Лола задумчиво смотрела на телефон. Звонить? Или не звонить? Звонить, решила она и набрала номер Института судебной медицины. Попросила позвать доктора Тома Франклина. После милого обмена банальностями старый лис дал понять, что он отнюдь не забыл старые методы.

– Кто бы мог подумать, что ты позвонишь справиться о моем здоровье, Лола, дорогая?

– У жизни больше воображения, чем у нас, – ответила Лола, не сумев придумать ничего нового.

– Это твои слова?

– Кажется, Франсуа Трюффо.

– Очень подходит к случаю, по-моему, мы с тобой как раз из новой волны, – усмехнулся судмедэксперт, которому было недалеко до пенсии. – Я так понимаю, ты звонишь по делу Видаля?

– Я подумала, что Саша Дюген пригласил тебя для вскрытия.

– Вот как! Так и спроси его самого, Лола. Несмотря на все мое уважение и годы совместной работы, которые нас связывают, я ничего не могу тебе рассказать. Это мое последнее слово.

– Окончательное и бесповоротное?

– Непоправимо окончательное, бесповоротное и последнее. Точка. И меня это не смущает, я не переживаю, не передумываю все заново. Саша – хороший следователь. Он сделает то, что нужно, ясно? Поверь мне.

– Хочу напомнить, что в деле Туссена мы по-прежнему на мертвой точке.

– Ты не сообщила мне ничего нового.

– Думаешь, они дадут Дюгену распутать все до конца? Для своего возраста ты слишком наивен.

– Кто “они”? Люди из правительства, которые по ночам надевают маски и собираются в темном подвале? Меньше надо телевизор смотреть, Лола. Оставь теорию заговора фантазерам.

– Знаешь, что говорил Валери Ларбо? В глупости страшно то, что она порой смахивает на глубочайшую мудрость.

– А Камю, знаешь, что сказал? Глупость чрезвычайно настырна. У нас ничья, Лола. И поскольку я чувствую, что твои слова опережают мысль, то собираюсь повесить трубку. Будь здорова. Остаюсь твоим искренним другом. Честно.

Бип.

Старый упрямец отключился. Лола выругалась, заставив Зигмунда вздрогнуть, и швырнула на пол коробку с пазлом. Кусочки Килиманджаро не разлетелись по комнате, чем расстроили хозяйку, желавшую импульсивным поступком унять свой гнев. Проверка показала, что Ингрид заклеила края коробки скотчем, предчувствуя новую бурю. На секунду Лоле захотелось высыпать детальки в туалет и дернуть рычаг слива. Но она отказалась от этого плана, которому явно не хватало размаха, и кинулась к окну, распахнув его настежь. Небо обезумело, как и Франклин. Лола решила, что это прекрасный повод принять успокоительный душ. На этот раз она освободит Зигмунда и в одиночку встретится лицом к лицу с упрямой яростью туч. Одевшись, как подобает, Лола направилась к порогу, следом за ней далматинец с поводком в зубах.

– Когда-то я считала мизантропов, которые предпочитают животных людям, психами. Еще немного, и ты заставишь меня пересмотреть свои взгляды на жизнь, Зигмунд.

В этот момент в дверь постучали. Лола открыла. Перед ней стоял капитан Бартельми, вода ручьями текла с него прямо на коврик.

– Вы говорили сами с собой, шеф? – с тревогой спросил он.

– Тихо, сынок. Не надо намекать на старческое слабоумие. За последние пять минут ты уже второй такой. И ответные меры будут беспрецедентно жестокими. Только это было бы совсем некстати, потому что тебя необходимо срочно просушить. Черт, у тебя зонтика нет, что ли?

– Да коллеги постоянно таскают, считают, что это очень смешно.

– Я знала, что бывают пожарные-пироманы, но тут… Как объяснишь свое присутствие?

– Я хотел подвести итог.

– Под чем же?

Капитан вытер лоб шарфом, достал из плаща мокрый номер “Паризьен” и протянул его Лоле. На первой полосе красовалось победоносное лицо Видаля. Крупный заголовок, казалось, хотел укусить читателя – “Молодого адвоката пытают огнем!”. Статья представляла Видаля пешкой в теневом бизнесе между Францией и Африкой. Журналист описывал Ришара Грасьена – “незнакомец, необходимый посредник и свой человек в африканских властных структурах” – и беспокоился о “подозрительном сходстве происшествия с делом Туссена Киджо, молодого офицера полиции родом из Конго, которого точно так же истязали и уничтожили с помощью горящей покрышки”. В небольшой врезке вкратце излагалась история отношений Парижа с бывшими колониями.

– Если вам не надоело, я бы хотел…

– Мне больше ничего не надоедает, Жером.

– Я бы хотел еще раз поговорить о последних делах Туссена.

Лола пожала плечами, протянула бывшему заместителю бумажное полотенце и приготовила ему ромашковый чай, в который щедро добавила рома. Сама же глотнула прямо из бутылки. Рецепт этой гремучей смеси – крепостью около 80° – Ингрид привезла из поездки на Карибы. После разрыва с Дюгеном подруга-американка на какое-то время уезжала развеяться – с благословения Тимоти Харлена, у него есть приятельница, которая живет в Фор-де-Франс.

Вернулась Ингрид бронзовой от загара, волосы у нее стали еще светлее, а на душе слегка полегчало. Однако тропические ветра не смогли развеять воспоминания о Саша Дюгене. Они горячим пеплом лежали на ее сердце.

– Я злюсь на себя.

– За что, шеф?

– Я собираюсь снова заняться этим делом вместе с Ингрид. Однако мы неминуемо пересечемся с Дюгеном. Мы с ним недавно виделись, он стал еще сексапильней. Жизнь по-дурацки устроена. Ты весь в работе. Максим тоже. Антуан в отпуске. Я не могу пуститься в эту авантюру одна из-за своего воротника и больной руки. Единственный, кто может мне помочь, это Зигмунд. Но ведь нельзя путать пса психоаналитика с полицейской собакой.

– Вы можете дать объявление и нанять шофера-любителя. Уровень безработицы зашкаливает.

– Могу, но дело не в этом.

– А в чем?

– В том, что Ингрид меня вдохновляет. Ее скромность граничит с умственной отсталостью, но она блестяще справляется со всем, что делает. Кроме любви, разумеется. Отсюда мораль: с тех пор как я знаю, до чего же здорово вести расследование вместе с ней, я не могу решиться на что-то менее захватывающее. Да, я эгоистка.

– Вы говорите со мной откровенно, шеф, и я поступлю так же.

– Мой бедный Жером, еще немного – и ты развалишься. Выглядишь просто ужасно. Кошмар.

– Недосып – это ерунда. Вообще-то я не хочу снова рассуждать о последних минутах Туссена. У меня есть кое-что о Банголе.

– Говорят, он вернулся на родину. И вроде бы даже умер.

– Я большую часть ночи провел, расспрашивая таксистов. Жена в бешенстве, но оно того стоило. В свое время Банголе работал по ночам.

– Якшался со всякой африканской элитой, я помню. И что?

– Один тип, который часто его подвозил, сказал, что он ударился в религию.

– В религию?

– В секту или что-то навроде того.

– Кришна, Мун, свидетели Иеговы или обожатели дайкона?

– Он не знает. Или прикидывается, чтобы побольше денег у меня выудить. Вот его телефон. Наверняка вам повезет больше, чем мне.

– Это почему?

– Потому что Ингрид прекрасна, как солнечный луч, а есть люди, которые не могут перед этим устоять. Тот парень как раз из таких, я чувствую.

– Ты знаешь, что бываешь страшнее меня, когда берешься за дело?

– У меня были хорошие учителя.

– А я пока еще думаю.

Лола села в вольтеровское кресло и закрыла лицо пледом. Она может вовлечь Ингрид в тяжелое, невероятно рискованное расследование, которое рано или поздно столкнет их с неотразимым майором Дюгеном. Или позвонить самому Саша, чтобы передать информацию о таксисте.

Несколько минут спустя она отбросила плед, снова глотнула рома и достала из раковины блюдце. Налив туда добрую дозу божественного напитка, Лола сунула блюдце под нос Зигмунду. Далматинец понюхал ром и, не раздумывая, принялся лакать. Этот пес был во всех отношениях замечателен. Лола глотнула еще. Ром нашептывал ей, что дружба – это священное сокровище. И что живыми друзьями, возможно, надо дорожить чуть больше, чем умершими.

– Если бы это был не ром, а аквавит, я бы чувствовала себя как в каком-нибудь скандинавском детективе, – призналась она Бартельми, который теперь расплачивался за свои ночные похождения, зевая с риском вывихнуть челюсть.

– Почему? – спросил он, полузакрыв глаза.

– В скандинавских детективах герои то и дело устраивают долгие заседания и не стесняются пережевывать свои проблемы. И потом, они немного похожи на нас с тобой. Слегка неврастеники.

– Я не неврастеник, я просто устал. Шеф, вы решились вовлечь в это дело Ингрид?

– Здравый смысл говорит мне, что я должна поделиться информацией с Дюгеном.

– Тогда я подчиняюсь. А пока прилягу, – ответил Бартельми, укладываясь на диване.

Зазвонил телефон. Лола посмотрела на аппарат как на непрошеного гостя.

– Алло? Лола?

– Нет, принцесса Вануату. Я собиралась тебе звонить, Саша…

– Но сначала вы позвонили Франклину.

– Ты какой-то возбужденный. Печально слышать.

– Расставим точки над “i”. Следствие веду я. Дело на сто процентов политическое. Один неверный шаг – и весь уголовный розыск разгонят. И тогда вам точно будет на что жаловаться: никто никогда не узнает, кто расправился с Киджо и Видалем.

– Ладно, хочешь расследовать – сам и расследуй! Ром ударил ей в голову, и Лола бросила трубку. От чего зависит судьба? Каков бы ни был ответ на этот вопрос, жребий брошен. Не заботясь о буре, бушевавшей в сердце Лолы, Бартельми спал, сжав кулаки. Она оставила с ним Зигмунда и направилась в сторону улицы Дезир.

Комната ожидания была пуста. Диванчики психоделических расцветок стояли друг против друга, создавая труднопереносимый контраст, к которому Лола никак не могла привыкнуть. Из массажного кабинета доносился аромат жимолости и лилась музыка, вызывавшая в воображении сладкую жизнь Антильских островов.

Несколько минут спустя подруга-американка вышла в сопровождении улыбающегося и расслабленного клиента с розовой кожей. Она проводила его до двери, раскрыла для него потрепанный желтый зонтик в полоску и ласково вытолкнула под дождь.

– Чем ты осчастливила этого смертного? – спросила Лола.

– Балийским массажем и беседой. Он трейдер, понимаешь?

– А что тут понимать?

– Весь мир его ненавидит. Соотечественники считают его и ему подобных виноватыми в финансовом кризисе.

– Классический пример козла отпущения. Ничто не ново под дождем. Можно с тобой поговорить?

– Первый раз ты меня об этом спрашиваешь. Но я уже знаю, что у тебя на уме. Ты выпила, Лола? Ты же на ногах не держишься.

– Это все трейдеры виноваты, которые ромом торгуют. Можно я сяду?

– Хорошая мысль.

– Так ты знаешь?

– Ты хочешь, чтобы я была твоим driverна “твинго”, пока ты будешь допрашивать весь Париж, чтобы найти убийцу своего бывшего зама.

– Прости, что нагружаю тебя этим.

– Да поздно уже сожалеть. Все равно я виделась с Саша. Ты сражаешься со своим драконом, а я со своим.

– Драконом неудавшейся любви?

– Можно сказать и так. Это единственный способ перечеркнуть прошлое. Когда начнем?

– Как насчет сейчас?

– В твоем состоянии?

– Оно того стоит. Кажется, я разгадала тайну бытия.

– Сейчас надену что-нибудь поудобней и поедем.

Лола потерла руки, предвкушая зрелище. Переодевание Ингрид всегда было захватывающим представлением. Через несколько минут подруга вышла. На ней были брюки в фиолетовую и белую клетку и зеленоватый плащ, вероятно отрытый в 1937 году на помойке Дэшила Хэмметта . Ансамбль венчала сиреневая клеенчатая шляпка “клош” в горошек, словно взятая из фильма Жака Тати.

– А какая же обувь дополнит этот роскошный наряд?

– Мои темно-зеленые ковбойские сапоги из крокодиловой кожи.

– Само собой.

–  Shall we?

– Я собираюсь перевернуть весь Париж вверх дном. И мы не остановимся, пока не умрем. Или не получим то, что хотим.

Ингрид протянула ладонь. Лола бросила в нее ключи от машины. Дикий зверь, до сих пор терзавший ей грудь, внезапно испарился.