Восточная граница Земли тельцов, город Арисса. Первый день Арисской ярмарки.

Все пошло совсем не так, как предрекал Хромец. Ни вина, ни беспробудного пьянства. Среди надзирателей случился странный переполох: то все до единого они исчезали из тюремного грота, то наоборот, двойной, тройной сменой сбивались в кучу около клеток. То обсуждали что-то шепотом, то поднимали страшный гвалт, врывались в клетки и избивали заключенных.

Постепенно из проклятий и чертыханий надсмотрщиков стало ясно, что там, наверху, произошла страшная резня. И что надзиратели ищут тех, кто сумел уйти.

Для Сардара начался его собственный, «персональный» ад. Его провозвестником и единственным овеществленным воплощением стал Кайсен. Ублюдок явился в подземелье ближе к вечеру, на буром от запекшейся крови лице сверкала улыбка изувера. Будь обернутая вокруг пояса плеть живым существом, она блевала бы красной жижей – до такой степени хозяин насытил ее кровью.

– Жидкий! – едва войдя в грот, заорал Кайсен. – Жидкий, родная душа, я раздавил сегодня две дюжины гадин!

Он был пьян, пьянее самого горького пропойцы, пьянее даже своей плети. Он был пьян от крови, и предвкушал славное продолжение веселой пирушки. Схватив стоявшую у входа скамью, он поставил ее у клетки Сардара, и уселся.

– Двадцать четыре штуки, Жидкий… – заговорил он, запустив пальцы в свои всклокоченные патлы. – Две дюжины гадин вот этими руками. Ты видишь? – он протянул к Сардару темные от крови ладони. Багровые потеки покрывали запястья, затекая в рукава. На ребре правой ладони налип пучок длинных белых волос. – Неимоверно устал. Вот не поверишь, столько глоток перерезал, что под конец затупился нож. Ко мне подтаскивают очередного выродка-водолея, люди, вижу, уже умаялись держать, устали слушать его вопли, а я пилю-пилю, и ничего сделать не могу: нож – затупился!

– Чтоб ты сдох! – в бессильной ярости прорычал Сардар. – Чтоб ты сдох, ублюдок!

– Ведь как трудно с вами, с нелюдью управляться, – продолжал Кайсен, будто ничего не замечая. – Я возился с тем водолеем минут десять, пока он наконец не перестал дергаться. И мне пришлось выбросить нож. В Ариссе отвратительные оружейники, скажу я тебе. Полторы дюжины глоток – и нож уже тупее палки. В столице такого ремесленника и в подмастерья бы не взяли. Куда это годится, Жидкий? Или это ваши водолеевские глотки такие жилистые, а?

– Заткнись, – произнес Сардар бесцветным голосом. Не сводя глаз с ненавистной рожи своего мучителя, он отчаянно шарил в гнилой соломе, стараясь найти хотя бы подобие, хотя бы призрак оружия. Это чудовище нельзя оставлять в живых!

– Только ради тебя, Жидкий, я выбирал по большей части водолеев, – ворковал Кайсен. – Мне говорили: Кайсен, ты так весело их убиваешь. Вот скорпион, убей скорпиона, мы посмотрим. Но нет, я помнил о своем милом дружке, томящемся здесь, в этой жуткой темнице, и прилагал все усилия, чтобы сделать ему приятное. Знаешь, как я это делал?..

– Я убью тебя. Ты покойник, бычья харя, – зашипел Сардар. – Я намотаю твои кишки…

– Так вот. Со мной ходил Хубин, здоровенный такой водонос, ваш постоянный клиент, крысиные отродья. Он таскал с собой огромный бурдюк с самым вонючим, самым тухлым вином, какое только удалось сыскать в здешних притонах. На, понюхай, – он поднял руку. – Мерзко, да? Я насквозь пропитался этой дрянью, но дело того стоило. Мы хватали водолея…

– Выродок! Сын гнилой шлюхи! Коровье отродье! – заорал Сардар.

– …Валили на спину. Четверо держали, я разжимал твари зубы ножом… Ага! Вот, наверное, почему он так быстро затупился!..

– Грязь! Сын грязи!

– Ты заплатишь за своих подонков соплеменничков, они изгадили мой нож. Так вот, я разжимал зубы и вставлял воронку, а Хубин лил в нее это рвотное пойло. И представляешь…

– Ублюдок! – бесновался в бессильной злобе Сардар. – Выпусти меня, недомерок! Я голыми руками тебя раздавлю!..

– И представляешь, – Кайсен всплеснул руками в шутовском изумлении. – Представляешь, им не нравилось! Ох уж эти мне предрассудки. Вода, видите ли, священна, ее нельзя осквернять. Они извивались и корчились, будто в их пасти текло не винцо, хоть и дрянное, а расплавленное олово. Ба! Как я сразу не додумался насчет олова. Подумай, весь день насмарку! Но у меня остался ты. Есть шанс наверстать, а?

– Залей олово себе в брюхо, обезьяна! – рявкнул Сардар.

– И это на тебе испробуем, – подмигнул Кайсен. – Надеюсь, доживешь. Ну так вот, вино было не ахти, и им не нравилось. Они так морщились и кричали, что приходилось резать им глотки, чтобы прервать страдания несчастных. Так я проявлял милость к этим тварям. Я слишком мягкосердечен, не находишь?

– Я нахожу, что ты труп, – процедил Сардар. Его колотило от ненависти.

– Да-да, – вздохнул Кайсен. – В ответ на мою доброту неблагодарные свиньи тоже желали мне смерти. А знал бы ты, чего я наслушался, когда затупился нож, и пришлось добивать этих уродов плеткой. Святой Телец, и это за мою-то…

Под многолетним слоем соломы пальцы Сардара вдруг нащупали некий продолговатый предмет, тяжелый холодный и твердый. Камень? Кусок металла? Предмет идеально лег в ладонь – лишь размахнуться и швырнуть, чтобы размозжить эту набитую червями тыкву, заменяющую Кайсену голову. Но нет, нужна осторожность. Будет лишь одна попытка, и надо сделать все, чтобы она удалась.

Ухватив находку поудобней, Сардар попытался ее поднять. Что-то скользнуло по пальцам, натянулось, и юноша обнаружил, что к предмету прикреплена цепь, если судить на ощупь – старая и ржавая…

– А бабы, – Кайсен блаженно закатил глаза, – слышал бы ты, как визжали эти шлюшки, когда мои ребята использовали их по назначению. Бабий визг – музыка для мужского уха, а, Жи…

Ненависть придала Сардару сил. Рывок! Глухо щелкнув, где-то под слоями трухлявой соломы разорвалась цепь. Шаг, стремительное движение, бросок – и цепь с ржавой железной рукоятью на конце захлестнула горло врага. Мощным рывком Сардар сдернул его со скамьи. Круглое как таз лицо Кайсена впечаталось в прутья клетки, заставив их застонать.

– Ай, молодец, сучонок! – послышался восторженный вопль Хромца. – Оторви башку этому недоноску!

Кайсен захрипел, дернулся, пытаясь освободиться. Сардар отпустил мерзавца на локоть, затем снова рванул цепь. Новый удар, Сардара обдало кровавыми брызгами. Кайсен завыл. Его физиономия стала напоминать ярмарочную игрушку – надутый бычий пузырь в белых и красных вертикальных полосах. Из выпученных глаз хлынули слезы.

– Давай, сучонок! – верещал Хромец. – Размажь! Размажь эту падаль!

Ухватившись руками за обмотавшую шею цепь, Кайсен дернулся еще раз, и снова Сардар рванул его на себя. От сокрушительного удара Кайсен обмяк. Тогда Сардар ногой оттолкнул его лицо от клетки, и вновь припечатал к прутьям…

Ему не дали продолжить. В распахнувшуюся дверь клетки ворвалась, казалось, вся тюремная стража. Сардару заломили руки, повалили на пол. Его бы раздавили, растерзали бы в ту же минуту, но надсмотрщиков набилось слишком много, они попросту мешали друг другу. Все что они могли – это пинать и топтать проклятого водолея. Но Сардар не чувствовал боли, собственное тело как будто перестало существовать для него. Взгляд был прикован к единственной точке, которая сейчас имела значение в этом мире – к поверженному, изувеченному телу Кайсена. И пока несчастная плоть извивалась и корчилась от истязаний, дух Сардара переполняла кровожадная радость свершенной мести.

– Один готов, – шептал про себя Сардар. – Остался еще один. Я и до него доберусь…

В этот день Сардару повезло дважды. Когда надзиратели, понявли, что, столпившись, только мешают друг другу расправиться с инородцем, напавшим на их коллегу, и попытались вытащить его из клетки, под сводами пещеры раздался оглушительный рев трубы. Следом раздался громогласный окрик Халкына:

– Ну прямо обезьяны в клетке, будь я проклят! Эй, отродья! Бросайте эту жабу, и бегом все наверх! Вы нужны там, мародерские хари!

Когда приказывает главный тюремщик Халкын, исполнять нужно еще до того, как стихнет вспугнутое его криком эхо. Надзиратели, толкаясь, бросились вон из клетки. Последний, наградив Сардара пинком под ребра и прошипев: «Сдохнешь сегодня!», с грохотом захлопнул дверь. Лязгнул замок.

Двое, подхватив Кайсена, поволокли его прочь из грота, и цепь, которую так и не удосужились снять, весело дребезжала по камням.

Когда шаги тюремщиков стихли где-то у подъемника, Сардар, скрежеща зубами от боли, приподнялся и сел. Кружилась голова, во рту было солоно, тело, превращенное в сплошной синяк, саднило. Но несмотря на все это, Сардар пребывал в прекраснейшем настроении.

– Я уделал этого червяка, – ощерился он, повернувшись к Хромцу. – Еще немного, и я оторвал бы ему башку.

– Еще немного, и ты оставил бы меня без мяса, щенок! – фыркнул Хромец.

– Ты все о мясе, старый дурак! – воскликнул Сардар.

– Я ждал этого дня целую вечность, паршивец! – выплюнул старик. – Ты хоть понял, чем заарканил этого ублюдка? Ты…

Хромец вдруг зажал рот ладонью и вперил взгляд туда, где сардарова клетка примыкала к каменной стене.

– Проболтался, пень, – хмыкнул Сардар и, поднявшись на ноги, сделал несколько неверных шагов к стене. Там, опустившись на колени, принялся шарить в соломе. Он сам не знал, что ищет, но змеиное шипенье, которым зашелся старик, подсказало, что Сардар на верном пути.

– Чтоб ты сдох! – бесновался Хромец. – Чтоб заживо сгнил! Чтоб захлебнулся вином, проклятый водолей! Чтоб…

Зашуршала солома, целая охапка ухнула куда-то вниз, в разверзшуюся вдруг черную дыру. Лишь отчаянным усилием Сардару удалось сохранить равновесие и не провалиться следом.

– Мясо! Принеси мне мясо, сынок! – вмиг остынув, залебезил Хромец. – Поклянись, что вернешься, и принесешь старику поесть. Эй, ты слышишь меня? Ты слышишь меня, сучонок?! Я требую мяса!!!

– Свернуть бы тебе шею, – беззлобно, почти ласково проговорил Сардар. – Будет, будет тебе мясо, старая обезьяна. Если вернусь живым…

Черный провал притягивал к себе, манил обещанием свободы, и вместе с тем пугал неизвестностью. Оттуда тянуло промозглой сыростью, веяло могилой, запахами плесени и мокрой земли.

Сардар выжидал, сам не зная чего. Казалось, сделай шаг – и ты на пути к свободе, однако внутренний голос заходился в крике, удерживая от этого шага, требуя, упрашивая, умоляя повременить еще чуть-чуть, выждать, осмотреться, выгадать момент, когда удача сама ляжет в руки.

Вот только Хромец ничего не ведал об обуревавших юношу сомнениях. Проклятый старик непрестанно скулил и жаловался, на все лады понося нерешительность Сардара. По временам впадал в исступление, и принимался швырять в соседа всем, что попадалось под руку. Чтобы как-то успокоить полоумного бузотера, Сардар заводил с ним разговоры о том, куда ведет лаз, кем и для чего прорыт, где расположена кашеварня, сколько там поваров, где хранятся продукты, и все такое прочее. Хромец охотно отвечал на расспросы. По его предположениям лаз этот существовал всегда, и когда-то, до постройки насоса, рабы через него спускались к подземному озеру, и поднимали воду в бурдюках. После же появления колеса, лаз закрыли, а потом этот грот заставили клетками и перевели сюда заключенных.

Но едва речь заходила о еде, Хромец снова впадал в раж, и начинал голосить подобно усердной плакальщице, отрабатывающей плату на богатых похоронах.

И в конце концов Сардар сдался. Дело шло к вечеру, надзирателей давно уже не было слышно, казалось, они все убрались из пещер, заключенные зализывали раны. Велев старику замолчать, Сардар сунул голову в лаз и прислушался. Тихая капель – вот единственный звук, что нарушал тишину в этой пахнущей могилой пустоте.

– Ступени! – донесся до него голос Хромца. – Там каменные ступени.

Сардар опустил в провал ногу, и действительно подошва коснулась чего-то твердого и скользкого. Можно двигаться. Бросив последний взгляд по сторонам, – не следит ли кто, – юноша юркнул в лаз.

«Пятьдесят шагов вперед вдоль правой стены», – повторял он слова Хромца, бредя в кромешной темноте по осклизлым каменным плитам. Шажки получались крошечные, осторожные, вряд ли много длинней, чем у старика. «Через пятьдесят шагов проход вправо. Осторожней, там крутые ступени вниз, можно шею свернуть…» Да, вместо влажной стены под пальцами вдруг возникла пустота. Сардар сел на пол, и принялся шарить ногой в поисках спуска. Ага… первая ступень, и гораздо ниже – вторая. «Будешь спускаться – пригни башку, там кое-где низковато». Сардар согнулся в три погибели, но все равно через несколько шагов с такой силой приложился макушкой о каменный потолок, что в глазах засверкали искры. Когда в голове перестало гудеть, он опустился на четвереньки, и продолжил путь так.

«Сорок три шага, поворот налево, двадцать шесть шагов, потом направо, потом…». Боги, этих поворотов здесь больше, чем ветвей на дереве. Пока Сардар полз по низкому лазу, больше похожему на крысиную нору, чем на созданный людьми коридор, то слева, то справа ощущал на лице пронизывающие иглы сквозняка, и, протягивая руку, натыкался на пустоту. Что это? Действительно боковые ответвления подземного хода? Вентиляционные отверстия? Или промоины, за многие столетия пробитые водой в скальной породе? Эх, огня бы сюда. Ведь когда-то это место было освещено – на стенах то и дело прощупывались крепления для светильников, а один раз даже попалась забытая кем-то глиняная лампа. Забытая столь давно, что сколько ни принюхивался Сардар, не смог уловить даже мимолетного запаха гари.

Прошло несколько минут, низкий участок наконец кончился, и Сардар смог подняться во весь рост. Коснулся стены, припоминая указания старика. Где-то здесь должен быть поворот, за ним еще один, а за ним – уже и кухня. «Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять…» – считал Сардар. – «Двадцать шесть, двадцать семь…». Там, где должен был быть поворот, не прощупывалось ничего кроме мокрой шершавой стены. Сделав для верности еще несколько шагов, юноша остановился. Ничего. Что могло случиться? Возможно, там где пришлось ползти на четвереньках, он неверно оценил расстояние. Да, несомненно. Но в какую сторону он ошибся, в большую или меньшую? Скорее, он преувеличил пройденный путь. Тогда надо пройти еще немного. Не отнимая руку от стены, Сардар продвинулся еще на какое-то расстояние вперед. И снова ничего. Остановившись, он повторил в уме все, что говорил Хромец, сверяя с пройденным. Да, все правильно, он не совершил ни одной ошибки. Тогда что же… Может, он слишком долго полз, и пропустил нужный поворот? Может, одна из тех промоин или вентиляционных отверстий, там, позади, и есть нужное ответвление? Да, но их там великое множество. Которое из них он должен был выбрать?..

Холодно… Святая Прозрачность, как же здесь холодно. Как холодно и темно!

Прислонившись к стене, Сардар вдруг обнаружил, что у него зуб на зуб не попадает от озноба. Место, в котором он очутился, больше всего походило на ту Великую Пустоту, которой был мир до начала времен. Холод и мрак – вот и все, что было тогда. И единственный звук – непрерывная капель, звон падающих с каменного потолка капель, мерный плеск воды, предварявший явление в этот мир первого из богов – Водолея.

Мрак… Капель…

Сардар и сам не смог бы сказать, сколько продлилось оцепенение. Он созерцал тьму, он будто умер, превратился в ничто, в бестелесный призрак, обреченный на вечные скитания в Тени Зодиака. Раздавленный и несчастный, плыл в черноте, был самой чернотой, способной порождать лишь абсолютно черную беспросветную пустоту.

Иногда тьма сгущалась, становясь плотной и вязкой, почти осязаемой, и тогда Сардару начинало казаться, что он видит чей-то силуэт. Черные волосы… изящные тонкие линии… То была Кайя, загадочная ускользающая Кайя являлась из непроглядного омута. Ее губы трепетали, она силилась что-то сказать, но тотчас исчезала, увлекаемая мрачным водоворотом.

Из ступора его вывел звон – как если бы кто-то помешивал черпаком в медном котле. Сардар вдруг ощутил, что от этого звука рот наполнился слюной. К звону черпака прибавились характерные удары, живо вызвавшие в памяти картину мясной лавки, посреди которой мясник разрубает туши острейшим топором. Сардар сглотнул и, влекомый разыгравшейся в желудке истерикой, устремился вперед.

Кухня сыскалась совсем недалеко. Несколько шагов, поворот налево – и вот уж все стало совсем таким, как описывал Хромец. Три ступеньки вверх, узкая галерея, извивающаяся подобно удирающей змее, и в конце ее – тусклое парное свечение. Едва Сардар приметил свет, из груди вырвался громкий надсадный вздох. Остановившись за границей освещенного пространства, юноша стал наблюдать.

«Как крыса из норы» – пронеслось в голове. Узкая, ведущая вверх галерея действительно напоминала нору. Лаз выходил не то в кладовку, не то еще в какое-то подсобное помещение, дверь которого по счастью была открыта, но все равно давала слишком маленький обзор. К тому же, смотреть приходилось снизу вверх, и с того места, где остановился Сардар, был виден лишь кусочек кухни – дальний угол и закопченный потолок.

Вновь послышались звуки кухонной работы, кроме них не было больше ничего, и через минуту Сардар решил подобраться поближе. Выбравшись из лаза, он действительно оказался кладовке, вернее, в дровяном сарайчике. Дрова заполняли почти все пространство, и то, что он первоначально принял за приоткрытую дверь, оказалось просто щелью между двумя поленницами; собственно двери в сарайчике не имелось.

Сардар осторожно выглянул наружу. В кухне трудились двое: повар и мясник. Повар возился у очага, мясник же, стоя у огромного чурбака, разделывал баранью тушу: куски мякоти откладывал в сторону, а голые кости швырял в медный чан – тот самый, из которого тюремщики раздавали варево заключенным.

Завидев мясо, Сардар едва не вскрикнул – от голода скрутило внутренности. На его счастье, кухня, похоже, прекрасно проветривалась, во всяком случае, он не чувствовал запахов съестного, иначе, кто знает, смог бы он удержаться и не наделать глупостей.

Кухонные были заняты делом, не подозревая, что за ними следят, и это дало Сардару возможность спокойно оглядеться. Расположенная в обширном гроте тюремная кухня не могла похвастаться богатым убранством. В центре – большой разделочный стол, заставленный мисками, на одной из которых горкой лежал нарезанный хлеб, справа от стола – чурбак для рубки мяса – вот и вся мебель. Все остальное, – посудные полки, шкафы для продуктов и специй, – заменяли ниши, которыми были испещрены каменные стены. Очаг, у которого возился повар, находился в самой большой из ниш. За чурбаком мясника чернела еще одна, чуть меньших размеров, судя по следам копоти по периметру – еще один очаг, запасной или заброшенный. В дальней от Сардара стене виднелся вход в кухню – низкая арка без дверей, за ней уныло чадил одинокий факел.

Освещение было прескверным: развешанные по стенам масляные лампы давали ровно столько света, чтобы повар мог отличить репу от редьки, а мясник не отрубил себе пальцы. Недостаточно темно, чтобы стащить что-нибудь со стола и удрать, но вполне подходяще, чтобы, улучив момент, прошмыгнуть в кухню и попытаться спрятаться в одной из больших ниш, хоть в том же заброшенном очаге. Да, лучше заброшенного очага места не найти: и до котелка на огне близко, и до мяса недалеко. Голод так одолел Сардара, что несчастный юноша был готов набить живот даже сырой бараниной. А если к тому же где-нибудь поблизости сыщется печень…

«Проклятье!» – мысленно выругался Сардар, – «Меня не выпустит отсюда голодное брюхо. Надо искать пути к бегству, а я…»

Мясник закончил работу и окликнул повара. Подойдя, повар окинул взглядом горку мяса на чурбаке, выбрал несколько больших кусков и бросил в котел, висевший над огнем в очаге. Потом, глядя на чан с костями, кухонные перекинулись несколькими короткими фразами. Как ни напрягал Сардар слух, не смог ничего разобрать. Посовещавшись с мясником, повар нырнул куда-то за чурбак, и тотчас появился, держа в руках два больших деревянных ведра. Одно вручил мяснику, и оба направились к выходу.

Едва они исчезли, Сардар стремительно пересек кухню и, схватив со стола несколько кусков хлеба, укрылся в заброшенном очаге.

Халкын был недоволен своими людьми. Вместо того чтобы искать выживших инородцев, эти ублюдки обшаривали трупы, обирая с них все, что не успели унести другие мародеры. Конечно, в какой-то мере их можно было понять: пока честные горожане резали и грабили приезжих, подчиненные Халкына выполняли свой долг в проклятом сыром подземелье. Их и вызвали-то лишь потому, что гарнизонные раззявы упустили кучку недорезанных купчишек, разбежавшихся по всей Цитадели, а еще несколько десятков инородцев забаррикадировались на базарной площади, и солдаты понадобились, чтобы вышибить их оттуда.

Когда славные тюремщики оказалась на поверхности, к их разочарованию выяснилось, что все сливки на грабеже сняли другие, оставив после себя лишь объедки. От такого кто угодно озвереет, и все же, – ни одна живая душа не смогла бы убедить Халкына, что это не так! – эти свиньи должны были в первую очередь выполнить приказ, а уж потом искать, чем поживиться.

Халкын щедро раздавал тумаки, пытаясь пресечь мародерство, даже отправлял самых неуправляемых обратно в пещеру, но там эти выродки принимались избивать заключенных, приводя тех в негодность, чего допустить тоже было никак не возможно: это означало, что завтра город останется без воды.

Вечером, когда все кончилось, Халкын погнал ночную смену надсмотрщиков обратно в подземелье. Ублюдки скалили зубы и ворчали, оплакивая недоотнятое и недограбленное добро, которым наверняка еще были обильны потаенные щели, в которые забились изворотливые иноземцы. Потом кто-то вспомнил об избитом Кайсене, и хотя все до единого тюремщики ненавидели этого червяка, и сами были непрочь переломать ему ребра, спускать выходку какому-то жиденькому, искалечившему тельца, никто не собирался.

Едва клетка подъемника коснулась земли, ватага надсмотрщиков хлынула в пещеру, гомоня, как стая разозленных обезьян.

– Двое на пост, – распорядился Халкын. – Остальные – на кухню. С утра не жравши, брюхо сводит.

Разговор о еде тотчас заставил головорезов позабыть о зарвавшемся водолее, и устремиться на кухню, где кашевар, должно быть, уже готовил традиционное ярмарочное баранье жаркое для надзирателей и вечернюю бурду для заключенных.

На подходе к кухне их перехватил тюремный костоправ Пайса – тощий дылда с белым, будто окостеневшим лицом. Он появился ниоткуда, просто возник посреди слабоосвещенного каменного коридора. Раскинув руки, длинные и ломкие, как паучьи лапки, он заставил надсмотрщиков остановиться.

– У вашего Кайсена разбита рожа и сломан нос, – произнес костоправ голосом, похожим на скрежет камня о стекло. – Я поставил ему примочки, и это все, что я могу для него сделать. Еще у него истерика, но это уже не моя работа. Заберите от меня эту падаль и накачайте вином. А лучше – дайте яду, я устал штопать заключенных после его забав.

Пайса был неважным лекарем, зато слыл колдуном и чернокнижником, поэтому никто и никогда не решался ему перечить. По знаку Халкына двое свернули в больничный грот и через минуту выволокли под руки безвольно обвисшего Кайсена, с лицом, похожим на втоптанное в грязь лукошко черники.

– Можете совместить, – скривив губы, промолвил Пайса. – Подсыпьте яду в вино.

– Будь прокляты эти крысы! – так сказал повар. Он был прекрасно виден Сардару, притаившемуся в прокопченном чреве заброшенного очага. Подойдя к столу, повар остановился, скособочившись под тяжестью ведра, и выругался. Он заметил пропажу хлеба. Сардар вздрогнул, пальцы сжались до белизны, превращая остатки хлебного мякиша в подобие комка глины. Быстрым движением юноша сунул недоеденное в рот. Накинься на него хоть сотня поваров – он умер бы, но не отдал добычу.

– Что там? – спросил появившийся за спиной повара мясник.

– Крысы полкаравая увели, – прошипел повар. – Если Халкын опять запретит завести кота, положу ему крысу в жаркое.

– Сожрет и не подавится, – хмыкнул мясник. – Ты же знаешь этого кабана.

Сардар выдохнул, вознеся хвалу серым воришкам. Однако оставаться на кухне было опасно. Если повар хоть чуть-чуть пошевелит мозгами, он поймет, что в пропаже хлеба виноваты отнюдь не крысы. Повернувшись, Сардар зашарил руками, исследуя темные недра своего нового пристанища.

Очаг оказался весьма глубок, проникавшего из кухни света хватало лишь на то, чтобы едва обозначить очертания стен. Это был не то грот, не то выход пещерного коридора, замурованный каменной кладкой. По счастью, кладка оказалась настолько старой, что раствор по правой стене давно выкрошился, и камни просто лежали друг на друге без всякой связки. Крайне осторожно Сардар ощупал их, а когда глаза окончательно привыкли к темноте, смог определить, с чего начать работу.

Он начал с того, что вынул камень в самом верхнем ряду, второй справа – потому что тот и сам уже почти выпал. Кладка была довольно высока, Сардару пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться. За первым камнем он смог легко вытащить еще четыре или пять, но потом начались сложности. Очередной булыжник раскрошился от времени, и едва Сардар коснулся его, дробно осыпался на пол градом осколков. Юноша замер, вытянулся струной, прислушиваясь…

– Проклятые крысы!!! – донеслось из кухни. – Нет, ты слышал, как топочут? Кони, а не крысы! Ведь сколько раз говорил этому дуролому Халкыну…

– Дуролом Халкын внимательно слушает, – оборвал говорившего хриплый бас. – И в тысячный раз повторяет тебе, поварешка: никаких котов! Рядом с этими тварями я чихаю и исхожу соплями как трехлетний малец.

– Но крысы, Халкын… Там сейчас бегало целое стадо. Полкаравая увели…

– Да будь ты неладен со своими крысами! – взревел Халкын. – Вот!..

Что-то ударило в стену в шаге от Сардара, брызнули осколки.

– Угробил кружку из-за тебя, обормота, – продолжал Халкын. – Но надеюсь, полдюжины подшиб. Можешь приготовить из них жаркое для меня, только перестань клянчить кота, и подавай жратву.

– Жаркое так жаркое, командир, – судя по тону, в эту секунду у повара с языка капал яд.

Зазвенела посуда. Не слушая дальнейших препирательств, Сардар продолжил работу.

Прошло несколько минут, Сардару удалось разобрать четыре верхних ряда кладки, как вдруг снаружи снова послышался шум. Торопливый тяжелый топот и несколько мгновений спустя выкрик:

– Жидкий удрал!