не мог придумать?

– Да дослушай ты, бестолочь! – в сердцах выкрикнул Кинжал и осекся – не перешел ли он через грань? Но Глаз бровью не повел. – Дослушай, – уже поспокойней продолжил Мекит. – Я не просто сам пройду мимо любого твоего дозорного, я и тебя проведу под самым его носом. А уж после этого…

Кинжал сделал многозначительную паузу, и Глаз услужливо подал нужную реплику:

– Что после этого?

– Как что? Разве ты не захочешь достойно вознаградить преданного воина за столь бдительное несение службы?

Почти минуту Глаз соображал, нахмурившись и сдвинув брови. Мекит уже начал думать, что его усилия пропали даром, но лицо атамана вдруг прояснилось:

– А через пару постов сможешь незаметно пройти?

– Да хоть через три! – проявил щедрость Кинжал. – Главное, чтобы хватило времени потом повеселиться…

– Успеем! – сказал Глаз. – Дай-ка руку.

Мекит помог атаману подняться на ноги. Тот наскоро отряхнул себя от земли и остатков ужина и крикнул в пустоту:

– Званцо!

Кинжал вздрогнул. Нерожденный появился почти мгновенно, словно вырос из-под земли. Мекит с отвращением подумал, что этот недомерок, пожалуй, слышал весь их разговор. И хотя в этом разговоре ничего особенного не было, по спине пробежали мурашки гадливости.

– Званцо, мы с Кинжалом пойдем прогуляемся по лесу. Мне нужны два человека для охраны, – распорядился Глаз.

Нерожденный не сказал ни слова, только поднял вверх руку с четырьмя оттопыренными пальцами.

От группы располагающихся неподалеку солдат отделились четверо – два скорпиона, вооруженные легкими секирами и поясами метательных ножей, и два Нерожденных с кривыми широкими мечами.

Это был плохой расклад. Мекит, конечно, не надеялся, что даже после совместной дружеской попойки Глаз настолько доверится ему, что пойдет в лес вовсе без охраны. Но четверо… Мерзавец Званцо! Кинжал не мог себе позволить словесно прокомментировать инициативу помощника Глаза, но он усмехнулся. Очень, очень гадко улыбнулся, повернув лицо к атаману.

Это подействовало. Глаз оскалился и без замаха влепил Званцо тыльной стороной ладони по морде. Тот, возможно, смог бы уклониться, но счел за благо этого не делать, отшатнулся от удара и отер кровь с разбитых губ.

– Послушай ты, выродок! – бушевал Глаз. – Пусть я не учился в академиях, но до двух считать умею! Когда я говорю два человека, я имею в виду два человека! Не четыре, не шесть и не дюжину! Я командую этой армией, только я! Во всем, ты понял это?!

Званцо кивнул. К неудовольствию и беспокойству Кинжала, он не выглядел ни испуганным, ни даже хоть как-то расстроенным.

– Да, атаман. Командуешь только ты. Я понял свою ошибку и больше не повторю ее.

Это остудило Глаза. Он еще сквозь зубы пробормотал какие-то ругательства в адрес Званцо, потом неприязненно глянул в сторону Нерожденных и махнул рукой скорпионам:

– Вы двое, за нами. Если вам не понравится поведение этого человека, убейте его.

Кинжал поперхнулся.

– Заешь, Глаз… При всем моем уважении, я бы попросил тебя как-то почетче формулировать…

– Не переживай, – Глаз пожал плечами. – Они меня правильно поняли.

Кинжалу оставалось только изо всех сил на это надеяться. Поначалу он пожалел, что с ними пошли именно скорпионы, а не Нерожденные, но потом, взглянув на спокойное лицо Званцо, понял все и решил, что выпавший вариант даже лучше…

Мекит, словно желая достичь максимального эффекта, предложил Глазу самому выбрать пост, который он, Мекит, берется обставить. Единственным условием он положил нахождение поста в лесу, а не посреди чистого поля.

Глаз пожал плечами, подумал недолго и двинулся в западном направлении, в сторону границы. От горной гряды лагерь отделял достаточно широкая проплешина степи и, напротив, узкая полоска леса. В этот лес они и направились, Глаз впереди, Кинжал рядом, отставая на полшага, а два скорпиона замыкали шествие, своими секирами разрушая идиллический облик собравшейся на пикник компании приятелей.

Кинжал нервничал. Впрочем, делал он это почти умышленно, у него вошло в привычку нервничать до начала дела и полностью отбрасывать даже намек на волнение, когда наступала пора действовать. После завершения же работы можно было снова отдаться во власть переживаний – уже задним числом, и переживания эти приятно пощипывали душу.

Лагерь миновали и начали углубляться в лес, причем здесь уже Кинжал возглавил процессию. Лес не был слишком густым, и света луны вполне хватало, чтобы не только различать очертания деревьев, но и не терять друг друга из виду. Шел Кинжал аккуратно, не позволяя хрупким обломкам веток попадаться под ноги, а раздвигаемой им листве шуметь громче своего обычного шелеста на ветру. Делал он это совершенно автоматически, не задумываясь над смыслом и значением своих действий – подходить вплотную к посту в любом случае не входило в его планы. Посты эти, следуя самой элементарной логике, должны были располагаться поблизости от дальнего края леса, чтобы дозорные имели возможность наблюдать за прилегающей к лесу степью, сами оставаясь для приближающегося чужака невидимыми. Кинжал с ведомой им компанией по его расчетам подошли к середине полоски леса… Значит, настало время действовать.

Он остановился так резко и внезапно, что идущий за ним Глаз просто налетел на него. Но Кинжал не предоставил ему возможности выразить свое неудовольствие, развернувшись и картинно уперев руки в боки, он заявил тоном, который, казалось, не терпел возражений:

– Вот что я тебе скажу, атаман, или мы забываем о нашем намерении повеселиться и возвращаемся в лагерь, или дальше мы идем с тобой вдвоем.

Глаз, слегка оторопев от такого натиска, сделал шаг назад.

– Чего? – этим коротким емким словом он не только выразил все свои эмоции по поводу такого крутого поворота, но и потребовал разъяснить причины оного. Что там говорить, если изыскивать плюсы в риторике Глаза, то в первую очередь на ум приходит лаконичность.

– А того! – в тон ему ответил Кинжал, но все же вынужден был пуститься в подробные разъяснения. – Пробираясь этим утром в твой лагерь, я успел убедиться, что, по неизвестным мне причинам, ты предпочитаешь отряжать в дозоры исключительно тугоухих солдат. Но, клянусь Жалом, даже глухой услышит, как продирается сквозь чащу это стадо носорогов!

– Стадо носорогов? – переспросил Глаз, для которого тирада Кинжала была немного слишком витиеватой.

Мекит развернул атамана вокруг себя и широким жестом указал на охрану.

– Я имею в виду этих достойных воинов. Не знаю, многими ли талантами они обладают, но один я назову сходу: за все время нашего продвижения по лесу они не упустили ни единой возможности как следует пошуметь!

Глаз задумчиво почесал затылок.

– Ну… Я попрошу их идти потише.

Кинжал озарил свое лицо грустной улыбкой.

– Эх, атаман!.. Это все равно, что попросить солнце перестать светить, реку – перестать течь, а женщину – перестать сплетничать. Ты можешь приказать своим воинам умереть на месте, я не удивлюсь, если они выполнят приказ. Но идти потише – это просто выше их сил. Вот ты, ты, атаман, меня удивляешь – ты двигаешься бесшумно, как тень. Мне иногда приходится оборачиваться, чтобы убедиться, что ты все еще идешь за мной.

Мекит беззастенчиво врал. Лесть была грубой, откровенной и неприкрытой. То есть, именно такой, которую мужчина чаще всего склонен принимать за чистую правду. Встречаются, конечно, подозрительные типы – их подобными песнями не проймешь… но в Глазе Кинжал не сомневался. И, разумеется, не ошибся. Глаз горделиво усмехнулся, приосанился и окинул снисходительным взглядом охранников.

– Понимаю, что ты хочешь сказать, Кинжал… Но и ты меня пойми. Дело вовсе не в трусости… хотя мне плевать, что ты подумаешь. Просто я брал с собой этих парней не для того, чтобы оставить их на полпути. Мы пойдем все вместе.

Сказано это было абсолютно непреклонным тоном. Это могло бы расстроить Мекита… не предвидь он такой расклад с самого начала. В общем-то, будь Глаз более покладист, и этот ход событий устроил бы молодого вора, но так, пожалуй, даже лучше. Кинжал всегда считал, что врага лучше иметь перед глазами, нежели за спиной.

Он в притворном возмущении развел руками и с видимым недовольством проворчал:

– Ладно… Но тогда… Тогда мне понадобится что-нибудь тяжелое.

При этом Кинжал опустился на корточки и начал шарить руками по пожухшей траве. Он рассчитывал найти подходящий крепкий сук, но судьба была к нему благосклонно и приготовила роскошный подарок в виде увесистого плоского булыжника, очень удобно легшего в ладонь.

– Тяжелое? Зачем? – изумился Глаз.

– А вот зачем…

Мекит неспешно поднялся, взвесил камень на руке и вдруг резко без замаха огрел атамана чуть повыше виска. Тот сразу обмяк и повалился в объятия Мекита. Мекит одним быстрым движением вытащил свой кинжал из-за пояса Глаза и, продолжая поддерживать тело атамана под мышки, крикнул охранникам:

– Сюда, скорее!

Кинжал не раз и не два задавался вопросом, отчего боги наделили людей в большинстве своем такой непроходимой тупостью. Или – иногда он пытался быть великодушным – дело все-таки не в тупости, а в замедленной реакции? Так или иначе, и в этот раз тело сработало быстрее мозгов. Охранники, стоящие в трех шагах от Мекита и Глаза, повинуясь нелепой команде того, кто только что вырубил их атамана, два из этих трех шагов проделали. И только один страж успел перехватить секиру в боевое положение.

Кинжал решил, что это достойно небольшого поощрения, и его железный тезка со свистом разрезал воздух, совсем чуть-чуть, самым краешком задев горло более сообразительного воина. И тот увидел Двенадцать Теней чуть раньше своего напарника.

В сторону второго охранника Мекит толкнул Глаза, толкнул сразу же, не успела еще хлынуть кровь из перерезанной яремной вены первого. Но это было даже излишне: горе вояка, отбросив секиру, которая в данной ситуации могла бы успешно поспорить с кинжалом, тянулся к поясу с метательными ножами, которые могли бы стать очень эффективными двумя секундами ранее. Разумеется, у него не было ни малейшего шанса успеть – Мекит прирезал его с оттенком отвращения.

Присев, он спрятал кинжал в правый рукав – на душе стало тепло и радостно, когда верный спутник занял свое законное место. Сняв с первого охранника пояс с ножами – Мекит верил, что у него они могут быть чуть получше, чем у товарища – он положил ладонь на горло Глаза, нащупывая пульс. Жив. Кинжал мысленно похвалил себя за расчетливый удар и, не распрямляясь, юркнул в сторону за ближайшие деревья.

Ждать пришлось недолго. Сначала Мекит услышал треск, затем увидел среди деревьев два силуэта, спешащих к месту событий. Кинжал позволил себе усмехнуться. Сколь бы презрительно ни относился он к стражникам, сейчас он благодарил богов, что эта парочка, конечно же отряженная Званцо вслед за скорпионами, стражниками не была. Дело тут не в таланте, не в способностях и не в сообразительности. Выучка, ничего больше. Никогда бы работники Стражи не поступили бы так неразумно. В крайнем случае пойти на разведку мог один, а второй наблюдал бы с безопасного расстояния.

Эти же Нерожденные, движимые не рассудком, а чем-то вроде животного инстинкта, спешили увидеть все своими глазами. Кинжал милостиво позволил им это, прежде чем один за другим четыре метательных ножа проделали свой короткий путь. По два на каждого – Кинжал не желал рисковать.

Подойдя к Глазу, Кинжал первым делом убедился, что тот пока не спешит приходить в себя. Как раз сейчас не было бы ничего проще расправиться с атаманом окончательно. Но… Кто знает, что за тайна хранится в шатре Глаза, и не сможет ли этим воспользоваться Званцо. Мекиту бы очень этого не хотелось.

С тоской посмотрев на бритый череп Глаза – ну, что за каприз, как палач, честное слово, Мекит достал свой кинжал, мысленно попросил у него прощения за столь недостойное использование и принялся аккуратно соскабливать волосы с собственной головы.

Через несколько минут Мекит, одетый в одежды атамана и с его повязкой на глазу, смотрел на небо из-за ближайших к лагерю деревьев. Он был бы очень рад доброй грозовой туче, но… как говорил один его товарищ по ремеслу, жри, что дают. Небольшое облако тоже неплохо. Кинжал дождался, когда оно поглотило луну, превратив яркий желтый шар в блеклое размытое пятно, и решительно вошел в лагерь.

Походку, осанку и всю манеру движений атамана он копировал идеально. Ростом он малость уступал Глазу, но это не вызывало у него опасений. Люди видят то, что хотят видеть. Костров в лагере было уже значительно меньше, и Мекит выбирал маршрут к шатру подальше от них. Впрочем, кто из солдат захочет лезть на глаза… то есть, на глаз генералу?

Самое сложное было в непосредственной близости от шатра, и Кинжал прекрасно это понимал. По счастью, Званцо рядом не было. На случай этой нежелательной встречи у Кинжала было заготовлено несколько вариантов на выбор, но одним из самых вероятных из них было бы стремительное бегство.

Два охранника у шатра. На этот раз – девы. Свои знаменитые пращи они оставили где-то в другом месте, но широкие мечи выглядели вполне внушительно. В нескольких шагах от цели Кинжал оглянулся назад, довольно естественным жестом, словно разглядывая нечто, мимо чего только что прошел. А уже входя в шатер и повернув голову обратно, отмахнулся рукой от тучи комаров, кружащих перед лицом.

Еще обдумывая свой план, Мекит гадал, не станет ли помехой на самом завершающем этапе банальная темнота. Искать свечу и огниво в чужом шатре наощупь… С одной стороны, ничего непреодолимого, Кинжал обладал достаточными воровскими навыками. Но с другой стороны, он понятия не имел, что вообще находится в шатре. Это смущало, особенно в свете щепетильности, с которой Глаз к содержимому шатра относился.

Была робкая надежда, что свеча горит в шатре постоянно – в конце концов, такая большая шишка как Глаз может позволить себе не экономить свечи.

Действительность превзошла самые смелые ожидания. Не одна, а целых пять свечей поливали пространство шатра своим светом. Первым делом Кинжал обратил внимание именно на это. Потом на то, что свечи располагались в углах правильного пятиугольника. Потом – на вычерченный чем-то черным на полу контур этого пятиугольника. И только после этого Кинжал поднял глаза и увидел человека внутри.

Человек был стар, если не сказать дряхл. Редкие седые волосы и длинная спутанная борода давно не знали расчески. Просторный черный балахон, скрывающий все тело, был не то, чтобы грязен, но предельно неопрятен. Казалось, удивление Мекита не знает предела, но… Два новых факта, которые он осознал, подняли его изумление на совершенно новый уровень.

Во-первых, он знал этого человека.

Во-вторых… да это было невероятно, в это было почти невозможно поверить, но старик был полупрозрачен – и сквозь его тело, и сквозь лицо просматривалась дальняя стенка шатра и мутным пятном просвечивался огонек свечи.

Старик поднял на Мекита полный злобного безумия взгляд, и Кинжал быстро отвернулся. Всякий знает, не стоит смотреть прямо в глаза колдуну, это может закончиться очень плохо. Даже если этот колдун – неплохой человек. А ведь никому и никогда не приходило в голову сказать что-то подобное про Тарантула – ядовитую отрыжку племени чародеев. Какую бы невероятную мерзость ни породила ваша фантазия, можете быть уверены – все это Тарантул уже либо проделывал, либо планирует проделать в ближайшем будущем, либо счел недостаточно гнусным и потому недостойным своего внимания.

Все так же старательно глядя в сторону, Мекит спросил:

– Что ты здесь делаешь?

Слова спорхнули с губ сами, помимо его воли. Кинжал ощутил нелепость вопроса и собрался с мыслями, силясь придумать другой, который заслуживал бы ответа. И тут краем глаза он увидел, как старик, запрокинув голову, зашелся в диком, безумном приступе безудержного хохота. Кинжал моментально вспотел, подумав, что этот смех привлечет немало внимания в лагере, но… до него дошло, что он видит смех, но не слышит его. Вообще, со стороны Тарантула не доносится ни звука.

Вероятно, способность удивляться Мекит временно утратил. Когда он, протянув к старику руку, наткнулся на невидимую, но твердую преграду, это показалось уже естественным и обыденным.

Что ж, по всей видимости, здесь больше нечего делать. Хотя… одно дело еще осталось. Мекит достал кинжал, помял в пальцах полу белой безрукавки, носимой Глазом под меховой накидкой, и удовлетворенно хмыкнул. Отрезав узкую полоску чуть короче ладони, он перехватил кинжал в левую руку и аккуратно уколол себе указательный палец правой. Этим пальцем он и вывел старательно всего два слова. Рикатс умный. Рикатс поймет…

В осеннем лесу чернила найти легко – почти любая ягода подойдет, но Кинжал совсем не был уверен, что сумеет благополучно добраться до леса. Кроме того, кто знает, возможно, сейчас дорога каждая минута.

Мекит улыбнулся улыбкой ребенка, впервые взявшего в руки новую игрушку, достал из кармана крысиный череп, слегка сжал в кулаке и вполголоса, но отчетливо сказал:

– Приди!

Откуда-то из-под самых ног появилась небольшая серая крыса. Кинжал присел на корточки и взял зверька на руки – тот не сопротивлялся. Свое послание Мекит прочным узлом завязал вокруг шеи крысы. Не удержался и погладил одним пальцем гладкую лоснящуюся шерсть. Кто бы мог подумать, крысиная почта…

Снова сдавил череп и отдал вторую команду:

– Уйди!

Крыса проворно исчезла под дальней стенкой шатра, обогнув отмеченный свечами пятиугольник. После этого Кинжал, продолжая улыбаться, бережно спрятал амулет обратно в карман, глубоко вздохнул и вышел из шатра, бросив последний взгляд на все еще немо хохочущего Тарантула.

Улыбка не оставила его лицо, когда он оказался на открытом воздухе, она лишь приобрела грустный оттенок. Несколько дюжин воинов с синими повязками на головах, ощетинившись разнообразным оружием, образовали плотное кольцо. А прямо перед шатром со скучающим выражением на омерзительном лице стоял Званцо.