Колокола будили меня через каждый час. Поначалу мне было приятно слышать их мелодичный звон и снова зарываться головой в подушку, но когда пробило четыре, я разозлился и стал придумывать разные способы избавления от этой пытки вплоть до ее полного запрещения. «Мы наткнулись на церковь, Санчо», — машинально процитировал я и тут сообразил, что местные жители вряд ли обращают на них внимание подобно тому, как меня давно перестал беспокоить грохот мусоровоза, который каждое утро собирает по всему кварталу огромные контейнеры и опрокидывает их содержимое в свое ненасытное чрево как раз у меня под окном.

Ближайшую пятницу мы решили посвятить обходу окрестностей, хотя до нас там уже побывала команда Марчены. Итак, сняв форму и прикинувшись невинными туристами, мы отважно пустились в путешествие и не пожалели: весна располагала к прогулкам. Деревья покрывала густая сочная листва, с гор бежали полноводные реки, а кругом, куда хватало глаз, пестрели полевые цветы. Встреченные по пути деревеньки не отличались разнообразием, но выглядели ухоженными и благополучными, особенно та, что находилась рядом с атомной станцией. Получая львиную долю из местного бюджета и употребляя ее во благо своих жителей, она с гордостью выставляла напоказ гранитные тротуары, мраморные фонтаны, затейливые часовенки, плантации розовых кустов и походила на золотую химеру, порожденную атомным веком. Все в ней дышало уютом и приветливостью.

Несмотря на окружавшие нас живописные картины, мы вовсе не собирались наслаждаться пасторальными идиллиями, — нас интересовал только след, могущий прояснить обстоятельства смерти, которую уже язык не поворачивался называть убийством. После посещения «Урана» открылись новые факты из жизни Тринидада Солера, в частности, его многократные измены жене с молодыми искательницами приключений, что склоняло нас в пользу несчастного случая, спровоцированного жестким сексом на фоне наркотического и алкогольного опьянения. Как бы удивительно ни выглядела данная версия, в нашей практике не раз всплывали примеры двойной жизни. Иногда просто диву даешься, к какой чудовищной лжи прибегают люди ради удовлетворения темных страстей.

Нам не удалось вытянуть из местных жителей ничего такого, о чем бы уже не знал Марчена. К нему привыкли, ему доверяли, в то время как с нами просто не захотели разговаривать, всячески демонстрируя свою неприязнь. Обостренная подозрительность вообще свойственна обитателям маленьких селений, а деревни, находившиеся в непосредственной близости от станции, жили в ощущении затишья перед бурей, которая вот-вот сметет их с земли ядерным вихрем. О станции говорили неохотно, а если осмеливались высказать какое-либо суждение, то в исключительно положительном ключе и подкрепляли его точно такими же доводами, какие мы уже слышали от служившего в Сахаре официанта. Устав от безрезультатных поисков, мы вернулись в город и на минутку зашли в отделение, чтобы попрощаться с Марченой.

— Как дела? — спросил он.

— Никак, — уныло подвел я итог. — Ходим по замкнутому кругу.

— Что собираетесь делать?

— Подозреваю, что майор Перейра не в восторге от наших кувырканий на лоне природы, поэтому я предложу ему поручить дальнейшие розыски твоей команде — вдруг вам повезет.

— А ты, значит, сдаешься, — недоверчиво заключил Марчена.

— Не совсем. У меня осталась одна зацепка: белокурая подружка Соледада, рост — метр восемьдесят, говорит с русским акцентом. Последую твоему совету и займусь ее поисками в Мадриде.

— А потом?

— Потом? — переспросил я и пожал плечами. Надо будет повидаться с Бланкой Диес и уведомить ее о закрытии дела за отсутствием состава преступления. Может, хоть это ее проймет, и она осчастливит нас ранее неизвестными подробностями из своей семейной жизни, как знать? А нет, так отправим материалы в архив, и конец, если только у судьи не будет иного мнения. Хотя вряд ли, поскольку он ни разу не поинтересовался ходом следствия. Жаль — не хотелось бы уезжать отсюда с неприятным осадком в душе. Однако ничего не поделаешь: такова жизнь.

В понедельник с утра пораньше я предстал перед Перейрой с намерением изложить ему план дальнейших действий. Он встретил меня в прекрасном расположении духа, и я сразу догадался почему: на нем не было черных очков. Он слушал меня внимательно, одобрительно кивая головой.

— Отлично, Вила, — сказал он, когда я закончил. — Конечно, разыскать длинноногую русскую — перспектива заманчивая, но не настолько, чтобы гоняться за ней по городам и весям, рискуя сломать себе шею. К счастью, шумиха в газетах заметно поутихла, да и заголовки потеряли прежнюю остроту. А когда полковник позвонил в пятницу тому высокому чину из Министерства промышленности, чей интерес к происшествию в мотеле переполошил наше ведомство, тот и не вспомнил, о чем речь. Мало того, он даже не выслушал до конца доводы полковника, подтверждающие ненасильственный характер смерти. «Зеленые» тоже стали проявлять больше благоразумия и уже не жаждут крови. Чего еще желать?

На какое-то мгновенье я почувствовал себя Бастером Китоном в той знаменитой сцене из фильма «Паровоз генерал», где машинист во весь опор мчит свой паровоз по рельсам, думая, будто спасается от преследования толпы, но внезапно оборачивается и понимает: сзади никого нет. Вот и память о бедном Тринидаде Солере, который не шел у меня из головы все последнее время, порастала быльем.

Вероятно, именно поэтому я решил продолжить расследование, и чем безнадежнее оно выглядело, с тем большим отчаянием я хватался за единственную ниточку, тянувшуюся к неуловимой блондинке. Тем же утром я позвонил в полицию и попросил связать меня с кем-нибудь, кто занимается элитарными проститутками в Мадриде. Разговаривавший со мной дежурный довольно хмыкнул и спросил с явной издевкой:

— А вам для чего, сержант?

— Уж, наверное, не для того, чтобы прожигать деньги в публичных домах. И будь любезен, обращайся по уставу: «господин сержант» — ты на службе, — одернул я зарвавшегося шутника. — Да и я тут не бирюльки играю, а расследую убийство.

Услышав раздражение в моем голосе, да вдобавок магическое для каждого полицейского слово «убийство», дежурный понял, что выбрал неудачный момент для упражнений в остроумии. Он ненадолго прервал разговор, потом деловитым тоном отослал меня к инспектору Савале, сообщив его адрес и телефон. Я поблагодарил и повесил трубку.

Позвонив инспектору, я попросил его о встрече, и тот с готовностью согласился. По телефону он показался мне вполне симпатичным человеком, хотя и не без претензий на роль все и вся отрицающего скептика. Наше знакомство только подтвердило первое впечатление. Колоритная внешность Савалы могла бы послужить источником вдохновения для художников-фовистов: брюки цвета спелого граната, розовая рубашка, небесно-голубой пиджак, подбородок и щеки заросли как минимум трехдневной щетиной, а на мизинце красовался массивный золотой перстень с печаткой. Его кабинет выглядел так, словно по нему разом прошлись братья Маркс: один навел порядок, а другой тут же перевернул все вверх дном. Он тепло с нами поздоровался, с удовольствием посматривая на мою помощницу.

— Надо же, как расцвела наша доблестная гвардия! — воскликнул он.

Я ввел его в курс, сообщив, на каком этапе застряло следствие, потом рассказал о блондинке и коснулся ее предположительной национальной принадлежности. Савала слушал меня с преувеличенным вниманием, норовя запустить мизинец с печаткой себе в нос.

— Не знаю, Беликува… В голову не идет ничего путного.

— Бевилаква, с твоего позволения, а для экономии сил и времени просто Вила.

— Пусть будет Вила, но это не меняет сути. Ты не представляешь, сколько красивых девчонок под стать твоей блондинке втянуты в торговлю живым товаром: танцовщицы, несостоявшиеся модели, да и состоявшиеся тоже.

Чаморро деликатно кашлянула.

— Возможно, я преувеличиваю, но все равно их тьма тьмущая. Положим, не все такие высокие: метр восемьдесят — я правильно понял? Но, согласись, когда видишь роскошную девку, тебя мало волнуют ее пропорции и легко впасть в заблуждение относительно роста.

— Придется отталкиваться от того, чем мы располагаем.

— Ладно, другой ориентир тоже ничего нам не дает. Поди их разбери, кто они на самом деле: русские, украинки, эстонки, латышки, литовки, белоруски, чешки, польки, болгарки… Хотя надо признать, лишь немногие подходят под твое описание блондинки с русским акцентом. Но и в этом случае ее трудно отыскать: в тех местах, о которых мне известно, похожих девушек нет, а в других работают нелегальные иммигрантки и в той мере, в какой им позволяет профессия, предпочитают не высовываться.

— При таком положении вещей у меня почти не остается шансов, — согласился я. — Будь в нашем распоряжении хотя бы ее фотография, а так… Но все же я попытаюсь.

Савала оставил нос в покое и принялся тереть глаза. Потом театрально вздохнул и сказал:

— Пожалуй, у меня есть кое-что на примете — эффективный и надежный канал. Если не сможешь им воспользоваться, тогда остается одно: обзванивать номера по объявлениям в газетах либо искать свои источники информации. Да сопутствует тебе удача!

Савала долго копался в бумагах и наконец вытащил роскошно изданный рекламный проспект цвета слоновой кости с золотой звездой на обложке. Он нерешительно подержал его в руках, потом перебросил мне через стол.

— Фирма «Голден стар», — пояснил он, — здесь собраны сливки мадридской проституции.

Мы с Чаморро принялись листать проспект, оказавшийся не чем иным, как альбомом с прекрасно выполненными фотографиями. Он насчитывал двадцать страниц, на которых были размещены по два-три портрета сказочно красивых девушек. Последние четыре страницы занимали изображения мужчин на все вкусы, начиная с мускулистого атланта и кончая хрупким юношей с нежным лицом. Под фотографиями мы увидели имена и краткую информацию для клиентов, а на тыльной стороне обложки — телефон мадридского отделения.

— Сюда звонят владельцы предприятий, когда надо заключить торговую сделку с каким-нибудь магнатом или политиканом из стран третьего мира, — пояснил Савала. — Впрочем, как ты, наверное, догадался по последним снимкам, вовсе не обязательно быть ни магнатом, ни политиком, ни, к слову сказать, мужчиной. Если решается судьба миллиардного контракта, они готовы ублажать любого извращенца, лишь бы получить прибыль. Фирма предлагает отменный товар: ухоженные, хорошо воспитанные юноши и девушки, владеющие несколькими языками. Покажись ты с одним из этих созданий, скажем, в отеле «Ритц», даже всевидящее око администратора не заподозрит в нем обыкновенную шлюху.

У Чаморро от удивления округлились глаза. Хотя ей не раз приходилось иметь дело с убийствами, она не утратила способности негодовать при непосредственном соприкосновении с той пакостью, которая лезет изо всех щелей нашего подлунного мира.

— По этому телефону ты найдешь некую Надю, — втолковывал нам Савала. — Когда ее позовут, скажи, что ты от Лучо Савалы, и она ответит на все твои вопросы. Может, тебе повезет и у нее в запасе припрятано что-то похожее на твою русскую дылду.

Я поблагодарил инспектора за сотрудничество и с прицелом на будущее выразил надежду на скорую встречу.

— Всегда к услугам Гражданской гвардии, — вывернулся хитрец. — Люблю военных — надежный народ.

Мы набрали указанный в проспекте номер, и после небольшой заминки в трубке раздался голос с едва уловимым иностранным акцентом. Его обладательница холодно представилась, назвавшись Надей. Я сослался на Савалу, и Надя тут же оттаяла:

— Ага. Если вы от Лучо, то добро пожаловать.

Надя назначила встречу и дала адрес своей фирмы, расположенной в престижном квартале Кастельяны, куда мы и направились, умело лавируя среди пробок. Был понедельник, рабочий день еще не кончился, поэтому дорога не успела застыть в транспортном коллапсе. Над городом повисли серые, набухшие влагой облака, грозясь обрушить потоки дождя на семенивших по тротуарам прохожих. Здание, где находился офис, отличалось роскошью и носило следы недавнего ремонта. Нам открыл швейцар, и на его лице тут же нарисовалось выражение брезгливости и безотчетной злобы, типичное для всех представителей данной профессии, однако он беспрепятственно пропустил нас в холл. Мы вошли в лифт и нажали кнопку восьмого этажа. На лестничную клетку выходили две двери. Мы позвонили в квартиру, обозначенную буквой «А». Навстречу нам вышла дамочка среднего роста, лет тридцати. Крашенные в рыжий цвет волосы играли медным отливом, а с плеч красивыми складками ниспадало умопомрачительное платье стоимостью никак не меньше двухсот тысяч песет. Мы попросили позвать Надю.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросила дамочка, растягивая слова на латиноамериканский манер.

— Рубен Бевилаква.

— Какое звучное имя. Настоящее?

— Разумеется, нет.

Дамочка растянула рот в заученной улыбке и провела нас в приемную. Ждать долго не пришлось. Через полминуты она вернулась и знаком попросила нас следовать за ней. Мы пошли по бесконечно длинному коридору, и я мысленно прикинул общую площадь помещения: получилось около четырехсот квадратных метров. Коридор привел нас в большую, отделанную деревом комнату, похожую на кабинет. У стола стояла женщина, чуть старше той, что нас встретила. На вид ей было лет тридцать пять, блондинка, скорее всего, крашеная, рост — где-то под метр восемьдесят, а когда я опомнился от шока и заглянул ей в глаза, они брызнули на меня нежно-фиалковыми искорками. Я вспомнил о Савале и по достоинству оценил его умение преподносить сюрпризы.

— Господин Бевилаква? — нежно проворковала она с тем безукоризненным произношением, с каким говорят только иностранцы.

Я представил Чаморро. Надя сжала ей руку тонкими длинными пальцами и окинула оценивающим взглядом.

Мы сели напротив. Я обратил внимание на массивные золотые браслеты, шелковую блузку и тонкий слой пудры, покрывавшей щеки моей новой знакомой. Надя была немолода; время оставило свои отметины вокруг глаз и рта, но они совсем не портили лица, напротив, придавали ее осеннему увяданию особый шарм безмятежности и великолепия.

— Как поживает наш друг Лучо? — спросила она.

— Отлично. Он шлет вам привет.

— В чем я сильно сомневаюсь — наш шалунишка не способен на такой подвиг, — усмехнулась она.

Погрязнув в изъявлениях вежливости и вкрадчивых полунамеках, я рисковал провалить все дело, поэтому сразу взял быка за рога:

— Мы ищем женщину.

— Тогда вы обратились по адресу.

— Точнее, девушку лет двадцати, очень высокую, с синими глазами.

— Вы не отличаетесь оригинальностью, Рубен. Не правда ли, Виргиния?

Чаморро вымученно улыбнулась (или мне просто почудилось?).

— По всей видимости, она приехала из России или из другой страны Восточной Европы, — добавил я. — Неделю назад, в Гвадалахаре в ее присутствии умер мужчина.

Надя оторвала спину от кожаного кресла и напряженно подалась вперед. На ее лицо набежала мрачная тень, губы и нос скривились в недовольную мину.

— У нас нет к ней претензий, — поспешил заверить я. — По всем признакам смерть носит случайный характер, и девушка должна выступить свидетелем. Обычная процедура, ей нечего бояться.

— Вы не похожи на полицейских, — озадаченно ответила Надя.

— Мы из Гражданской гвардии, — признался я.

— А я уж было удивилась, — слишком вы… Как бы лучше выразиться? Строгие и ходите как по струнке.

— Все зависит от людей, с которыми приходится общаться. Если того требует дело, мы с Чаморро готовы пройтись колесом или спеть дуэтом в стиле «Панк», — сказал я, пытаясь разрядить обстановку.

— В принципе, мне безразлично, откуда вы. — Она немного успокоилась. — Вас послал Лучо, значит, все в порядке. Русская, говоришь? Во-первых, я сама из России, и в нашем заведении есть еще несколько русских девочек. Одна из них как раз подходит: немногим больше двадцати, высокая, синеглазая. Но случись с ней какая неприятность, я бы обязательно знала. Кроме того, мы редко обслуживаем Гвадалахару.

— Я не утверждаю, будто она работает у вас, — уточнил я. — Но, вполне вероятно, что кто-нибудь из ваших девушек о ней слышал. Наверняка есть место, где они видятся с соотечественницами, и тогда…

Надя неприязненно усмехнулась.

— Некоторые встречаются в православной церкви, раз в неделю. Но мы туда не ходим. А эта девушка, она точно русская, ты уверен?

— Нет.

— Ну не знаю, — отмахнулась она. — Обратись ты ко мне в девяносто первом, то есть в год моего приезда в Испанию, все бы выглядело намного проще. В те времена нас от силы набиралось десятка два-три. А сейчас тысячи славянских красоток устремились в Европу в поисках Эльдорадо.

— Понятно, — огорчился я. — Жаль, что не существует такой страны.

— На то она и мифическая.

— Тем не менее лично у вас все сложилось как нельзя лучше.

— Я не гонялась за призраками. Много работала, удачно вложила деньги, потом воспользовалась накопленным опытом и открыла собственное заведение. Мне никогда не хотелось попасть на страницы глянцевых журналов, о чем мечтает большинство молодых дурочек У них, видите ли, привлекательное тело! Ну и чего они добились? Грязной койки в пансионе, меж тем как у меня фирма и твердое положение.

Надя говорила по-испански с сильным акцентом, но с течением лет, проведенных в Мадриде, благодаря упорству и незаурядным способностям, она научилась свободно изъясняться на чужом языке, демонстрируя большой запас лексики. Данное обстоятельство, вместе с другими не менее сильными сторонами ее натуры, позволяло ей ловко манипулировать собеседником.

— Раз вы специализируетесь на вывозе девушек из России, — вмешалась Чаморро, — то, как минимум, должны знать, где они могут работать помимо вашего заведения.

— Не обольщайся, дорогая, — сказала Надя. — Я переправляю девушек только для своих нужд и поверь, они стоят мне слишком много хлопот, чтобы влезать в чужие дела. Имейте в виду, существует масса способов проникнуть в Испанию: кто-то приезжает на свой страх и риск, кто-то по студенческой визе либо по контракту с модельными агентствами и авиакомпаниями. И с каждым днем растет число охотников разрабатывать эту золотую жилу. Молодая свежая плоть в ходу и всегда приносит прибыль. Многие не хотят мириться со старостью и готовы платить огромные деньги за иллюзию обновления.

Разговор производил на меня тягостное впечатление: куда бы мы ни направляли поиски, чья-то злая воля становилась на нашем пути и захлопывала перед нами все двери. Мы словно брели по темному бесконечному туннелю и с каждым шагом теряли желание и силы выбраться на свет. Однако мне не хотелось признавать поражения, и, отступая, я попытался обеспечить возможность дальнейшего общения с прекрасной Надей.

— В любом случае, — вкрадчиво просил я, — мы будем вам крайне благодарны, если вы поделитесь с нами теми слухами, которые дойдут до ваших прелестных ушек — Имеющий уши да услышит! — ответила Надя елейным тоном. — Не волнуйтесь: постараюсь что-нибудь разузнать.

Надя проводила нас только до дверей кабинета, чему я страшно обрадовался, так как у меня одеревенела шея от необходимости постоянно закидывать голову, чтобы видеть ее лицо. Прежде чем проститься, она обратилась к Виргинии:

— Вряд ли ты прислушаешься к моему совету, и, скорее всего, будешь права. Но, по-моему, ты упускаешь свой шанс. Правда, тело немного грубовато — должно быть, от излишней физической нагрузки и отсутствия должного ухода, однако все это поправимо, стоит лишь захотеть.

Чаморро густо покраснела, но невероятным усилием воли взяла себя в руки. Видимо, слова Нади задели ее за живое.

— Ваш телефон у меня записан, при случае позвоню, — ответила она, прикидываясь невинным агнцем. — Теперь у меня нет нужды в деньгах.

— Дай-то Бог! — грустно проговорила Надя.

Пока мы шли по коридору, в проеме боковой двери показалась юная жрица любви в купальном халате и наброшенном на голову полотенце. Не тронутое макияжем лицо дышало свежестью и казалось прозрачным. Она посмотрела на нас огромными серыми глазами, промурлыкала что-то на непонятном языке и скрылась за той же дверью, откуда появилась.

Мы простились с рыжеволосой латиноамериканкой, вошли в лифт, и я сказал:

— Чем раньше мы выкинем все это из головы, тем здоровее будем.

— Хотя у нас разные побудительные мотивы, я целиком «за», — ответила Чаморро.

Дни проходили за днями; мы без особого энтузиазма предпринимали кое-какие действия и постоянно связывались с Марченой в надежде услышать новости. Все впустую. Когда Перейра затребовал нас к себе с рапортом, нам ничего не оставалось, кроме как констатировать смерть в результате несчастного случая и предложить сдать дело в архив. Судья принял нашу аргументацию и, недолго думая, подписал постановление.

Солнечным апрельским днем мы взяли патрульную машину и отправились к Бланке Диес. По дороге ни я, ни Чаморро не проявляли особой склонности к словоохотливости. На нас тяжелым грузом давило ощущение тревоги, собственной несостоятельности и, главное, полной безысходности.

Вдова приняла нас с холодной вежливостью. Она не преминула намекнуть на срочный перевод и уже прямым текстом попросила сократить визит до минимума. По сравнению с прошлым разом я заметил кое-какие перемены. На ней были очки и открытая широкая блузка, которая позволяла среди прочих прелестей оценить по достоинству ее лилейную шейку. И еще одна немаловажная перемена: ей уже не требовалось охранять нас от ротвейлеров.

Она провела нас в ту же гостиную, и теперь ничто не мешало любоваться из окна великолепным видом залитой солнцем долины. Я, стараясь не злоупотреблять казенной лексикой, изложил ей содержание своего рапорта, уже одобренного судебными инстанциями. Бланка Диес выслушала нас с невозмутимым лицом, ни разу не прервав вопросами. Когда я закончил, она села на софу, оперлась о подлокотник и повернулась к окну. Погрузившись в свои думы, она долго держала паузу, пока у нас с Чаморро, сидевших на кончике стула с кепи в руках, не затекло от неподвижности тело.

— Прекрасно, сержант, — проговорила она наконец, избегая встречаться со мной взглядом. — Вероятно, вы сделали все от вас зависящее. Если таково ваше мнение, значит, так тому и быть.

— Не думайте, будто мы в восторге от результатов расследования, сеньора Диес, — оправдывался я. — Я совершенно не убежден в правильности принятого решения, однако не располагаю доказательствами, чтобы утверждать обратное.

Вдова медленно повернула ко мне лицо. Оно покрылось красными пятнами и блестело от слез. На секунду мне померещились языки пламени, а за ними корчившаяся в муках фигура Жанны д’Арк. От жалости у меня екнуло сердце.

— Ну что ж, буду жить в неведении, терзаясь сомнениями. Однажды вы испытаете то же самое, поскольку рано или поздно все через это проходят. И тогда поймете ту беспредельную боль, которая заполняет все мое существо, не оставляя места для других чувств. Меня уже ничто не способно ни ранить, ни оскорбить. Я его потеряла, остальное не имеет значения. И мне совершенно безразлична ваша возня вокруг его смерти.

Я не находил ответа. Чтобы сохранить лицо, иной раз лучше воздержаться от слов: как говорится, молчание — золото.

— В любом случае, — добавила вдова, вытирая слезы, — благодарю вас за хлопоты. Вы добросовестно выполнили работу и показали себя профессионалами.

На обратном пути мы остановились на смотровой площадке и зашли выпить кофе в ресторанчик под названием «Панорама Алькаррии». Он находился неподалеку от шоссе, на возвышении, откуда открывался захватывающий вид. Некоторое время мы молча любовались пейзажем, думая каждый о своем.

— Когда долго смотришь на какой-нибудь предмет, пытаясь проникнуть в его суть, то изображение сливается и становится мутным, — проговорила моя помощница. — Другими словами, не замечаешь очевидного.

— Знаю, Чаморро. Но не могу остановиться: меня не переделаешь.