Сыч тихонько поднялся с кровати, прислушался к ровному дыханию жены, и понял, что снотворное подействовало. Можно было, конечно, придумать какой-нибудь повод убежать на пол-ночи, но очень уж не хотелось вызывать лишних вопросов. Поэтому, пусть спит. Полезнее будет.

Вынув из шкафа черные армейские брюки, серую футболку и сняв с манекена кепку с шевроном, Сыч на цыпочках вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

Пойдя на кухню и одевшись, он достал с антресоли старого шкафа, где, обычно, лежали пустые трехлитровые банки и старые кастрюли, небольшой камуфлированный баул. Выложил на стол тепловизор, перчатки с пластиковыми вставками на костяшках, нож, две увесистые кобуры и небольшой тряпочный рюкзачок. Затем, снова встав на жалобно скрипящую под его тушей деревянную табуретку, уложил баул обратно и вынул небольшую складную пневматическую винтовку.

Собрав винтовку и зарядив ее, Сыч подошел к окну, открыл его и, прицелившись, нажал на спуск.

Раздался тихий «пук», за окном лопнула и осыпалась на асфальт лампочка уличного фонаря. В единый миг во дворе стало темным-темно.

Через полминуты винтовка снова скрылась на антресоли, а Сыч осматривал двор в тепловизор. Не заметив никого крупнее кошки и удовлетворенно кивнув, он спрятал прибор в карман, а сам, обувшись, спрыгнул на козырек подъезда. Лететь было недалеко — Сыч жил на втором этаже, и, поэтому, приземление прошло успешно, хоть и немного шумно.

Через 5 минут невидимый в темноте Сыч, стоя в кустах сирени на углу дома, едва не довел до инфаркта Салагу, хлопнув его по плечу.

— А! — вскрикнул тот, дернувшись.

— Х..й на. — довольно улыбаясь ответил Сыч, — Не пугайся. Солдат ребенка не обидит.

— Ну пипец. Я ж чуть не… Чего во дворе так темно-то?

— Хулиганы. — пожал плечами Сыч, — Пошли. Есть у меня тут одно место заветное… Ты, кстати, чего так вырядился?

Несмотря на теплую ночь, Салага был одет в камуфляж, под которым скрывалась боевая рубашка.

— Ты во всем этом охренеешь. Ночь-то теплая, к тому же нам сейчас придется чуть пробежаться.

— Ну… Я как-нибудь постараюсь не охренеть. — улыбнулся Салага.

— Мне нравится твой настрой. — Сыч указал рукой направление, — Давай в ту сторону.

Побежали. Сыч частенько сдыхал и переходил на шаг, Салага спотыкался о выбоины, и весь взмок. Идея одеть камуфляж уже не казалась ему такой крутой. Бежали напрямую, никуда не сворачивая. Сыч, видимо, решил вспомнить былые навыки паркура, и бодро перепрыгивал через теплотрассы, и низенькие ограды, а также, издавая напряженное «Хэ-эть!», форсировал преграды повыше.

— Стой! — наконец, Сыч остановился в темном проулке между двумя пятиэтажками. Напротив них, через дорогу, горел фонарь и стояла грязная будка с надписью «бистро». Через окна было видно, что внутри кто-то сидит, еще двое стояли снаружи и, пошатываясь, курили.

— Что такое? — шепотом спросил Салага.

— Пришли. Мне знакомый капнул, что через этот блевок сегодня пройдет кое-что нехорошее. И очень нам нужное. Ты точно готов?

— На все сто.

— Ну окей, тогда потихоньку двинем…

Когда Сыч пару дней назад на тренировке шепнул Салаге о том, что готов взять его в оруженосцы, тот не поверил своим ушам.

— Что, серьезно?…

— Совершенно. Есть предпосылки к тому, чтобы возродить Команду. Сейчас вакантно одно место штурмовика, и я мог бы взять тебя в обучение.

— Конечно! Я хоть сейчас! — обрадовался Салага, но Сыч осадил его.

— Я сказал «мог бы». Слушай внимательно. На прошлой трене ты говорил, что готов убивать, и говорил убедительно. Я хочу узнать, что тебя на это сподвигло. Для меня это вопрос не праздный, мне нужен ведомый, и я предпочту видеть на этом месте высоко мотивированного человека. Даже и без малейшей подготовки, но готового убивать, пытать, нарушать закон, и, не дай бог, конечно, но нести всю ответственность за это. Попасть в тюрьму, например. Так что присаживайся и выворачивай душу наизнанку. А я послушаю, и решу — высоко ты мотивирован или низко.

От такого требования Салага чуть было не послал Сыча нахрен, но быстро остыл, уселся напротив и принялся рассказывать.

Салагу мучила целая гора комплексов. Он с детства был очень умным мальчиком, прямо-таки вундеркиндом, прекрасно учился, и его ставили в пример везде, где только можно. Учеба, музыкалка, самодеятельность в школе и вне ее, шахматы — он успевал всё, и редкий родитель в классе удержался и не сказал когда-нибудь своему чаду: «А вот Титов делает вот то-то! А ты почему-то нет!»

Само собой, что на популярности Салаги это сказалось не лучшим образом, и он быстро вылетел в аутсайдеры. Травля, побои, издевательства, проблемы с социализацией — все это росло, как снежный ком, и никак не хотело рассасываться. Городок маленький, школа всего одна, и перевестись было просто некуда. Приходилось терпеть.

Годы шли, Салага, хоть и с большим трудом, научился общаться с людьми, но никому из своих школьных врагов ничего не забыл.

— Психологи часто ищут причины всех расстройств в детстве. В моем случае им бы даже не пришлось глубоко копать. — горько усмехнулся он.

Злость копилась, не находя выхода и принимая самые причудливые формы — например, любовь к комиксам, но не к классическим, где герои носят трико и никого не убивают, а пожестче — к героям вроде Росомахи, Карателя, Роршаха, и прочим, не гнушающимся использовать оружие и пытки, и не произносящих монологов о ценности человеческой жизни.

— И они правы. Я думаю точно также. Подобные люди — мусор. Всё, что они могут — это нести в мир боль и насилие. В дикой природе особи одного вида не убивают друг друга. Даже хищники в джунглях делят территорию без смертоубийства, потому что они свои. А эти… Они уже не люди. Они сами считают себя выше остальных людей, и отсюда логично проистекает, что не считают себя людьми.

— Да у тебя целая идеология. — присвистнул Сыч. — Ты ж почти нацист.

— Не думал об этом. — опустил голову Салага и продолжил рассказывать.

После окончания школы Салага понаехал в Москву, и у него в наконец-то появилась своя компания. Команда. Салага не рассказывал об этих людях по отдельности, но, судя по интонациям, относился к ним очень тепло. Считал лучшими друзьями. Проводил с ними почти все время. Наконец-то он начал жить в полную силу, и будущее не сулило ничего плохого — ночные гулянки, алкоголь, бары и концерты. Но у судьбы были свои планы на этот счет. Один за одним его друзья плотно сели на какую-то дрянь, и когда Салага заметил это — было поздно. Его тоже пытались пристрастить, но безуспешно: «Да мы и не стали тебе предлагать — ты ж правильный, отказался бы». Смеялись.

Последним смеялся Салага, правда, смех был истерическим.

Он умаялся ходить на похороны друзей, которые сгорели буквально за полгода.

— С тех пор я только укрепился в мнении, что с бандитами, наркоторговцами и прочим отребьем надо бороться без всякой жалости и предварительных ласк. Увидел — выстрелил.

Сыч поднялся с плит и объявил:

— Итак, мой юный друг. Официально заявляю, что ты точно двинутый! За то время, пока я тебя слушал, я понял, что ты псих, садюга и нацист. Надо же, — покачал он головой, — а с виду такой приличный молодой человек…

Салага поник головой, но Сыч продолжил:

— Мне это нравится. — улыбнулся он, — Наконец-то в Команде будет кто-то еще более больной на голову, чем я.

…А спустя два дня, Сыч, прячущийся в тени здания, указал Салаге туда, где дорога не была освещена.

— Перейдем там.

Перешли. Сыч достал из рюкзака нож и пистолеты. Прицепил одну кобуру себе на пояс, другую отдал Салаге.

— Стрелял когда-нибудь из боевого?

— Нет. А что это? В темноте не видно…

— Макаров. Держи его покрепче, а то с непривычки будет дергаться сильно. Прицепил? Пошли!

К бистро подошли с тыла, после того, как Сыч долго изучал в тепловизор подходы к зданию.

— Никого. Пошли. Двое еще у входа тупят?

Салага осторожно выглянул:

— Нет, зашли.

— Супер. Погнали. Короче так: во-первых, доставай ствол, во-вторых, одевай маску, в-третьих, когда я уложу там всех мордами в пол, держи их в этом положении. Вообще, всё должно пройти без шума и пыли — я зайду, заберу кой-чего, и выйду. Конец фильма. Все понятно, вопросов нет? Тогда погнали.

Салага начал дрожать.

Они вытащили пистолеты: Салага — «макаров», а Сыч — «стечкин», и, вопреки прогнозам Салаги, спокойно зашли в бистро, а не ворвались в него, вышибая двери и разбивая стекла.

Внутри оказалось вполне себе чисто и уютно. Мягкие сидения, новые столы, стены, обшитые деревом, барная стойка и холодильники с пивом. За стойкой стояла микроволновка, и скучал одинокий узбек, делающий хот-дог. За одним из столов сидели пять человек бомжеватого вида. На столе у них стояли бутылки с дешевой водкой и пивом, а рядом — нехитрая закусь.

— Здравствуйте! — дружелюбно сказал Сыч всем присутствующим, показав пистолет, и поднеся к губам указательным палец. Затем, когда выпившую публику и узбека проняло, выразительно указал тем же пальцем на пол, и добавил негромко, — На пол. И ни звука.

Когда все улеглись и накрыли головы руками, Сыч кивнул Салаге, и сказал так, чтобы посетители его услышали:

— Дернется кто — стреляй.

Далее Сыч прошел через зал к неприметной двери с надписью «Служебное помещение», и исчез внутри. Примерно через 10 секунд оттуда послышались глухие удары и чей-то вскрик, затем все стихло. Еще 10 секунд — и Сыч снова появился в зале, но на этот раз с брызгами крови на правой руке и черной спортивной сумкой с надписью Puna.

— До свидания! — проходя мимо Салаги, Сыч хлопнул его по плечу, и они вместе, все также спокойно, покинули бистро.

— А теперь, Салага, беги! — и Сыч сорвался с места со скоростью хорошего рысака, даром, что тащил сумку.

Бежали дворами, в полной темноте, топоча, как дикие коники и постоянно спотыкаясь. У Салаги в голове вертелся припев из песни Midnight Run, и он счел это очень забавным. Наконец, где-то километр спустя, Сыч остановился и скомандовал перекур.

— Скоро уже будем на месте. Фу-ух. — стер он пот со лба, тяжело дыша, — Есть еще ягоды в ягодицах. Ты как?

— Нормально. Только мокрый весь.

— Со страху? — заржал Сыч.

— Да иди ты… — махнул на него рукой Салага.

— А я говорил, что ты во всем этом охренеешь… Пошли-ка сядем на лавку и посмотрим, что нам сегодня положили под ёлочку…

Усевшись в одном из дворов, Сыч открыл сумку и, запустив внутрь руки, принялся там шурудить, приговаривая то и дело:

— О-о… Надо же… А это что?…

— Что там? — спросил Салага.

— Ну, судя по ощущениям, там минимум один «тульский Токарев», рЭвольвер и какая-то херня, похожая на обрез. О! Точно! — Сыч выудил из сумки нечто, и впрямь похожее на винтовку, у которой отпилили приклад и часть ствола, от которого остался лишь небольшой огрызок «на пописать».

— Что это? Трехлинейка? — спросил Салага.

— А хрен его знает, я не разбираюсь. Эхо войны. Тут еще есть кое-что, но я с этим пойду прогуляюсь до ближайшего канализационного люка. Как раз тут журчит что-то рядышком. — Сыч вынул из сумки сверток, который, как показалось Салаге, был наполнен каким-то порошком.

— Что там?

— Гера.

— Гера?… — переспросил Салага.

— Героин. — крикнул отошедший метров на пять Сыч.

— Оу…

Вернулся он с пустыми руками и скомандовал:

— Так. Стволы в карманы, а сумку давай сюда. В помойку выкинем.

— Слушай, а что там произошло?… Ну, в бистро? — Салаге было интересно, и его не покидало чувство, будто он пропустил что-то важное.

— Там?… Там в каморке сидел какой-то зашуганный узбек. Я пару раз дал ему в грызло и забрал сумку. Собственно, всё.

— И всё?… Это и есть супергеройская спецоперация?…

— А ты думал, что там будут сидеть Магнето и Джокер, с которыми я буду биться насмерть, разнося город в щепки?

— Ну… Нет, но все-таки я представлял себе всё как-то по-другому.

— Меня от твоих комиксовых штампов уже тошнит. Мало того, что ты следуешь примеру этих придурков из СМИ и называешь нас супергероями, так ты еще и хочешь, чтобы мы поступали, как они? — притворно рассердился Сыч, — Мы же не совсем психи…

— Да брось. — улыбнулся Салага, — Если б ты не считал себя супергероем, то не сделал себе бронежилет со знаком Карателя. Слушай, кстати, о психах. Ты несколько раз упоминал про то, что у тебя какие-то там психологические травмы. О чем вообще шла речь?

— Нос не дорос такие вопросы задавать. — Сыч нахмурился, встал и направился к ближайшей мусорке, чтобы выкинуть туда сумку.

— Откровенность на откровенность. — догнал его Салага, — Я-то тебе всё рассказал. Когда мы знакомились с Анной и Дубровским, они тебя постоянно подкалывали про тюрьму… Это там случилось, да?

— Напомни, чтобы я подарил тебе на день рождения чувство такта. — Сыч бросил сумку в контейнер, и повернулся к Салаге, — Да, это произошло, когда я был в тюрьме. Поймали меня, значит, зэки, и сказали: либо мы тебя убьем, либо в жопу вы. бем.

Салага аж рот открыл:

— И что?

— Как что? Убили меня. — сказал Сыч, и, довольный произведенным эффектом, направился в сторону дома, оставив напарника переживать полученное потрясение.

— Тьфу на тебя! — крикнул Салага, когда до него наконец-то дошло, что он пал жертвой Сычовского остроумия.

Ответом ему был лишь довольный смех, раздающийся в темноте.