«Бристол Сити» играл против «Ноттс Каунти» и одержал победу. С того самого момента, как мяч был введен в игру ударом с центра, Леннокс почему-то понял, что «Ноттс» в любом случае проиграет, — но вовсе не благодаря способности предсказывать исход встреч спортивных команд, а просто потому что он, зритель, в этот день был не в лучшей форме. Им овладел тупой пессимизм, благодаря которому он заранее предвидел неприятности. Вот почему он сказал своему другу, механику Фреду Иремонгеру, который стоял рядом с ним: «Я так и знал, что они продуют к чертовой матери».
К концу матча, когда «Бристол» забил свой победный гол, игроков было едва видно, а мяч казался клубком тумана, катающимся по полю. Рекламные щиты над трибунами, воспевающие пироги со свининой, пиво, виски, сигареты и прочие прелести субботнего вечера, сливались в полуденном солнце.
Они стояли на верхних рядах, и Леннокс старался сконцентрировать свой взгляд на мяче, не упустить из виду ни одно его движение; но после того, как десять минут кряду он наблюдал за расплывающимся пятном, которое переходило от одного игрока к другому, он бросил это занятие и стал рассматривать зрителей, забивших до отказа трибуны, поднимающиеся в виде широкой арки. Вершина этой арки расплывалась в тумане. Он потер кулаками свои близорукие глаза и сильно сжал их, как будто боль могла добавить им зоркости. Но все бесполезно. Из-за этого перед ним только заплясали серые круги, и после того, как его взгляд прояснился, он видел не лучше, чем прежде. Это огорчило его, и он стал следить за мячом с большим равнодушием, чем Фред и остальные зрители, — а те подпрыгивали, размахивали шляпами и шарфами и орали во всю глотку при каждом новом повороте игры.
В то время, когда перед глазами Леннокса стоял серый туман, футболисты из «Ноттса» подобрались к воротам «Бристола», и один из нападающих сделал отчаянный бросок вперед. Но это была ложная тревога, и нерешительные крики болельщиков растворились в низком сером небе.
«Кто ведет? — спросил Леннокс Фреда. — Кто забил гол? Никто?»
Фред был молодым человеком, который недавно женился, и этим субботним днем он одел свою лучшую спортивную куртку, брюки из габардина и макинтош, а волосы намазал бриллиантином и зачесал назад. «Да никто, — улыбнулся он, — но они старались изо всех сил, скажу я вам».
Пока Леннокс снова пытался рассмотреть игроков, борьба перешла на половину поля «Ноттсов», и «Бристол» чуть не забил гол. Он видел, как игрок бежал вдоль поля, и ему казалось, что он слышит, как бутсы футболиста ударяются о незатоптанный грунт. Игроки обоих команд вывели мяч за линию и побежали за ним наперегонки. Внезапно футболист, который вел мяч, сделал рывок вперед, опередив преследовавших его игроков другой команды, и оказался перед воротами противника один на один с вратарем. У Леннокса замерло сердце. Он старался увидеть футбольное поле между двумя широкими спинами, обладатели которых специально сдвинулись поближе, чтобы заслонить ему весь вид, подумал он со злостью. Он видел на противоположной стороне поля вражеского нападающего, похожего на куклу, которую кто-то, сидящий над низкими облаками, дергал за невидимые нити, отводя назад его ногу и ударяя футбольной бутсой по мячу. «Нет, — только и успел воскликнуть Леннокс, — держите его, вы, сонные придурки. Не дайте ему забить гол!»
Вратарь, похожий на зверя в клетке, вместо того, чтобы защищать вверенную ему территорию, прыгал как обезьяна, вытягивая руки и ноги, а затем просто застрял на месте, согнувшись в три погибели — и пропустил мяч, когда тот пролетел рядом с перекладиной и лег в сетке у него за спиной.
Временное затишье посреди постоянного шума показалось для болельщиков, сидевших на трибунах, мертвой тишиной. Все уже решили, что этот матч, каким бы плохим он ни был, все же закончится в ничью, но теперь уже было очевидно, что «Ноттс», местная команда, проиграл. Шум радости и неодобрения пронесся по рядам, где сидели тридцать тысяч зрителей, которые еще не поняли, что Бристол Сити так близок к победе, или надеялись на чудо, на то, что их любимая команда выиграет в последний момент. Отзвуки этого шума были слышны на набережной, на улицах, где люди, перепуганные внезапно раздавшимся криком возбужденной толпы, спорили, какая же из команд вышла вперед.
Фред смеялся во все горло, прыгая на месте, выкрикивал слова одобрения и гнева, в котором слышалась радость: как будто за те деньги, что он отдал за билет, он предпочитал увидеть как забьют гол хотя бы той команде, за которую он болеет, чем не забьют ни одного гола вообще.
«Ты можешь в это поверить? — спросил он Леннокса. — Ты можешь в это поверить? Девяносто пять тысяч фунтов стерлингов растаяли как в тумане».
Едва сознавая, что он делает, Леннокс достал сигарету и закурил. «Что за черт, — выругался он, — они проиграли. Им надо бросать футбол после такой игры», — добавил он со вздохом.
Да, он должен был надеть очки, чтобы лучше видеть то, что происходило на поле. У него сейчас было такое плохое зрение, что даже иногда двоилось перед глазами. В кино он вынужден был сидеть в первом ряду, а встречая знакомого на улице, он никогда не узнавал его первым. И мысли об этом вытеснили переживания по поводу неудачного футбольного матча. Он помнил то время, когда мог различить лица каждого из игроков и мог рассмотреть всех зрителей, находящихся на трибунах. Но теперь он все еще убеждал себя, что очки ему не нужны, и что рано или поздно его зрение исправится само собой. Но самым противным было то, что знакомые начали обзывать его Косоглазым. Однажды в гараже, где он работал, рабочие сели попить чайку и, так как его не было в комнате, один из них спросил: «Куда делся наш Косоглазый? Его чай остынет».
«Вот так игра! — воскликнул Фред, как будто никто кроме него не знал о забитом мяче. — Ты можешь в это поверить?»
Возгласы ободрения и свист начали стихать.
«Этот вратарь — круглый дурак, — выругался Леннокс, натянув кепку на лоб. — Он не может схватить даже простуду.»
«Им не повезло, — неохотно заметил Фред, — но мне кажется, они это заслужили».
Теперь его пыл начал стихать: он недавно женился, был молод и здоров и не мог долго переживать по таким мелочам. «Ей-богу, лучше бы я остался дома со своей женушкой. Там потеплее, это уж точно. Я бы мог сейчас пить чай с пирогом, если бы только попросил как следует жену испечь его».
Он усмехнулся и подмигнул Ленноксу, который никак не мог отойти от своего личного поражения.
«Мне кажется, что в последнее время ты думаешь только о еде», — раздраженно заметил он.
«Может и думаю, да вот только не всегда удается вкусно поесть», — отшутился Фред. Однако было очевидно, что ему надоело пребывать в хорошем настроении во время этого неудачного матча при плохой погоде.
«Да, — произнес Леннокс, — дела у них идут неважно. Можете держать пари, что они проиграют.»
«Да я и сам знаю, — сказал Фред, широко улыбнувшись. — Пожалуй, после этого отвратительного матча у меня не появится больше желания снова пойти на футбол».
«Отвратительный — не то слово», — ответил ему Леннокс, сжав губы от злости. «Проклятая команда. Они бы проиграли в любом случае».
Женщина, которая сидела сзади за ними, была закутана в шерстяной черно-белый плащ, в цвет команды «Ноттс». Она сорвала голос, приветствуя свою любимую команду, и теперь чуть не плакала, когда противники забили гол. «Сволочи, сволочи! Задайте жару этим мерзавцам. Пусть они убираются к себе домой, в Бристол. Сволочи! Сволочи, вот кто они есть!»
Люди, сидящие вокруг, притоптывали от холода, потому что уже больше часа стояли неподвижно, в напряжении: они все еще надеялись, что их любимая команда выиграет перед Рождеством. Леннокс едва чувствовал свои окоченевшие ноги, но даже не пытался согреться, потому что в лицо ему дул пронизывающий ветер, а его команда так глупо проигрывала. Движение наверху стало стихать, потому что до конца игры оставалось всего десять минут. Каждая из команд все еще пыталась забить другой новый гол, затем футболисты побежали за невидимым мячом, затем побежали вниз по полю, и все завершилось ничем. Казалось, что обе команды устраивал существующий счет, и никто не пытался улучшить свой результат, как будто все предшествующие усилия вымотали их ноги и легкие.
«С ними покончено», — заметил Леннокс Фреду.
Зрители начали вставать со своих мест, проходя мимо тех, кто решил досмотреть игру до конца, чем бы она ни закончилась. Пока не раздался пронзительный звук финального свистка, болельщики все еще не теряли слабой надежды на то, что измотанные игроки их любимой команды забьют ответный гол.
«Ну как, пошли?» — спросил Фред.
«Пошли».
Он выбросил окурок на землю и стал подниматься по ступенькам. На его лице застыло выражение неодобрения и отвращения. Оказавшись на верху трибун, Леннокс еще раз бросил беглый взгляд на поле, увидел двух игроков, бегущих за мячом, и остальных, которых было почти не видно в сгущающемся тумане. Нечего делать. Он стал спускаться к воротам. Когда они вышли на дорогу, сзади до них донесся громкий шум ликования, который был похож на сигнальный свисток, после которого все ринулся к выходу. Вдоль тротуаров уже горели фонари, и в полутьме уже выстроились в ряд автобусы, поджидающие пассажиров. Леннокс побежал через дорогу, на ходу застегивая плащ. Фред тащился за ним, а затем они оба залезли в троллейбус, который остановился на краю тротуара и был похож на гигантского монстра, пожирающего людей. Троллейбус увез в центр целую толпу народа, поблескивая синими огнями, загорающимися на проводах. «Ладно, — сказал Леннокс Фреду, когда они снова оказались рядом, — я теперь только надеюсь, что жена приготовит мне хороший ужин.»
«А я надеюсь на большее, — заметил Фред, — ведь я не из тех, кто вечно бывает озабочен только едой.»
«Конечно, — усмехнулся Леннокс, — вы живете в любви и согласии. Если бы тебе поставили тарелку с „Китекэтом“, ты бы, наверное, сказал, что это — отличное блюдо!»
Они проехали мимо военкомата в самый центр Мидоуза, старый пригород, где стояли почерневшие дома и маленькие заводики.
«Ты так думаешь? — ответил на это Фред, которого задела насмешка Леннокса над его семейной идиллией. — Впрочем, я не из тех, кто без конца жалуется на жизнь».
«Если ты начнешь это делать, ты пропал, — согласился Леннокс, — но эти дни еда у меня что-то не очень, вот что мне не нравится. Или замороженные продукты, или консервы. Ничего свеженького. Меня уже задушили одним хлебом!»
Стало подмораживать, и из-за этого на город спустился густой туман, поэтому Фред был вынужден поднять воротник своего макинтоша. Какой-то человек, который поравнялся с ними на дороге, окликнул их с иронией в голосе: «Вы когда-нибудь видели подобную игру?»
«Ни разу в жизни», — ответил Фред.
«Так всегда бывает, — добавил Леннокс, который с удовольствием высказывал свое мнение по этому поводу, — хороших игроков никогда нет на поле. Непонятно, за что им платят деньги.»
В ответ на это разумное замечание незнакомец усмехнулся: «Они появятся на следующей неделе. Мы их еще увидим.»
«Хотелось бы на это надеяться», — крикнул Леннокс вслед незнакомцу, который вскоре исчез в тумане. «Это ведь неплохая команда», — добавил он, обращаясь к Фреду. Но сейчас он думал о другом. Он вспомнил, как вчера ему досталось от начальника в гараже за то, что он дал затрещину парню, который обозвал его Косоглазым перед девушкой, работающей в конторе. Менеджер сказал ему, что если такое еще раз повторится, то он вылетит с работы. И сейчас он не был уверен, что его не уволят под каким-нибудь предлогом. Он убеждал себя, что без работы не останется, что он знает себе цену, и что никто лучше него не отсоединит поршень от цилиндра или шатун от поршня, и не найдет одну из тысячи возможных причин, по которой двигатель вышел из строя. Какой-то маленький мальчик окликнул его с порога дома: «Какой счет, дядя?»
«Они проиграли, два-один», — резко ответил он, и услышал, как мальчик, хлопнув дверью, побежал сообщать новость. Он шел, засунув руки в карманы, с сигаретой в уголке рта, не обращая внимания на то, что пепел осыпался на его макинтош. Из ярко освещенного магазина доносился запах жареной рыбы и картошки, который пробудил в нем аппетит.
«Никакого кино на этот вечер, — сказал Фред, — в такую погоду лучше всего остаться дома». Улицы Мидоуза пустели, и Фред с Ленноксом слышали у себя за спиной топот ног и невнятные голоса, которые горячо обсуждали проигранный матч. Почти на каждом углу, при мутном свете горящих в тумане фонарей, стояли группы парней, которые спорили между собой и заигрывали с проходящими мимо девушками. Леннокс зашел в ворота, где ему в нос ударил сырой запах заднего двора, смешанный с вонью, исходящей от мусорных жбанов. Оба приятеля открыли калитки перед своими домами.
«До скорого. Возможно, мы увидимся завтра в пабе.»
«Завтра я не могу, — ответил Фред, уже стоя на пороге. — Мне надо починить свой велосипед. Я покрашу его эмалью и заменю старый тормоз. Однажды меня чуть не сбил автобус из-за того, что тот барахлил.»
Звякнула дверная щеколда, и Леннокс сказал: «Ну ладно, до свиданья». Он открыл входную дверь и зашел в дом.
Он молча прошел в маленькую гостиную и снял макинтош. «Надо было разжечь огонь, — сказал он жене, выходя из комнаты. — Здесь застоялся затхлый воздух. Такое впечатление, как будто сюда полгода никто не заходил.»
Его жена сидела у камина с двумя ярко синими клубками шерсти на коленях и вязала. Ей было сорок лет — столько же, сколько и Ленноксу, — но с годами она располнела и стала какой-то бесцветной, тогда как Леннокс, наоборот, с возрастом стал худым и жилистым. За столом, допивая чай, сидели их трое детей, старшей дочери уже было четырнадцать лет.
Миссис Леннокс продолжала вязать. «Я собиралась это сделать сегодня, но у меня не было времени.»
«Вместо тебя это вполне может сделать Ирис», — сказал Леннокс, садясь за стол.
Дочь подняла на него глаза: «Папа, я еще не допила чай». Ее ноющий протяжный ответ разозлил его. «Допьешь потом,» — сказал он с сердитым видом. «Камин надо зажечь немедленно, поэтому живо поднимайся и неси уголь из подвала.»
Но она даже не пошевелилась, продолжая сидеть с упорством капризной маменькиной дочки. Леннокс встал: «Не заставляй меня говорить тебе это второй раз.» — У нее на глаза навернулись слезы. — «Поднимайся, живо, — прикрикнул он. — Делай, что тебе говорят.» Он не обратил внимания на просьбы жены оставить дочку в покое и поднял руку, чтобы дать ей затрещину.
«Хорошо, я иду», — сказала она, поднимаясь и направляясь к двери подвала.
Тогда он сел снова, окинул взглядом широкий пустой стол и поставил локти на скатерть. «Ну, что у нас на ужин?»
Жена снова взглянула на него, оторвавшись от вязания: «Там в печке две запеченных селедки.»
Он продолжал сидеть, нервно перебирая пальцами нож и вилку. «Ну и? — спросил он, — я что, должен ждать всю ночь, пока ты дашь мне поесть?»
Она молча достала из печи блюдо и поставила перед ним.
«Опять селедка, — сказал он, отделяя от костей длинную полоску белого мяса. — Неужели ты не могла приготовить ничего другого?»
«Это лучшее, что я умею делать», — ответила она, но ее нарочитое спокойствие ничуть не умерило недовольство, хотя она не могла понять причину этого.
Он заметил ее невозмутимость, и это разозлило его еще больше. «Я в этом уверен», — язвительно произнес он.
Куски угля с шумом падали на пол около камина, где дочь разжигала огонь. Он медленно разделывал селедку на куски, но не приступал к еде. Двое других детей сидели на диване и молча смотрели на него. С одной стороны тарелки он складывал кости, а с другой — мясо. Когда к нему подошел кот и потерся ему о ногу, он вывалил часть рыбы с тарелки на линолеумный пол. После того, как кот, по его мнению, наелся, он отшвырнул его ногой в сторону с такой силой, что тот ударился головой о сервант. Животное мявкнуло от боли и принялось вылизываться, глядя на него полными удивления, огорченными зелеными глазами.
Он дал сыну шестипенсовую монету, чтобы тот купил ему газету «Футбольный обозреватель». «Поторопись», — крикнул он ему в след. Потом он отодвинул от себя тарелку и кивнул в сторону плохо приготовленной селедки: «Я не буду это есть. Лучше пошли кого-нибудь за пирожными». «И приготовь-ка свежий чай, — добавил он как бы невзначай, — чайник уже кипит.»
Он зашел слишком далеко. Зачем он превратил этот субботний вечер в сущий ад? У его жены застучало в висках от злости. С бешено бьющимся сердцем он выкрикнула ему: «Если ты хочешь пирожных, иди и покупай их сам. И сам готовь себе чай.»
«Когда муж приходит домой после тяжелого рабочего дня, он вправе рассчитывать на чашку чая», — сказал он, гневно глядя на нее. И он кивнул в сторону сына: «Пошли его за пирожными».
Мальчик уже поднялся, но она его остановила: «Не ходи. Сядь на место.» «Иди туда сам, — сказала она мужу. — Ты можешь выпить тот чай, который я уже приготовила, он еще хороший. Дома все в порядке, а ты устраиваешь скандал. Видимо, проиграла твоя любимая команда, и ты решил сорваться на нас, — потому что я не вижу другой причины, из-за которой у тебя могло так испортиться настроение.»
Эта возмущенная тирада жены окончательно вывела его из себя, и он поднялся, чтобы поставить ее на место. «Ты что, забыла, с кем разговариваешь?» — заорал он.
Ее лицо побагровело. «Я только сказала правду, которую тебе не мешало бы услышать.»
Он взял в руки тарелку с рыбой и медленно, аккуратно стряхнул еду на пол. «Вот что следует сделать с твоей чертовой жратвой», — прошипел он.
«Ты идиот, — завопила она, — шизофреник!»
Он ударил ее один, два, три раза по голове и толкнул на пол. Младший сын заплакал, а его сестра выбежала из комнаты…
Фред и его молодая жена слышали сквозь тонкие стены, что происходило в соседнем доме, у Леннокса. До них сперва доносились приглушенные голоса, звук падающих стульев. Однако, услыхав пронзительный вопль, они поняли, что у соседей что-то неладно. «Трудно представить, — сказала Раби, соскользнув с колен мужа и поправив ночную рубашку, — такой скандал, и из-за чего? Только из-за того, что проиграли „Ноттсы“! Я так рада, что ты не похож на Леннокса».
Раби было девятнадцать лет, и, хотя замуж она вышла всего месяц назад, уже было заметно, что она беременна. Фред обхватил ее сзади за талию: «Я не такой дурак, чтобы устраивать скандалы по пустякам».
Она высвободилась из его объятий. «Хорошо, что это так. Потому что иначе тебе было бы несдобровать!»
Фред уселся перед камином со смущенной улыбкой чеширского кота на лице, тогда как Раби отправилась на кухню готовить ужин. Шум за стеной уже стих. Жена Леннокса хлопала дверьми, ходила туда-сюда, выходила из дому, и наконец, забрав детей, ушла от мужа в очередной раз.