В это время дня улица Эшикье была особенно оживленной. Настал час, когда люди, которые не любят возиться на кухне, проголодались. В доме номер тридцать два торговцы пиццей разогревали печи и свои мопеды. Разносчик пиццы сделал резкий поворот, чтобы не столкнуться с бегущей во весь дух Ингрид, и бросил: «Эй ты, дылда, поосторожней!» Она пролетела мимо, спеша поскорей нажать кнопку домофона Лолы Жост. Ворчливый голос показался ей спасательным кругом.
— Кто там?
— Open the door, please!
— О ля-ля! Что, америкашки, не можете и на пять минут оставить в покое старушку Европу?
— Open the fucking door! Now!
Несколько секунд ничего не происходило, потом щелкнул замок, и Ингрид вихрем взлетела по лестнице. Лола ждала в дверях в сиреневом платье, оттенявшем ее седые волосы. Взгляд пустой, а точнее — полный немого упрека.
— Извини за прямоту, но даже пьяный забулдыга вел бы себя приличней.
— Лола, я только что нашла руку в своем холодильнике!
Лицо отставного комиссара осталось невозмутимым, но она распахнула дверь и впустила Ингрид в квартиру. Потом указала на свое старое вольтеровское кресло и пошла на кухню. Ингрид растерянно уставилась на стол, заполоненный семью тысячами кусочков горы Фудзи. Лола собрала их в аккуратные серо-белые кучки, которые больше всего смахивали на унылые холмики пепла. Она вернулась с бутылкой и стаканом, который тут же наполнила и силой вложила в дрожащую руку Ингрид. Та выпила залпом. Похоже на сироп… Это мог быть только старый портвейн, который Лола потягивала, собирая пазлы. Слащавость. Можно так сказать по-французски? Ингрид на дух не переносила портвейн.
— Опиши мне ее, — велела Лола.
— Я ее видела только мельком и сразу убежала!
— Постарайся, Ингрид. Ну же!
Голос смягчился, но сквозь стекла очков Лолы смотрели глаза хищной совы, питающейся только правдой.
— Похоже на мужскую руку. И из нее торчал гвоздь.
Лола опять налила ей вина и знаком велела немедленно выпить. Ингрид повиновалась.
— Какой гвоздь?
— Самый обычный. Длинный и тонкий. Гвоздь как гвоздь.
— Кровь была?
— Не припомню.
— А рука какого цвета?
— Бледная или скорее зеленоватая с черными венами.
— Она может быть из магазина приколов.
— Судя по эффекту, вышло весьма правдоподобно.
— Ну, хватит разговоров. Пошли к тебе. Я посмотрю сама, и, если это не пластмасса, позвоним Бартельми.
Ингрид была оглушена сильнее, чем если бы она выпила все запасы портвейна у Лолы. Мрачная атмосфера больницы, холод, которым веяло в номере в «Астор Майо», и эта жуткая рука… Кусочки рассыпавшегося пазла кружились в безумном танце: осмелься кто-нибудь восстановить картину этого ужаса, она была бы похожа на полотно Моне, загаженное птицами. Затоптанный ногами лучезарный день. Попранное обещание счастья. «Моя голова забита чепухой вроде этих метафор», — подумала Ингрид, следуя за Лолой по лестнице, потом по улице, залитой ласковыми лучами заходящего солнца, которые сейчас казались неуместными. По улице еще носились несколько разносчиков-камикадзе на мопедах.
Ступая спортивным шагом, ее мощная спутница всю дорогу расспрашивала ее о последних клиентах. Только те же, что всегда. О любовных связях. Ни с кем. О случайных поставщиках, нежданных гостях и прочих приставалах. Nobody. Но массажистка на первом этаже была легкой добычей для случайного злоумышленника. Тут они подошли к дверям, и Лола освидетельствовала замок массажного кабинета, найдя его в полной сохранности. Ингрид пояснила, что не успела поискать следы насильственного прохода.
— Говорят «проникновение», Ингрид.
— А что такое тогда «преступление»?
— Будем разбираться в тайнах терминологии в другой раз! — бросила Лола, переступая порог кабинета. — И вообще молчи, мне нужно сосредоточиться.
Несмотря на властный тон, Ингрид радовалась, что вновь обрела свою Лолу. Настоящую, не злую буку. Лолу благородную, готовую горы свернуть ради своих друзей. Давно пора. И в самом деле, как только она оказалась на кухне, служившей также приемной, отставной комиссар не стала терять ни секунды драгоценного времени. Она взяла щипцы для тостов, открыла холодильник, вынула руку и не колеблясь стала ее тщательно изучать, потом понюхала. По ее словам, это была подлинная левая рука, принадлежавшая лицу мужского пола. Сохранившаяся благодаря неизвестному веществу, похожему на цветочную эссенцию. Лола положила ее на место, затем осмотрела квартиру. Следов взлома она не обнаружила.
— Разве говорят не «слома»?
— Помолчи!
— А почему?
— Ты оставишь в покое стилистику? Да или нет, черт побери?
Пока Ингрид звонила в слесарную мастерскую, Лола достала мобильник из кармана своего жуткого сиреневого платья и позвонила бывшему заместителю, лейтенанту Жерому Бартельми.
— Опять этот зануда недоступен! — пробурчала она. — Каждую неделю он осведомляется о моем здоровье, которое совсем не нуждается в такой заботе, но когда он нужен, не берет трубку!
— Он, наверное, в засаде и отключил свой мобильник.
— Ну и что? Виброзвонок работает и на подводной лодке.
— Бартельми сидит в засаде под водой!
— Подлодка, иначе говоря «пол», — это машина, в которой засели полицейские, детка. И она как раз не пропускает звуков. Я сидела в ней часами и знаю, о чем говорю. Так вот, я отвечала на телефонные звонки. Я способна делать несколько вещей сразу.
Лола оставила на автоответчике лейтенанта категорический приказ явиться на Пассаж-дю-Дезир, пусть даже поздно ночью, у Ингрид Дизель неприятности. И пусть прихватит пакет для вещественных доказательств. Женщины уселись каждая на свое канапе (по неизвестной причине Лола всегда выбирала оранжевое) и некоторое время молча смотрели друг на друга.
— Что меня больше всего тревожит в этом натюрморте, исполненном с большим вкусом, так это гвоздь, — сказала Лола.
— Меня бы это тревожило и без гвоздя.
— Не знаю, подъем ли религиозного чувства и национального самосознания в нашей прекрасной светской Франции слишком сильно вскружил мне голову, но в расширительном смысле я могу истолковать этот сюрприз из холодильника как напоминание о распятом Христе.
— Похоже на то.
— Похоже, что за этим стоит неуравновешенный мистик. Тронутый, которого шокировал твой номер в «Калипсо». Дьяволица Ингрид пудрит мозги бедным грешникам. Стыд ей и позор, и нате вам — рука в холодильнике! Ты не замечала какого-нибудь чокнутого святошу среди поклонников Габриэллы Тижер?
— Нет, никого.
— Ты сама с такими не сталкивалась, но, может быть, какая-нибудь из твоих сотрудниц?
— Тоже нет. Хозяин хочет, чтобы «Калипсо» оставалось заведением вульгарным, но классным. Он вечно об этом твердит.
— Нетрудно представить, что какой-нибудь ненормальный поджидает тебя у служебного выхода.
— Я в общем-то осторожна.
— Ну хорошо, я просто прикидываю варианты; а эта рука, в конце концов, может не иметь никакого отношения к твоему стриптизу в «Калипсо».
«Вряд ли тут есть связь, — подумала Ингрид, — но раз Лола готова рыться повсюду, лучше пойти ей навстречу».
— Я по своей инициативе сунула нос в дело Алис Бонен, — призналась Ингрид.
На лице Лолы мелькнула многозначительная улыбка, словно говорившая: «А ты думаешь, такое древнее двуногое, как я, не знает, что ты опять наломала дров?»
И Ингрид рассказала обо всем. О своем визите в больницу Святого Фелиция. О подозрениях Садового Гнома. О теории Диего Карли о самоубийстве, подстроенном Алис, чтобы навлечь на него беду. О том, что номер был оплачен наличными в то самое утро, и тогда же Алис забрала магнитные ключи. О том, что рядом с «Астор Майо» оказался телеоператор по имени Жюль, о предосторожностях, с которыми Алис вошла в свой номер, о ее переодевании в поп-звезду. О нетронутых полотенцах. О букете, который она бросила в воду, как и свои надежды, и о воде в ванне. О початой бутылке шампанского. Пока она обошла молчанием избиение телевизоров. Не стоит злоупотреблять сильными впечатлениями.
— Цветы, плавающие в ванне, — это почти так же странно, как рука в холодильнике, — заметила Лола.
— Ты находишь тут какую-то связь?
— Никакой связи, кроме странности.
— Значит, по-твоему, горничная ошиблась, решив, что Алис швырнула цветы в ванну в порыве досады?
— Пока я не думаю ничего определенного. Пока я позволяю скапливаться ощущениям. Как лепесткам сакуры на тротуаре цвета антрацита.
У ворчуньи Лолы была по меньшей мере одна хорошая черта: ее ум никогда не был ограниченным, как могло показаться со стороны. Она могла обдумывать сразу три проблемы: гибель Алис, руку в холодильнике и план побега в Японию. Правда, едва наметившись, эта поездка уже откладывалась до лучших времен. Лола, безусловно, взялась за дело Бонен, но успеют ли они закончить такое сложное расследование и попасть в Японию, пока цветет сакура? Маловероятно. Конечно, Япония — страна узкая, вытянувшаяся с юга на север. И цветение сакуры тянется точно так же, от теплых островов Окинавы до гор Хоккайдо. Оно закончится в районе Токио в конце марта, но можно следовать за ним на север. Преследовать — это то, что у них получается особенно хорошо.
Она сочла уместным рассказать о разгроме, учиненном в «Люксании». Отставной комиссар улыбнулась, представив, как Садовый Гном сражается с Папашей Динамитом, и добавила, что пора прийти старику на помощь.
— Спасибо, Лола! А я-то думала, ты только собираешь пазлы, как дура, и ни на что больше не обращаешь внимания.
— Пазл — это наилучшая практика дзен, только кажется, что она далека от жизни. Делаешь шаг назад, чтобы потом вернее добраться до сути. После всего что произошло, мы не оставим Мориса Бонена в беде. Он имеет право знать правду. Ладно, налей-ка мне стаканчик, чтобы было не так скучно в ожидании Бартельми.
— У меня только мексиканское пиво.
— Я так и знала.
— К тому же оно в холодильнике.
— Ну уж лучше в холодильнике, чем в аптечке. Не думай об этом, Ингрид. Я помогу тебе продезинфицировать твой зачумленный холодильник. А пиво меня вполне устроит. И нечего воротить нос от пива, его светлое, но экзотическое содержимое защищено бутылкой и пробкой.
— Да, но все-таки…
— Не давай волю воображению, — заявила Лола, пытаясь найти мешок для мусора. — Так начинается анархия.
Она убрала с глаз долой кое-какие оскверненные продукты и обеспечила спасение пива, а затем занялась раздавленными корнишонами и разбитой банкой.
— К чему такой здоровый и к тому же ярко-розовый холодильник девушке, которая никогда не готовит? О непроницаемая тайна человеческого бытия, чего только не кроется в твоих укромных закоулках!
— А это кто сказал?
— Лола Жост. Тебе давно пора стряхнуть с себя любовное уныние, на тебя это совсем не похоже.
«А тебе пора бы выйти из твоей неврастенической спячки», — подумала Ингрид, глядя, как ее дородная подруга пьет из горлышка, в полном согласии с американо-мексиканскими нравами дома. Еще немного — и она бросилась бы в ее объятия и рассказала, какое счастье вновь обрести ее целой и невредимой. Но в любых обстоятельствах нужно уметь держать себя в руках.
— Сегодня же вечером сменят замок, — решительно заявила Ингрид.
— Тебе удалось договориться со слесарем в такое позднее время? Браво.
— Слесарша Надин — моя приятельница. Я делаю ей «шиацу» дважды в неделю.
— «Слесарша» — хорошо придумано, особенно с твоим заатлантическим акцентом.
— Сразу не догадаешься, в каких случаях вы, французы, образуете женский род, а в каких нет. Вот я и импровизирую.
— Смотри, а вот и Бартельми строит рожи за окном. Давай утолим его жажду знаний. Имеет же он право знать, что какой-то придурок положил руку в твой холодильник.
Бывший заместитель Лолы обливался потом. Он пояснил, что только что судил схватку «Морис Бонен против Садового Гнома»; оба они вступили в незабываемую словесную битву. За явным преимуществом верх одержал бывший актер — он оказался в ударе и в голосе. Прежде чем ехать на Пассаж-дю-Дезир, нужно было остановить бой. А что случилось с Ингрид?
— Какой-то идиот подбросил ей руку в холодильник. Быстро отправь вот это в лабораторию. Надо снять отпечатки пальцев и проверить их по картотеке. Вдруг попадем в яблочко. Главное — держать все в тайне. Ингрид не хочет идти на улицу Луи-Блан, чтобы подать жалобу и оказаться нос к носу с Гномом.
— Но если покойника в картотеке не окажется, мы так и так останемся с носом, — заметил Бартельми, надевая резиновые перчатки.
— Верно, но яблочко может закатиться далеко, а вдруг попадем? — возразила Лола.
Бартельми положил руку в пакет и предложил отвезти ее в лабораторию Святого Фелиция.
— А я думала, это больница, — удивилась Ингрид.
— Полиция располагает своими лабораториями, но равным образом обслуживается лабораториями социальных служб, — пояснила Лола. — И в Святом Фелиции легче незаметно провести исследование, чем в Институте судебной медицины.
Ингрид открыла дверь слесарше Надин, которая выразила сочувствие, узнав, что какой-то псих забрался в кабинет к ее любимой массажистке, чтобы оставить столь зловещее приношение. И уже взявшись за работу, она выдвинула свою гипотезу:
— А может, это кто-то из твоих знакомых, у кого есть дубликат ключей от кабинета, Ингрид?
— Я уже думала об этом. Я часто оставляю их в дверях, когда принимаю клиентов. Кто угодно мог их взять, сделать поблизости дубликат и незаметно вернуть на место.
Надин быстро вынула замок. Посетовала, что приходится менять такой превосходный замок, к тому же в отличном состоянии, и стала врезать новый. Ингрид наблюдала, как она работает.
— Только подумать! Преподнести отрезанную руку массажистке! Это грех. Оскорбили твое орудие труда.
«Да, а я об этом и не подумала, — Ингрид посмотрела на свои руки. — Оскорбили мое орудие труда. Или угрожают мне его отрезать». Она быстро скрестила руки и спрятала ладони под мышками.