Моя территория— это территория Мертвых. Эту фразу Алекс Брюс не вычитал у какого-то поэта или греческого философа. Она просто пришла ему в голову, и он имел на нее все права. С самого начала дела Вокса он изъявил желание присутствовать на всех вскрытиях. Там требовался полицейский, исполняющий обязанности законного представителя заместителя генерального прокурора. Майор взял эту обязанность на себя, потому что хотел составить полное представление о степени жестокости Вокса. Четырнадцать лет назад, закончив математический факультет и поработав немного преподавателем, он понял, что лишен педагогической жилки, и решил стать полицейским. Теперь он находился в эпицентре подлинной жизни, может быть, лишь немного ближе к его краю, чем средние, реалистически мыслящие люди, и это ни с чем не сравнимое ощущение стоило того, чтобы ради него выкладываться.

Учитывая личность жертвы и нарастающее давление со стороны средств массовой информации, вскрытие решили провести незамедлительно. На следующий день после убийства, на рассвете, чтобы не менять намеченный распорядок дня. Брюс расположился в четвертом ряду амфитеатра Института судебно-медицинской экспертизы и спустя несколько минут сообразил, что этот ряд соответствовал этажу, где находилась квартира на бульваре Гренель. Хороший знак. Состояние полутранса, в котором он пребывал, предвещало что-то хорошее. Вся информация, все, происходившее вовне, просеивалось через сито его рассуждений, обогащая их. Становясь новыми звеньями в длинной цепи эпизодов дела Вокса. Он превратился в охотника. Собранного. Нацеленного только на свою добычу. Дельмону, Саньяку и другим не понравилось бы, что майор Брюс рассматривает себя как самостоятельного следопыта, а не как члена группы. Но какое это имело значение? Он следовал своему инстинкту. И, по сути дела, единственным, чье мнение что-то для него значило, был Виктор Шеффер.

Судебно-медицинский эксперт только что сделал скальпелем надрезы на теле и конечностях, позволяющие определить направление ударов и ранений, полученных до смерти. Он подтвердил наличие удара в область солнечного сплетения, о котором говорил Санчес. Копна золотых волос Изабель Кастро свешивалась за край оцинкованного стола. Брюс не мог отогнать мысль о том, какими шелковистыми они должны быть на ощупь, и тут же вспомнил слова Геджа о Тессе:«Бывает, что ты мечтаешь о ее смерти?» Затем вспомнилось и остальное. Идея Геджа. Сделка на Тессу. Достаточно было подстегнуть свое воображение. Представить Тессу на месте Изабель. Плотное тело вместо тонкого, черные волосы вместо светлых. Разрешат ли бывшему мужу не присутствовать на вскрытии жены? Безумие, какие коварные мысли иногда лезут в голову! Такие же, как его одержимому местью приятелю-алкоголику. «И все-таки в этой истории горечь не заразна», — подумал он, а потом постарался сосредоточиться на действиях эксперта.

Тот сделал большой разрез, от основания шеи до лобка. Чтобы добраться до органов грудной и брюшной полости. Теперь тело расчленяли по-настоящему. Брюс знал, что вся процедура займет не менее двух часов. От взятия образцов крови до взвешивания внутренних органов. Потом он рассечет кожу черепа, отделит волосяной покров, откинет скальп на лицо, распилит черепную коробку электропилой. Совершенство убивают во второй раз, Фред.

Территория Мертвых. Как и в предыдущих случаях, он снова вернулся мыслями к мифу об Орфее, отправившемся искать свою возлюбленную в подземное царство. Он вспомнил, как еще мальчиком изучал старый словарь своего деда Жерара, лотарингца, старого металлурга, заядлого книгочея. Старик научил его путешествовать по миру, созданному воображением древних греков. Посвятил в сложные связи между богами, богинями, их отпрысками и приятелями. Зевс, Афина, Гермес, Дионис, Ио и нимфы. Самое большое впечатление на маленького Алекса произвел Аид. Бог подземного царства был единственным, в чью честь греки не воздвигли ни одного храма и не сложили ни одного гимна. Аида боялись и ненавидели, ему посвящались особые ритуалы. Священнослужитель, имевший право совершать обряды только в темноте, вскрывал брюхо жертвенного животного, обязательно черного, ножом с рукояткой из эбенового дерева. Судебно-медицинский эксперт дописьменной эпохи. Вообще-то Алекс сразу полюбил Орфея. Музыканта, который не испугался страшных Аида и Цербера, потому что верил, что любовь сильнее смерти. В десять лет Алекс Брюс познал эту великую истину. Сегодня, особенно в дни вскрытий, когда приходилось терпеть кровь, растерзанную плоть, запахи и шум электропилы, он спрашивал себя, не из-за Орфея ли он решил податься в полицейские.

Около половины девятого утра майор вышел из института на площади Мазас и включил мобильный телефон. Сигнал оповестил его о наличии голосового сообщения. Он набрал свой код и услышал Санчеса: на стакане, который, верояно, использовал Вокс, нашли волокна, но никаких отпечатков пальцев. Как обычно. Брюс сел в машину и направился в сторону проспекта Президента Кеннеди. Ему предстояла встреча с Майте Жуаньи, продюсером «Запретных ночей».

Стеклянный подъезд здания «Радио Франс» украшали несколько плакатов с портретами ведущих-звезд. На одном из них можно было видеть Изабель Кастро: распущенные светлые волосы, умные глаза и улыбка, в руках с тонкими запястьями— большие круглые наушники. Поклонники положили цветы под плакатом. Брюс остановился посмотреть и заметил букет из мелких красных роз. Он нагнулся и увидел, что к целлофану приколот белый конверт. Осторожно взял букет за стебли, приподнял клапан конверта, стараясь оставить как можно меньше отпечатков. Белая картонная карточка. Одна строчка печатными буквами: «Вселенная— это машина».

— Что вы делаете, сударь? Это не ваши букеты! Брюс поднял голову и увидел перед собой взбешенного охранника. Двухметровый уроженец Антильских островов.

— Майор Александр Брюс, криминальная полиция. Вы видели, кто положил этот букет?

— Нет, майор. Утром приходили женщины с детишками. Но цветы стали класть еще ночью. Вообще-то я их видел, еще когда пришел, в шесть утра.

— Кто дежурил ночью?

— Мартен и Жерар. Сейчас они у себя. Но, если бы они заметили что-то необычное, они бы мне сказали.

— Мы с ними свяжемся. По очереди. Антилец скорчил гримасу, потом снял с пояса мобильный. Просмотрел список телефонов, набрал номер:

— Жеже! Я тебя разбудил. Прости, друг. Тут с тобой инспектор хочет поговорить. Это в связи…

Брюс выхватил телефон из рук охранника. Он хотел получить Жеже тепленьким, пока тот не успеет сочинить какую-нибудь историю. Судя по выговору, Жеже тоже был антильцем. Не совсем проснувшимся антильцем. В конце концов он объяснил, что ночью пять раз обошел здание вместе с напарником Мартеном и что они не видели никого, кто бы принес цветы в это время. Мартен подтвердил заявление коллеги и уточнил, что они видели только ведущих и техников «Радио Франс», работавших в ночную смену. Брюс вызвал Шеффера, чтобы тот организовал экспертизу букета и карточки. Они решили, что надо снять отпечатки, сфотографировать букет, а потом направить пять человек порыскать среди парижских цветочников.

Майте Жуаньи оказалась блондинкой лет пятидесяти, полной, с хриплым прокуренным голосом. Она была не накрашена, но ее пальцы украшали четыре массивных кольца. Она сидела в пустой монтажной среди разной аппаратуры. С правой стороны маленькая лесенка вела в студию с высокими окнами. В глубине— электронные часы с красными цифрами. Приглушенные звуки— программа «Франс-Интер». Брюс узнал Жерара Лефора. Он вспомнил, как слушал «Останемся вместе», когда приглашенная женщина-полицейский рассказывала о своей книге и о феминизации французской полиции.

Наверное, Майте Жуаньи хотела скрыть свою печаль, но это ей не удалось. Стянутые в конский хвост волосы оставляли открытым ее лицо, на котором ясно читались все мысли. Брюс извинился за опоздание, она кивнула и рассеянно посмотрела на него. Ее красные глаза напоминали глаза Жюльена Кассиди прошлой ночью. Брюс сел возле нее. От ее одежды, широкого свитера и черных брюк в китайском стиле, пахло табаком.

— Я только что слушала запись последней передачи, — сказала она, указывая на большой магнитофон «Награ», стоявший возле какой-то папки. — Это одна из лучших, которые мы сделали с Изабель. Но даже если бы она не была настолько удачной, она все равно хороша. Знаете, почему? — Он помотал головой. Она улыбнулась и пояснила: — Потому что у нее был такой удивительный голос. Она могла бы вам читать телефонную книгу, и вы бы просили еще и еще. Именно поэтому. Теперь осталась только Жанна Моро. Дельфин Сейриг и Изабель умерли.

Брюс не ожидал, что она так сразу перейдет к сути дела. Он тоже решил идти к цели напрямик, раз уж представилась возможность не углубляться в дебри патетики.

— Вы не могли бы передать нам записи всех передач за последние полгода?

— Послезавтра все будет готово. Я отправлю их вам в судебную полицию с курьером. Еще у меня есть для вас досье. Вырезки из прессы, фотографии. Всегда может пригодиться.

— Спасибо. Вы были знакомы с ее друзьями?

— Вы хотите сказать, с ее любовниками? Легкая горечь в голосе. Брюс продолжал:

— Да, с любовниками. Я видел одного. Жюльена Кассиди.

— Артиста? Надо же, я не знала, что она с ним спала. Красивый и вроде неглупый. Почему бы нет?

— Он утверждает, что познакомился с ней здесь.

— Да, он иногда у нас читает. И неплохо.

— А другие?

— Эмманюэль Шмидт, ведущий «Леса познания», научно-популярной передачи. Но с ним я хорошо знакома. Это нормальный человек. Очень хороший профессионал. И Жерар Сеймур с «Франс-2», но, насколько я знаю, с ним она рассталась не меньше года назад.

— У них было серьезно?

Она снова улыбнулась. Этакая снисходительная гримаска, которая все меньше нравилась Брюсу.

— Изабель была самым свободным человеком из всех, кого я знала. Ее собственные ночи запретными не были.

— Название ее передачи, это была своего рода внутренняя шутка?

— Да, можно сказать и так.

— А вам что-то говорит фраза «вселенная — это машина»?

— Нет, а что?

— Ничего. Просто пришло в голову.

— Хотите послушать пленку? — спросила она, показывая на «Нагру».

Брюс кивнул. Когда в монтажной зазвучал Изабель Кастро, Майте Жуаньи посмотрела ему в глаза, а на ее лице снова появилась улыбка-гримаса. Казалось, она всем своим существом требовала, чтобы полиция положила конец этому кошмару.

«Ваши ночи прекрасны, и нам интересно узнать о них. Позвоните Майте по телефону студии и доверьте нам свои мечты, свои сны, свои желания, свои вопросы. У микрофона „Запретных ночей“ в прямом эфире Изабель Кастро. В эту первую осеннюю ночь у меня в гостях Валери Кассен, профессор информатики Политехнического института. Валери пришла к нам, чтобы рассказать о ближайшем будущем. О будущем кибернетической революции. Останутся ли у нас шансы на выживание, когда роботы станут хитрее нас? Сможет ли каждый человек позволить себе завести маленького кибернетического домашнего Эйнштейна? Станет ли двадцать первый век веком стремительного развития технологий? Вот лишь некоторые из вопросов, которые вы можете задать нам. Здесь, в „Запретных ночах“, мы все свои…»

Минут десять они слушали молча. Безусловно, Изабель Кастро была великолепным профессионалом. Она обладала даром подвести собеседника к объяснению сложных понятий самым простым и доступным способом и знала, как успокоить смущавшихся слушателей. Какая-то девушка спросила, существует ли в обозримом будущем вероятность войны между андроидами и человечеством. Не дожидаясь ответа специалистки по кибернетике, Майте Жуаньи выключила магнитофон.

— Мы могли касаться самых странных тем, и назавтра никто не требовал от нас отчета. Ночью языки развязываются. Люди доверяют нам свои самые невероятные мечты. Стыдливость уходит. Именно поэтому Изабель хотела продолжать эту игру в полуночниц.

— Вам не казались странными некоторые из слушателей?

— Все или никто. На этот вопрос я ответить не могу. Послушайте еще раз все пленки, это неплохая идея.

— А есть способ отследить звонки?

— Уж вы-то должны знать, что это запрещено. Прежде чем выпустить человека в прямой эфир, мы немного фильтруем звонки, чтобы нейтрализовать шутников, но Изабель таких не очень притягивала. Зрелые мужчины находили ее сексуальной, женщины ее возраста— блестящей, а молодежь— современной. Идеал.

— Кто заменил Изабель Кастро в эфире вчера ночью?

— Молодой Давид Шевалье. Он решил сделать передачу о Кастро. Все плакали. Лучше было бы дать час классической музыки, честное слово.

— Вы не заметили ничего необычного во время передачи?

— Нет. Если не считать всеобщего уныния.

— А что вы делали потом?

— Пошли с Давидом пропустить пару стаканчиков виски в «Мелюзье», это бар на улице Ранела, мы туда часто ходим.

— Выходя из здания, ничего не заметили?

— Что, например?

— Букеты под портретом Изабель.

— Да. Мы сели на корточки, молча посмотрели на них, потом Давид сказал мне, что Изабель и аудиторию связывало нечто, что сильнее смерти. Я не хотела с ним спорить. В этом возрасте мы все романтики.

— А розы там были?

— Постойте… Да! Маленький букет красных роз с кремовым конвертом.

— Вы его трогали?

— Нет.

— Рядом никого не было?

— Нет. Вы думаете, что… это Вокс положил розы?

— Я ничего не думаю, но я все фиксирую. В любом случае спасибо за пленки. Если что-то вспомните, звоните, не стесняясь.

Он чувствовал, что ей не хочется заканчивать на этом. Он ждал, что она снова одарит его усталой улыбкой, но этого не произошло. Она протянула руку к «Нагре» и спросила:

— Знаете, как я узнала о ее смерти? Он помотал головой.

— Из теленовостей, вчера утром. Фредерик Гедж, чуть ли не в слезах. Какой лицемер, я полутра в себя прийти не могла.

— Почему лицемер?

— Потому что этот тип мог бы проявить немного такта и говорить о ней более нейтральным тоном. Зачем называть человека совершенством, если на самом деле ты ее всей душой ненавидишь? — Брюс застыл, ожидая продолжения. — Гедж работал у нас, когда мы делали обзорную передачу с репортажами. Года два назад. Они страшно разругались. Он обозвал ее истеричкой. Она его выгнала.

— Почему?

— Он сфабриковал репортаж о проституции. Дал фальшивое и очень сальное интервью. Потом выяснилось, что так называемая проститутка — одна из его подружек. Изабель была очень открытым человеком, но в том, что касалось профессии, компромиссов не допускала.

— Она испортила его репутацию?

— Насколько мне известно, нет. О нем больше никогда не упоминали на «Радио Франс», вот и все. Впрочем, через какое-то время он подался на телевидение.

Позавтракав в «Мелюзье» лепешками с томатным соком за неимением тостов с ветчиной, Алекс Брюс вернулся на работу. Бармен вспомнил, что много раз видел в своем заведении Изабель Кастро. В компании Майте Жуаньи, техников и ведущих с «Радио Франс» и с молодым человеком, вполне подходившим под описание Жюльена Кассиди. Ничего интересного.

Виктор Шеффер ослабил узел галстука, закатал рукава рубашки и тщательно протирал очки салфеткой. Упитанный сиаричок, сидевший между ним и его пишущей машинкой, что-то возбужденно рассказывал. Увидев Брюса, Шеффер перебил обернувшегося старика и посмотрел на него с благодарностью. «Еще один внимательный телезритель», — подумал Брюс, дожидаясь Шеффера в коридоре.

— За утро уже четвертый, с тех пор как твоему дружку-журналюте пришла в голову эта дивная идея подстегнуть население, — вполголоса сказал тот. — Первый видел, как Джон Траволта и Том Круз убивали Кастро во имя сайентологической церкви. Еще двое разоблачили своих соседей и приятелей из бистро. А этот утверждает, что это дело рук его сестры-близнеца. Но он не совсем уверен. Потому что вообще-то у него никогда не было сестры. Улавливаешь?

— Работы у нас много, старина. Помнишь, что сказал Кассиди?

Шеффер водрузил очки на нос и еще немного распустил галстук. Брюс похлопал его по спине и пошел к себе в кабинет. Открыл папку, полученную от Майте Жуаньи. Многочисленные фотографии, запечатлевшие ее вместе с Изабель Кастро. На одной из них продюсерша обнимала ведущую за талию, а та, вопреки обыкновению, вовсе не позировала. Кроме того, она и не улыбалась, и Брюс отобрал именно этот снимок для своей пробковой доски. Он отрезал Жуаньи и приколол Изабель Кастро рядом с Жюдит. Потом, как и каждый день, пробежал глазами по всем лицам. Задерживаясь на каждом, чтобы отыскать какую-то связь между ними. Гладкая кожа, кожа с отметинами возраста, легкие улыбки, серьезные лица. Варианты: хорошенькие, красивые, обычные, свежие, усталые. Ничего наводящего на след. Пока.

Брюс оставил дверь открытой. Дождавшись, пока лжеблизнец уйдет, он позвал Шеффера.

— Ну что, подведем итоги?

— О'кей! Два сотрудника из группы Ложе ходят по клубам боевых искусств, там пока ничего. То же по части цветочников. Чтобы всех охватить, нужна минимум неделя. Но поскольку все больше людей заказывают цветы по телефону, тут мы вряд ли сорвем джекпот. Карточка и букет в лаборатории. А я — у телефона или опрашиваю ясновидцев по очереди с Рейно. Иными словами, на данный момент мы в пролете.

— В любом случае я не возлагаю больших надежд на эти розы, — ответил Брюс. — По-моему, такие дешевые букетики покупают у уличного торговца или в метро. Тут следа не будет.

— Я так и подумал, когда увидел упаковку из паршивого целлофана.

Брюсу захотелось закурить, но он удержался. Немного выждал и сказал:

— Фред Гедж поссорился с Изабель Кастро. Какой-то липовый репортаж. Два года назад. Когда пресса без умолку твердила о Воксе.

Взгляд Шеффера свидетельствовал о том, как он ценит, что Брюс сказал ему правду, не пощадив при этом своего близкого приятеля.

— Ну и что будем делать? — спросил капитан.

— Надо покопать и тут.

— Хочешь, чтобы я этим занялся?

— Нет. Гедж часто приходит ко мне поплакаться в трудную минутку. Мне скоро представится такая возможность.

— Могу я тебя спросить кое о чем очень личном?

— Конечно. Тем более что я уже знаю, о чем пойдет речь. Ты хочешь знать, что у меня может быть общего с Геджем. Учитывая Тессу.

— Именно.

— Мне нужен Гедж. Я люблю его таким, какой он есть. И может быть, именно за то, какой он есть.

— А знаешь, за что я люблю тебя?

— Нет.

— За то, что иногда ты не стесняешься говорить, как шлюха.

— Ах вот оно что?

— Именно благодаря этой легкости у нас есть все шансы его взять.

— Иногда я говорю себе то же самое. Тем более что он, скорее всего, совсем другой. Систематичный и жесткий.

— Да, верно. Знаешь, что мне иногда снится? —Нет.

— Мне снится, что мы его взяли и обрабатываем, чтобы получить признание. В конце концов нам это удается. Он нам говорит: «Это я их всех убил». Это длится буквально несколько секунд. Но какой кайф!

— Слушай, Виктор, не удивительно, что тебя зовут «профессором».