В день ее свадьбы Оскару было не по себе. Будучи приглашенным, он не пошел на церемонию обручения, да и потом промедлил. Когда же он наконец явился туда, пробст уже успел уйти, а в людской танцевали.

Хозяйка оказалась в прихожей и сказала, поздоровавшись с ним за руку: «Добро пожаловать!» — и еще спросила, где же это он задержался. Оскар ответил, что голова побаливала.

— Молодые-то уже здесь, иди туда, — подбодрила она Оскара и скрылась в домашней пекарне.

Ольга сидела в дальнем конце стола, на лавке, рядом с мужем и, кокетливо смеясь, болтала с учительницей, сидевшей пообочь справа. Но взгляд Ольги то и дело устремлялся к двери; заметив Оскара, она оставила свое место и поспешила поздороваться с ним. Оскар протянул ей нарцисс, который принес из материнского сада. Девушка боязливо оглянулась на людскую, полную гостей, затем захлопнула у себя за спиной дверь и прикрепила цветок на грудь.

— Спасибо, что пришел… только теперь. Скоро будет попурри, и мне следует еще побыть здесь. Пойди хотя бы туда, в комнату. Ты грог пьешь?

Она провела Оскара, который еще не успел ничего промолвить, в заднюю комнату дома, где сидели пожилые мужчины. Хозяин дома встал, чтобы поздороваться, и предложил пропустить по рюмочке.

— Вот так-то, здесь, в глуши, можешь маленько и выпить, не сочтут за грех — Он многозначительно глянул на стол — Тут все имеется. Давай наливай, чего там.

Оскар объяснил, что, мол, не страшно, если и сочтут, сел за стол и с нарочито послушным видом осушил стаканчик. Затем толковали о выписке и пришли к выводу, что книгочею, к тому же бедному, негоже слишком увлекаться этим. В конце концов Оскар услышал свой голос, рассказывающий забавные студенческие байки, веселящие пожилых мужчин.

Но в людской в это время началось попурри. Вышло несколько пар, и прошло несколько минут, прежде чем танец заладился. Оскар следил за развитием танца с замиранием сердца, и когда начались последние фигуры, незаметно покинул комнату. В дверях людской он задержался до тех пор, пока его взгляд, обращенный на танцующих, не встретился со взглядом Ольги. Их взгляды устремились навстречу друг другу, как две тайные молнии, и никто не заметил их сверканья.

Юноша вошел в амбар. Значит, здесь суждено произойти их последнему свиданию, в этой постройке, хранящей уже много такого, о чем дано вспоминать лишь им двоим, постройке, повидавшей жизнь и обольстительно улыбающейся и в страдании, переплавленном в слезы.

Но ей еще не доводилось видеть того, чему предстояло произойти на сей раз.

Юношеский любовный пыл разгорался, молодой человек мысленно рассуждал сам с собой:

«Есть ли у меня право все по-прежнему прижимать ее к своей груди теперь, когда она уже обвенчана с другим? Есть, ибо я люблю ее. Дает ли любовь такое право? Дает или нет, но сейчас она моя, моя!»

И в памяти его мелькали видения, и из сердца его растекалась по всему телу горячая энергия.

На столе стояли розы и незабудки — свадебные цветы. Они издавали тонкий аромат. Казалось, будто уже ощущается здесь ее дыхание.

Юноша упал навзничь на постель, покрытую домотканым ковром. Попурри закончилось.

— Ты здесь?.. Мне было так не по себе… Я даже не сразу ответила «да» там, в церкви, и все уставились на меня. Но потом я уже была веселой и во время попурри думала о тебе все время. Знаешь что? Я считаю, что это все же правильно…

— Что?

— Что я вышла за него.

— Теперь ты его?

— Нет. Теперь-то я твоя.

— Моя?

— Не веришь, хотя обнимаешь меня?

— Целовались?

— Нет. Здесь. Да я бы и не позволила.

— А ты не боишься?

— Чего? Никто ведь не знает, что мы тут вдвоем.

— Нет, но…

— Ты меня упрекаешь?

— Что ты, что ты!

Он поцеловал ей руку, и в тот же миг ему показалось, будто воздух вздрогнул от какого-то разлада. Девушка приподнялась, села и прижала руки к пылающим щекам.

Они немного помолчали, острота момента еще не притупилась. Само мгновение было тончайшим, что-то могло сейчас разрушиться непоправимо, навсегда. Юноша понял это и еще чуть-чуть продлил молчание, глядя на Ольгу — цветущее, юное создание, в котором с каждой минутой естеством побеждалось сомнение, теряющее последнюю точку опоры. Это должно случиться сейчас или никогда…

Он приподнялся, сел и, притянув девушку к себе, положил рядом, справа. Затем он заглянул глубоко ей в глаза и спросил:

— Значит, ты моя?

— Твоя, твоя, возьми меня, любимый, сейчас, сразу.

И потом прерывистые восклицания, словно вырывались пузырьки из пенящегося бокала.

Они лежали неподвижно, как два мертвеца: юноша на спине, оцепенело, девушка — обвив руками его шею. Оба молчали, не шевелились, и им казалось, что они и не в состоянии пошевелиться, что им так и суждено застыть навсегда.

Нарцисс на груди девушки источал аромат, и внизу, в свадебном зале — в людской широко звучала полька-енка. Они прислушивались к этой снова и снова повторяющейся мелодии, позабыв и друг о друге, и о том, где они находятся. Сейчас свадебная ночь, нет ни прошлого, ни будущего, есть лишь праздничное настоящее.

Со двора послышался шум. Кто-то повторял пьяным голосом: «Невеста, эй, невеста, где невеста?» Его утихомиривал какой-то другой человек, но голос приближался к лестнице в амбар и уже доносился с лестницы:

— Где же, черт возьми, невеста? Я хочу мою невесту!

Они, лежавшие в постели на чердаке амбара, не шевелились.

Внизу, в доме, опять завизжала скрипка, зазвучала веселая полька.

Тот, кто подымался по ступенькам, пьяно срывается вниз. Потом удаляется, топоча. И они в постели снова не слышат ничего, кроме польки и гула свадьбы.

Девушка пододвигается, прижимается теснее.

— Там танцуют на моей свадьбе, слышишь? На нашей свадьбе, нашей… свадьбе.

Юноша не отвечает даже на ласку.

— Через два часа я уеду, слышишь? Уеду. Будь сейчас еще моим, хотя бы это время.

Юноша все еще неподвижен, и опять наступает долгая пауза, они лежат безмолвно.

Наконец девушка встает, смотрит секунду на своего сообщника и, уходя, шепчет в дверях: «Я еще вернусь».

Но она долго не возвращается, и юноша все так же неподвижен. Он уставился было в щель на потолке, потом закрыл глаза; шум свадьбы настолько одурманил его, что он уже ничего не слышит. Это будто внезапное перемещение из одного мира в другой, — мысль в сладостной расслабленности, одолевает истома, и невозможно ощущать себя в тот момент, в котором живешь.

Музыка прекратилась, и слышался лишь гул смеха и разговоров. Оскара осенило: теперь она, точно, придет.

Но Ольга все не шла, и он оставался неподвижен. Он больше не помнил, как долго пролежал, пока наконец не послышались шаги по лестнице, в следующую минуту он ощутил на шее знакомые руки, и Ольга легла рядом. Только на сей раз он оказался между нею и стеной. Ольга переоделась для отъезда, но оставалась все такой же страстной. В темноте сверкали ее глаза, и дыхание было жарким.

Только теперь она ничего не говорила, лишь гладила волосы Оскара и время от времени прижималась к нему со всей силой. Наконец, она прямо-таки вся вжалась в Оскара и прошептала: «Прощай, спасибо, теперь уже мы больше не встретимся».

На этот раз Оскар ответил на ее ласки.

Дребезжание катящихся колес удалилось, веселье стихло. Все реже слышались шаги по двору, изредка кто-то взбегал по ступенькам крыльца. Солнце поднялось уже высоко. Пучок летних утренних лучей проник в амбар сквозь щель в крыше.

Юноша вытащил из-под головы руку, она совсем одеревенела. Пошевелил ногой — та была как чужая. Поднявшись, он сел. Голова кружилась, и когда он ступил во двор, солнце в первый миг ослепило его настолько, что секунду-другую он ничего не видел.

Совсем пуст был теперь двор. А ухоженная трава на нем была в удручающем состоянии, и на ней виднелись следы, оставленные резко развернувшейся повозкой. Служанка доила корову в загоне. Больше не было видно ни одной живой души.

Оскар вышел на дорогу, что вела к берегу озера, и его усталый взгляд мерил залитые солнцем, мерцающие в дымке дали. Словно во сне шагал он по обочине привычной ему дороги, ничего не чувствуя, ни о чем не думая. На полпути он остановился и оглянулся назад. Он видел дом и сад, яблони и баню, клети и хлев и еще колодезный журавль, на верхушку которого, сменяя одна другую, присаживались ласточки. И он почувствовал, что просыпается. Все, что случилось с ним, что однажды началось в тот вечер, когда он возвращался с озера, и теперь кончилось, промелькнуло перед ним единой чередой картин.

Ольга! Это имя только теперь сверкнуло в его памяти. Стало быть, ее больше нет здесь, они расстались навсегда. Он понимал неизбежность этого, но казалось странным, что так произошло на самом деле. И он не мог стереть из памяти ее взгляда, который ему доводилось видеть и безнадежно тоскливым, и полным буйной радости.

Он подошел к береговому обрыву и остановился. Поверхность озера переливалась пологими волнами, посылавшими на берег бодрящий запах камыша. Он прислушивался к тишине, и мысли его опять пытались остановиться.

Но именно в этот момент до него донесся из-за озера, с дороги на склоне холма, удаляющийся стук колес. И словно горячая волна вдруг поднялась по спине и горлу к глазам, и молодой человек, всхлипывая, рухнул на землю в цветущие лесные купыри и колокольчики.