К тому моменту, когда количество желающих сфотографироваться у пляжного фотографа, установившего свой переносной стенд с образцами снимков у самой кромки воды возле пирса, сошло на нет, Макаров успел всласть наплаваться и наныряться в ставшей к вечеру ещё более тёплой, темно-зеленой, как хвоя прибрежных сосен, морской воде. Заодно он и полюбовался на обрубки свай старого пирса, торчащие угрожающего вида пеньками над поверхностью воды практически по всему периметру нового, бетонного. Старый пирс, очевидно, был длиннее и шире нового (бетонные сваи стояли ближе одна к другой, чем деревянные), и прыгнуть через останки его скелета в воду, пожалуй, решился бы либо абсолютно уверенный в своих силах очень опытный пловец, либо тот, кому этот прыжок мог принести какую-то необыкновенную выгоду, выигрыш, о котором он мечтал и которого не мог достичь никаким иным образом. Последнее, пожалуй, способны совершать только самоутверждающиеся пацаны, Макаров же, например, любивший — чего там скрывать — проверить себя иногда в экстремальной ситуации, пожалуй, здесь делать этого не стал бы. Хотя расстояние от края настила нового пирса до свободной воды достаточной глубины было не столь уж и большим и прыжок был бы, пожалуй, удачным, мысль о том, что можешь поскользнуться и в последний момент скакнуть на деревянные колья «солдатиком», — эта мысль отбила бы охоту испытывать себя и свою судьбу у каждых девяноста девяти из ста.

Вот об этом в основном думал Макаров, пока, переворачиваясь, подобно какому-нибудь морскому котику, с живота на спину и обратно, он плескался, плавая разными стилями вдоль пирса

Эти мысли выглядят в наших глазах абсолютно бесполезными, поскольку, как мы помним, Макаров знал: Гостенин Паша с детства не умел плавать, не любил воды и ни за что не сиганул бы с пирса в морскую пучину, да ещё через частокол деревянных свай, да ещё ночью, в первом часу. А ведь именно это время его смерти было установлено экспертами. Откуда они, эти местные Пинкертоны, взяли, что Гостенин вообще прыгал с пирса?.. Прибило к пирсу, обнаружили в воде возле свай? Так он же мог утонуть где угодно, в любом другом месте. Разве не так? «Надо будет на всякий случай спросить у Воронцова, — вспомнил Алексей о том, что собирался звонить в Москву, — почему было решено, будто Гостенин утонул, прыгнув в воду с пирса. Пусть запросит у тех, кто непосредственно вёл расследование…»

Отлично все рассчитав, Макаров вышел из воды как раз в тот момент, когда нескладный, неказистый фотограф выписывал квитанцию своим, очевидно, последним в этот день клиентам. Ими были загорелый почти до черноты, худощавый парень с красивыми, мускулистыми руками и миниатюрная девушка в розовом бикини, симпатичная, как куколка, и, в отличие от своего кавалера, едва тронутая лёгким, золотистым, а не бронзовым, как у него, загаром. Молодые люди так замечательно смотрелись вместе, дополняя друг друга, что Макаров не смог сдержать своего восхищения.

— Приятно, наверное, фотографировать такие парочки? — обратился Алексей к вопросительно поглядывавшему на него фотографу, когда девушка с парнем отошли от стойки метров на десять.

— М-м, да уж, — задумчиво ответил тот. — Приятно… А что вы хотели? Может, «Полароидом»?.. Моментальное фото на память?.. — предложил парень.

— Пожалуй, — согласился Алексей, поняв, что так, позволив фотографу кое-что заработать, проще будет разговорить его. — А вообще-то, — сказал он полминуты спустя уже приготовившему аппарат молодому человеку, — сделайте-ка лучше обычный, двенадцать на пятнадцать, — он показал пальцем прикреплённый к стенду снимок выходящей из воды женщины, выбором позиции фотографа, позой объекта съёмки и даже окружающим пейзажем очень напоминавший лежащий в кармане его пиджака снимок Элины, прошлогодней (судя по всему, только прошлогодней) пассии погибшего Павла Гостенина.

Неожиданно фотограф выразил несогласие с требованием заказчика.

— Так не получится, — сказал он, не глядя туда, куда указывал Макаров, и в ответ на его удивлённый взгляд пояснил: — Двенадцать на пятнадцать сделать могу, но такого эффекта, как здесь, не получится. Это снималось утром, когда солнце светит оттуда, — он жестом показал, откуда светило солнце в тот час, когда делался снимок, — поэтому получились светящиеся отражения и блеск воды на коже. А сейчас у нас вечер, и, чтобы получить похожий результат, нужны осветительные приборы. В такое время я бы советовал вам сняться не в воде, а здесь, на песке, стоя спиной к морю; неплохо будет и на пирсе.

Алексей озадаченно посмотрел на невзрачного паренька.

— Вот это да, — покачал он головой. — А вы что ж, к каждому клиенту — с таким подходом: объясняете, как лучше сняться, что получится — что не получится?

Фотограф молча пожал угловатыми и костлявыми, словно вешалка, плечами.

— А что удивительного, обыкновенный профессиональный подход… Зачем мне тратить зря плёнку на явную халтуру, вы же сами потом от снимка откажетесь.

— Понятно, — сказал Макаров. — Но, может, тогда в другой раз, завтра, например?

— В другой раз, так в другой раз, — невозмутимо кивнул молодой человек и, открыв деревянный ящик, стал складывать туда свои принадлежности.

— А вы давно тут работаете? — наигранно равнодушно спросил его Макаров, продолжая с интересом рассматривать снимки на все ещё стоящем на прежнем месте самодельном фанерном стенде.

— Года четыре, — ответил парень. — Ещё в девятом классе начал помаленьку промышлять… До этого дядьке помогал. А вам это зачем? — покосился он на Алексея.

— Да так, — ответил, не кривя особо душой, Макаров, — люблю разговаривать с разными интересными людьми.

— О чем? — не польщённый, казалось, скрытым комплиментом в свой адрес, прежним равнодушным тоном спросил молодой человек.

— О жизни, о работе… А вы все эти снимки сами делали? — спросил Алексей, движением руки обведя фотографии на стенде.

— Странный вопрос, — хмыкнул парень, — естественно, все. С чего бы я вывешивал их иначе?

— А бог знает вас, фотографов, и ваши хитрости — может, реклама просто…

— С чего это вы взяли? Что за глупости? — удивился фотограф, впервые, пожалуй, потерявший прежнее безразличие в голосе и во взгляде. Похоже было, что ему не нравились бестолковые вопросы неудавшегося клиента. Это было видно хотя бы по тому, как, оставив в покое свой ящик, он решительно подошёл к стенду и стал снимать укреплённые на нем фотографии, убирая их тут же в бумажные пакеты.

— Да нет, не совсем уж и глупости, — продолжал, несмотря на его явное неудовольствие, настаивать на своём Макаров. — Вот, — указательным пальцем он упёрся в одну из оставшихся ещё на гладкой широкой доске фотографий, — точно такую мне показывал один приятель и утверждал, между прочим, что она сделана в ателье. И в самом деле не похоже, чтобы её делали на пляже, не так ли?

На снимке, на который указывал Алексей, была запечатлена красивая девушка в открытом красном купальнике, а на шее у неё сверкало, переливаясь, очевидно, в лучах специальным образом расставленных осветительных приборов, точно такое же ожерелье, какое Макаров видел на шее Элины на имеющейся у него фотографии. «Уже как минимум два „уникальных“ ожерелья, „музейных экспоната“! — с досадой думал Алексей. — За три тысячи баксов». Нет, кажется, он все-таки был прав, когда сделал вывод, что дорогая вещь — никакая не покупка, а всего лишь временная декорация, ВЫМЫСЕЛ студента-гуляки Паши Гостенина, всего лишь замысловатое средство достать денег на широкую, ничем не стеснённую жизнь и карточную игру по-крупному с Красавчиком.

— А-а, вы об этом, — усмехнулся между тем фотограф. — Это и правда делалось в ателье, но тем не менее снимал тоже я. Нравится?

— Очень, — кивнул Алексей. — Так вы чтоже, получается, и в ателье успеваете работать?

— Иногда, пару раз в неделю, если есть заказы… Но в ателье — это сильно сказано, у меня две комнаты — студия и лаборатория, там и работаю.

— А вот эта штучка, что у девушки на шее, — Макаров указал на ожерелье, — она дорогая? Или бутафория?

— Очень дорогая, — подтвердил фотограф ровным голосом, так что нельзя было понять, шутит он, смеётся над глупым отдыхающим или говорит правду. Но дальнейшие его слова развеяли сомнения. — Золото, очень тонкая работа, — продолжил парень. — В местном музее беру напрокат, если есть желающие сняться, за отдельную плату. Это историческая вещь, ещё немецких мастеров, довоенная…

— И дорого она стоит? Сколько примерно?

— Не меньше десяти штук… Точно не знаю, можно в музее, у искусствоведа спросить.

—Ого, — покачал головой Макаров. — А сделать такую же можно?.. Ну, заказать у местных умельцев?

Парень странно, словно изучающе, взглянул на него. Потом усмехнулся.

— У каких ещё умельцев? Вам же говорят, немцы делали, до войны, — сказал он и, решительным движением сняв стенд с телескопического штыря из лёгкого светлого металла, сложил его, словно книжку, и спрятал в деревянный чемодан. Похоже, ему не хотелось больше разговаривать с Алексеем.

— Тяжело вам, наверное, живётся, заработки низкие? — спросил его Макаров, стараясь как-то смягчить возникшую внезапно между ним и фотографом отчуждённость из-за его, как ему самому показалось тогда, слишком глупого вопроса — типичного вопроса тупого пляжного зеваки…

— Когда как, — небрежно бросил не желавший, очевидно, продолжать дальше разговор фотограф и закинул на плечо ремень своего плоского ящика, куда уместились и разобранный штатив, и стенд с телескопической стойкой, и плёнки с кассетами для «Полароида». — Всего, — сказал он Макарову и со своими развешанными на шее и плечах фотоаппаратами двинулся прочь вдоль кромки пляжа.