(Суббота, 14.30,
рассказывает Алексей Озерский)
Засов загремел, и ржавая створка приоткрылась: совсем чуть-чуть, так, чтобы только голову просунуть. Аснатар решительно потянул ее на себя.
– Порядок, паства. Здесь друдж, так что гляди в оба. Понял?
Я кисло улыбнулся.
За воротами никого не оказалось. Кто нас впустил, я так и не понял. Створки закрылись, и мы оказались в стране эльфийской осени – с яркими витражными красками и царственной неспешностью вечности.
Безветрие. Тишина. Листья осыпаются с кленов. В их шорохе слышен шепот, но слов не разобрать, как ни напрягай слух. Прекрасное место для башни безмолвия.
– Да, сыне, забыл сказать, – сообщил Иштван, глядя, как я иду к огненным кустам крушины, – держись тропы. Местные не любят гостей.
– Какие местные?
– Сюда подойди, паства. Иди-иди, не прокляну! Стань на дорожку и смотри вон туда.
Среди деревьев прятался абориген. Эльф в ватнике, украшенном птичьими перьями. Лицо его сверкало всеми цветами радуги, сливаясь с праздничной листвой. Глядя на него, я почувствовал себя ребенком, нашедшим под наврузовой елкой огромный мешок с подарками.
– Ух ты! Это эльф?!
– Это охотник чистых. Сейчас будет клянчить у нас еду.
Словно в подтверждение его слов, эльф захромал к нам. Увидев, кто он на самом деле, я чуть не закричал.
– Позолоти ручку, красавчик, – ухмыльнулся «эльф». – Чистая жрать хочет, просто умереть!
Только сейчас я понял, что передо мной женщина. Бывшая. Череп ее украшал цыганский платок, на шее болталось кокетливое ожерелье из соечьих перьев.
Аснатар достал из рюкзака банку крысиного яда и моток медной проволоки.
– Это грязным, – передал он яд. – А это тебе, чистая. Позволишь пройти к вашему мастеру?
– Проходи, святоша. Человек – любовник Белой Венди. Чистые уважают. Чистые радуются.
– Чистые еще больше обрадуются, когда вечером я наведаюсь к вам с едой. Понимаешь меня?
– Чистая предупредит барона. Народ будет ждать. Человека и еду пропустят свободно.
От этого обмена любезностями мороз продрал по коже. С бесхитростным кокетством мертвая расстегнула ватник и принялась укреплять проволокой разболтавшееся ребро. Заметив, что я на нее глазею, сконфуженно хихикнула и запахнулась – совсем по-девчонкински.
– Хозяева будут еще странней, – предупредил Иштван, когда мы отошли подальше. – Что бы ни увидел, не удивляйся. Ты ведь манар?
– Бывший. – Я с тоской вспомнил о беззаботных манарских временах. – Литницкий мне поводок вернул.
– Это хорошо, сыне, – кивнул аснатар. – Очень хорошо! Теперь слушай внимательно, дважды повторять не буду. Первое твое испытание закончилось. Не скажу, что безоблачно… однако надежда есть. Глаз Вайю больше не властен над тобой. Теперь все в твоих руках.
Я вздохнул. Тоже мне новость!
– Юрий Тепех, у которого мы гостим, – закоренелый некромант. Почти друджвант.
– А это не одно и то же? – удивился я.
– Нет. Друджванты хуже. Они очень плохие, сыне, запомни это. Инквизиция рассчитывает на твою помощь. Ты ведь не подведешь святую нашу мать церковь?
– Нет, отче, не подведу.
– Хороший мальчик. Дай я тебя обниму!
От запаха мирры я едва не задохнулся.
– Проклятый некромант, – не выпуская меня из объятий, сообщил Иштван, – держит портал в другой мир. Я сделал так, чтобы тебя туда пропустили. Ни во что не вмешивайся! Смотри, слушай, запоминай. Возможно, ты встретишься с чудовищами – не встревай. В инквизиции тоже не дураки сидят, молиться станут – чело не расшибут. Как вернешься – доложишь. Вопросы, молитвы, пожелания?
– Никак нет, отче.
– А вот это правильно. Духовенству надо верить!
Дорожка вывела нас к дому красного кирпича. Здесь нас уже ждали. Дверь открылась, и на пороге появился человек лет сорока – в черном пальто и кепке. Увидев Иштвана, он хмуро кивнул и посторонился, пропуская нас.
– Благого пути, сын Юрий, – кивнул ему аснатар, с хозяйским видом проходя внутрь.
– Здравствуйте, святой отец. – Человек в пальто мельком оглядел меня. – Это, что ли, ваш отрок?
– Не рискнул бы назвать его отроковицей, – отозвался инквизитор с иронией.
– Хорошо. Пройдемте.
Вот это я люблю – четко и быстро! Следом за хозяином мы вошли в гостиную, обставленную с эзотерическим шиком. Фальшивые чучела, синие «тибетские» шторы, шкаф с алхимической посудой. В колбах со спиртом – раздувшаяся бледная жаба, глаз, нерожденный младенец.
Горели свечи, и колеблющиеся тени прыгали по гобеленам с тибетскими буддами. Я ожидал потайных лифтов, спрятанных ходов за ковром, люка в полу, наконец. Все оказалось проще и элегантнее. Хозяин погремел ключами и, пряча руки от наших взглядов, отпер дверцу шкафа. За ней открывался спуск в подвал.
– Маша, – слабым голосом позвал Юрий. – К нам гости. Те самые.
– Впускай, – отозвался полумрак. – Чего ждать?
И мы вошли внутрь.
В подземелье царил творческий беспорядок. Огромные потолки (и где только умещаются?), печь, газовая плита в потеках краски – уже этого хватило бы, чтобы понять: дом художника.
Чувствовалось, что живут здесь два человека. Или один, но сам себя не понимающий. Въедливый до отчаянности аккуратистский дух боролся с чьей-то безалаберностью.
Скрипучие полы из новенького паркета – и горками набросаны восточные подушки. Роскошная продавленная тахта – и узенький «девичий» диванчик. Стена в незабудках и колокольчиках; соломенные фонарики на люстрах – качаются, шепчутся; над столом меховые маски, маски гладкие, маски под дерево и металл. Еще одна стена – книги по художественному мастерству (никогда не думал, что их бывает столько!), – по другой карабкается гигантский столетник.
При виде комнаты меня затопил тихий восторг. Верите ли: всегда мечтал о таком месте! Чтоб по стенам – картины и маски; чтоб рядом уживались беспорядок и тайна. А еще в таких местах встречаются удивительные люди.
И, похоже, сейчас я познакомлюсь кое с кем из них!
Хозяйка комнаты при нашем появлении даже не обернулась. Выпрямившись в инвалидном кресле, она азартно водила кистью по размалеванному холсту.
– Осторожно! – крикнула она. – Старые краски!
От неожиданности я подпрыгнул. Под ногой хлюпнуло; на паркете расплылось черное пятно.
– Ой, извините! – Я бросился отдирать от подошвы раздавленный тюбик.
Мелодично запели сервомоторы. Кресло подъехало ко мне.
– Что там? Жженая кость?
Художница перегнулась через подлокотник и с интересом понюхала мою кроссовку. Потом набрала кистью краски прямо с подошвы и поехала к мольберту.
– Пора, паства, – ободряюще объявил аснатар. Я не успел даже удивиться: а что, собственно, пора? – как Тепех положил ладони мне на плечи.
Слова инквизитора предназначались ему.
Меня вытряхнуло из реальности, как перья из драной подушки. Легкость – непредставимая, запредельная! – взорвала мое тело. От нее хотелось петь и танцевать.
На меня набросили поводок.
– Мы вас оставляем, – прошелестел дзайан. – Идемте, святой отец. Маша, не переутомись, прошу тебя!
– Хорошо, Юра, – с видом монашки отозвалась художница.
Тепех и аснатар ушли из комнаты. Я прислушался к шагам на лестнице, к скрежету закрывающегося замка.
Вот я и снова манар… Как-то не верится.
– Вот и все, – весело сообщила девушка. – Ты теперь наш!
– Кто – ваш?
Она хрипловато рассмеялась:
– Удивляюсь я Иштвану… Божий человек, рыцарь добра, а связался с наемными убийцами. Ладно, котенок, не бучься!
Она подъехала ко мне и взъерошила волосы:
– А ты красавчик… Хочешь, я тебя подстригу?
Круглолицая, изящная, челочка в иголочку. Глаза ласковые, смеющиеся, россыпь веснушек по щекам – хоть до весны еще полгода. И тело гибкое, словно у ласки. Инвалиды обычно рыхлеют – посиди в коляске несколько лет, попробуй, – а эта ничего. Словно притворяется калекой.
Рядом с ней мне вдруг стало удивительно хорошо. Словно я наконец-то вернулся домой.
– Что с вами случилось? – спросил я, проводя ладонью по спинке кресла. – Это у вас… серьезно?!
– А, пустяки! – отмахнулась она жизнерадостно. – Ноги парализованы. Все жду, когда муж вылечит. – Глаза ее опасно сузились: – От коллег подарок. Бывших. Но теперь они барону прислуживают!..
К слову «коллеги» привязалось почему-то «наемные убийцы». Да еще и барон какой-то… Я знаю лишь одного барона: аскавца, которому я остановил сердце. Но ему служить трудненько будет! Он мертвый!
– Как тебя зовут, красавчик? – поинтересовалась она.
– Алексей… можно Леша, – ответил я, краснея. Проклятая моя застенчивость!
Художница радостно рассмеялась:
– А я – Маша! – и повторила с удовольствием, словно пробуя мое имя на вкус: – Л-леша! Вот что, Алексей, я сейчас закончу с картиной, а потом отправимся в путь. Тебе ведь обещали рай с гуриями? – И она подмигнула с многообещающим выражением: – Гурии будут. Обещаю.
В горле пересохло. Ну и сволочь Иштван! Он же мне совершенно ничего не рассказал!
Хотя, может, так надо?
– Это будет… другой мир? – уточнил я хрипло.
– Откуда смотреть. Но ты догадлив, котенок.
И она повернулась к мольберту, разом утратив ко мне всяческий интерес. Я постоял немного за ее спиной, а потом, подгоняемый нетерпеливыми толчками сердца, отправился рассматривать картины.
Интересно, мелькнула озорная мысль, а как это происходит с инвалидами?!
Раньше я не представлял, как можно рисовать в подземелье. Художникам ведь свет нужен – настоящий, живой! Но сильный дзайан способен на все. Окна над головой заполняла сияющая голубая эмаль неба. Магия, конечно же… Ведь этажом выше – полутемная гостиная, утонувшая в теплых свечных тенях. Над ней – клены в парчовых одеяниях хаванана.
А здесь – небо!
Я влез на стул, пытаясь разглядеть, что там, за краем окна. Маша хихикнула:
– Это иллюзия. Между прочим, я все еще жду твоего мнения о картинах.
– Точно?! Так я сейчас!
Я птицей слетел со стула и отправился в обход импровизированной галереи. Художница следила за мной из-под прикрытых ресниц. Как она в этот миг была красива!
– Это «Фраваш смерти», – подсказала Маша, когда я проходил мимо. – А вот эту я назвала «Последней надеждой». Нравится?
Сил у меня осталось лишь на то, чтобы кивнуть.
Потому что от ее картин продирала дрожь.
Все они изображали эшафот или кладбище. Фраваш смерти – тощенькая оборвашка лет двенадцати, со шрамом на щеке и ободранными крыльями за спиной – смотрела с горькой усмешкой. В неряшливых штрихах проглядывала нездоровая жесткость. «Последняя надежда» – обнаженная девушка ведет мертвецов к восходящей луне. Лицо запрокинуто, глаза прикрыты в экстазе.
Я перешел к следующей. На ней шестилетняя голенькая кроха играла с ведерком на могиле. Из-под земли к ней тянулась костистая рука.
Я украдкой посмотрел на Марию. Интересно, сколько же лет она здесь сидит?.. Одна, в доме с мужем-некромантом и нежитью в парке… Сердце колотилось все сильнее. Точно так же я чувствовал себя, когда притаившаяся в кустах «эльфийка» на глазах превратилась в чудовище.
Вот только сейчас все происходило наоборот…
Дэв, неужели я влюбляюсь?!
А если нет, тогда что со мной?! Что?!
Поймав мой взгляд, девушка улыбнулась:
– Ну, вот и все. Мы можем отправляться, котенок.
Ответить я не успел. Коляска подкатила ко мне, и теплые пальцы нежно взяли меня за руку.
– Готов?
Стены мастерской рассыпались в прах.
И вновь поднялись.
Мы стояли на неряшливом булыжном пятачке, отгороженном трамвайными путями. Уродливые деревья вздымали к небу голые корявые ветви. Дома вокруг – грязные, покосившиеся, напоминали Веденские – примерно так же, как помойная дворняжка напоминает болонку аристократки.
За деревьями тянулся разрисованный бетон забора. Нависали уродливые жирафьи головы кранов, качались на волнах ржавые туши теплоходов. Порт. И чайки над головой. Ветер пропитывала жирная вонь мазута, в которую вплетались запахи йода и речной сырости.
Я поежился. Скоро дождь… Вихрь крутит в пыли фантики, окурки, использованные билеты.
– Где мы? – Я брезгливо переступил с ноги на ногу. – Что это за пародия на Веден?!
– Это город моей мечты, дурачок.
Маша выгнулась по-кошачьи и раскинула руки, словно обнимая грязный, пропахший мазутом город. Инвалидное кресло куда-то исчезло. Но, похоже, девушка и без него чувствовала себя прекрасно.
– Пойдем, – потянула она меня за руку. – Пойдем-пойдем! Времени мало, а нам сюда надо успеть вернуться. Иначе по Ведену меня на закорках потащишь!
– С удовольствием! – улыбнулся я.
– Не зарекайся, я тяжелая! – Ее ладошка вновь взлохматила мне волосы. – Вперед!
И мы понеслись незнамо куда. Маша наслаждалась тем, что у нее есть ноги, а я страдал, что мои скоро отвалятся. Потом мы ехали троллейбусом… местные троллейбусы – убожество! В них даже пивом не поят! Потом опять мчались в лабиринте грязных домов. Остановились мы возле «Черного отдохновения». Ну, вернее, это у нас оно «Черное отдохновение», а здесь как-то иначе называется. Какой-то другой день недели.
Вокруг «Отдохновения» кипела жизнь. Знаете, меня что потрясло? Костяная «эльфийка» по сравнению с местными – воплощение чистоты и невинности! Особенно меня поразил толстяк на плюшевой лошади-скелете. Если бы он не пил пиво, я бы точно решил, что это привидение!
А у входа нас встретил… Сашка! Наш Сашка, который из «Огней Иррукана»! Стоп. Бр-р-р-р! Если здесь есть «Огни», есть Сашка, так, может, и я где-нибудь болтаюсь?.. Вот были бы терки – с собой встретиться!
– Мать, – бросился к нам Сашка, – где ты бродишь?!!
– А что такое? Я вроде вовремя.
– Ты – да. А вообще у нас хрень творится.
– Саш, привет! – вылез я, протягивая руку. – Извини, замотался с работой, на репетицию не успел.
– Хай, загадочный человек. – Санек равнодушно пожал мою ладонь и отбросил в сторону. – Извини, я с девушкой договорю.
Судя по тону, по тому, как он на меня посмотрел, в этом мире наше знакомство еще не состоялось… Дела!
– У нас чепе, – деловито сообщил он, обнимая Марию за плечи. – К Викену пассия прикатила.
– Из Москвы?! – присвистнула она.
– Ну. Пикникуют на побережье.
– Здрасьте, пельмени. А играть кто будет?!
– Я буду. Рустам будет. Викен – нет.
– Шуль, ну как же так?! Мы же репетировали!
Сашкина физиономия сморщилась:
– А что делать? Ищут пожарные, ищет полиция… Ну остались мы без гитариста. Вернется, я его расстреляю. Или повешу. Или уволю! Идем. – Он схватил ее за руку и потащил за собой. – Через десять минут нас выпускают.
– Опозоримся-а! – сладко пропела Маша. Однако помчалась следом.
Голова крутом. Они что же – играть будут?! А ведь это явно «Белый маскарад» или что-то вроде этого… У нас такие тусовки тоже бывают. Дело ответственное, заваливать не хочется.
Я схватил Машу за плечо:
– Что у вас стряслось?
– Отвянь! – бросила та нетерпеливо. – Гитарист у нас сбежал с бабой.
Я посторонился, пропуская парня с черно-оранжевым хайром, в маске из двух респираторов. За ним хвостиком тянулись хохочущие девицы: медсестра в окровавленном халате, и размалеванная малолетка – в черном бархатном платье, явно недостаточном для буйных малолеткинских форм, с серьгой в брови.
– Да понял уже, – не отставал я. – Это «Огни Иррукана», да?! Ну, группа Сашкина. Так я же в них играю!
Она остановилась так резко, что я едва не сбил ее с ног. Притянула к себе, развернула – передо мной замерли ее огромные зеленые глазищи.
– Ты… что?
– Я. Играю. В «Огнях Иррукана». Только в нашем мире, в Ведене.
– Класс! – В кислотном освещении клуба лицо ее выглядело устрашающе. – А ну пойдем! Пойдем! Ну как знала!!
Стены задрожали. На сцене пустился в адский запил гитарист в рейтарских штанах и мушкетерской шляпе. Насилующие валькирий драконы на его обнаженной спине блестели от пота. Дым, мельтешение огней, вопли поклонниц. Мы пробивались сквозь орущую толпу, а я все пытался сообразить, что за музыку они играют. Гитарист здорово напоминал Генку из «Криптономикона»… Вот только в медиевале никто так струны не дерет!
Наконец рев превратился в глухой гул – мы выбрались за сцену. Пол знакомо вибрировал под ногами. Я мельком поприветствовал наших из «Иррукана», те недоуменно ответили, пытаясь сообразить, кто я.
Нет, нету у меня двойника в этом мире. А жаль…
Мария подбежала к Сашке и что-то проорала ему на ухо. Тот сразу оценил ситуацию. Лицо его осветилось надеждой.
– Держи, – он протянул мне смутно знакомый чехол. – Черт… хоть бы одну репетицию вместе. И гитара чужая…
– Да справлюсь я, не бойся!
Вновь недоуменный взгляд. Даже смешно, чего они боятся?! Пока Сашка пытался сообразить, с чего бы я так был в себе уверен, я вытащил гитару из чехла. На сердце стало легко-легко. А то я ее не видел! Вон трещина в гнезде, сам же в понедельник лечил. Матриков «ибанез», не избавиться мне от него, родного!
– Что первым играем? – деловито поинтересовался я.
– «Prison Of Dreams».
– Что-что?!
Сашка покосился на меня как-то странно, однако перевел:
– «Тюрьма снов».
Я успокоился. Ну, это ладно, знаю! А с языками у них бардак… Неужели нельзя общий ввести, как у нас? Вон, даже китайцы на ведеан перешли. А у этих минимум два языка, и как только не путаются?!
На сцену я выбрался словно во сне. По кроваво-красному полу метались тени; лучи прожекторов пластали дым неровными ломтями. Маша успела переодеться в нечто безумное – в черных языках пламени, с алой шнуровкой на груди. На шее ее болталась металлическая пятиконечная звезда.
Нет, это не «Белый маскарад», подумал я. Слишком много черного и красного… Хотя какая разница? Я ж сюда играть пришел!
Ох, скорей бы!..
Наконец миг настал. Гул в зале чуть приутих (на большее рассчитывать не стоило), и Сашка кивнул нам с отрешенным видом.
И мы впилились!
И зал замер.
И…
…в общем, я облажался. Но как! Забегая вперед, скажу, что после выступления нас чуть не порвали на сувениры.
Дело в том, что «Тюрьма снов», которую играл я, чуть отличалась от местной. Примерно как стакан газировки от пиццы. И при всем при том это была одна и та же песня, написанная одним и тем же человеком.
Соображаете?!
Просто я играл рококо-соул, а ребята – блэк-металл, вот и вся разница!
Мы выдали «Детей полуночного солнца», «Голос ветра», «Прометея», а потом Мария, не в силах больше ждать, утащила меня в заброшенный угол. На сцене извивались полуголые девицы в черной коже; их заливало алое и синее сияние прожекторов; неумолчный рев барабанов дрожал в воздухе.
От грохота и боя, отдающегося в костях, от дурманящего аромата женского пота я потерял голову. И когда я, наплевав на застежки, рвал с нее черное влажное платье, она вдруг обхватила мою голову и притянула к себе.
– Я люблю этот мир! – прокричала мне на ухо. – Слышишь? И он! Будет!! Настоящим!!!
А потом нам как-то стало не до разговоров.
Вернулись мы через несколько часов – обессиленные, измученные, счастливые. Когда гремящий мазутный мир сменился успокаивающим полднем Машиной мастерской, я чуть не расплакался. Дома!
Мария лежала на полу, раскинувшись среди тюбиков краски. Глаза ее были полуприкрыты, по лицу блуждала счастливая улыбка.
– Что смотришь, котенок? – проворчала она. – Помоги. Видишь, я подняться не могу!
Я перенес ее в кресло и накрыл пледом.
– Ну вот, Леша, – весело продолжала она. – С тебя ответный визит. Возьмешь меня в свою Истень?
– Куда-куда?
Художница не ответила. В задумчивости она перебирала кисти, не решаясь взять ни одну из них.
– Теперь у тебя есть свой мир, тот, что только для тебя. Хочешь – прячься, хочешь – беги… Это мой подарок.
Ее кресло отъехало к стене. Мария запрокинула руки за голову и уставилась мечтательным взглядом в окна мансарды.
– А теперь иди. Оставь меня одну… Мне опять надо привыкать ко всему этому.
Я и сам понимал, что лучше уйти. Из мира свободы вернуться в тюрьму, в кресло на колесиках… бр-р-р!
Но любопытство не отпускало меня:
– Слушай, а почему ты там навсегда не останешься?
Она пожала плечами:
– Не могу. Я свой запас выбрала. Теперь несколько дней мне не будет туда ходу. Разве что из последних сил… Но это опасно. Можно погибнуть при возвращении.
Понятно. Как в «Золушке» Шварца… «Ваше время истекло».
Совершенно забыв о том, что дверь заперта, я помчался вверх по лестнице. Мир дрожал тонкой радостной струной; тронь – расплывется, исчезая в звуке, и откроется другой мир: мой – родной, любимый!
Ну-ка, попробуем.
Я потянулся, расплескивая в себе то же ощущение, что возникало, когда мы шли в Машин мир. Стены разлетелись карточной колодой. Я шагнул вперед, в теплую, наполненную солнцем и летом круговерть, и тут же рванулся обратно.
Все. На первый раз хватит!
Отчаянно колотилось сердце. Медью ручек поблескивала дверь шкафа. Глуповато ухмыляясь, я потрогал замок. Это что же, я сквозь запертые двери проходить могу?!
А ну-ка еще раз?!
Повторить фокус я не успел. Из полумрака гостиной вынесся черно-белый вихрь. Раньше, чем я что-то сделал, меня сбило с ног и впечатало носом в ковер.
Тяжелое колено придавило мою спину.
– Друдж! – объявил веселый юношеский голос. – Попался, друджвант! Братие, сюда!!
Пола аснатарской рясы мазнула по лицу. Инквизитор схватил меня за волосы и вывернул лицом к себе:
– Ты кто, сыне? Отродье адское, а?!
Инквизитора этого я видел первый раз в жизни. Моего возраста, может, даже чуть младше… И в лице сумасшедшая радость.
Вот садюга! Не зря их прикрыть собрались.
– Отпусти, козел! – Я забился, пытаясь вырваться, а потом разметал стены и аснатара и выскользнул в свой мир. Спине стало легче. Не особо глазея по сторонам, я отбежал на пару шагов, а потом вернулся в наш мир.
Аснатар сидел на коленях спиной ко мне. Руки его сжимали пустоту; плечи и затылок выражали растерянность.
То-то же!
Я с маху отвесил инквизитору пендаля. Тот вскочил, но запнулся о свою же ногу и грохнулся на пол.
– Съел?! – усмехнулся я. – Позови отца Иштвана. С ним буду разговаривать.
Это подействовало. Иштвана инквизиторы уважали. Аснатар поклонился (без особого, впрочем, пиетета) и вылетел в коридор, на ходу доставая мобильный телефон.
Через несколько минут он вернулся.
– Брат Иштван занят. Так ты, значит, – мирянин Алексей?
Я кивнул. Парень отдал мне телефон:
– Здорово! Ты извини, что набросился. Тут место злое: дэвы, призраки, мертвецы разные. Нервы – сам понимаешь!
– Да ладно, – отмахнулся я, – проехали, – и не удержался от ехидства: – На первый раз прощаю, там поглядим.
– Я… – продолжал мальчишка, – в общем, у меня инструкции относительно тебя. Если хочешь, могу еще раз Иштвану позвонить – он подтвердит!
– Ладно, верю, верю, – грубовато отозвался я. – Духовенству надо верить.
– Иштванова школа. – Аснатар посмотрел с уважением. – В общем так, сыне… Ты у нас важная птица, и мне приказано тебя охранять. Тут, – он неопределенно обвел рукой гостиную, – полно друджа. Пока зачистим лабораторию от мертвецов, пока с некромантом справимся… Сам понимаешь.
– Некрос – сильный колдун, ага?
Аснатар потер зад.
– Типа того, сыне… Иштван сказал, что ты отвлечешь Марию.
Меня бросило в жар. Так вот для чего я понадобился аснатару! Вот гады! Но отступать было, поздно.
– Отвлек, отвлек, – снисходительно сообщил я. – Можешь за свою попочку не волноваться.
В этот миг дом тряхануло, и окна высветило красным. Где-то далеко послышался дикий отчаянный вой.
– Все, – обрадовался аснатар. – Началось! Куда бы тебя спрятать?!
– Да не надо никуда прятать. Смотри!
И я рывком сместился в свой мир. Где еще я буду в безопасности, как не там?!
Лень и блаженное тепло охватили меня. Я стоял посреди мраморной смотровой площадки, наслаждаясь клекочущей в жилах радостью. Потолок оплетала виноградная лоза. Я отломал синюю мускатную гроздь, и по руке побежала струйка сока.
Вкуснотища! Ну что, Брави, на разведку?
Через несколько шагов я остановился. В полу темнела таинственная дыра. Она словно приглашала спуститься вниз и исследовать башню, на вершине которой я оказался.
Я поднял взгляд. За алебастровыми перилами начинался город. Над уютными черепичными крышами, яркими изумрудиками парков и оранжерей, над голубой лентой реки то там, то здесь вились тревожные тени.
Над городом нависла опасность.
И некому было его спасти, кроме меня.
Словно откликаясь на мои мысли, за спиной что-то звякнуло. Я оглянулся. С мраморной скамейки свисала тяжелая кобура. Рядом лежали сложенная военная форма и приглашающе раскрытый рюкзачок. Я проверил его содержимое: коробка пистолетных патронов, аптечка на десять процентов и адреналиновый ускоритель.
Мой мир мечты оказался подозрительно похожим на первый уровень «Фрашокерети»…
Долго размышлять над этим не пришлось. Из пролома донесся знакомый переливчатый визг. Сердце встрепенулось: так орут неблагие души! Сложность вторая, детская, иначе внизу бегал бы раб друджа. И не один.
Я торопливо переоделся в форму, пристегнул кобуру к поясу и закинул за спину рюкзачок. Здоровье – сто процентов, армор – ноль, оружие – нож и пистолет.
Вперед!
Каждый выбирает мечту по себе. И моя – далеко не самая худшая на свете!