Харальд не успел дойти до замка — свалился мешком на дорогу, застонал глухо и заскрежетал зубами. Советник вломился в ближайший дом с требованием дать ему повозку с лошадьми, и был сперва далеко послан сонным крестьянином, который, спустя мгновения, резко изменил свое решение, немного сбледнул, и помчался запрягать лошадей, в то время как Олаф и лекарь пытались привести короля в чувство.

— Держи голову вот так! — показал лекарь Олафу, и тот мгновенно исполнил приказание, запрокинув голову короля себе на колени. Лекарь быстро достал из кармашка на поясе маленький пузырек с темной густой жидкостью. В свете воткнутых в землю факелов, она была похожа на кровь. Лекарь вытащил пробку и влил все содержимое в рот Харальду:

— Смотри, чтобы проглотил, а то захлебнется.

Олаф кивнул. Появился советник с крестьянином и повозкой, запряженной старой гнедой кобылой.

— А эта кляча точно нас довезет до замка?… — скептически вскинул бровь лекарь, — Как бы мне не пришлось еще и ее лечить по дороге.

— Не извольте беспокоиться, ваша светлость! Довезем в лучшем виде. Оно ведь, чем тише едешь, тем дальше будешь…

Советник и лекарь посмотрели на крестьянина так, что тот ойкнул, и тут же поспешил поправиться:

— Ну, конечно, быстрее постараемся…

Вскоре телега дотащилась до замка и покатилась по старому подъемному мосту, над заросшим камышом и тиной рвом. Оттуда явственно тянуло помоями.

— Если я умру в этой телеге, то, клянусь Всесоздавшим, буду являться вам во сне и пугать до сердечных болей. — ворчал Харальд, морщившийся от запаха сопревшей соломы, на которую его уложили.

Короля уже встречали. Как только телега въехала во внутренний двор, к ней сразу же бросились несколько человек, подхватили короля под руки и повели куда-то в замок.

— Стойте! — глухо сказал король и повернулся к советнику, — Вегард! Ты знаешь, что делать!

— Уже?… — на короткий миг маска чопорности слетела с лица советника, но он тут же взял себя в руки, — Да, ваше величество. Стряпчий и Преподобный уже в замке. Все будет готово через минуту. — он поклонился, и собрался, было, куда-то идти, но натолкнулся на Олафа, стоявшего рядом, — Иди с королем. Тебе все объяснят.

— Хорошо, ваша светлость. Слушаюсь! — проблеял Олаф, прижимая к груди засаленную шапку. Советник лишь закатил глаза.

В замке было темно, мрачно и сыро. Развешанные по стенам факелы давали немного света, и в углах царили загадочные, закутанные многолетней паутиной, тени, из которых, казалось, кто-то смотрел. По стенам были развешены гобелены и флаги, где-то стены были расписаны фресками, изображавшими могучих предков Харальда в процессе изничтожения злокозненных врагов Мнморта. Коридоры были пусты, прислуга либо спала, либо находилась сейчас рядом с королем.

Процессия, в хвосте которой болтался ничего не понимающий Олаф, резво поднялась в башню, где находилась опочивальня. Королевская спальня была огромна. В ней точно также царил мрак, разве что было не так сыро, наверное, из-за пылающего в нише камина. Окна были застеклены красивыми цветными витражами, возле стены стояла исполинская кровать с балдахином, в которую можно было уложить всадника вместе с лошадью и оруженосцем.

Харальда уложили на постель и споро раздели. Король скрипел зубами от боли, и, грязно ругаясь, требовал от лекаря сделать хоть что-нибудь, чтобы унять боль и лихорадку.

Лекарь шепнул что-то на ухо слуге, и тот умчался куда-то со скоростью дуновения ветра, а сам отошел к камину, присел на корточки, снял с пояса дубовую флягу, открутил крышку и принялся запихивать в горлышко какие-то травы, неразборчиво бормоча себе под нос. Вернулся слуга, держащий в руках котелок и большую глиняную кружку.

Лекарь кивнул, хорошенько встряхнул флягу, вылил все содержимое в котелок, добавил еще щепотку трав, и поставил на огонь.

— Пять минут, ваше величество, и все будет готово.

В опочивальню вошел советник с двумя старцами. Первый был закутан в расшитый черный плащ, застегнутый золоченой фибулой в виде герба Мнморта, второй носил рясу, огромную всклокоченную бороду и деревянный узловатый посох. Это был Преподобный Отец Хельги — пьяница, матершинник и, по-совместительству, глава Мнмортского филиала церкви Всесоздавшего и Сына его.

— Да будет благословен дом сей, и хозяин его, король Мнморта Харальд! Да отпустит грехи его… — Хельги громогласно, выпучив глаза от важности, принялся нести околесицу, кою он мог, будучи на проповедях, извергать часами — благо, опыт имелся весьма и весьма солидный, но Харальд грубо прервал его:

— Заткнитесь, отче, и так тяжко! Лекарь! Скоро ты, мерзавец? У меня внутри все огнем горит.

— Да, готово, вашство.

Лекарь снял котелок с огня, перелил в кружку жидкость, от которой шел пар, и подал королю. В комнате приятно запахло пряными травами.

— Залпом, ваше величество. Это спирт с пряной лауранией и лунной ромашкой. Должно помочь, но ненадолго. Времени у нас в обрез.

— Полная кружка спирта — это по мне! — хохотнул король, и ненадолго закашлялся, — Помирать, так весело!

Харальд приподнялся, сцапал питье своей огромной лапищей, полностью осушил кружку в четыре глотка, крякнул, и ахнул ей об пол — только осколки полетели:

— Вот теперь — хоть в ад. Всем выйти вон, кроме советника, стряпчего, Преподобного и тебя!.. Как там?… Алеф, да? — король воззрился на Олафа, отчего у последнего подкосились ноги.

— О-олаф, ваше величество.

— Олаф. Вот. Ты тоже остаешься. И позовите кто-нибудь шута!

Слуги вышли, лекарь предварительно смешал еще какое-то зелье, поставил на огонь, и тоже покинул помещение.

— Можете начинать. У меня все готово. — стряпчий снял плащ, под которым обнаружилась богато вышитая рубаха, повесил его на стул, и вытащил из-за пазухи исписанный пергамент, перо и небольшую изящную чернильницу, — Осталось только поставить подпись и печать.

— Хорошо. Преподобный, начинай!

Хельги, снова почувствовавший себя на коне, подошел к королю, извлек откуда-то из недр рясы небольшую черную книжечку с виселицей на обложке и ножичек с костяной рукоятью. Ножичек он положил на кровать, а книжечку открыл, нашел необходимую страницу и начал громогласно и с помпой зачитывать:

— Именем господа нашего, Всесоздавшего, и Сына его, за наши грехи повешенного, и Дыхания святого, мир наполнившего…

— Не стой столбом. Подойди. — прошептал стряпчий на ухо Олафу.

— …И как Господь сотворил всех нас детьми своими, пусть сделает он Олафа, сына… — Отче запнулся, — Как звали твоего отца?

— Трюггви, ваше преподобие.

— …сделает Олафа, сына Трюггви, сыном Харальда, сына Фрейвара. Кровь Харальда Веселого станет пусть кровью Олафа, а кровь Олафа пусть в землю уйдет, потому что он простолюдин. — к концу проповеди Преподобный немного выдохся, и на эффектную концовку его не хватило, — Аминь. — Преподобный осенил себя висельным знамением (одел на шею воображаемую петлю, затянул ее и изобразил удушье, — Дай руку. — обратился после этого Отче к Олафу.

Олаф повиновался:

— А заче… ААА!!! — Хельги от души полоснул ножичком по ладони Олафа.

— Ваше величество?… — Харальд протянул руку Преподобному, и тот сделал надрез. — Теперь возьмите друг друга за руки и держите.

— Долго?.. У меня дела еще.

— Минуты хватит. — преподобный поморщился от такого неуважения к обрядам.

Скрипнула дверь.

— Я ничего не пропустил? — в опочивальню просунул голову некто с выбеленным лицом. Этот некто носил колпак с бубенчиками, которые забавно позвякивали при каждом движении.

— Заходи, старина. — Харальд вымученно улыбнулся, — Тебя-то мы и ждали.

— О-о-о, бедный, бе-едный, бе-е-едный король Харальд! — войдя, заблеял напыщенно-трагическим голосом шут, — Сколько раз предупреждал я тебя? Сколько раз говорил, что вино, женщины и неумеренность в еде доведут тебя до гибели?.. Сколько?..

— Нисколько.

— …Ну да, ты прав. — ответил, после мига раздумий шут, — Я, к счастью, не заражен ханжеством в той же степени, что и Преподобный.

Отче попытался испепелить шута взглядом.

— Впр-р-рочем, мы-то знаем, что преподобный — наш человек, и не чурается выпивки. — Шут подмигнул Харальду, — Даже несмотря на заповедь «не пий». Или ты, Хельги, пьешь по ночам, в темноте, пока Всесоздавший не видит?

— К твоему сведению, — напыщенно ответил Преподобный, глядя на шута сверху вниз, — Заповедь звучит как «Не пий вина». Про пиво Всесоздавший ничего не говорил. — Хельги повернулся к Харальду, — Закончен обряд, ваше величество. Теперь этот… Олаф — сын ваш есмь. Надежда моя на то, что решение ваше королевское было правильное…

— Твое дело, Преподобный — чесать языком, а не думать над делами короля. Пшел вон!

Хельги удалился, всем видом давая понять, что его ужасно оскорбили.

— Руку, наверное, уже можно отпустить. — заметил советник, стоящий поодаль от постели.

— Да, точно. — опомнился Харальд, и бросил руку Олафа, который разу сделал пару шагов назад и застыл в полупоклоне, — Стряпчий! Давай сюда свои грамоты.

После того, как все было закончено, подписи и печати в документе, подтверждающем усыновление, были проставлены, король отослал стряпчего домой. В опочивальне остались, как догадался Олаф, лишь самые приближенные к трону особы.

Короля снова начало лихорадить, и он осушил котелок с лекарским зельем.

— Подойдите ближе.

Олаф, советник и шут приблизились к постели умирающего короля.

Харальд упал на подушки и заговорил, тяжело дыша:

— Теперь ты мой сын, Олаф. Сейчас я умру, нет времени долго говорить. Тебя коронуют сразу же, как я перестану дышать. Благородные просто позеленеют от злости. — Харальд улыбался, лежа на смертном одре, и смотреть на это было жутковато.

— Ваше величество… — умоляюще проблеял Олаф, — Не надо меня. Ну какой из меня король?… Я же крестьянин, не благородный… Я даже не богатый! Я же не умею королем быть!.. — хотя Олаф иногда и мечтал о королевской власти, сейчас, стоя у постели умирающего короля, он паниковал, как никогда раньше.

— Молчать! — отрезал король, — Назад дороги нет. Все уже решено. И не вздумай сбежать, подлец! Найдут — шкуру спустят. Лучше слушай повнимательнее вот этих двоих, они тебя не оставят. Раз тебе повезло сегодня ночью, то и дальше повезет… Ты ж у нас, получается, самый везучий в королевстве сукин сын! Вегард! Олаф теперь на твоем попечении. — в глазах Харальда горели огоньки веселья.

— Кто бы сомневался… — мрачно буркнул советник.

Харальд хрипло хохотнул:

— Да, тебе не привыкать разгребать за мной. Не подведи. А ты, — король посмотрел на шута, — приглядывай за ними обоими.

— В оба глаза, ваше величество. Я буду скорбеть после вашей кончины, добрый король. Особенно, зная то, что жизнь вы прожили зря.

— Это о чем ты толкуешь, смехач паршивый? — заулыбался Харальд.

— Из вас получился неплохой король, но роль шута, по моему скромному мнению, подошла бы вам гораздо лучше.

— Ах ты ж чертяка языкастый! — хрипло засмеялся Харальд, — Все-таки надо было поменяться местами, как ты предлагал когда-то.

— Да, ваше величество. Даже лучшим из королей не помешало бы побыть какое-то время шутами.

Король хохотнул, но захлебнулся дыханием, сжал кулаки и крупно затрясся. Советник, шут и лекарь стояли возле постели, не зная, чем помочь, или хотя бы облегчить страдания. К счастью, король не промучился долго. Смех прекратился, дрожь усилилась и быстро переросла в конвульсии, изо рта короля пошла пена, и, мгновения спустя, все было кончено.

Харальд Веселый был мертв.