Зигмунда страшно напугал экстаз детей Христа, Ингрид чувствовала ногой его дрожь. Прихожане не жалели сил. Они пели так, словно от этого зависела их жизнь, и танцевали, воздев к небу руки, на грани транса. И Лола не отставала. С самого начала она вела себя как другие, исступленно распевала псалмы, раскачивалась в такт, то и дело вытягивала кулак к потолку, громко выкрикивая “Иееааа!”. Ингрид незаметно толкнула ее локтем:

– Тебе не кажется, что ты переигрываешь? На нас обращают внимание.

– Знаешь, как называют евангелистов, дорогуша? – Absolutely not .

– Лампочниками. Потому что они постоянно руки к потолку тянут, как будто меняют лампочки. В таком обществе нужно выкладываться по полной. Так что вперед, делай как я.

Ингрид вздохнула, потом присоединилась к остальным, подражая жестам великого Стиви Уандера, и продолжала в том же духе до конца. Отзвучала последняя проповедь, и послушное стадо потянулось на задний двор: дети Христа отправились брататься в буфет. Лола нигде не заметила Банголе, и подруги в сопровождении далматинца принялись расспрашивать присутствующих, рассчитывая на притворную слепоту Ингрид, чтобы расположить к себе сердца, встревали в разговоры и потихоньку наблюдали, какое впечатление произведет фамилия Банголе. Экс-комиссар прихватила с собой триллер и всем говорила, что хочет вернуть книгу другу, который “давно куда-то запропастился”.

– Я начинаю думать, не принял ли нас тот таксист за двух идиоток, – процедила она сквозь зубы.

– У меня идея, – ответила Ингрид, забирая книгу.

Она дала ее понюхать Зигмунду и присела на корточки, объясняя, что от него требуется. Собака привела их в буфет.

– Ты на него плохо влияешь, Лола.

– Возможно, но в правильном направлении.

– В правильном?

– Когда этот зверь насытится, он скорее согласится на роль ищейки. Никто не работает на пустой желудок.

Ингрид протянула Зигмунду кусок пирога и сэндвич с курицей и майонезом. Далматинец, не сморгнув, проглотил подношение. Тогда Ингрид повторила весь ритуал: дала понюхать книгу и объяснила цель поисков. Пес натянул поводок и повлек их к выходу. Ингрид уже готова была признать свое поражение, когда Зигмунд свернул к лестнице. Подруги поднялись на третий этаж, где пес начал внимательно нюхать коврик у двери. За дверью слышалась африканская музыка.

Война – это плохо, плохо. Когда плачет оружие, это плохо, плохо…

Ингрид узнала голос Зао, певца из Конго.

Люди мертвыми стали, солдаты мертвыми стали, Короли мертвыми стали, королевы мертвыми стали, Все президенты мертвыми стали, Министры мертвыми стали, Все мертвыми стали, И даже я сам мертвым стал…

– Кто там?

– Вас просят в буфет.

Мои быки … мои бараны… мой вождь… мой кот… Все мертвыми стали, и даже я сам мертвым стал.

Дверь открыл мужчина с иссиня-черной кожей в зеленом спортивном костюме. Он поправился на добрый десяток кило, отрастил волосы и бороду. На ногах старые кроссовки с розовыми шнурками. Бывший светский хроникер утратил свой лоск, но Лола узнала его с первого взгляда.

Он сорвался с места как ураган. Ингрид отбросила темные очки и кинулась в погоню. Ворвавшись в холл, она увидела, что мужчина выскочил из подъезда. Он выбежал на улицу Презантасьон, руки рассекали воздух в ритме техно. Ингрид не отставала. Банголе бросился на улицу Рампоно, взвизгнули тормоза, беглец свернул на бульвар Бельвиля к метро. Ингрид прибавила темп. Где этому немолодому толстяку убежать от девчонки, которая ходит в спортзал и тренируется на самых современных беговых дорожках. Навстречу Ингрид двигались двое парней. Они глянули на удиравшего Банголе. Потом на Ингрид. Тот, что повыше, поставил подножку. Ингрид спланировала на асфальт.

– Сука легавая! Гонишься за моим братом! – заорал нападавший и ударил ее ногой в бок. – Сейчас полюбуешься на свою рожу!

– А ты на свои семейные алмазы, – ответила Ингрид, вскочив на ноги.

– Какие алмазы? – опешил второй парень.

Нападавший получил удар мае-гери в стиле сётокан в низ живота. Он, скорчившись, рухнул на колени. Его приятель отступил на безопасное расстояние. Ингрид побежала дальше.

Банголе нырнул в метро, расталкивая прохожих, бросился к лестнице. Послышался лай. Ингрид обернулась. За ней бежал Зигмунд. Ингрид пробилась через негодующую толпу, увидела Банголе, бежавшего к платформе в сторону “Мэри-де-Лила”, перепрыгнула турникет. Погоня по коридорам среди изумленных прохожих, рискованный спуск по многолюдной лестнице, быстрый взгляд назад. Зигмунд по-прежнему бежал следом.

Металлический лязг метро. Банголе расталкивал пассажиров, размахивая руками, как лопастями пропеллера. Он побежал быстрее, спрыгнул на рельсы за несколько метров перед прибывающим поездом. Визг клаксона и крики ужаса. Банголе перебежал пути и влез на противоположную платформу. К ней приближался поезд. Ингрид, рядом с которой бежал Зигмунд, повернула назад, взлетела по лестнице, добежала до противоположного перрона и успела вскочить в вагон перед самым закрытием дверей. В соседнем вагоне Банголе не было видно. На станции “Гонкур” Ингрид бегом просмотрела все вагоны и обнаружила сексота под одним из сидений. Она схватила его за куртку.

– Эта идиотка сошла с ума! Помогите! – завопил Банголе.

– Полиция, все в порядке! – заявила Ингрид, перекрикивая лай Зигмунда.

– Французская полиция теперь нанимает американок, чтобы ловить нелегалов? Еще одна фишка глобализации? Безобразие! – возмутился читатель газеты “Монд дипломатик”.

– А может, это кино снимают? – сказал школьник приятелю. – Легавая уж больно секси, чтобы было правдой.

– И собачка красивая, – заметила какая-то девчушка.

Тем временем Ингрид боролась с Банголе. Борьба продолжалась до станции “Республика”, когда Зигмунд решил забыть о хороших манерах и вцепился зубами в ногу Банголе. Тот взвыл от боли и разжал пальцы. Трио выкатилось на платформу в то время, как читатель газеты и школьник сошлись на том, что в полицию не берут ни далматинцев, ни смазливых американок.

– Меня чуть инфаркт не хватил, – отдуваясь, проговорила Лола, прислонившись к витрине старой обувной мастерской. – Зигмунд сорвался с поводка, я чуть не растянулась на тротуаре и не сломала свой воротник. Я уж думала, вы под машину угодили. Антуан Леже мне бы никогда не простил.

– Рраф!

– Так не извиняются! А теперь лежать, и хватит носиться как угорелый! – И, обращаясь к Банголе, с которого градом катился пот: – Рассказывай про Туссена Киджо, и побыстрей!

– Я уже тысячу раз вам все рассказывал, комиссар.

– Комиссар в отставке.

– Никогда бы не подумал, – вздохнул Банголе.

– Если ты уже пять лет скрываешься среди лампочников, значит, у тебя есть совершенно сногсшибательная информация. Не заставляй нас терять время, и я обещаю, что сразу про тебя забуду. Тебя ищут настоящие полицейские, но я больше не из их числа.

– Это было пять лет назад. Я уже забыл подробности.

– Ты что, красная рыбка?

– Чего?

– Три круга по аквариуму сделал и все забыл? Ну же, Банголе, память твоя в порядке. Иначе ты бы так не шифровался.

Эме Банголе бегал быстро, но размышлял не торопясь. И пришел к неизбежному заключению: нужно слить информацию, а потом снова залечь на дно, среди верующих или где-то еще. Страшная смерть Туссена потрясла его. Если на свете есть изверги, способные так жестоко убить полицейского, то его осведомителю лучше вовсе исчезнуть. О возвращении на родину не может быть речи. Кое-кто просто мечтает с ним там встретиться.

Пять лет назад Туссен Киджо задал ему массу вопросов об одном земляке, некоем Норбере Конате, журналисте из Демократической Республики Конго, тот погиб возле аэропорта Киншасы, там была погоня со стрельбой. Киджо хотел знать, имелись ли у Конаты связи во Франции.

– И они имелись?

– Африканскую диаспору в Париже я знаю как свои пять пальцев, но про Конату не слышал. Если я тогда вам ничего не сказал, значит, не знал.

– Ну, это еще большой вопрос. А больше Туссен тебя ни о чем не спрашивал?

– Нет, только это.

– Не спеши, приятель. Ты когда-то был журналистом, помнишь?

– Я вижу, к чему вы клоните, мадам Жост. Я знал о существовании Нобера Конаты, хотя он был серьезным журналистом, а я светским хроникером. Да, я читал его довольно смелые статьи в африканской прессе. Но я никогда не встречался с Конатой ни здесь, ни где бы то ни было. И в Париже никто мне о нем не говорил.

– Туссен расспрашивал тебя о Ришаре Грасьене? Только не говори, что ты никогда не слышал о Мистере Африке.

Лицо Банголе вдруг исказилось. Всего на мгновение, но Лола успела это заметить. Паника чистой воды. Однако Банголе выдал замысловатую тираду о том, что во время их беседы с Туссеном сладостное имя Грасьена не слетало с их уст.

– Дорогой Банголе, от тебя несет затравленным зверем, и твой сегодняшний спринт тому доказательство. Должна сказать, я тебе не мамочка Бэмби. Или ты прекращаешь вешать мне лапшу на уши, или мы сейчас же едем к Грасьену. Если тебе с ним делить нечего, значит, тебе и бояться нечего, правда? В противном случае он будет очень рад тебя видеть, и я вас оставлю поболтать наедине. Сечешь?

– Да. Туссену нужны были сведения о Грасьене. С кем он общается в Париже и где его можно встретить.

– И ты рассказал?

– Все, что мог. Даже дал ему свое приглашение на коктейль, где должны были присутствовать ВИПы Франсафрики.

– Он там был?

– Без понятия.

– А Флориан Видаль? Он Туссена интересовал?

– Нет, насколько я знаю. Ему главным образом нужен был Грасьен.

– Он думал, что Грасьен связан с убийством Конаты?

– Вы меня прям за волшебника держите. Мне-то откуда знать! Но я бы дорого дал, чтобы это выяснить. У того, кто убил Киджо и Видаля, с головой явно не все в порядке.

– Ты считаешь, это один и тот же человек?

– А вы нет?

– Я пока не делаю никаких выводов.

Перед тем как расстаться и сесть в “твинго”, где уже ждала Ингрид и утомленный подвигами Зигмунд, Лола обернулась. На тротуаре улицы Презентасьон, под желтоватым светом фонаря бывший сексот смахивал на огромный баклажан, вырванный из родной грядки. Редко на человеческом лице можно увидеть такой страх. Лола повернула назад, чтобы посоветовать ему попросить защиты у майора Саша Дюгена.

– У ваших бывших коллег есть дела поважнее, чем нянчиться с таким, как я.

– Дюген – человек тяжелый, но не без благородства. Тебе стоит попробовать.

– Спасибо за предложение, но что-то не хочется.

– Дело твое.

Лола вернулась к друзьям. В задумчивом молчании они доехали до кладбища Пер-Лашез.

– И что мы тут делаем? Будем проводить кастинг для твоего шоу скелетов?

– Честно говоря, я ехала, куда лицо смотрит.

– Куда глаза глядят.

–  Why not . Куда хочешь поехать, Лола?

– Давай сделаем остановку. Я объясню тебе свою теорию.

Американка удивленно вскинула брови и припарковала машину.

– В свое время я потерпела поражение, потому что знакомые Туссена не захотели со мной разговаривать. Это слишком близко меня касалось, и я была не в состоянии правильно вести допрос. Я давила на свидетелей, вместо того чтобы расположить их к себе. Сегодня мы начинаем с нуля. Банголе был первым в моем списке. Едем расспрашивать других.

– А кто следующий?

– Жан Тексье, отец Туссена.

– У них были разные фамилии?

– Как видишь.

– Тебе не кажется это странным?

– Нет, почему? Туссен выбрал фамилию матери, Каликсты Киджо. Для юноши, который разрывается между двумя культурами, это нормально.

Лола достала из кармана плаща потрепанный блокнот. Давние записи, найденные в старой коробке, которую она чуть не сожгла, но потом передумала. То ли повезло, то ли интуиция подсказала.

Жан Тексье жил на улице Гутенберга, в Пре-Сен-Жерве. Оставалось надеяться, что он не переехал. Лола набрала его номер. Попав на автоответчик, она оставила сообщение, что заедет завтра утром.

– Ты разочарована.

– Я бы хотела увидеться с ним сегодня вечером.

– Что за спешка? Ты ждала пять лет, так можно еще ночь подождать.

– У нас мало времени.

– Из-за Саша?

– Не только. Поверь мне, благодаря шумихе в прессе Киджо и Видалем интересуется не только полиция.