(Отдохновение, 13.20,

рассказывает Игорь Колесничий)

Подъезд встретил нас живописно разрисованными стенами и ароматами кошачьей мочи. Лестницу не мыли несколько месяцев, и грязь под ногами жила своей деятельной жизнью, вцепляясь в подметки, стремясь поглотить их и приобщить к великому царству тьмы.

Как интересно! Я представил уборщицу, которая идет к дому и натыкается на дэва… И так пару месяцев подряд. Мда… Быть не может! Дзайаны давно прислали бы кого-нибудь убить чудовище.

Быть может, дэв принадлежит одному из жильцов? Тогда я его очень не люблю. Ну колдуешь, так будь человеком, отзывай иногда! Уборщица, может, истосковалась по работе, на одной валерьянке живет.

У дверей квартиры нас ожидал очередной сюрприз. Вместо звонка торчали неряшливые проводки. На кожзаменителе виднелись рубчатые следы кроссовок и следы шила.

Я с осторожностью замкнул провода. В квартире ударил пронзительный свирепый зуммер. Человек, поставивший себе такой звонок, явно не ждал от жизни и людей ничего хорошего:

Зашаркали старческие шаги, и я отстранился, чтобы пропустить Свету к дверному глазку. Кто их, дзайанов, знает… Увидит незнакомца, пальнет файрболом сквозь дверь, доказывай потом, что мы по делу.

– Кто там? – хмуро осведомилась дверь.

– Здравствуйте, Алексей Петрович! – пискнула дзайана.

– Убирайся! Чтобы духу твоего здесь не было!

Так-так, интересно… Я выждал и еще раз соединил проводки. Руку дернуло током.

– Вы еще там? Я же сказал, убирайтесь!

– Алексей Петрович, вас из магрозыска беспокоят, – сообщил индифферентным тоном и помахал перед глазком удостоверением.

За дверью образовалась тишина. Томительно шли секунды, наконец замок щелкнул.

– Входите. Только побыстрее!

Звучало интригующе, и мы послушно проскользнули в дверь.

– Можете не разуваться, – великодушно позволил хозяин. – Одежду положите сюда, на табурет.

Света потянула «молнию» безрукавки и замерла. Я прищелкнул языком. Да-а… Видывал я всякое, но чтоб такое!

– У вас что, собака живет? – поинтересовался я, глядя на обои.

– Да какая собака, прости господи! Вы проходите на кухню, проходите-проходите-проходите-не-разувайтесь!

Выглядел Алексей Петрович так, словно перенесся в наше время из середины прошлого века. Сутулый, длинный, с морщинистым изможденным лицом. Линия губ кривая. По дому ходит в костюме-тройке, что меня изумило до глубины души. Ну не могу я представить, чтобы кому-то было удобно в лоснящемся на локтях пиджаке без пуговиц и атласном щегольском галстуке!

Пуговиц, впрочем, не хватало и на других частях одежды. В сочетании с идеально выверенным узлом галстука это смотрелось диковинно.

– Сюда не садитесь, бога ради! – предупредил хозяин. – Шатко, понимаете-с? Лучше вы на тумбочку. Хе-хе-с!

Кроме пуговиц в одежде, не хватало шурупов в стенах. Когда-то они были, но неведомая сила вырвала их с мясом. В обоях темнели уродливые оспины дыр. Шкафчики, полочки – все, что раньше держалось на дюбелях, в беспорядке громоздилось на полу.

– Однако… – Я по-хозяйски огляделся. – Порядочки у вас… – И предложил: – Хотите, я вам дырок наверчу? Интеллигентный человек все-таки.

– Не беспокойтесь, – отмахнулся Марченко. – У них контрольная в среду, все наново посыплется… Так с чем же вы пришли?..

Мы переглянулись. Сбивчиво, перескакивая с пятого на десятое, Света рассказала свою… впрочем, теперь уже нашу историю. Когда та подошла к концу, Марченко вполне мог менять фамилию на Мраченко. Сходив в спальню, он вернулся с пачкой белых листов.

– Вот. Забирайте дэвовское наваждение.

– Спасибо!

– Что-нибудь еще?

Алексей Петрович сверлил девушку взглядом своих креветочьих глазок. Та стушевалась, не зная, куда девать руки.

– Извините, – пробормотала она. . – Мне, пожалуй, идти… Мы с друзьями на «Лесного кота» собрались! Аттракцион такой…

Что такое «Лесной кот», я знаю. На Кошачьей горе среди сосен натянуты тросы, лестницы, тирольские спуски. Посетителям выдают страховку, проводят инструктаж и – несколько часов бесшабашной жизни. Гуляешь себе по вибрирующим тросам, на роликах катишься – здорово! А внизу вершины сосен качаются.

Но к чему такая спешка?!

– Свет, ты чего? – Я подтолкнул ее локтем. Та переступила с ноги на ногу и виновато облизала губы.

– Игореш, ты это… – шепнула. – Ты оставайся, если хочешь. А у меня – вопрос жизни и смерти! Мне вот так надо!

И попятилась к двери. Марченко смотрел на девушку, как моль на мухобойку.

– Что ж, – сообщил он наконец. – Удачно вам повеселиться, барышня. – После чего повернулся ко мне: – А вы…

– Игорь Анатольевич.

– Очень приятно. Вы, Игорь Анатольевич, надеюсь, останетесь?

– С преогромнейшим удовольствием.

Еще бы! В моменты, подобные этому, теплое нежное чувство, которое я испытываю к своей профессии, превращается в безудержную страсть. Дом Алексея Петровича пропах тайной. Я уже знал, что не уйду, – просто не смогу уйти! – пока не выспрошу все. О разгроме в его квартире, о дэве у крыльца, о Литницком. Скомканно попрощавшись с дзайаной (в последний миг она на клочке бумаги черкнула свой телефон), я вернулся на кухню.

Как раз закипел чайник. Алексей Петрович полез в хлебный ящик, где у него хранилась заварка.

– Вам кофе или чай?

– Кофе.

– Это хорошо. – Он загремел кружками. – Очень хорошо… – И ни к селу ни к городу добавил: – Представляете: по стандартам русского языка «кофе» может быть и мужского и среднего рода! Каково?!

Я выдержал паузу, ища верный ход. К счастью, Алексей Петрович не стал меня мучить.

– Дикость какая-то! – воскликнул он с горячностью. – Это, значит, на рауте вполне великосветски выйдет: «Я тут давеча брютом ужраться изволил. Вмажу черное кофе, и все пройдет!»

– Учили бы лучше албанский, – поддержал я.

От моего замечания Алексей Петрович пришел в восторг:

– Именно! Вот вы правильно заметили! В албанском подобного мракобесия нет и быть не может. Восточная Европа, чувство собственного достоинства… А у нас что ни возьми, все через жо.

Мы сидели на перевернутой тумбочке, сосредоточенно глотая обжигающий кофе, и думали каждый о своем. Алексей наслаждался мыслью, что обрел наконец союзника в борьбе за чистоту языка. Я же восхищался способностью человека испортить собственную жизнь на ровном месте.

Первым молчание нарушил Марченко.

– Вас наверняка интересует разгром в моей квартире, – горько сообщил он. – Объяснение тут простое. Дело в том, что я – Учитель.

– Учитель чего?

– То есть?.. Хотя… Ну, допустим, математики. – Марченко оживился. – Тут ведь другое важно: я – Учитель с большой буквы! А они, – Алексей ткнул подбородком в сторону окна, – этого не ценят!

– Да-а… – протянул я, изо всех сил стараясь не улыбаться. – Тяжело вам, бедному.

– Не то слово. – Учитель отхлебнул из кружки и поморщился. – Как вас по батюшке, забыл?

– Анатольевич.

– Так вот, Игорь Анатольевич, я вас спрошу. Вы когда-нибудь встречались с Артемом?

– Нет.

– Ваше счастье! А ведь на первый взгляд чудесное дитя. Этакий сурепинский мальчик – с невинным взглядом и деревянным мечом за спиной.

И Алексей Петрович принялся изливать душу.

Считается, что педагог должен любить своих учеников. Глупости! Ведь не требуем же мы любви от парикмахера? От сантехника? Алексей Петрович просто делал свое дело – скромно, самоотверженно, не ожидая благодарностей и оваций.

Скромно – но вкладывая всю свою гениальную душу.

Ученики относились к его порыву без понимания. Это ранило больше всего. Ведь не для себя же старался – для них, балбесов неблагодарных! Без его попечения – что бы их ждало? Тюрьма? Работа дворником на полставки?

Однажды Алексей Петрович выпотрошил портфель одной шестнадцатилетней барышни. Тетрадку там нашел – самого предосудительного содержания. Вот, например, какие там были стишки:

И это – будущая мать и жена. Какой позор! Какой неописуемый разврат царит в умах подрастающего поколения! Они ж ему еще спасибо должны сказать, мерзавцы неблагодарные.

Любой учитель знает, что перед контрольными случаются разные чудеса. К этому все, в общем-то, привыкли. То в школе появляется призрак замученного биографией Пушкина восьмиклассника, то вдруг доска покрывается воском… В этот раз Алексей Петрович получил письмо. Несколько слов вполне в духе детских страшилок:

«Пастаффь фсем питерки. Иначи паслествия нивабразимы.

Понял киса?»

Естественно, на шантаж учитель с большой буквы «У» не поддался. Записку он выбросил, а оценки расставил соответственно своим представлениям о справедливости и беспристрастности.

Через два дня начался насморк. Из носа текло в два ручья, лекарства не помогали, сморкаться было бесполезно. Врачи только разводили руками.

Перед следующей проверочной работой в классе обрушилась штукатурка с потолка. Записки не прекращались, но стали конкретнее. Авторы не шутили. Фраза «бис гваздей» обернулась дырами в стенах, после «в трусах паходишш» с одежды посыпались пуговицы. Однажды измученный противостоянием Алексей Петрович наплевал на принципы и выставил малолетним бандитам пятерки. Случайности прекратились, но лишь до следующей контрольной.

– А кто пакостил, удалось выяснить? – заинтересовался я.

– Да нет же! Это, знаете, Робин Гуд какой-то… Народоволец. Бросить бомбу в царя, чтобы всем хорошо стало!..

– А вот вы об Артеме говорили…

– Ну да. Говорил, – голос учителя упал в минор. – Он у них заводила. Но только вы, ради бога, никому!.. – Он огляделся. – Я ведь сам дзайан. Верите ли: четыре раза воспалением легких болел! Летом! В жару! А дэв под окнами? А это? – Он беспомощно указал на стены. – Не понимаю! Н-е п-о-н-и-м-а-ю!

– Ладно, ладно, успокойтесь. – Я достал бумажку, найденную в кармане Литницкого. – Скажите, а этот предмет вам знаком?

– Знаком. Это – абсолютная шпаргалка. Любое правило, любую тему… – Голос Алексея Петровича задрожал: – Дайте сюда!

Неуловимым движением я спрятал улику. Пальцы Марченко впились в пустоту.

– Документик пусть у меня побудет, – сообщил я. – А вы пока об Артеме расскажите.

Тут я понял, что допустил тактическую ошибку. Теперь учитель с большой буквой «У» долго не успокоится.

Так оно и вышло. О, моя пагубная неосмотрительность!

– …Ишь, моду взяли! – кричал тот. – Нет бы по старинке – из Интернета реферат скачать, студента нанять – это хоть искать надо, думать – а-а, как же!.. Ксерят эту шпаргалку. Та им все – преобразования многочленов, образ городничего в «Ревизоре», закон Ома-Санкюлота… Их почерком, с их ошибками…

– С ошибками?

– Чтобы подозрений не вызывать. Вот Светочка хоть и соплистка, тоже из молодых-бездуховных, но получше будет. Все сама, сама! Я ж ее с младых косичек помню! Она…

– Кстати, Алексей Петрович, мне показалось, что вы в ссоре со Светой.

Марченко сник.

– Дэв попутал, – вздохнул он. – Я ведь девчонке карьеру поломал, выходит… Не сам, конечно, волею Вениамина Серафимовича. Дело в том, что Света у нас собиралась поступать в умище.

– Куда, простите?

– У-М-и-С-Ч-Е, – по буквам произнес тот. – Университет Магии и Светлых Чар имени Етунхеймова. Очень высокий пропускной балл. Умения Светочке не занимать, а вот силенок не хватает. Ей бы поводочка три накинуть – в самый раз.

Мне опять вспомнилось, как Людей говорил, будто Литницкий присвоил все белые листы родственников. А дело-то не так-то просто получается…

Тут Марченко выдал такое, что я вмиг позабыл и о Свете, и о ее неудачном поступлении.

– Это все из-за «Дверей Истени», – объявил он. – Они во всем виноваты…

– Как вы сказали?! – поразился я. – Зверей из тени?

– Да нет же, Игорь! Что за невообразимое невежество. «Двери Истени» – это средневековая тайная секта. Над ее загадкой мы с Вениамином бились последние полгода.

И дзайан принялся рассказывать.

Тени, тени, тени… Тени далекого Средневековья, конец одиннадцатого века. Вот римский заотар Урбан объявляет поход Крыла. Рыцари с вышитыми фарохарами на плащах, боевые аснатары, орущая чернь… всем им путь один – на Восток. Сражаться с мусульманскими пророками, теми, что под зеленым знаменем дзайана Мухаммеда.

Скоро рыцари обнаружили, что, кроме сирийских эмиров и турецких атабеков, им противостоит некая загадочная сила. Одетые в черное призраки-убийцы выскакивали из теней, поражая кинжалами лучших военачальников, сильнейших бойцов, опытнейших дзайанов.

Тогда-то и прозвучало впервые слово «Аламут».

Мрачная крепость пряталась в горах у Каспийского моря. Обитал в Аламуте полусумасшедший дзайан Гасан ас-Саббах со своими убийцами-манарами. Их называли «Дверями Истени», или ассасинами.

Легенды рассказывали, что манары эти обладали сверхъестественными умениями. Могли через другие миры проходить в любую, даже самую неприступную крепость. Прятались где угодно, уходя в так называемую Истень. Оттуда же призывали чудовищ, неподвластных магам: джиннов, ифритов, шайтанов. Вообще способности «Дверей» ставили дзайанов в тупик. Их магию и магией-то назвать было сложно. Словно некто могущественный предоставил убийцам монополию на чудеса.

Легенды рассказывали, будто самым доверенным, высшим ассасинам в Истени открывался свой личный рай – с гуриями, гашишем и дозволенным вином. Порой те приводили туда новообращенных мусульман, чтобы через несколько дней выгнать в пустыню – голодными, несчастными, тоскующими.

Сам Дядя Горы не брезговал запретными наслаждениями. Говаривали, будто Гасан собирался сделать единственной реальностью рай одного из своих последователей. Уничтожить существующий мир, а вместо него принести блаженный сад с гуриями – один на всех. Чей рай станет прообразом нового мира, старик не говорил. Ассасины ненавидели друг друга и вели отчаянную борьбу, полную интриг и предательств.

Аламут просуществовал несколько веков. Потом европейские рыцари объединились с монголо-татарскими огнепоклонниками и разгромили гнездо ас-саббаха. «Двери Истени» перестали существовать, перейдя в область легенд и преданий.

Но тайна великого Дяди не давала историкам покоя. Как мог один маг держать столько поводков и не надорваться? Сотни, тысячи манаров – без ограничений и страха?

Дело пахло чудовищной силой, беспредельным могуществом.

И Вениамин Серафимович решил раскрыть секрет. От родителей ему в наследство досталась коллекция средневекового оружия. Один из кинжалов принадлежал когда-то самому Гасану ас-Саббаху.

– Дайте догадаюсь. – Я прищелкнул пальцами. – Этот кинжал называется аль-Бариу?

Алексей Петрович посмотрел на меня с изумлением, переходящим в мистический страх.

– Точно!.. Но вы откуда знаете?! Аль-Бариу – прекрасное оружие тузасской стали. Чары, наложенные на него, закреплены и стянуты рубином в рукояти. Что они делают, не знает никто. Есть предположение, что именно они позволяют хозяину кинжала держать небывалое число поводков.

– Я слышал, будто кинжал пропал, – небрежно продолжил я. – Отчего же Вениамин Серафимович не обратился в милицию?

Теперь Марченко смотрел с мистическим страхом, переходящим в экзистенциальный ужас:

– Вы сам Ариман во плоти! Но вы не знаете Литницкого. Это очень гордый дзайан. Вы поймите: Вениамин доверчив. Япостоянно работаю с людьми, я их знаю. Я сразу скажу: «Веня, тебе не нужно ничего от этого человека. У него вампирская фамилия».

– Кровопийцев?

– Почти. Такая фамилия чудная… Дракуленко или Носфератин. Необычайно талантливый дзайан. Но цеховая зависть – о-о! Вы не представляете, что такое настоящая цеховая зависть! Одно заклятие нам пришлось купить у Людея. Оно-то и дало сбой. – Марченко горестно покачал головой. – Был скандал, доложу я вам. Да разве в наши безнравственные времена что-нибудь докажешь? Вот, я вам расскажу… У меня одна девочка, школьница. Так у нее в тетради сплошные пошлости. «Ах вы, мужчины, вы…»

– Хорошо, хорошо, – перебил я, чувствуя, что наша примечательная беседа выходит на второй круг. – А дальше что? Неведомый вор украл кинжал, а Вениамин?..

– Вениамин решил отыскать вора. Как глава рода, он имел право на всю магию Литницких. Помните у Пушкина:

Вот и он: собрал белые листы и – под замок. Зачем, спрашиваете?.. Нам ведь с коллекцией оружия еще и дневники рыцарские достались. А в этих дневниках – тайна силы ас-Саббаха. По крайней мере Веня так думал. Он-то мне все и отдал: листы, дневники – чтобы экспериментировать. Сам боялся. Дзайан сильный, поводков на пределе, надорваться – раз плюнуть! Вы видали когда-нибудь надорвавшегося мага, манаака? Страшное зрелище.

– А у вас не было искушения воспользоваться листами самому?

– Ормазд упаси! Нет, я помаленьку, полегоньку… Дневнички порасшифровывать, в архивчиках посидеть. Вот, кстати, плоды трудов неустанных. – Он похлопал ладонью по лежавшей на холодильнике стопке бумаги.

Толщина ее вызывала уважение.

– И как? – поинтересовался я. – Нашли секрет?

– Нет. Но уже близко, совсем чуть-чуть осталось. О-о, я вам скажу! Это весь мир перевернется, когда узнает! А хотите, я вам оригиналы покажу?

– Буду трепетно рад. А скажите, Света не просила у вас белый лист?

– Просила, еще как просила! И ругалась, и очень даже на коленях умоляла. Не дал. Потому что наука – важнее. Так я принесу оригинальчики?

Я великодушно разрешил. Когда же учитель отправился за рыцарскими дневниками, подошел к холодильнику.

Сложив пачку «плодов трудов», я сунул ее под рубашку. Несколько листов оставил, – чтобы пропажа не сразу бросилась в глаза, – а для нужной толщины добавил чистой бумаги.

Затем, отовравшись спешными делами, я распрощался с учителем и выбежал на улицу.

Итак, версия о дзайане-манааке и конях-людоедах умерла, едва родившись. Вместо нее появилась новая, объяснявшая все. Мне предстояло лишь уточнить некоторые детали.