— Взгляните, ваше величество! — бродячий художник аж на месте подпрыгивал от усердия. Он был юн и голоден, носил черный берет с кисточкой и был вымазан в краске с головы до ног. Последнюю неделю он рисовал портрет Олафа, и теперь, когда работа была закончена, горел желанием показать результат.

Художник сдернул покрывало. Олаф взглянул на портрет…

— Кто это?… — спросил он после нескольких секунд молчания.

— Как?… — удивился художник, — Вы!

— Вы шутите. У меня не такой подбородок.

— Я сделал его более мужественным, ваше величество!

— Так-так-та-а-ак… — Олаф смотрел на портрет под разными углами и решительно не узнавал сам себя.

— Живот вы мне тоже сделали более мужественным? — Олаф поглядел на паренька, приподняв бровь, но тот сарказма не уловил и закивал:

— Да-да, ваше величество! Вы точно улавливаете суть! Так приятно встретить в наше невежественное время людей, разбирающихся в искусстве!..

Олаф скривился. Такой поток грубой лести он проглотил бы не задумываясь, будучи крестьянином, но сейчас…

— А это что? — ткнул Олаф в холст.

— Ордена! — отрапортовал художник.

— Но я же не награжден! — просипел Олаф, — Как это понимать? Тоже, ради мужественности?

— Да, ваше величество! И это картина, как бы на будущее. Вы же, прошу прощения, король совсем недавно, ордена — дело наживное.

— А борода??? — рыкнул король, и художник понял, что ему тут больше не рады.

— А… Отрастить… — пролепетал художник, чем окончательно вывел Олафа из себя.

— Стража! — в дверях мгновенно нарисовались два бугая с алебардами.

— Сколько времени я вам позировал, милейший?… Хм? Знаете, сколько я мог за это время подписать документов? Отдать приказов? Сколько прочесть донесений? Знаете? Не знаете! Так! — обратился он уже к стражникам, — Проследите, чтобы этому прохвосту дали пару серебряных Харальдов и пинка под зад из дворца! А художество пусть повесят в подвале и больше мне не показывают!

Незадачливого художника увели под белы руки, а Олаф все сокрушался по поводу потраченного времени — это все советник виноват! «Хорошо бы вам, ваше величество, искусствам и наукам потворствовать». Художников, стало быть, поддерживать.

Впрочем, потерянное время не было такой уж проблемой — Олаф и его команда вполне могли позволить себе хоть и небольшой, но вполне заслуженный отдых. Даже несмотря на то, что Мнморт натуральным образом трясло, лихорадка эта представляла собой не что иное, как движение по накатанной — в направлении, заданном реформой барона Фулльтофа.

За дворян взялись крепенько — и трясли, как грушу. Доход казны удвоился, а после реквизирования имущества казненных вообще утроился, и Олаф торопливо собирал армию. Вербовку солдат и их обучение с радостью взвалил на себя Сигурд, которому уже давно не приходилось поучаствовать в чем-то подобном и проявить себя в качестве организатора.

Пока капитан королевской гвардии гонял новобранцев, Асгрим, по просьбе Олафа, отправил гонцов на север, где за горами угнездились вольные мечники. Олаф хотел сделать им более чем щедрое предложение в обмен на участие в войне против Кралбранда, и рассчитывал на их помощь.

После того, как картину и мольберт унесли с глаз долой, Олаф уселся в кресло и начал читать ежедневный доклад Асгрима.

Люди главы Тайного Кабинета были повсюду, и информационного голода у королевства не возникало, так что по донесениям агентов, и по той выжимке, что представлял Асгрим королю для ознакомления, можно было составить полную картину происходящего.

Однако, стоило Олафу лишь взять в руки исписанный пергамент, как в кабинет ворвался (иначе и не скажешь), советник Вегард.

Волосы всклокочены, глаза бешеные, даже усы едва ли не дыбом — впервые за все время Олаф видел его таким взбудораженным.

— Ваше величество! Вторжение! Кралбранд! Началось!

У Олафа как будто что-то оборвалось внутри, а советник продолжал:

— Сигурд с ополчением и рекрутами пошел на выручку пограничной страже, они пытаются сдержать наступление, атакуют войска противника, создают новые засеки, взамен пройденных, устраивают лесные пожары. Но их мало, их очень мало… — советник был потрясен, нужно было выводить его из этого состояния, что Олаф и попытался сделать.

— Прекратить! — рявкнул он грозно, — Это все равно бы случилось! Успокойтесь! Вегард!

Советник замер на миг, глядя на Олафа, и взор его стал проясняться.

— Простите… Ваше величество.

— Нужно ли нам выдвигаться вслед за Сигурдом? — спросил у него Олаф, чуть погодя, — Короли же всегда, вроде, должны следовать за войсками… В битве участвовать… — все это Олаф, к собственному удивлению, говорил абсолютно спокойно, без тени страха или недоумения — просто выяснял, как ему следует поступить для того, чтобы выполнить королевский долг до конца.

— Да, ваше величество… Позвольте? — советник указал на бутылку вина, стоящую на столе, Олаф кивнул.

Советник налил вина в кубок, отпил, и продолжил:

— Да, это обычай. Вы можете не участвовать в битве, вы можете даже не командовать, но быть на месте обязаны. Это настроит войска на серьезный лад, придаст им уверенности.

— Что с наемниками?

— Откуда мне знать, ваше величество? — раздраженно огрызнулся советник, — Послы уехали, вестей не отсылают… Но если и появятся, то точно не через день-два. А они нам ой как нужны, ваше величество, ой как. Людей-то набрали много, да кто они? Ополченцы, вчерашние крестьяне, горожане — большей частью проходимцы, которые в армии от петли прячутся… Не умеют они воевать, ваше величество. Да и нечем толком. Копья, луки охотничьи, топоры. Мечи — у единиц. Конных — только гвардейцы, да и из тех вояки так себе…

«Да уж, положеньице…» — подумал Олаф, но лишь напустил на себя бравый вид:

— Передайте Сигурду, что мы едем с ним. В городе оставьте Асгрима, да ополченцев для него, чтоб, если кто нос высунул, то сразу по носу и получил со всей силы.

— Да, ваше величество. — Вегард убежал отправлять посыльных к главе Тайного Кабинета и капитану Сигурду, а Олаф направился в свои покои собираться на войну, сопровождаемый стенающими слугами.

Из города выехали ближе к вечеру. Войско змеей выползло из ворот и отправилось к южной границе. Во главе ехали Олаф, Сигурд и советник Вегард. За ними — гвардейцы, сменившие, в кои-то веки, церемониальные жестянки на настоящие доспехи, и увешанные громоздкими и страшными на вид пистолетами. За гвардией брела пехота — человек 700, на вид — сущие оборванцы, каждый одет по-своему, доспехов у многих нет, лишь стеганки да кожаные кирасы, обладателей кольчуг мало, щиты хорошо, если у половины, из оружия — копья да дубины. За пехотой, глотая пыль, тащился обоз. По бокам, в авангарде и в арьергарде в прямой видимости пылили конники — разведка, стало быть.

Двигались не останавливаясь и не делая долгих привалов, до полуночи, благо, темнело поздно, и ночь стояла лунная. Дорога вилась меж каменистыми холмами, ельниками, и, реже, возделанными полями. Воздух стал сырым и холодным, поднялся ветер.

«Осень близко.» — подумал Олаф, и эта мысль почему-то заставила его загрустить.

На ночлег стали в полупустой деревне. Все Олафово воинство уместилось в одном небольшом бивуаке. Костров не жгли, лишь выставили часовых, нарубили лапника, расстелили плащи, и попадали на них, забывшись тревожным сном.

Утром поднялись ни свет ни заря, позавтракали на скорую руку, свернули по-быстрому лагерь, и снова поторопились вперед, на юг, туда, где отважно сражались пограничники.

Крестьяне, непривычные к таким переходам, заныли, начали роптать, просились сесть на телеги в обоз, но Олаф, и без того уставший, лишь слез с коня и пошел дальше пешим, что заставило даже самых прожженных нытиков замолкнуть.

Время клонилось к обеду, когда на горизонте появился дым от огромного пожарища.

— Лес жгут. — пробормотал Сигурд, улыбаясь в усы, — Молодцы. Моя школа.

Олаф, посоветовавшись с капитаном, скомандовал привал и направил разведчиков дальше в леса, чтобы искали уцелевших воинов пограничной стражи, и вели к основной части войска.

— Лучше бы нам, ваше величество тут устроить лагерь, да обозы разместить, а бой вести вот там — на пригорке. — Сигурд указал пальцем на небольшую возвышенность, усыпанную камнями. С севера холм порос небольшим редким ельничком, который метров через четыреста оборачивался могучим непролазным еловым лесом. С южной же стороны начиналось заросшее невысокой травой, да изредка кустарником, поле — верст на 10, до очередного елового леса. Дорога здесь же, проходит внизу холма, чуть огибая его — мимо точно не пройти, придется через лес продираться. Место узкое, и это замечательно для обороны.

Олаф дал добро, и капитан тут же направил туда небольшой отряд для рытья ловушек и рекогносцировки.

Спустя два часа объявились разведчики — и не одни, вместе с ними плелись на усталых конях грязные и уставшие пограничники — человек двадцать — не больше, и вместе с ними — кто бы вы думали? Старый знакомый Олафа и Сигурда — Фроди. Весь в пыли, грязи и саже, бровь рассечена, огромный старый меч заменила невесть откуда взявшаяся сабля, но глядит бодро.

Сигурд сразу же выцепил старшину пограничников, и потащил в шатер к Олафу — расспрашивать, остальных же отправил отдыхать.

— Скоро подойдут, господин капитан, — отрапортовал пропыленный старшина, — Они миновали засеки вот тут и тут. — воин водил пальцем по карте совсем рядом с лагерем Олафа, — Вечером будут, сегодня не успеют никак. Леса горят, им там, в дыму, не продохнуть.

— Сколько их? — спросил Олаф.

— Тысячи две. Может, две с половиной. Колонна длинная, обоз большой. Все вооружены, одоспешены… Засаду бы организовать, ваше величество…

Олаф, ничего не понимающий в этом вопросе поглядел на Сигурда, и тот ответил за короля:

— Людей не хватит. Сколько тут тех, кто в лесу от погони уйдет? Двадцать? Тридцать? И что вы навоюете? Не бойся, старшина. Кому, как не тебе, знать, что число — не главное?..

Когда старшина вышел из шатра, Олаф спросил:

— Есть какие-то идеи?

— Да. Но я на практике никогда не пробовал то, что собираюсь осуществить. Будем надеяться, что враг не ждет от нас сюрпризов…

Ночь выдалась холодной, облачной и туманной, Олафу не спалось — он ворочался в шатре и долго не мог сомкнуть глаз, прислушивался к звукам спящего лагеря — треск костра, чей-то тихий говор, фырканье лошадей, а затем незаметно для самого себя провалился в сон.

— Вставайте, ваше величество! — ординарец Олафа, молодой гвардеец-новичок, затряс короля за плечо, казалось, спустя лишь миг после того, как тот уснул — Началось!

* * *

Ополчение Олафа, больше напоминавшее толпу разбойников, завороженно наблюдало за выползающей из леса колонной армии Кралбранда.

Утро выдалось свежим, на траву легла холодная роса. Воины Олафа ежились от холода, топтались на месте, согреваясь, бормотали что-то непонятное.

Семь сотен ополчения, да 50 гвардейцев — вот и вся армия. А против них — две тысячи, причем, человек 200 — только конных. Вон они — вышагивают неторопливо, строятся. Сыты, одоспешены, уверены в победе, копья в руках, палицы к седлам приторочены.

Олаф покосился на Сигурда — тот в седле, приподнялся в стременах. Смотрит соколом, уверенный в своем трюке. Передалась бы эта уверенность и Олафу…

Ополченцы боялись, гвардейцы в охране Олафа и Сигурда, хоть и хорохорились, но тоже имели бледный вид.

Диспозиция была такова — ополченцев-копейщиков Сигурд поделил на три отряда, и выставил их полукругом на холме. Сзади них встали лучники, а за лучниками, на самой вершине холма, находилась ставка Олафа. Реял королевский штандарт Мнморта, охраняемый гвардейцами, которым, кроме всего, предстояло сегодня сыграть роль резерва и «пожарной команды».

Кралбрандцы, которым предстояло наступать, выстроились иначе: впереди — крестьяне-ополченцы и охочий люд, за ними прятались войска посерьезнее — отряд тяжелой ударной пехоты — мечников-профессионалов, человек в 200, и копейщики-новобранцы. С фланга же, прямо на дороге, выстраивалась тяжелая конница.

Было видно, что войска Кралбрандцев устали продираться через засеки и дышать дымом пожаров, и, поэтому, несмотря на усталость, готовы были атаковать казавшегося им незначительным противника и разгромить его быстро и решительно.

Сипло запел боевой рог Кралбранда, и конница двинулась вперед, забирая немного влево, чтобы охватить войска Олафа как можно сильнее.

Пехота тоже тронулась с места, но не торопилась — четыре сотни тяжелых всадников должны были в блин раскатать неказистое ополчение Мнморта, после чего, для дальнейшей расчистки холма потребовалась бы только половая тряпка.

Все шло по плану Сигурда, и тот от нервов аж подпрыгивал в седле, выжидая момент для отдания команды на отход.

Конники собирались на полном ходу врубиться в ближайший к дороге отряд, не утруждая себя фланговыми обходами, и полагаясь на одну лишь скорость и пробивную мощь.

На полном скаку воины Кралбранда собирались врубиться ряды Мнмортского ополчения и устроить там кровавую баню. Они уже выстроились клином и наметили место будущего удара, когда земля резко ушла из-под ног, и взмыленные кони повалились с жалобным ржанием под землю, в ямы, беззащитными животами прямо на острые колья, обмазанные дерьмом ополченцев — для пущего эффекта. А сзади напирали другие всадники, не заметившие, что случилось с их собратьями.

Ямы были неглубокие, человеку по пояс, зато широкие, да колья были поставлены правильно — немного наклонены в сторону противника, и кони, вынужденные двигаться вперед, лишь сильнее нанизывались на них, жалобно ржали и гибли.

Однако, этот неприятный сюрприз, пробудивший кратковременную радость в сердцах Мнмортцев, не сумел остановить стальную лавину, и Кралбрандская конница, хоть и потеряв скорость, хоть и пробираясь по трупам коней и своих собратьев, но все же преодолела смертоносные рвы и продолжила скачку вверх по холму. Осыпаемая градом стрел, матерящаяся, и жаждущая добраться до ненавистных ополченцев и порвать их голыми руками.

Сигурд отобрал рог у сигнальщика, не в силах доверить столь важное решение кому-либо еще, и напряженно ждал, не моргая глядя вниз, туда, откуда поднимался стальной шквал.

— Давайте… Давайте… Давайте… — напряженно твердил он, и, дождавшись, наконец, момента, приник к рогу и протрубил изо всех сил.

Услышавшие его ополченцы тут же, спотыкаясь, рванулись к вершине холма, перелезая через ряд обозных телег, скованных цепями, скрытых за плотно стоящими товарищами, и утыканных все теми же смертоносными кольями.

И снова конница Кралбранда попала в ловушку. Черт знает, что было тому виной — может, они успокоились, думая, что теперь никаких сюрпризов не будет, может, горячая кровь и ярость ударили в голову — уже неважно. Исход был печален.

Напоровшись на стену кольев, кони останавливались, всадники, как камни из катапульт, вылетали из седел, и, описав небольшую дугу, падали прямо на боевые порядки ополченцев, где их уже гостеприимно встречали копья и дубины.

Все смешалось. Телеги скрипели и стонали, но все-таки удержали напор массы закованных в железо тел. В той же массе творилось страшное — жуткая давка сплющила атакующих в один большой ком плоти и железа. Люди падали, напоровшись на неуязвимую стену, и их затаптывали свои же, ополченцы кололи и сшибали всадников с коней, и те падали, крича, гибли десятками. Ржали кони со сломанными ногами и кричали раненые люди, жить которым оставались считанные мгновения, а сверху градом падали стрелы, пробивая в упор хваленый кавалерийский доспех.

Конница не выдержала и побежала. Знамя было потеряно в давке, и сейчас лежало где-то в грязи и крови, среди десятков тел неудачливых атакующих.

Стрелы настигали Кралбрандцев в спину и вносили еще большую сумятицу.

Пехота замедлила шаг, не зная, что ей дальше делать. Звук рога заставил ее перейти на бег, но ненадолго — по мере приближения к войскам Мнморта, бег превратился в шаг, который становился все медленнее, пока пехота не встала совсем под стрелами Мнмортских лучников, и не начала отступать с потерями обратно к своим.

Раздались радостные крики ополченцев.

Однако, радость была преждевременной — спустя полчаса снова загудели рога, войска Кралбранда перегруппировались, и опять начали наступление…

Сражение затянулось до темноты.

Весь день на позиции Мнморта напирали Кралбрандцы, несли потери, отступали, но, спустя время, отведенное на перегруппировку, снова лезли. Кончились стрелы, было много убитых и раненых, гвардейцы метались туда-сюда, раздавая оплеухи особо успешным частям Кралбранда, и были уже вымотаны, Сигурд получил дубиной по шлему, правда, вскользь, но все равно ощутимо, и воевать, по крайней мере, сегодня, ему уже не светило. Он командовал сражением с верхушки холма, куда не долетали вражеские стрелы, зато поле битвы было как на ладони.

— Уходить надо, ваше величество. — сказал он, когда стемнело, и обе армии разошлись по лагерям, отдыхать от зверского дневного мордобоя, — Лагерь оставить, костры зажженные, и уходить. Засеки делать, ямы на дорогах копать, лес жечь, лишь бы задержать. Время нам нужно, иначе не успеют вольные к нам, ой не успеют…

Олаф дал добро, и, спустя несколько часов напряженных сборов и маскировки, армия Олафа была готова уходить.

Обратно.

К городу.