После этой прогулки Тае не очень-то и попало. Нет, должно-то было очень: день проболтаться черт-те где голышом, превратить ночную рубашку (подарок благодетельницы) в веревочки, одеяло порвать – практически нервущееся. Фрося и за меньшее съедала живьем.

Но вышло иначе.

Когда Тая вернулась домой, ее встретила непривычная тишина. Алексей Семенович одиноко ужинал в холле первого этажа. При этом он горбился, вздыхал и был похож на вымокшего под дождем воробья.

– Добрый вечер, папенька. – Тая сделала книксен, и одеяло при этом нескромно распахнулось. – Приятного вам аппетита.

– Спасибо, – отвечал полковник. – Доча, мне нужно с тобой поговорить.

Тая чинно, словно бальное платье, огладила одеяло и уселась за стол. Носик ее брезгливо сморщился: от сложенных на столе коробок несло тухлятиной.

– Позвольте осведомиться, папенька, – спросила она, с трудом вспоминая обороты ослябийской речи, – откуда доносится это непрезентабельное амбре?

– Вот, полюбуйся, – полковник пододвинул коробки. – Реблягу-аши семнадцати сортов.

– Как сие понимать, папенька?

– Так и понимай. Ефросинья заказала на всю семью реблягу-аши. Вот счет из ресторана. Вот записка.

В записке Фросиным почерком сообщалось, что отныне семья переходит на новую диету. Пора, мол, брать на вооружение достижения науки чужих доминионов.

Таины глаза округлились:

– Обалдеть, папенька!

– Это еще не все. Пойдем. – Полковник поманил ее пальцем: – Пойдем-пойдем.

На цыпочках они вышли на задний двор. Там им открылась и вовсе удивительная картина. Посреди грядок с сельдереем восседала Фрося.

Но какая!

В цветастом саронге. С браслетами на голых руках и ногах. Окруженная птицами и зверями: попугайчиками, мышами, ящерками. Из пруда выглядывали любопытные рыбьи мордочки.

– …и вопросил пророк Полиграф, – донеслось до Таи, – где двери?.. Двери где?.. Но сторож зоопарка оказался нищ духом и ответствовал: «Вот же они, человече. Или слеп ты, что не зришь очевидного?»

– Проповедует, – шепнул Алексей дочери. – Зверям и птицам проповедует.

Тая кивнула. Текст этот она слышала не раз: то была притча из «Книги шуток и реприз Полиграфовых», канонический текст.

– …и вновь вопросил Полиграф: «Да нет! Двери где? Тлоны, тобатьки, тутлики?»

Фросины слушатели затявкали, засвиристели, закурлыкали. Даже карпы в пруду булькнули одобрительно.

– Она что, – также шепотом спросила девочка, – вроде этого?.. Франциска Ассасинского?..

– Ассизского, доча. – В глазах полковника читалась растерянность. – Подойдем ближе?

Но ближе подойти не удалось. Из травы выскочил попугайчик-часовой и отчаянно заверещал. Звери прыснули в разные стороны. Фрося оглянулась, и Таю ждало очередное потрясение.

Лицо благодетельницы блестело, словно намазанное ваксой. Черные короткие волосы курчавились, в носу медью сверкало кольцо. Более наблюдательный Алексей Семенович успел заметить, что чернота распространяется по телу жены неравномерно: лицо темное, а шея еще нет. Голые руки и ноги сияют белизной.

Полковница кротко улыбнулась и погрозила язычникам пальцем. Миг – и она унеслась в небо, словно гигантский кузнечик.

– Мать кинкара! – только и смог вымолвить полковник. – Что это было?

– Н-не знаю. Я правда ни при чем!

Отец и дочь переглянулись.

– Может, поищем следы? – предложила Тая.

– Давай.

Следы скоро нашлись. Отпечатки Фросиных сапог вели в заброшенный сад – обратно домохозяйка шла босиком. Полковник с дочкой протиснулись в пролом в стене. Там, среди истоптанной травы, валялась уже знакомая Тае шкатулка. Бабочка-инжектор сидела на яблоневой ветке, равнодушно складывая и раскрывая крылышки.

– Вот оно, – полковник поднял шкатулку. – Все ампулы пусты.

– А что здесь написано?

– Это… – Вопрос застал полковника врасплох. Он замялся, не зная, как сказать. Наконец ослябийская правдивость победила: – Это асурские геном-трансформеры. Помалкивай об этом, ладно?

Девочка кивнула. Алексей Семенович повертел одну из ампул в пальцах:

– «Обратное колено кузнечика». Понятно, отчего она так сиганула…

– А это?

– «Язык птиц и зверей».

– Ой, а вот еще такая же! А это?

– «Непредсказуемый облик». – Полковник попытался вспомнить, в какой цвет последний раз красилась Ефросинья. Вроде в рыжий… Оставалась последняя ампула. Один из асуроглифов Алексей Семенович узнал сразу: «лицо». Остальные два переводились как «Истинный Полдень» – мифическая пятая сторона света.

– История… – Полковник обернулся к дочери: – Только никому, хорошо?

– Да что я, маленькая, па? – обиделась та. – Можно я книжку в твоей библиотеке возьму?

– Бери. – И Алексей Семенович вздохнул, обрадованный, что так легко отделался.

На вечер Тая устроилась на подоконнике своей комнаты. Усталая крепость отходила ко сну, разогретые за день камни отдавали тепло в надвигающуюся ночь.

«А Велька сейчас в кубрике, – подумала она. – Все-таки нехорошо в корпусе… Все по струнке, по-военному, и родителей рядом нет. Пусть даже таких, как Фрося».

Зря она с ним так…

«Ничего, – мелькнула сердитая мысль, – ему полезно. Выпендриваться меньше будет. Помучаю денек-другой и прошу».

От этих мыслей Тая повеселела. Влезла в аську, поболтала с подругами. Туманно («у нас с одной девчонкой такое случилось!») обсудила сегодняшние события. О подземельях, скелете и Фросе, конечна, ни слова – что она, дурочка? Зато о Вельке посплетничали всласть. Каждый шаг обсудили, все фразочки и интонации. Выходило странное: не то Велька безумно влюблен и только ждет, как бы признаться, не то играет с ней, словно с куклой. Ирка даже стихи написала:

Хорошие стихи. Ирка вообще лучшая на свете поэтесса. Вот только Тае что делать? Так и не придумав ничего, она отложила ноутбук в сторону и взялась за книжку, которую отыскала в библиотеке отца.

Это были «Истории и сказки о дакини», перевод с асурского. В предисловии говорилось, будто книжка предназначена для асурят младшего школьного возраста. Бр-р-р! Если в детстве такое читать, заикой станешь. «История об отрубленной руке», «Девочка – пожирательница головастиков», «Дакини сорока островов», «Мобильник с деревянной карточкой», «Мертвый журнал».

Вот, например «Мертвый журнал»:

«…Одна девочка любила заходить в асурнет с папиного компьютера. У нее даже была ЖЖшка, где она размещала свои сокровенные мысли и переживания. Только ей комментариев не писали. А она от этого очень страдала.

И вот однажды в ее журнал занесло одного мальчика. Девочка обрадовалась, тут же занесла его в друзья и принялась читать его ЖЖшку. Ну, и комментировать конечно же. И это несмотря на то что записи в нем были сделаны красными буквами на черном фоне, а сам журнал назывался «Мертвым».

А телефона ей мальчик не давал. И в аську не приглашал.

Так продолжалось несколько дней. Однажды девочка зачиталась и не заметила, как настала полночь. Вдруг зазвонил видеофон, и чей-то страшный голос сказал: «Девочка-девочка, не читай мертвый журнал, худо будет!» Но девочка не послушалась. Тогда за окном раздался вой, и в комнату вбежал отец девочки.

– Девочка! – закричал он. – Чудовище проглотило твоего маленького братика!

– А че я сразу? – отвечала та. – Сижу вот, домашку делаю.

– А может, ты трогала мой компьютер, сидела в асурнете и читала мертвый журнал?

– Не, папа. Я только в «Doom» с одноклассниками по сетке резалась.

Так и отвертелась. А на следующий день шасть в отцовский кабинет и – вновь за компьютер».

Следующие двадцать страниц Тая пролистнула. Братьев и сестер у девочки нашлось сотни три. Все они погибли страшной смертью. Рассказчик ни разу не повторился: кого-то из детей затянуло в стиральную машину, кто-то отравился свежей реблягу-аши. Тая представила себе бедняжку, почти год трудолюбиво наколачивающую по ночам смертоносные асуроглифы, и хмыкнула. Вот из таких девочек Майи и вырастают.

«Наконец настала последняя ночь. Не в силах бороться с собой, девочка открыла кровавый сайт. Там горела новая надпись:

«Если хочешь, приходи ко мне на свидание, я тебя мороженым угощу. Но сперва пройди тест, который я сейчас запушу».

И в журнале появилась запись с тестом. Девочка начала его проходить. Вопросы оказались такими жуткими, что она поседела. А последним заданием было: «Погляди в зеркало». Девочка поглядела в зеркало и увидела в нем себя.

Она была дакини и стояла в шкафу у своего папы. Братья, сестры и родители ее были живы. А потом ее забросали солью, и она рассыпалась».

– Бррред!

Тая отложила книжку. Из возраста страшилок она выросла еще на Версале. Пиратский мир оказался настолько жуток, что лишний раз пугаться было глупо. «Сказки и истории» же входили в обязательную программу асурской литературы. Та представила класс, четырехрукую учительницу, дающую сочинение на тему: «Образ бесплотного голоса в „Истории об отрубленной руке“, и хихикнула.

Какой ерунды в школе не придумают!

Часы на планшетке показывали полночь. Тая потерла затекшую шею. Как-то уж она засиделась… Спальня, еще недавно такая родная и уютная, показалась ей враждебной. С улицы потянуло холодом.

«Ну, да, – подумалось Тае, – не хватает только под одеяло спрятаться. Как последней трусихе».

Она перегнулась через подоконник.

За окном мерцали звезды. В лунном свете парапет крепостной стены казался облитым маслом. Меж зубцов набухла шишка. Вот она выросла и превратилась в крохотную мальчишечью фигурку. Кто-то из кадетов отправлялся в самоволку, подумала Тая, и от этой мысли стало легче. Дакини, асуры и прочая жуть отодвинулись и стали неважными.

«Я буду держать за тебя кулаки», – пообещала она смельчаку.

В этот момент затрезвонил видеофон. От неожиданности Тая даже взвизгнула. Фон попугайчиком выпорхнул в окно и шлепнулся в траву.

Мдя…

Ваша треуголка, сэр!

Тая перегнулась через подоконник. Видеофон – прибор прочный, вряд ли так легко сломается. Но мало ли кто его отыщет? А если Фрося? Или пацаны? А она разговор с подругами не стерла: хотела стихи на ноутбук переписать. Вот будет потеха.

Как ни жутковато было выбираться из башни в полночь, а терять фон еще хуже. Тая потосковала немножко и потом спустилась вниз.

Там оказалось не так жутко, как думалось. Темноту прорезали полосы лунного света. Пахло лилиями и медом, ночные птицы переговаривались сонно и успокаивающе. Истории о дакини показались Тае несусветной глупостью. Она даже развеселилась: надо же так перетрусить от обычного звонка!

Тая принялась шарить по траве. Внезапно послышался шорох. Лунную дорожку прочертила длинная тень.

– Это ты, человеческий детеныш? – спросил знакомый, чуть хрипловатый голос.

– Я, госпожа Утан. Теемаса е онимеро.

Асури засмеялась. Тая вжалась в землю, моля, чтобы трава скрыла ее с головой. Лишь сейчас она поняла, кто перелезал парапет несколько минут назад.

Тилль. Скромняга, аккуратист Тилль. И шел он не куда-то, а в гости к Майе Утан.

«Ну, дела!» – пронеслось в голове у девочки.

Что ему от дылды нужно?

Стараясь двигаться бесшумно, она подползла поближе. Крохотный Тилль едва доставал титаниде до подмышки, однако держался с достоинством.

– Я пришел, – чуть запинаясь, объявил он. – Вы обещали, что научите меня асурскому языку.

«Такая научит», – хмыкнула Тая. Асури же ответила с неожиданной серьезностью:

– Чтобы понять язык, недостаточно запомнить слова и научиться произносить звуки. Ты должен отчасти стать асуром. Готов ли ты к этому, малыш?

Тилль выпрямился и дернул подбородком:

– Не называйте меня малышом!

– Тогда пойдем.

Тая дождалась, пока они исчезнут в проломе забора, потом вскочила и побежала в обход по ей одной известной тропинке. Сад она знала лучше, чем кто-либо другой.

«Ну, дела! – вертелось в голове. – Да у них заговор!»

Наблюдательный пункт она выбрала удачно. Тилль и Утан были видны как на ладони.

Об этом вскоре пришлось пожалеть.

Уроки асурского языка Майя понимала довольно своеобразно. Тилль и сам не заметил, как оказался полураздет. Асури сидела рядом, обняв мальчишку за плечи.

– У асуров, – объясняла она, – нет правил, кроме правил крови. А правило крови одно: возможно все, что ведет к совершенству.

Выяснилось, что к совершенству вела Майина нагота. «Е» напевные, возмущенные «ию», безнадежно-сладостные «а» – урок асурского перешел в бог знает что. Тая смущенно отвернулась.

Нет, она придерживалась широких взглядов. Никто не мог назвать ее ханжой. Просто секс без любви, считала она, это ужасненькая мерзость. А любовь возможна лишь при гармонии душ. И вот так вот, с крабихой и дылдой реблягу-шистой – это ужасно.

А как это безобразно выглядит!..

Тая готова была бежать, но тут Майя и Тилль закончили возню (пожалуй, чересчур быстро, если верить Иркиным рассказам). Асури вновь рассмеялась и спросила у мальчишки что-то на асурском. Тот ответил, с трудом подбирая слова.

Жаль, что браслет-переводчик остался в комнате.

– Благодарю тебя, маленький человек, – сказала Утан на универсальном. – Ты открыл мне свое тело и подарил часть души. Но скажи ради бабочки, что тебя тревожит?

Тилль долго молчал. Наконец буркнул:

– Ничего не тревожит. С чего вы взяли?

– Ты был во мне. Четыре руки, четыре ноги, одно тело. Позволь стать нам одной душой. Что случилось?

– Ничего, – повторил Тилль. – Ничего, кроме того, что я предатель и трус.

– Рассказывай, маленький человек.

– Из-за меня человек попал в беду. Ну, этот… Бурягин в карцере сидит.

– Бурягин? – Асури задумалась, словно что-то припоминая. – Это юноша в каменном кубе среди подземелий?

– Да.

– Не бойся. Скоро ему не будет дела до твоего предательства. Обещаю.

– Ой, правда? Спасибо! Это будет очень порядочно по отношению к нему. А я еще Лютому на ребят стучал. Начповосу.

Тая зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть. Тилль! Так вот кто выдал ребят!

– Это человек крика, южного лица? – поинтересовалась асури. – Он никому не скажет, клянусь числом крови.

– Вы так добры ко мне!

Мало-помалу Тилль рассказал все. И о пуле Кассада, и о том, как юнги отобрали амулет. Постепенно он перешел к последним событиям: к неудавшейся засаде, к вызову юнг.

Майя слушала очень внимательно.

– Значит, ты боишься, – сказала она наконец, – что, увидев своих врагов, не сможешь сделать южное лицо гнева?

– Ну…

– А скажи… в том месте, где вы встречаетесь, найдется девять скал?

– Ну, да, это же Скалища.

– А восемь трав и пять головастиков? Впрочем, что ж я спрашиваю… Так вот, милый детеныш, знай: искусство доблести – древнее искусство. Я помогу тебе. Я научу тебя, как бить без промаха, как сражаться не думая. Но для этого ты сделаешь все, как я скажу. Обещаешь?

– Да, госпожа Утан. Ой… спасибо вам большое!

– Тогда слушай.

И она принялась что-то рассказывать на асурском. Тилль не перебивал, лишь иногда вставлял несколько слов. Тая могла поклясться, что слышала слово «Берику», что по-асурски означает «Велька».

А потом Тилль и Майя вновь занялись глупостями, и Тая потихонечку сбежала. Главное она выяснила.

Ей следовало как можно скорее найти Вельку. «Семейные» ссоры лучше было оставить до спокойных времен.