Мейда-Вейл. Лондон
Габриель поставил чемоданы у двери и стал ждать, когда Жаклин закончит осмотр своих новых владений. Нынешнее обиталище Жаклин представляло собой крохотную однокомнатную квартиру с единственным окном, выходившим в тесный замусоренный внутренний дворик. Вся меблировка квартиры состояла из диван-кровати, клубного кресла, обитого потрескавшейся кожей, и небольшого письменного стола. У окна помещался старый масляный обогреватель, а левее его находилась дверь в кухню, которая имела те же примерно размеры, что и крохотный закуток с портативной плитой на лодке Габриеля. Некоторое время Жаклин провела на кухне, открывая и закрывая дверцы навесных шкафчиков.
– У меня на подхвате бодель. Будет помогать тебе по хозяйству и ходить по магазинам, – сказал Габриель.
Жаклин вышла из кухни.
– Ты не мог подыскать для меня жилье поприличней?
– Доминик Бонар – девушка из Парижа, которая приехала в Лондон искать работу. Сомневаюсь, что апартаменты в районе Мейфэр с тремя спальнями ей по карману.
– Ты, случайно, не там живешь?
– Не совсем.
– Побудь со мной еще несколько минут. Мысль, что мне придется остаться здесь в одиночестве, вгоняет меня в депрессию.
– Несколько минут побуду.
Жаклин налила воду в чайник, поставила его на плиту и зажгла конфорку. Габриель вынул из чемодана пакетики с чаем и коробку сухого молока. Она приготовила две чашки чаю и принесла в комнату. Он сидел на диване. Жаклин сняла туфли и села в кресло напротив, свернувшись клубочком и положив подбородок на колени.
– Когда начнем?
– Завтра вечером. Если не получится, повторим на следующий вечер.
Она закурила, запрокинула голову и выпустила к потолку струйку дыма. Потом посмотрела на Габриеля и, сощурив глаза, спросила:
– Помнишь ту ночь в Тунисе?
– Это какую же?
– Ночь операции.
– Конечно, помню.
– Я помню все так, будто это было вчера. – Она прикрыла глаза. – Особенно хорошо я помню, как мы плыли по черной воде, возвращаясь на катер. Я была так взволнована, что не чувствовала собственного тела. Мне казалось, что я лечу. Подумать только, мы выполнили задание! Вошли прямо в дом этого ублюдка в центре палестинского компаунда – и убрали его. Мне тогда хотелось кричать от радости. Но я никогда не забуду, какое у тебя тогда было лицо. Казалось, тебя одолевали видения. Казалось, ты видел перед собой призрак того человека, которого убил.
– Мало кто понимает, что значит выстрелить в человека в упор. Еще меньше знают, каково это, когда ты приставляешь ему к голове ствол и нажимаешь на спуск. Убить человека, находясь на секретном задании, это не одно и то же, что убить его во время боя на Голанских высотах или на Синае. Пусть даже моей жертвой был такой ублюдок и убийца, как Абу-Джихад.
– Сейчас я это понимаю. Я чувствовала себя такой дурой, когда мы вернулись в Тель-Авив. Я вела себя так, как если бы ты забил решающий гол в футбольном матче, а у тебя в это время внутри все омертвело. Надеюсь, ты когда-нибудь меня простишь?
– Тебе нет нужды передо мной извиняться…
– Я одного не пойму: как Шамрону удалось снова заманить тебя на службу после всех этих лет?
– Шамрон не имеет к этому никакого отношения. Все дело в Тарике.
Габриель с минуту сидел в полном молчании, потом поднялся с места и прошел к окну. Во дворе трое мальчишек в янтарном свете фонаря пинали ногами футбольный мяч. Над их головами, подобно частичкам пепла в камине, реяли старые газеты, поднятые с земли резким порывом ветра.
– Махмуд, старший брат Тарика, был членом организации «Черный сентябрь». Ари Шамрон выследил его в Кёльне и послал туда меня, чтобы я с ним разделался. Я пробрался в его квартиру, когда он спал, и навел на него пистолет. Потом разбудил его – не хотел, чтобы он мирно отошел во сне. После этого я прострелил ему оба глаза. Через семнадцать лет Тарик отомстил мне за смерть брата: взорвал в машине моих жену и ребенка прямо у меня на глазах.
Жаклин прижала ладони к губам. Габриель продолжал смотреть в окно, но она знала, что он видит перед собой Вену, а вовсе не мальчишек, играющих во дворе в мяч.
– В течение долгого времени я думал, что Тарик совершил ошибку, – продолжил Габриель. – Потом, правда, выяснилось, что такого рода ошибок он не допускает. Он целеустремлен и осторожен. Настоящий хищный зверь. И он охотился за моей семьей с совершенно определенной целью – чтобы отомстить за смерть брата. Знал, что это будет для меня хуже смерти. – Габриель повернулся и посмотрел ей в глаза. – Как профессионал профессионалу скажу, что тогда он сработал виртуозно.
– А сейчас ты собираешься в отместку убить его?
Он отвел взгляд и ничего не ответил.
– Я всегда винила себя за то, что произошло в Вене, – сказала Жаклин. – Если бы мы не…
– Ты ни в чем не виновата, – бросил Габриель, обрывая ее. – Это была моя вина, не твоя. Мне следовало проявить больше сдержанности, а я повел себя глупо. Впрочем, как бы то ни было, все уже кончилось.
Прозвучавшая в его голосе холодность пронзила ее сердце, как острый нож. Она долго давила в пепельнице сигарету, не решаясь снова поднять на него глаза.
– Зачем ты рассказал о нас Лии?
Секунду он стоял у окна, храня молчание. Жаклин испугалась, что зашла слишком далеко. Она пыталась придумать хоть что-нибудь, что помогло бы разрядить ситуацию или сменить тему, но так и не сумела. Кроме того, ей безумно хотелось узнать, что он скажет в ответ. Если бы он не исповедался жене в своем прегрешении, Лия и Дэни никогда бы не отправились вместе с ним в Вену.
– Я рассказал об этом, потому что не хотел ей лгать. Если разобраться, вся моя жизнь – одна большая ложь. Шамрон убедил меня в том, что я суперагент, но я таким не был. Впервые в жизни я повел себя как человек, не лишенный обыкновенных человеческих слабостей. Полагаю, мне нужно было с ней этим поделиться. Думаю, я хотел, чтобы меня простили.
Он снял с вешалки свое пальто. Левая щека у него слегка подергивалась. Видно было, что он злится, но не на нее, а на себя.
– Завтра тебе предстоит длинный утомительный день. – На этот раз его голос звучал отстраненно и деловито. – Так что разбирай вещи, обживайся, а главное, попытайся хоть немного отдохнуть. Джулиан ждет тебя завтра в девять часов утра.
С этими словами он вышел из квартиры.