Прозвучал тихий звонок. Парк наконец закрывался. Лола встала. Она не помнила, как уснула, прислонившись спиной к стенке. Сколько она проспала? Сверху Гонконг казался прудом со светлячками. Лола облегченно вздохнула: Берлен выходил из “Оушен-парка”, сунув руки в карманы и слегка согнувшись. Он подозвал желтое такси. Она сделала то же самое и попросила шофера следовать за отъехавшей машиной. Спустя несколько минут они очутились в центре города. Оба такси искупались в море света, прежде чем, притормозив, нырнуть во тьму туннеля.

Двадцать два сорок пять. Коулун. Толпа стала гуще, ночь расцветили вспышки неоновых огней. Лола приготовилась к тому, что желтое такси затормозит у их гостиницы, но оно помчалось дальше по Натан-роуд.

Они приехали в порт. Такси Берлена проскользнуло в узкое пространство между огромными рядами металлических контейнеров, потом свернуло в другой проезд. Лола попросила водителя остановиться, расплатилась, дальше пошла пешком и, спрятавшись за ангаром, проследила, как такси Берлена развернулось и уехало. Пассажира в нем не было.

Лола миновала череду складов высотой в десяток этажей. Два грузовичка и легковая машина на асфальте, лужи, блестящие в лунном свете, характерный аромат порта. Тухлая рыба, морская соль, мазут – и пять процентов тайны. Ветер принес еще запах сельдерея и бананов. Берлен осматривал третий ангар. Там светились несколько окон. Берлен скользнул внутрь.

Лола секунду помедлила, потом вошла в темноватый коридор, где витал почти забытый отвратительный запах нафталина. Черный решетчатый грузовой лифт мог бы вместить слона. На потускневшей медной табличке надписи по-китайски, наверняка названия фирм. Лола слышала шаги Берлена. Потом, всмотревшись, обнаружила, что он немилосердно пинает закрытую дверь.

– Wosky, open the goddam door! – рявкнул он.

Американец открыл. Дверь за Берленом захлопнулась. На верхних этажах люди переговаривались на кантонском диалекте. Лифт несколько раз поднимался и опускался. Скрежет металла, голоса. Потом хлопнула дверь, и все стихло.

Раздался негромкий, очень знакомый писк. Явно грызун, и вероятнее всего, крыса. Лола сглотнула слюну, прижала ухо к двери. Воски и Берлен вели бурный диалог, но ничего было не разобрать. Она прождала, казалось, целую вечность, потом услышала рокот мотора, подошла к окошку, увидела остановившийся на набережной грузовик. Десяток голых по пояс, покрытых татуировками мужчин в шортах торопливо выгружали из кузова два белых спортивных автомобиля. Величиной и очертаниями эти машины напоминали гигантских скатов манта из “Оушен-парка”.

Ночь – идеальное время, чтобы выгрузить на берег “феррари”. Кажется, Воски говорил, что со временем людям начинает нравиться Гонконг и его безумная активность. Только не уточнил, в какой сфере она проявляется – законной или незаконной. Лола подождала еще немного. Для человека, которому нечего сказать, Воски был необычайно разговорчив. Немного спустя она увидела пару светящихся глаз. Крыса повернула к ней свою острую мордочку, потом исчезла в темноте.

Теперь уже она забарабанила в дверь Воски и назвала свое имя. Берлен с подозрительным видом открыл дверь.

– Мне надоело торчать под дверью в компании крыс. Одна из них была размером с байонский окорок.

– Лола, наверное, ты родом с Юга, раз так преувеличиваешь, – заметил он и, как обычно, криво усмехнулся.

– У меня бабушка из Прованса.

Воски стоял, прислонившись к деревянному корпусу прекрасного парусника. В просторном, без единой перегородки помещении было не меньше восьмидесяти квадратных метров, одной стеной ему служили подъемные ворота. Кто-то нарисовал на них синее небо и пальмы. Американец сообщил, что сам строит свой корабль. Еще когда он был мальчиком, отец, инженер-судостроитель, обучил его многим премудростям.

– Буду строить этот корабль столько, сколько нужно.

– Деревянный парусник, – вздохнула Лола. – Я думала, их больше не существует.

– Главное – не терять веру.

– А что тут у вас такое?

– Туалет и душ не работают, зато места хватает.

– Правда?

– Можно глотнуть воздуха, когда осточертеет торчать в жалкой конуре в Ваньчае.

– Ты, наверное, чуть жива от усталости, – обратился к ней Берлен.

– Пожалуй, уже нет, мои внутренние часы вошли в штопор. Зато я точно хочу есть.