IV
Если б я не повстречал тогда на улице добрую прорицательницу, я бы, наверное, натворил что-нибудь ужасное. Может быть, наложил бы на себя руки. Теперь же я твердо уверился, что ношу на себе невидимый панцирь – дух Саэки. И сразу мне стали ясны все причины и все следствия, казавшиеся раньше такими непостижимыми. Все это подстроил дух Саэки. И угрозы «патриотов», и трения на работе, и разрыв с Миюки, и непонятно откуда взявшуюся сексуальную жажду. Саэки склонял меня к бегству, к исчезновению. Хотел, чтобы я стал таким же сиротой, как он, чтобы я обрел будущее.
Я решил, что покорюсь воле Саэки. После встречи с прорицательницей я обстоятельно, во всех деталях, стал восстанавливать в памяти слова и поступки погибшего друга. Оказалось, что текст его письма все это время таился где-то у самой поверхности подсознания.
Я лежал в темной комнате, в своей сыроватой постели, и видел, как откуда-то из моих бедер выползает облако пара. Галлюцинирую безо всяких наркотиков? Это что-то новое. То ли встреча с прорицательницей на меня так подействовала, то ли занятия тантра-йогой. Облако пара превратилось в Саэки. Он был весь черен, как спасшийся из огня погорелец – обожженная кожа, обгоревшая одежда, опаленные волосы. «Такие, брат, дела», – пробормотал Саэки. Легко, словно очищая луковицу, содрал с себя кожу и предстал передо мной свеженький и чистенький, как после бани.
– Я смотрю, Симада, нервы у тебя совсем ни к черту. Это мне знакомо. Самое время разобраться в себе. Отправляйся-ка ты в паломничество. Пойди, поищи царя Армадилла, спасителя всех сирот. Я отыскал его. Но сразу вслед за этим погиб. Невезучий я. Как и ты.
Не переставая говорить, Саэки распахнул шкаф, достал мои брюки, рубашку и оделся. А потом торжественно, как принарядившийся перед свиданием влюбленный, двинулся к двери.
– Эй, постой! – крикнул я. – Ведь ты мой дух-хранитель. Куда это ты собрался?
– Не волнуйся. Когда ты окажешься в опасности, я буду рядом. А главное – неси в сердце Откровение царя Армадилла.
Той же ночью я увидел и самого царя Армадилла. Саэки он явился закованным в латы рыцарем, передо мной же он предстал в виде красноватой тени, несущей на спине что-то, чего я не разглядел.
Мне приснился тот самый городок неподалеку от Манагуа, где я получил урну с прахом Саэки. Мой приятель, залитый кровью, лежал на земле возле полуобвалившейся стены, измалеванной какими-то лозунгами. Стояла душная тропическая жара, и труп уже начал разлагаться. Во влажном климате это происходит так быстро… Я подошел к телу, чтобы переложить его на носилки и отнести в крематорий. И увидел, что от трупа исходит желтоватый дым. Дым закружился у меня перед глазами и превратился в человеческий силуэт. Слегка ссутулившись, силуэт беззвучно заскользил прочь. За ним тянулся влажный след, словно кто-то поливал землю из лейки. В руках у меня было полотенце, и я попытался накинуть его на это желтое облачко. Тогда оно преобразилось в красноватую тень, очерченную уже гораздо четче. Красная тень надвинулась на мою тень – короткую и черную под ярким южным солнцем – и слилась с нею, исчезла. По моей спине пробежал ледяной озноб, и тут же всего меня кинуло в жар. Когда же я вновь взглянул на тело Саэки, то увидел, как из его глазниц тянутся стебельки лилий, из ноздрей высовываются грибы, из паха растет банан, а изо рта вырывается голубое пламя.
– Я избавлю тебя от одиночества. А за это отдай мне свое тело. Я стану оберегать тебя. А за это уверуй в меня. Я не бог, не дьявол и не Будда. Я тот, кто тебе необходим.
Это и есть Откровение царя Армадилла, о котором говорил Саэки? Очевидно, да. Надо верить в него, так для меня будет лучше…
Три ночи подряд мне снилось, как красная тень летучей мышью кружит над токийскими улицами. Иногда она проносилась передо мной в момент пробуждения. Про себя я звал эту сутулую тень царем Армадиллом.
Я собрал вещи и освободил квартиру. Меня ждало паломничество, маршрут которого укажет моя красная тень. Куда идти, я не знал. Решил, что буду ехать поездом, автобусом, голосовать на дорогах – и вперед, вперед. Пусть это станет моим религиозным служением. Назовем мою веру «армадиллизм». Я стою у истоков новой религии, призванной спасти племя сирот. Сирота – это человек, живущий в безлюдной пустыне, один как перст.
V
Я брел вдоль шоссе и не знал, куда меня занесло. Так, наверное, чувствует себя только что свалившийся с неба метеорит. Я поднимал руку, голосуя проезжающим машинам, но вероятность счастливой встречи с добрым и любопытным водителем, который подберет сироту-паломника, представлялась мне все более фантастической. Один шанс из тысячи, и то вряд ли. К тому же я тащил за собой тележку с вещами. Даже если сыщется чудак, который притормозит, он наверняка передумает, увидев мой прицеп. И все-таки я – уже чисто автоматически – тянул кверху большой палец и изо всех сил улыбался проезжающим машинам. Я не мог оставаться на одном месте, пункт моего назначения – линия горизонта. Я сам решил, что такова моя миссия. Паломничество, которое я затеял, не имея сценария. Я не могу прибегать к помощи волшебства, имя которому «деньги». Тайну исчезновения Саэки можно разгадать, только исчезнув самому.
Рядом остановился джип. Я был уверен, что водитель просто хочет спросить у меня дорогу, но из окошка высунулась тонкая рука с браслетом на запястье и – не может быть! – поманила меня. Вот это номер.
Удача! Я кинулся к джипу со всех ног, волоча за собой тележку. Скорей в кабину, пока водитель не передумал! Бормоча слова благодарности, я открыл дверцу и увидел смеющуюся богиню. Я застыл с разинутым ртом, а богиня ткнула пальцем в мою тележку и спросила:
– Это что у тебя? В таких тележках обычно возят свое барахло бродяги. Ты изображаешь из себя бездомного?
Разве бездомные голосуют на дорогах? По одежде меня скорее можно было принять за только что выгнанного с работы клерка. Я еще не успел обтрепаться и если и напоминал бродягу, то с самым что ни на есть мизерным стажем.
– А я как раз ищу лоцмана. Запихни свою телегу на заднее сиденье, а сам залезай сюда. Ну живей! Я еду на полуостров Босо. Вот он на карте. Сообрази-ка, где нужно повернуть.
Я поспешно полез в кабину.
– Совсем запуталась. Вроде место знакомое, а где я – не пойму.
– Япония везде одинаковая. Все городки похожи один на другой.
И не только Япония. В Америке то же самое. Застывшие, словно разбитые параличом городки. Куда ни глянешь – пустое, зевающее пространство, продуваемое сухим ветром. По улицам бродят оцепенелые люди, как кастрированные львы в клетке зоопарка. Им нечем себя занять и оттого все время хочется жрать, и они без конца жуют гамбургеры с картошкой, запивая их кокой.
А по этому городку гулял влажный ветер – как-никак океан рядом.
Ну, царь Армадилл, давай посмотрим, куда нас занесло.
Я углубился в карту. Городок, оказывается, совсем новый. Выстроен на отвоеванной у океана полоске земли. Не успел родиться, а уже покойник?
– Ты куда путь держишь? Вид у тебя деловой, – засмеялась богиня.
– Все дела я уже закончил.
– Ну, тогда поехали со мной. Одной скучно. Мальчик ты симпатичный, хорошо, что я тебя подобрала. Ведь ты никуда не торопишься, верно? Это подонки всегда спешат, но ты не такой, да? Какой у тебя вид усталый. Хочешь, поспи.
Она болтала без умолку, то и дело заходясь веселым смехом. Я – существо зависимое – чинно кивал головой и вежливо поддакивал, но вскоре понял, что могу расслабиться. Загар на лице и руках моей спутницы свидетельствовал о долгом и страстном совокуплении с жарким солнцем какого-нибудь курорта. Я сразу почувствовал: это вольный зверек, с первого взгляда и без ошибки определяющий, где ждет опасность, а где удовольствие.
– Так захотелось к морю – ужас! Прямо кровь закипела, матка затрепетала. Мне одних мужиков всегда было мало. Без моря, без солнца я просто чахну, заболеваю.
– Море – твой врач?
– Вот именно. А кто твой врач?
– Мне нужен не врач…
– Разве ты не болен?
– Болен, наверное. Я нуждался в спасении, и тут, по чистой случайности, появилась ты. И спасла.
– Ничего я тебя не спасла. И куда ты теперь? В больницу? Или назад, домой?
– А все равно. Только я сейчас переезжаю, и дома у меня нет. Видишь, все мое имущество со мной.
– Не густо. Ты часом не из дурдома сбежал? С головой в порядке?
– Да. Только закис немножко.
– Ну, тогда тебе надо к морю. Закурить есть?
– «Марлборо-лайт». Сойдет?
– Зажги мне.
Я прикурил. Она вынула у меня изо рта зажженную сигарету и затянулась, нимало не смущаясь тем, что фильтр влажен от слюны человека, которого она видит впервые в жизни.
– Кажется, мы станем друзьями, – как мог ласковей прошептал я. Она опять расхохоталась.
– Друзьями? Давно не слышала этого слова… Вообще-то обычно я сигареты для моих клиентов обсасываю… Меня зовут Мадока. Будем знакомы.
– Это что, работа такая – сигареты обсасывать?
– Ага. И не только сигареты. Кое-что потолще.
– Косточки?
– Дурачок. Что я тебе, собака? Нет, ты определенно удрал из дурдома. От тебя подохнешь просто! Как тебя звать-то?
– Акира Саэки.
Я не задумываясь назвался именем своего духа-хранителя. Собственное имя до сих пор удачи мне не приносило.
– Акира? У меня двоих знакомых так же звали. Можно клуб Акир открывать. С одним я училась в школе, он все в пинг-понг играл. А другой был приятелем моей подруги. Поваром работал. А ты кто?
– Я преподаю историю Китая в университете.
– Ясно. Пролетарий умственного труда. А я – пролетарий телесного труда. В моем деле капитал – собственный организм. Так что гуляй, пока молода. Я зарабатываю кучу денег, но они у меня не задерживаются. Раз в три месяца стабильно оказываюсь на мели.
– Клиентам с тобой, наверно, весело.
– Да уж, я грустить не люблю. Мое тело – солнечная батарея, поэтому без солнца я функционировать не могу. Я должна вся пропитаться солнцем, продезинфицироваться им. Лунный свет для меня – яд. Это Марио так говорил. Был у меня когда-то парень один, итальянец. Он во время полнолуния делался натуральным психом. Так что оборотни существуют, это я точно знаю. А ты их видел?
У каждого, наверное, бывают такие ночи, когда тобой овладевает какая-то неведомая сила, и ты уже над собой не властен. Хочется изрубить кого-нибудь на куски самурайским мечом, изрешетить из пулемета. Хотя бы представить себе, как все это будет – иначе не уснешь.
Царь Армадилл, я еще не достиг твоей мудрости, я могу сделаться оборотнем. Вдруг вспенится в жилах кровь и побежит в обратную сторону. Каждую клеточку тела пронзит жгучая ненависть ко всему сущему. Я заклокочу, забурлю изнутри, кожа вздуется пузырями. И я перестану видеть и осознавать, что именно вокруг меня рушится и кто кричит от боли. Пусть хоть термоядерный взрыв – мне будет все равно. Царь Армадилл, прежде чем ты вновь предстанешь передо мной, тенью или во плоти, я могу уже умереть, уснуть.
Всю последнюю неделю, до встречи с Мадокой, я превращался в оборотня каждые три часа. В толчее электрички… Когда меня задел плечом пьянчужка… Когда я читал газету… Когда мне встретился на улице агитавтомобиль «патриотов»… Всего не упомнишь. Хаос в мозгу и предельная усталость сводили меня с ума.
Царь Армадилл смеется. Он скрючился, схватился за живот. Он раскачивается передо мной, как люлька. Ну конечно, в ту ночь, когда я стану превращаться в оборотня, он встанет у моего изголовья. И я пробужусь от сна, и он укажет мне путь. Я пойду вслед за красной тенью, мое паломничество продолжится.
Джип проехал через темную криптомериевую рощу и покатил по широкому открытому шоссе, залитому солнцем. Мадока изо всей силы нажала на газ, и машина рванулась вперед, словно брызнувшее семя. Меня прямо вдавило в спинку сидения.
Я думал о том, что ночь проведу с Мадокой. Окажусь ли на высоте? Закрыв глаза, я вспоминал, как выглядели в постели мои прежние подружки. Синди, Кэролайн, Харуми, Кумико, Сюзи, Хелен, Йен-Йен, Софи, Рэйко, Янь Мэй, Таэко, Хитоми, Миюки. Вспомнил заодно и колготки, свисавшие с кровати.
Джип затормозил. Я открыл глаза и увидел колыхающийся под ветром флаг с изображением рыбы. Ниже – выгоревшая на солнце реклама: улыбающаяся девушка в купальнике протягивает бокал кофе со льдом. На бетонной стене вывеска: «Фламинго». Все ясно – придорожный ресторанчик.
– Размяться не хочешь?
Мадока вышла из машины и начала делать зарядку. На щиколотках голых ног позвякивали тонкие, почти как паутинка, цепочки с крошечными серебряными бабочками. Глядя ей в спину, я думал, что она – сама энергия и непосредственность. Богиня, оказавшаяся втиснутой в телесную оболочку.
Забегаловка, очевидно, была у местных жителей чем-то вроде штаба. У одного столика сидели четверо мужчин, у другого еще трое. Между обеими компаниями ощущалась невидимая граница: наверное, одни были рыбаками, а другие крестьянами. Все они, похоже, уже здорово успели набраться. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять – еще несколько кружек пива, один косой взгляд, и начнется потасовка. Наше появление было встречено бессмысленным гоготом. Я сунул руку в карман, где ношу складной швейцарский нож, и одарил присутствующих столь же бессмысленной ухмылкой.
Мы заказали сасими и пиво. Мадока сидела, подперев рукой щеку, и глядела мне прямо в глаза.
– У тебя лицо доброе.
– Лицо как лицо. Особых примет нет.
– Задней мысли нет. У мужиков в глазах часто только одно написано. А у тебя лицо ясное.
– Да? А у тебя огромные черные глаза. Круглые-прекруглые. Такие бывают у зверей и маленьких детей.
– В нашем бизнесе у девочек чаще всего глаза узенькие такие. Интересно, почему? Наверное, щурятся все время, деньги в уме считают. А мне плевать на деньги, мне люди нравятся… Знаешь, я часто езжу куда-нибудь одна. Иногда мне кажется, что я могу подружиться с любым человеком. Характер такой. Поэтому я на работе с мужиками, и на отдыхе с ними же.
Смех Мадоки воздвиг невидимую стену между нами и нашими грозными соседями.
– А деньги у тебя есть? – спросила она.
– Стыдно сказать, но ни гроша. Я понимаю, что это с моей стороны наглость, но не хочешь ли ты нанять меня в услужение? Я был бы очень тебе признателен, Я бы за тобой ухаживал, вел бы машину, ну и вообще…
– Ладно. Но только на время путешествия. Будешь получать пять тысяч иен в день. Делать будешь все, что скажу.
Мы ударили по рукам. Деньги мне вообще-то были не нужны. Мне хотелось любви. Но не той любви, о которой любят болтать женщины, и не той сладенькой любви, которая якобы спасет мир. Я стремился к более сильному чувству – чувству общности, которая возникает у двух сирот, случайно встретивших друг друга.
«Эфир пронизан мириадом волн, поймай средь них одну-единственную, волну сирот, и следуй за нею. И тогда ты найдешь меня. Спасителя сиротского племени». Это из Откровения царя Армадилла…
Увидев море, Мадока развеселилась пуще прежнего и принялась подпевать играющему магнитофону. «А эту песенку знаешь? Это же моя любимая!» – говорила она, вставляя очередную кассету. Я, единственный слушатель, был благодарен своему диск-жокею (он же вокалист), хотя со слухом у Мадоки дела обстояли неважно.
На закате солнца мы остановились в мотеле. Из нашего двойного номера была видна оранжевая чешуя моря. Я как-то разговаривал с одним стариком, который семьдесят лет прожил на самом берегу, видя перед собой море каждый день с раннего утра до позднего вечера. Он был рыбак. Таких людей, наверное, на земле немало. Они смотрят на горизонт и безмолвно общаются друг с другом через моря и океаны. И между ними, никогда не видевшими друг друга, возникает радиосвязь на волне сирот.
– Ну что, бродяга, пойдем ужинать?
Мадока, дитя природы, снова расхохоталась. Неужто она с рождения такая? Или подцепила шальной вирус уже потом?
– Эх, был бы ты бродягой, у которого память отшибло! Вот было б здорово. Я тебя научила бы жизни!
– Знаешь, я раньше работала в большой-пребольшой фирме. Ну, по уикэндам, само собой, веселилась как могла, но денег все равно оставалось навалом. На свидании ведь за все парень платит, а жила я с родителями. В общем, не на что было особенно деньги тратить… А потом я взяла их все и разом просадила. Мечта у меня была. Уволилась из фирмы, уехала в Таиланд и купила домик на острове Пхукет. Стала там жить одна. Кончатся деньги – лечу в Японию, заработаю и назад. Но работать в фирме, как раньше, уже не могу. Организм, что ли, другой стал? Я теперь вся распахнутая какая-то. Так, видно, и буду всю жизнь путешествовать, меняя спутников.
– И попадаются достойные?
– Среди японцев достойных, наверно, нет. Когда я работала в фирме, меня вполне устраивали и сослуживцы. А теперь я стала другой, и тело стало другим.
– Ты как кит. Киты когда-то в древности были гиппопотамами, которые переселились в океан и со временем эволюционировали. У них еще долго оставались рудиментарные конечности.
– Все-то ты врешь.
– В океане чего только не случается. Там чудес полно. Поэтому ты, наверное, так и любишь море. В древности океан был похож на бульон. Никто из людей его не пробовал, но, думаю, он был повкуснее какого-нибудь супа из крабов. Ведь в том бульоне содержались все необходимые элементы и компоненты, от которых впоследствии произошли и киты, и люди. Чего там только не было, в этом растворе. Да и сейчас кое-что еще осталось. Бесчисленное множество морских организмов, погибшие корабли, подводные лодки, ядерные отходы, сокровища, затонувшие города.
От вина язык у меня развязался, что очень веселило Мадоку. А вволю насмеявшись, она сказала:
– Знаешь, мне почему-то всегда достаются клиенты с придурью. Я вечно оказываюсь в роли мамочки. Понимаешь, о чем я, нет? В последнее время японские мужчины – большинство – помешались на мазохизме. Жены и любовницы держат их в черном теле – чем надо, обеспечивают, но лаской особенно не балуют. И тогда мужички приходят ко мне. Какой-нибудь здоровенный дядя с усами льнет ко мне и зовет «мамочкой». Моя работа на девяносто процентов состоит в том, чтобы жалеть его, бедняжку, и ласкать. Иногда от всего этого такая тоска берет. И я еду путешествовать – авось попадется такой, кто подарит мне радость. Знаешь, я теперь научилась по глазам определять, чего стоит тот или иной мужик.
Стало быть, мое паломничество совершается на деньги, которые она заработала на мужском мазохизме… Ночью я функционировал в качестве агрегата, ублажавшего тело моей покровительницы. Уработался до дрожи в животе и утраты всяческой чувствительности в главном органе.
Мадока, несмотря на неизменную веселость, похоже, здорово устала. После душа, когда я стал делать ей массаж, она несколько раз жалобно простонала, прильнула к простыне и тут же уснула.
Я еще долго потягивал переохлажденное пиво, смотрел телевизор, заклеивал пластырем мозоли на ногах. Такое было ощущение, будто я все это проделываю каждую ночь много месяцев подряд: пью пиво из банки, смотрю в телевизор, заклеиваю мозоли. И рядом, свернувшись калачиком, кто-то лежит. А в голове, где-то в самом мозгу, странное такое щекотание. Все это уже было – вот только не помню когда. Пришлось убеждать самого себя, что нет, не было, это происходит впервые. Тут я вдруг понял, что не могу вспомнить лицо женщины, которую только что обнимал. Передо мной, как на фотороботе, возникали чьи-то лица и тут же исчезали. Одно я узнал: дикторша из телевизионных спортивных новостей.
Если вдуматься, во мне живет множество женщин и мужчин, взрослых и детей. Точно так же тело проститутки можно назвать гостиницей для мужчин. Те, кто живет во мне, будоражат мои нервы и мой мозг; это они показывают мне по ночам сны. Да, это мой друг детства заставляет меня прожить во сне другую жизнь.
Я достал из холодильника еще пива, ушел в ванную и, погрузившись в теплую воду, не спеша сосал из банки. По мере того, как расширялись кровеносные сосуды, тело тяжелело, разрыхлялось, как прибрежный песок, впитывая пиво, горячую воду, усталость, истому и сон. Вытеревшись полотенцем, я добрался до кровати и уже через две минуты отключился.
И вот я лечу. Лечу, раздирая в полете простыни облаков. Вдали проплывает пассажирский «Боинг». Внизу – белоснежные хребты гор, рельефно высвеченные утренним солнцем. Я сплевываю, и пузырьки воздуха, содержащиеся в слюне, раздуваются и превращаются в воздушные шары. Красота! Жаль только горло пересохло и слюны почти нет.
Бам! Это я стукнулся обо что-то головой. Тяжелая круглая боль, размером как раз с голову, продирается через все мое тело и выскакивает из задницы. Еще один удар, и перед глазами все чернеет. Ого, сколько здесь воздушных ям! Я ухожу в штопор. Еще одна яма – и какая! Теперь мне из штопора не выйти. Скорость все выше и выше. Нечем дышать. Неужто сейчас врежусь в землю?
Давление воздуха сжимает меня все плотнее, я верчусь бешеной спиралью, чувствуя, как наливается тяжестью нижняя часть тела.
Вот я, оказывается, где – стою в очереди на паспортный и таможенный контроль. Впереди человек десять. Контролеры ведут себя пренахально. Если пассажирка собой ничего, уводят ее в комнату для личного досмотра и, похоже, насилуют. Кто их не заинтересует – пропускают так. А если человек им чем-то не приглянулся, нажимают на кнопку, и пассажир проваливается под пол, в мусорный бак.
Моя очередь все ближе. Передо мной пожилой мужчина на костылях. Вдруг с потолка опускается какой-то крюк, подхватывает инвалида за воротник и уволакивает прочь, по длинному коридору.
– Next!
Теперь я вижу, что кабина паспортного контроля устроена таким образом, чтобы делить пассажиров по разрядам. Чиновник скользит по мне взглядом и усмехается. Он знает, что меня ждет дальше.
А, плевать, будь что будет. Я шагаю вперед и вижу: за пневматической дверью меня встречает девочка лет тринадцати в розовом платье, с игрушечным зайцем в руках.
– Братец! Как я рада!
Нет у меня никаких сестер! А тем временем мы с девочкой уже на каком-то пустыре, со всех сторон окруженном стенами домов.
– Ты ведь у меня умник, да? Нужно назад, в больницу.
Мысль, что это моя сестра, действует на меня возбуждающе. Шуры-муры с собственной сестрой? Чушь какая, сюжет из комиксов! Нет, я буду с ней добрым, ласковым и целомудренным, как подобает старшему брату.
– Пойдем со мной. Сюда, – зовет девочка. В углу пустыря сама по себе стоит дверь. Только дверь и больше ничего? Сестра поворачивает ручку и манит меня пальцем. Стоп, не пойду! А вдруг это ловушка? Я – ни с места, и сестру не пускаю.
– Скорей же, скорей! А то врач придет.
Сестра раздевается догола, ставит одну ногу на ручку двери, и я вижу перед собой ее влагалище. Это черная круглая дыра. Потайной ход, ведущий к гибели. Стоит нырнуть в него, и весь мир превратится в мыльный пузырь. Как тесны штаны – оказывается, у меня встало. Не в силах терпеть, я спускаю молнию, и мой член, как сказочное дерево, вытягивается все длиннее и длиннее, подбираясь к черной дыре.
Кто-то хлопнул меня по плечу. Оборачиваюсь – Саэки.
– Опять нажрался?
Где же моя сестренка? Мы с Саэки идем вдвоем, ночью, по дороге. Кажется, я действительно пьян. Черт, как пересохло в горле.
– Знаешь, я ухожу от жены.
– Как так? А дети? – удивляюсь я.
– Все, конец. Тяжесть давит – шевельнуться не могу.
Саэки останавливается у фонаря и стоит, ссутулясь. Не то плохо стало, не то переживает – не поймешь. Я молча смотрю на приятеля. Вот он поднял лицо. «Ладно, пока», – говорит. И полез вверх по столбу. Вот он уже возле самых проводов. Неужто загреметь оттуда не боится?
– Брось, ты же выпил!
Я обеими руками вцепляюсь в столб – сам не знаю зачем. Ну не лезть же за ним? Но и там его оставлять тоже нельзя. Вдруг смотрю – на соседнем фонаре, тоже под самыми проводами, висит неизвестная мне женщина. И тут я сразу все понимаю. Саэки и эта женщина хотят вместе убежать. Но каким образом?
В ночном небе полыхнули две молнии. Саэки и его подруга исчезли! Нет, я знаю, они внутри проводов. Вон провод раздулся, как удав, проглотивший сразу двух лягушек. Провод принял форму слившихся в объятии тел, и любовники понеслись со скоростью тока, прочь, прочь. Я кинулся следом, но где же мне угнаться за током?
У меня нет дома. Но я все равно решаю: вернусь домой и лягу спать. Однако кто это занял мою постель? Какой-то небритый, чумазый мужик расселся в моей кровати и пялит на меня глаза, помахивая колготками. Какого черта ему надо?! А ну вон отсюда! Я хватаю наглеца за шиворот, тащу, но не могу стронуть с места; Ах ты, зараза, да я тебя сейчас… Кидаюсь к шкафу – у меня там лежит отличная железная палка. Распахиваю дверцы и застываю в ошеломлении: шкаф, как вагон метро в час пик, битком набит людьми. Все – точная копия моего незваного гостя. Смотрю – и в комнате полно его двойников. С каждой секундой их становится все больше. С невероятной быстротой мерзко пахнущая толпа заняла собой всю комнату. Расталкивая тела, я хочу вырваться наружу, но поздно. Размножаясь делением, они заполнили собой все пространство. Что ж, придется лететь по воздуху. Решившись, я подпрыгиваю. Ударяюсь о мягкое. Кажется, поток из человеческих тел уже накрыл меня с головой. Ох, как мне плохо. Давит со всех сторон. Душно. Отовсюду толкают – того и гляди, лопну и изойду кровью.
Смотри-ка, рядом река. Туда, скорее туда! Но где же она? Надо торопиться…
Я смотрю на часы. Девять двадцать пять. Близнецы куда-то пропали. Зато на мне сверху пристроилась Мадока.
– Двигаемся к морю. Надевай-ка тренировочный костюм и вперед. Пойдем нагуливать аппетит к завтраку.
О, господи. Ну и сон. Как его толковать? Как связать с Откровением царя Армадилла? Но думать об этом не хочется.
Мы вышли из отеля и двинулись вдоль берега. Я чуть не задохнулся от острого запаха мокрого песка. Почему-то очень захотелось супа. Надо же, я целый год вот так, живя рядом, не видел моря.
– Смотри, по-моему, там что-то едят. Похоже, моллюсков в горшочках. За мной!
Кажется, Мадока проголодалась еще больше, чем я. Я побежал за ней, разрушая на бегу крошечные песчаные пики и хребты. Шум волн, скрип песка под ногами, крики чаек, голос Мадоки, рев автомобильных моторов с автострады – все эти звуки синтезировались в некую ровную полифонию. А воздух шел полосами – то холодная струя, то горячая.
Каким легким стало вдруг мое тело. Как будто под песком спрятаны пружины. Меня переполняла непонятно откуда взявшаяся сила. Никакого сердцебиения, самочувствие – лучше не бывает. Я подбежал к самой полосе прибоя и обмыл лицо океанским бульоном. Тем временем Мадока, трепеща на ветру складками красной юбки, целеустремленно двигалась к источнику аппетитного запаха. Там сидела компания пожилых мужчин, приехавших подышать осенним морем, а заодно выпить и закусить. Они развели костер и пекли моллюсков в горшочках. Эти борцы с похмельем весело поздоровались с Мадокой и сами протянули нам два горшочка.
– Такие же бездельники, вроде нас с тобой? – спросил я ее.
– В общем, да. Члены клуба, который называется «Ужрись-упейся». У них трехдневная выездная сессия: жрут, пьют и с бабами трахаются. Пригласили и меня поучаствовать.
Не проявив особого интереса к этой новости, я допил из горшочка бульон, в котором ощущался привкус морской воды. Ритуал насыщения, восполнение заряда, вышедшего из меня с потом и усталостью. Запихнуть в желудок все подчистую, чтобы не пожалеть потом, когда придется голодать. Пусть во рту пожар от избытка перца, а в животе изжога от избытка жира. Мой желудок должен превратиться в горб верблюда, ведь в нем теперь расположен и желудок царя Армадилла.
Впрочем, Япония такая страна, что можно обойтись и без верблюжьего горба. Я странствую уже вторую неделю, но до голодного обморока дело еще ни разу не доходило. Жратва, правда, дорогая, но и денег у всех навалом. Любого пощекочи чуть-чуть – деньги сами потекут. А где люди собираются в толпы, там разливаются целые реки из банкнотов. В нашей стране эти реки и ручейки образуют капиллярную систему, пронизывающую все и вся. И тем не менее верблюжий горб – дело верное, мне от него отказываться нельзя. Да я и не собираюсь. Правда, я сам сижу-посиживаю на берегу денежной речки. Сейчас я на содержании у Мадоки, а в потайном кармане спрятаны четыре разноцветные пластиковые карточки. Кто знает, как скоро отыщу я царя Армадилла? Надо экономить. Наверное, Саэки во время паломничесва по Центральной Америке вел себя точно так же. Жутковато, поди, бродить по местам, где твой опыт и твои деньги хождения не имеют. Страшно заблудиться в пустыне. Там полагаться не на кого – только на собственную голову и мышцы. Но Спаситель сиротского племени любит скитаться по пустыням.
Если я буду сторониться песчаного безлюдья, мне никогда его не встретить. Где всем заправляют деньги, для нас, сирот, любви быть не может. Может быть, японским сиротам Спаситель вообще не нужен? Разве бродят они по пустыням?
Краешком глаза я заметил красную тень. Откровение царя Армадилла легко, без всякого усилия, запечатлевалось в моей памяти. «Не забывай о кодексе сиротского племени. Сирота страхует себя сам. Он умеет понравиться всем. Ест много и впрок. Всегда готов бежать куда глаза глядят. У него всегда эрекция. Спит в любом месте, как в собственной постели. Может шагать целый день без остановки… Когда Япония превратится в пустыню, учиться всему этому будет поздно».
В тот день мы с Мадокой были на экскурсии в океанариуме, ездили на мыс, гуляли там по дорожкам, петлявшим среди пышного кустарника. Мадока, впитывавшая близость мужчины, моря, солнца, двигалась в такт шуму волн и, казалось, вот-вот закружится в танце.
– Ой, как поплавать хочется! Погода – блеск, море так и светится! Когда я смотрю на него, прямо чувствую, как тело очищается от всякой дряни. Правда, гребни волн ужасно красивые, да? Брызги – как россыпь бриллиантов.
Дорожка вывела нас на самую оконечность мыса, где в скале было вырублено нечто вроде балкона.
– Мыс – это здорово! Как будто на носу корабля стоишь. Вся Япония – огромный лайнер, а я впереди всех и смотрю прямо по курсу. Правда ведь, если долго смотреть на море, кажется, что Япония плывет через океан?
– Куда плывет-то?
– Прямо. Пересечет Тихий океан и врежется в Америку. Ты бывал в Америке?
– Даже пытался стать американцем. Теперь пытаюсь стать кое-кем иным.
VII
– Пора собираться назад. Сегодня вечером у меня деловое свидание. С мужчиной.
– Ясно. Смотри не надорвись.
– Могу. Я ведь почти не сплю, только работаю да развлекаюсь.
– Хочешь, обратно машину поведу я? А ты выспишься впрок.
– Какой ты добренький!
Мы сидели в сувенирном магазине на мысу, пили пиво и закусывали жареной каракатицей. Мыс, как выяснилось, назывался Нодзимасаки и находился в префектуре Тиба.
Иногда меня подхватывает неведомая центробежная сила и выбрасывает прочь от Токио. А потом, когда выйдет скопившийся гной, энергия ее иссякает, и уже иная, центростремительная сила тянет меня обратно. Я возвращаюсь в Токио, чувствуя себя освеженным. Город, этот центр гравитации, вновь засасывает меня.
И вот я сел за руль джипа, нажал на газ. Еду назад, в самое логово чудовища.
– Не гони так, ладно?
Зеленая листва, синее море. Воздух панет мятой. Ветер свистит в ушах. Головной боли как не бывало – мятный ветер сдул ее.
– Не бойся. Я водитель экстра-класса.
Я опять ощутил себя оборотнем, жаждущим мести, стремящимся разрушить все на своем пути. И в то же время чувства мои обострились до предела, как после тяжелой болезни, когда с особой силой впитываешь окружающий мир – носом, ушами, легкими. Я был сразу и оборотнем, и экзальтированной барышней.
– Чудной ты парень.
Кровь мчалась по жилам быстрее любого джипа. Всю усталость, угрюмость, мучительные воспоминания унес встречный ветер. Я был чистым и свежим, как после душа.
– Нравятся тебе чуднЫе?
– ЧуднЫе звери вроде тебя – да.
– А мне – жизнелюбивые самочки вроде тебя. Ведь ты не японка, ты – вольный зверек. Не женщина, которая всегда кому-то принадлежит, а просто самочка, сама по себе. Это лучший способ жизни. Вот и Армадилл…
– О-очень хорошо. Этот беглый псих еще и издевается!… Так что там про этого твоего Дилла?
Я остановил машину у обочины. А вдруг?.. Внимательно посмотрел Мадоке в глаза. Она не отвела взгляда.
– Ты что, хочешь меня поцеловать?
Я, конечно, поцеловал, и тут же начал объяснять:
– Понимаешь, Армадилл – это ангел-хранитель всех сирот. Ты можешь представить себе не японца, не чьего-либо любовника, а просто человека, просто мужчину или женщину?
– Ну как же. Твоя соседка, например.
– Значит, ты тоже из племени сирот. Вот я расскажу тебе о моем старом друге. Он погиб в Никарагуа от шальной пули, но перед самой смертью ему открылось нечто очень важное о человеческой жизни. Я решил разобраться в том, что же узнал перед смертью мой друг. Для этого я ломал голову над сном, который приснился ему в маленьком никарагуанском городке. Я копался в прошлом своего приятеля. Я прошел через те же терзания и муки, поэтому мне очень хорошо понятно одолевавшее его чувство пустоты и одиночества. Если бы не он, мой наставник, я, наверное, уже наложил бы на себя руки. Или сидел бы в дурдоме. Он стал моим духом-защитником. Вдохновленный им и снящимися мне снами, я отправился в паломничество, на поиски царя Армадилла. Я преодолеваю те же испытания, иду тем же путем, что юный Сиддхартха Гаутама, Иисус и Мухаммед.
– Ну да?! Ты даешь! Только, знаешь, не бери в голову. Ты можешь хоть пополам переломиться, мир от этого не переменится.
– Мир? А что, по-твоему, ожидает его в будущем?
– Откуда мне знать? У мира плана развития нету. А если и есть, то специально составленный так, чтобы люди окончательно свихнулись. Да нет, какой там план – менструация и та приходит, когда захочет. А погода? То майское солнышко, то вдруг – бац! – тайфун. Уж поверь мне, мир катится себе на авось. И слава богу – так интереснее.
– Я знаю. Ты не обычная женщина. Я чувствую. Чувствую что-то очень сильное.
– Ты что, специалист по нечистой силе? Как, похожа я на привидение? Ой, какой у тебя взгляд чудной! Ты не заболел?
Я так вперился глазами в лицо Мадоки, что, кажется, даже косить начал. Перевел взгляд на зеркало заднего вида, дал газу. Впереди над шоссе нависли дождевые тучи. В Токио, наверное, льет… Какое-то время мы ехали молча, молчание надувалось воздушным шаром. Потом я вдруг чихнул, и невидимый шар лопнул. Мадока засмеялась.
– Сироты везде и всем чужие, где бы они ни были, куда бы ни отправились. Но зато они легко сходятся с людьми. Сироты – это просто вечные чужаки. Ну и пусть. Если один чужак повстречает другого, они могут идти вместе. Может, конечно, друг другу они так и останутся чужими, но дело ведь не в этом. Главное – не ошибиться в спутнике. И еще нужно уважать его.
– Вроде понятно ты говоришь, а вроде и не очень…
– Ничего, ты меня поймешь. Если не головой, так телом.
– Как ты его назвал – Арма Дилл? Симпатичное имя.
VIII
Вдали показался токийский район новостроек. Внушительный пейзаж: эскадра броненосцев-многоэтажек, окутанная туманом. Нет, не пейзаж – натюрморт. Полная безжизненность. Давящая, агрессивная декорация, призванная замаскировать манию преследования токийского сообщества чужаков. Такой, по крайней мере, увидел ее я. С улиц доносился отдаленный вой сирен, мчались куда-то полицейские машины и кареты «скорой помощи». Ежедневный фарс с участием убийц и воров был в разгаре; вовсю трудились экстремистские организации, сумасшедшие религиозные секты, бандитские шайки. Да, в этом городе ни язык, на котором я говорю, ни мои знания и привычки хождения не имеют. Здесь уже завтра может появиться Спаситель всех сирот царь Армадилл. Он примчится на велосипеде, оглядится вокруг и заиграет на своей волшебной свирели. Когда иссякнет вера в экономическое процветание и культурный прогресс, каждый поймет, что может полагаться только на самого себя. И царь Армадилл громко засмеется, вполне удовлетворенный. Да, да, да! Стоит чуть-чуть содрать кожуру с японской столицы, и она превратится в пустыню, по которой бродят заблудившиеся сироты. Я встретился с Мадокой, чтобы узнать ее, когда мы снова столкнемся в этом завтрашнем Токио. Она доверяет только своим инстинктам и собственному взгляду, безошибочно оценивающему мужчину. Сейчас она вновь отправится на сексуальный базар торговать своим телом, но теперь за нее можно не бояться – она под надежной защитой царя Армадилла.
– Тебе куда?
– В Синдзюку.
Мадока занялась макияжем.
– О’кей.
– А ты? Тебе есть куда пойти-то?
– Попрошу убежища у кого-нибудь из знакомых.
– Когда пристроишься где-нибудь, позвони. Я живу в центре.
Она написала на листке адрес и телефон, приложилась к бумажке напомаженными губами и сунула ее мне в нагрудный карман. Отлично, у меня появилась еще одна подпольная база. Там я всегда смогу дозаправиться мужеством.
Мы въехали на городскую автостраду, и джип сразу зачихал, закашлял. Почему в городе водителя обязательно охватывает раздражение? Ну, ясное дело, в Синдзюку так просто не проедешь – на выезде с автострады затор, пробка.
Что-то Мадока затихла. Э, да она прикорнула. Моя Богиня Счастья не ведает, что такое глубокий, мертвый сон. Язык, грудь, вагина Мадоки – это золотой рудник, разрабатываемый мужчинами. Тело Мадоки принадлежит всем, кто спал с ней. У нее, собственно, и нет единого тела – оно растащено по всему Токио, по всей Японии, по всему миру. Оно живет в телах ее мимолетных любовников.
Мадока, добрая фея, обменивается с ними частицей плоти, и так переполняющая ее жизнь распространяется по планете. Шлюха и есть добрая фея, во всяком случае ее младшая (а может старшая?) сестра. Ведь сколько радости и пользы приносит она людям! Помогает не заблудиться, учит жизни, придает мужества, радостно встречает и одаряет любовью, избавляет от лишних денег. Она живет бесшабашно и не задумываясь, день да ночь – сутки прочь, живет средь улиц, по которым текут людские и денежные реки.
Мадока вдруг встрепенулась – упала во сне, что ли? – открыла глаза и стала оглядываться по сторонам.
– Ты чего?
– Кто-то меня позвал. Где это мы? В Синдзюку? Уже приехали. Это ты меня звал?
– Да нет… Просто в этом городе полно людей, которым ты позарез нужна. Это они тебя зовут.
Мадока, даже зевая, умудрилась улыбнуться. Вот и мне послышалось, что кого-то издалека зовут по имени. Это сироты посылают мне радиосигналы.
Наконец затор на автостраде рассосался и джип вырвался из прямой кишки прямо в Синдзюку. Мы промчались под безразличными громадами небоскребов, проехали через мост, и тут Мадока сказала:
– Все, тормози. Пора прощаться – на работу я прихожу одна. На, это тебе на ночлег – и она сунула мне бумажку в десять тысяч иен.
Я выбрался из машины, выволок свою тележку.
– Ты – Богиня Счастья. Ты вернула меня к жизни. Да еще и денег подбросила. Спасибо.
– Привет Арме Диллу.
– Царь Армадилл отныне оберегает тебя.
– Ну, будь здоров, мальчик Акира. Может, еще покувыркаемся как-нибудь.
Напоследок она назвала меня именем моего духа-хранителя Саэки. И вот ее уже нет, исчезла за поворотом.
IX
Я шел себе по каменному тротуару, вдруг смотрю – чей-то велосипед стоит. Недолго думая, пристроил свой скарб на багажник, сел и покатил вперед, по веселому кварталу Кабуки. Мне не раз приходилось ночевать в ночлежке возле теплого источника, но на сегодня я решил найти пристанище поприличней. Я был в отличной форме и решил поискать женщину (а можно и мужчину), от кого исходил бы притягательный аромат.
Мадока зарядила меня энергией. Я открыл одну из целей своего паломничества, а может, и достиг ее. Соблазн самоубийства и страх безумия – непременные спутники паломника любой религии. Сопровождали они и меня в моем персональном паломничестве. И могу сказать, что я с честью преодолел оба эти испытания.
Пусть Мадока шлюха, но она нашла свое призвание – она женщина, дающая любовь. А мое призвание – быть незаменимым другом для всех бездомных сирот. Мадока черпает силы из океана, она всегда может к нему вернуться. Мне же возвращаться некуда. Но, возможно, в этом-то как раз мое спасение. Я нашел то, чего искал, паломничество завершено, но это не конец моего пути. Едва мне почудилось, что я уже ухватил царя Армадилла за хвост, как его уж и след простыл. Таков мой царь Армадилл. Мы будем с ним играть в догонялки до скончания века. И когда-нибудь он, конечно же, приведет меня к самому краю Земли…
Я слышу чей-то зов. Голос мужской. Что кричит – непонятно. Жму на педали, еду на голос. Возле кегельбана толпа народа, посередине – пустота. Там стоит молодой бородатый парень с проницательными и горящими глазами. Он тяжело дышит, в правой руке зажата дешевая зажигалка, в левой – бутылка из-под пива. Зеваки толпятся на некотором расстоянии, держат дистанцию: то ли наркоман, то ли псих, но так или иначе видно, что человек не в себе. Некоторые прохожие торопятся унести ноги от греха подальше. Те же, у кого любопытство сильнее осторожности, расположились метрах в десяти от ненормального и пялятся на него, ждут, чего будет. У ног мужчины пластмассовая канистра. Сам он на месте не стоит, то в одну сторону дернется, то в другую. Толпа соответственно шарахается то вправо, то влево. Настроение у зевак безмятежное: сейчас придет постовой и вмиг выяснит, в чем тут дело. Парень кричит по-английски:
– Япония прогнила насквозь! Меня от вас от всех с души воротит! Где ваша азиатская гордость? Ведь я тоже азиат, а вы меня и за человека не держите! Всем вам грош цена – политикам, интеллигентам, всем! Такой Японии не жалко, пусть пропадает пропадом! Вот я сейчас возьму и подпалю вашу гнилую Японию. Алла акбар!
Кто это такой, чего он хочет? Его речи мне вроде бы знакомы. Судя по виду, какой-то мусульманин, приехавший в Японию на заработки. Поговорить с ним, что ли? Не наломал бы сгоряча дров… Надо познакомить его с Откровением царя Армадилла.
Решено. Слезаю с велосипеда, протискиваюсь к мужчине, глядя ему прямо в лицо. Я до того спокоен – самому странно. Как будто сижу в стороне и управляю собственным телом с помощью дистанционного пульта. Никто меня не останавливает. Дух Саэки обещал: если будет опасно, он непременно меня предупредит. Все нормально, я под надежной охраной.
– Постой, – говорю. – Давай потолкуем. Дай-ка сюда бутылку. Я – паломник. На кой тебе этот терроризм? Поговорим спокойно, станем друзьями.
Мужчина поднимает канистру и обливает всего себя бензином. Да он не шутит!
– Подожди! Не валяй дурака! Я твой дух!
– Отвяжись! Ты такой же тухляк, как все японцы. Я покажу вам, что такое – гордость мусульманина. Слушайте вы, языческие свиньи! В том, другом мире я буду подручным самого Аллаха. И тогда мы с вами еще свидимся. Алла акбар!
Он щелкает зажигалкой. Над горлышком бутылки вспыхивает огонек. Бах бутылкой о землю! Один миг – и все кончено. Я шарахаюсь назад, но огненный шар желтым зверем бросается на меня. Крикун уже превратился в живой факел. Факел визжит нечеловеческим голосом и кидается в мою сторону. Моя одежда в огне. Падаю на землю, катаюсь по ней, пытаясь сбить пламя. Помощи нет! До них еще не дошло, что происходит. Я горю, горю! Да нет, это просто кошмарный сон. Ох, как горячо. Нечем дышать. Парень падает на меня, обхватывает руками, словно моля о спасении. Все вокруг в огне. Саэки, что же ты?! В горле огненный ком. Значит, нет никакого духа-хранителя? Жульничество и обман. Царь Армадилл, передай откровение Мадоке… Нет же, нет! Я не могу умереть! Это совсем неправильный сон!.. Умираю?.. Кто-то хлопает меня по спине. Ну конечно, это просто кошмарный сон. Я умер во сне, а когда проснулся, то воскрес вновь. И теперь я на шаг ближе к царю Армадиллу. Вот сейчас кто-нибудь меня разбудит. Миюки! Мадока! Саэки! Эй, кто-нибудь! Спасите же меня!