Вечером пятнадцатого июня сорок четвертого года над Лондоном, как обычно, взлетел патруль истребителей. Он охранял британскую столицу от возможного налета германской бомбардировочной авиации, от наскоков «жирного борова», как именовали англичане ненавистного Германа Геринга, главнокомандующего военно-воздушными силами третьего рейха. Ведь он неоднократно заверял фюрера, что подвластной ему бомбардировочной авиацией сотрет с лица земли английские города и поставит британцев на колени!

Уже начало смеркаться, когда пилот одного из истребителей услышал какие-то странные звуки, похожие на приглушенный шум запускаемого движка. Огляделся, но ничего подозрительного в вечернем небе не увидел. Тогда он прислушался к работе мотора своего «харрикейна» — нет, хвала механикам, тот трудился четко: никаких перебоев или посторонних шумов. Может, почудилось?..

Пилот решил пока не делиться своей тревогой с товарищами. Будут еще смеяться после патрулирования, спрашивать, не видится ли ему по ночам свирепый «боров» или не принимает ли пилот перед вылетом потихоньку от всех солидную порцию доброго виски для храбрости, отчего и в ушах шумит, и в глазах двоится…

Занятый такими мыслями, летчик не успел уловить промелькнувшую остроносую тень с небольшими крылышками. Он опять среагировал только на звук, но на этот раз точно определил, откуда он идет, и, снизившись, различил лишь, как крылатая тень нырнула вглубь, еще ближе к Лондону, будто собиралась клюнуть «Биг-Бен».

Внезапно за бортом послышался сильный взрыв, и «харрикейн» даже основательно тряхнуло. Пилот с трудом удержал машину на курсе. Тут же он увидел внизу, на какой-то на лондонских улиц, пожар. «Тысяча чертей, эта штука прорвалась к городу, — пронеслось в голове английского пилота. А я, безмозглый осел, прохлопал ее. Кто же ее вел? Фанатик фашист? Смертник, наподобие японских камикадзе?»

Надо было снова набрать высоту. Пилот заложил крутой вираж и тут увидел ниже себя, на высоте менее двух миль, еще одну тень с небольшими крылышками. Ну нет, эту он уже не упустит!

Летчик примерился и, используя свое преимущество в высоте, зашел для атаки. Его крайне удивило поведение того, кто пилотировал странную машину. Он должен был бы непременно заметить атакующий его истребитель, но даже не попытался сманеврировать, отвернуть, уклониться от нападения.

Летчик сблизился с неизвестным объектом, вышел на отличную дистанцию для стрельбы и только тут заметил, что никакой кабины у противника не было, что его машину никто не вел. «Так вот что это такое… — сообразил пилот — «BUZZ-BOMBS», самолет-снаряд, то, о чем вопил на весь мир хромоногий ублюдок Геббельс. Ну ладно, сейчас этому «оружию возмездия» будет крышка!»

Он открыл огонь и сбил самолет-снаряд еще на подходе того к Лондону. Потом из любопытства глянул на часы: стрелки показывали двадцать два часа тридцать четыре минуты. Значит, можно считать, что первый налет гитлеровских самолетов-снарядов на Лондон произошел ровно в половине одиннадцатого пятнадцатого июня.

Да, именно в этот вечер первые Фау-1, запущенные германскими фашистами с французского берега, упали на Лондон, и именно в этот вечер их научились сбивать английские истребители. А вскоре стали ловить радарами британские службы ПВО и успешно сбивать даже с земли…

— Алексей Игнатьевич! — сказал Снитко, сосредоточенно перебирая у себя на столе стопку исписанных листов и каких-то документов. Судя по всему, он обстоятельно подготовился к разговору. — Теперь вам предстоит заняться немецкими самолетами-снарядами Фау-1.

— Теми самыми, которые на Лондон сыплются? — уточнил Клюев.

— Вот именно — теми самыми. Что же мы о них знаем? — Снитко поднес к глазам одни из листков. — Беспилотная крылатая ракета. Дальность полета — до трехсот семидесяти километров, высота — до двух километров. Заряд взрывчатых веществ массой более семисот килограммов. Все это, как вы догадываетесь, — опубликованные английские данные. Принцип устройства, схема действия механизмов ракеты англичанам неизвестны: ведь они не имеют ни одного целого экземпляра! Те или сами взрываются, и от них мало что остается, или их сбивают, и они опять-таки взрываются.

Вот английская статистика: двадцать пять процентов запущенных и долетевших до Англии Фау-1 сбивают истребители, семнадцать процентов — зенитная артиллерия, семь процентов падает при столкновении с аэростатами заграждения.

— Значит, уничтожается примерно половина? — Клюев даже руками развел от удивления. — Какая низкая эффективность!

— Она объясняется рядом причин. Прежде всего — относительно малая скорость… Затем, крайне слабая точность попадания… Но, Алексей Игнатьевич, не это нас интересует. Нам нужны данные, которые позволят разобраться в механизме ракеты, воссоздать ее принципиальную схему, общие характеристики. Дело в том, что ракеты свои они пускают на Англию — артиллерией-то не достать, да и нужна им она куда больше на Востоке, против нас, а вот испытывали их все время в нынешней полосе действий наших войск: в Польше и Восточной Пруссии. Ясно?

— Ясно, товарищ генерал, — быстро ответил Клюев. — Надо будет постараться найти их полигоны, места запусков, может быть, склады…

— Ишь какой прыткий, — засмеялся Снитко. — Складов ему захотелось, видите ли… Нет, голубчик. Так было бы слишком просто. Взяли со склада ракету — и к себе в подвал: разряжать и пилить. Немцы вывезли все: и оборудование, и готовые экземпляры, как только стал приближаться фронт. А подневольную силу, которую там использовали, — уничтожили. — Снитко помолчал. Потом снова заговорил — А вот насчет полигонов, мест пусков и возможных разрывов — вы совершенно правильно сказали. Надо, надо их найти и обследовать хорошенько!

Ведь, по некоторым данным, у немцев уже шли полным ходом испытания не только Фау-1, а кое-чего и посильнее. И летало это туманное нечто значительно выше, и рвалось гораздо мощнее. Из донесений разведки явствует — мощность взрыва настолько велика, что предполагают чуть ли не тонну взрывчатки. Как бы и подобные чудовища не обрушились на союзников, да и для нас они могут представить немалую угрозу. Вот что нас интересует в первую очередь.

Клюев попытался представить себе такую махину. Как тонну взрывчатки уместить во что-то, похожее на снаряд, и оснастить его двигателем, запасами горючего, необходимыми приборами? Какой же будет вес, какая величина?

— Попробуйте наладить контакт с местными жителями, — продолжал Снитко. — Впрочем, вряд ли они что-нибудь видели: немцы, наверное, угоняли их подальше. Создается специальная комиссия, мы включаем в нее вас. Кого из своих возьмете с собой?

Алексей Игнатьевич прикинул, кто чем занимается, кто для такого дела может быть наиболее подходящим:

— Салазко, товарищ генерал.

— Одобряю ваш выбор. Хотя я обо всех ваших сотрудниках уже давно составил высокое мнение.

Выезду комиссии, которой предстояло работать по Фау, предшествовало довольно бурное заседание. На нем определялся ее состав, а главное, решалось — кто же должен ею руководить. Артиллеристы предлагали свою кандидатуру, авиаторы — свою. Комиссия создавалась по поручению Ставки Верховного Главнокомандования, и значение ей придавалось соответствующее.

— Но это же, по сути дела, — снаряд с большим количеством взрывчатого вещества! — доказывали артиллеристы.

— Да, но ведь он летит? — возражали авиаторы.

— Так летит любой снаряд, любая мина! — не сдавались артиллеристы.

— А он не просто летит по элементарной траектории, он летит подобно самолету. Ведь недаром называется — «самолет-снаряд». А что вы понимаете в аэродинамике?

Аэродинамика была козырем представителей авиации в полемике. И козырь этот сработал. Комиссию возглавил авиационный генерал.

Клюева весьма позабавил такой спор. Он глядел на Салазко, уже загоревшегося предстоящей командировкой, целью поисков, и невольно чувствовал, что его самого, все, казалось бы, испытавшего и перевидевшего, охватывает такое же молодое нетерпение, такой же азарт. Чего там спорить, доказывать друг другу свой приоритет? Надо скорее ехать!

Салазко, по-видимому, думал о том же, потому что не выдержал:

— Когда же мы наконец отправимся, елки-палки? И куда, если не секрет?

— Не секрет, — улыбнулся Клюев. — На львовское направление, в шестидесятую армию генерал-полковника Курочкина.

— Но Львов-то уже освобожден!

— Да, как раз армией Курочкина и танкистами Лелюшенко. А после этого шестидесятая двинулась на Перемышль, взяла его и воюет сейчас на польской земле…

По дороге, точно сговорясь, обсуждали лишь свои, ниговские дела. О предстоящем — ни слова. И невольно припомнился им самый, пожалуй, опасный эпизод: то, что случилось у Клюева в подвале с еще неизвестным тогда оружием — фаустпатроном.

— Ну и видок у вас был, Алексей Игнатьевич, — посмеиваясь, сказал Салазко. — Я не столько выстрела испугался, сколько вида вашего!

— Думаешь, я не испугался? — мрачновато отозвался Клюев. — Кто же знал, что трубки эти проклятущие в ящике уже взведенными лежат? И кнопка пуска — прямо под прицельной рамкой. Я, когда ее откинул да в обхват взял, конечно, нажал ненароком. А там — граммов девяносто дымного пороха: надо же им гранату эту метров на тридцать выбросить! Вот и рвануло. С противоположного конца струя огня метра на четыре дала так, что дверь вышибла. Счастье еще, что до этого я не попытался насадить мину на эту трубку…

— Это точно! Еле-еле мы ее у вас из рук вынули — так вы ее стиснули! А потом я уехал. Что дальше-то было?

— Ну, мы полностью разобрались и с трубкой, и с гранатой. Ничего, в принципе, особо мудреного. Надкалиберная кумулятивная граната. В одном варианте, без трубки, — около трех килограммов, в другом — меньше двух. Начинка, как у всех кумулятивных: флегматизированный гексаген.

Коля Мещеряков хорошо управился, сделал полный разрез. Но когда до стабилизатора дошел — там листы стальные, в трубку свернутые. Ему и полосануло по ладони. Понесли мы разрез показывать Яковлеву, а Коля— в одной руке несет, а с ладони другой кровь слизывает. Так уж не задался нам этот чертов «фауст»! Хорошо, что Яковлев не заметил, а то он за любой беспорядок строго спрашивает. Вызывал он потом всех начальников отделов арткома — смотрите, мол, изучайте…

— А дальше?

— А дальше мы в действии «фауст» проверили. Здорово бьет, ничего не скажешь. Недаром в рекламных инструкциях, которые были в ящиках, говорилось, что вот, мол, новое необычное оружие, которое спасет немцев от большевистских танков…

— Ха, спасет! Спасет их только полная капитуляция и ничего больше…

— И все же есть в тех штуках кое-что заслуживающее внимания. Правда, и недочеты имеются! Недаром Главное артиллерийское управление распорядилось разработать советский образец ручного противотанкового гранатомета. И поручено это нашему Борошневу.

— А я бы тоже с удовольствием поучаствовал.

— Ничего, нас ждут не менее интересные дела.

В начале августа комиссия прибыла в тыловые подразделения шестидесятой армии. На западе непрерывно грохотала канонада — там, за Вислой, шли кровопролитные бой за сандомирский плацдарм, занятый советскими войсками, который немцы очень хотели вернуть себе.

Клюев и Салазко вышли размять ноги после долгого пути. Навстречу им, от горных отрогов, наползала гроза. Высокое, белесоватое небо с мелкими завитками облаков — точно разрывы зенитных снарядов по невидимому самолету — и сизая, оттенка махорочного дыма, огромная туча, сливающаяся своим нижним краем с горизонтом… То и дело грохотали раскаты грома.

— Как прекрасно! — вырвалось у Клюева. — Словно природа объявила войну войне: негодует, показывает свою мощь и силу.

— Здорово вы подметили, — с радостью согласился Салазко. — И каждый гром — будто орудийный выстрел. Сейчас попробую угадать калибры… О. слышите? Это явно — семьдесят шесть миллиметров… А теперь? Это же гаубица, сто двадцать два… А теперь не иначе, как двести три долбанула!

Салазко был оживлен, словно мальчишка-курсант артиллерийского училища, первый раз выехавший в лагеря и старающийся именно по-военному, по-артиллерийски воспринимать грозу, А Клюев слушал, отечески улыбаясь, и не прерывал его восторженный монолог.

Наконец хлестанул дождь — сильно, отвесно, и почти сразу же в туче образовались промоины, в которые вылезли куски ярко-синего освеженного грозой неба. А туча уходила куда-то за голову, все больше и больше разваливаясь, и хвосты ее превращались в белые, удивительно мирные облака.

Потом навалилась жара. От наполненной влагой земли тянулись к небу душные испарения. Стояло сизое марево, расслаблявшее, размагничивавшее всех непривычных к сюрпризам этого края. Комиссия, разместившись в юрких «виллисах», выехала по маршруту Синдюшев — Ропщица на поиск следов Фау.

Вскоре более или менее нормальная дорога кончилась. Сопровождавший комиссию проводник — переводчик из числа местных партизан — сказал, что теперь придется идти пешком через лес. Он оказался основательно заросшим кустарниками, мелким подлеском. Клюев часто наклонялся и что-то срывал.

— Что это вы нашли, Алексей Игнатьевич? — полюбопытствовал Салазко.

— A-а, детство вспомнил, — усмехнулся Клюев. — Глядите: ежевика, да такая спелая, вкусная… Попробуйте.

— Действительно вкусно! Вот она наша первая полезная находка. — И Салазко набил полный рот крупными сочными ягодами.

Порой они замечали в зарослях вроде бы норы или же входы в землянки. Проводник, не останавливаясь, махал в их сторону рукой:

— То наши схроны!

Наконец выбрались к большой поляне. Впереди показались развалины нескольких зданий и пара приземистых бараков, кое-как сколоченных из кусков дерева, обрезков фанеры и картона. Проводник заглянул в один из них, в другой, и из бараков к ним потянулись старики, женщины, ребятишки, одетые буквально в рубища. Осунувшиеся лица, робко глядевшие глаза…

— Вот, спрашивайте их, — сказал проводник. — Эти могли что-то слышать либо даже видеть.

— Видел ли кто-нибудь из вас запуски ракет или снарядов тут неподалеку? — спросил председатель комиссии.

Проводник перевел. Ответом было молчание.

— Ну, если никто не видел, может быть, хоть слышали? — продолжал генерал. — Ведь фашисты здесь много раз испытывали свое новое оружие! Звук у него должен был быть сильным, далеко слышным…

Опять молчание.

— Почему вы не хотите нам помочь? Красная Армия вызволила вас от фашистов, гонит их дальше. Скоро вся Польша будет свободной. А вы не хотите рассказать нам о том, что здесь было!

Но и на этот раз люди молчали. Тогда проводник попробовал сам поговорить с ними. Безуспешно.

— О ницем невям…

— Не розумием…

— Як бога кохам…

— Езус-Мария… — шелестело со всех сторон.

Проводник с досады сплюнул, буркнул: «Холера ясна!» — и, сделав несколько затяжек, заговорил снова, поспокойнее и потише. Ему отвечали наперебой, но отрывисто и скупо.

— Видите ли, — объяснил проводник комиссии, — что бы вы им ни говорили, они все еще боятся. Ведь от фашистов их освободили совсем недавно, эти каты ох и лютовали здесь… Мужчин всех угнали на работы, и до сих пор никто не вернулся. Дома их разрушили, даже костел взорвали. Существовал ведь особый приказ Гиммлера, по которому все леса вокруг объявлялись закрытой зоной.

— Так этих людей выселяли? — спросил генерал. — Тогда другое дело.

— Здесь были прекращены лесозаготовки. Ни один человек не имел права войти в лес. Дороги немцы заблокировали. Эти-то бараки на скорую руку уже потом слеплены. А как тут эсэсовцы и полиция лес прочесывали! Все искали парашютистов и партизан. Это у них называлось «гроссфандунг» — большая облава. Хорошо, что мы вовремя о ней узнали и двинулись на восток, вам навстречу.

— Погодите, погодите, — остановил его генерал. — Скажите, когда, хоть примерно, поступил сюда приказ Гиммлера и начались облавы и выселения?

— Не так давно, кажется, в начале весны. У них, наверно, пошли особенно активные испытания.

— Ну а не особенно активные были и раньше? Еще до приказа Гиммлера? И все эти люди еще жили здесь в своих домах? Значит, они все-таки что-то могли видеть или слышать…

Проводник опять обратился к собравшимся. И тогда, растолкав молчавших взрослых, вперед вышел мальчик лет четырнадцати. Был он белобрыс, курнос, долговяз, в залатанной большой куртке, явно с отцовского плеча, в продранных на коленях штанах из мешковины и каком-то подобии лаптей. Проводник выслушал его и сказал извиняющимся тоном.

— Вы должны их понять и не сердиться: они очень запуганы. Сначала тут зверствовали швабы, а после них — «аковцы», эти волки из Армии Крайовой. Они застращали людей, грозились расправиться с теми, кто будет вам помогать…

Но этот хлопец хочет все рассказать и показать. Он — сын здешнего лесника. Его отец был смелый человек, наш большой друг! Когда начались облавы и эсэсовцы рыскали повсюду, он нас предупреждал — записки клал в дупло дерева, о котором только мы знали, а под него закапывал для нас продукты, мы тогда сильно голодали… Так швабы его подкараулили и схватили, когда он новую записку для нас прятал. Пытали, но лесник никого не выдал. Ну и погиб, конечно…

Пока проводник говорил, мальчик пристально смотрел на своих земляков и сквозило в его светлых глазах мальчишеское презрение к трусости. А когда заговорил сам, то голос его часто срывался.

— Он объясняет, что и слышал, и видел пуски, — перевел проводник. — Были они довольно частыми.

— Откуда и куда? — спросил Клюев.

— Вон оттуда. — Мальчик махнул рукой, показывая за остатки деревни. — Летело и делало так: «Ух-ух-ух-ух…» Летело во-он за лес и дальше вот так. — Он четко показал рукой.

«Север-северо-восток, — быстро определил Клюев. — То есть примерно направление на Брест».

— А потом, — добавил мальчик, — так сильно-сильно взрывалось: бу-бух-трах-тарарах!

— Можно ли найти место, где взрывалось? — из-за плеча Клюева высунулся Салазко.

— То можно, — кивнул мальчик, когда ему перевели.

— А место, откуда их запускали? — спросил генерал.

И мальчик опять утвердительно кивнул.

— Ну что ж, товарищи, — обратился к комиссии генерал. — Пожалуй, начнем с полигона. Правда, смеркается уже, надо бы переночевать по-походному… А с рассветом и двинемся.

Спали на сеновале. Сугубых горожан — Клюева и Салазко — долго тревожил пряный аромат сена, и они шептались о Москве, о том, что уже скоро вернется вся академия и начнутся новые дела да заботы. Потом все же задремали.

Утром по дороге им все время попадались таблички с грозным предупреждением по-немецки: «Ферботен!» («Запрещено!») Где-то уже после полудня, пройдя насквозь смешанный лес, они неожиданно оказались на сравнительно небольшой площадке, расчищенной и разровненной.

— Глядите, Георгий Николаевич. — И Клюев показал рукой. — Вот они, пусковые установки с направляющими, вроде наших «катюш». Это, конечно же, для Фау-1.

— А зачем к площадке подходят рельсы?

— Ну явно для подвоза крупных частей запускающихся агрегатов. Монтировали, судя по всему, прямо тут. Думаю, что вполне можно было запускать и с самолета-носителя.

— А вон тот огромный бетонный куб?

— Он, это совсем другое дело! Это пусковая площадка для куда более солидных вещей.

— Тут вокруг стояли войска швабов, — объяснял между тем мальчик. — Те, что с молниями на рукавах, всюду шныряли. Про это место мне отец рассказал. Он называл его так, как называлось оно у швабов — «ракетная база «Вереск».

Вскоре все на площадке было замерено, сфотографировано и буквально прощупано. Клюев даже влез на бетонный куб и попросил «щелкнуть» его в таком виде.

— Чтобы ощущался размер по отношению к моему росту, — объяснил он.

Уже в Москве маленькая человеческая фигурка показалась на снимке муравьем по сравнению с бетонной громадиной. И это особенно ясно говорило об исполинских размерах запускавшихся отсюда ракет.

До вероятных мест их разрывов комиссия добиралась куда дольше. Изрядную часть пути проехали по дороге на машинах, потом опять шли лесом. Всех поражало то, как мальчик безошибочно ориентировался в огромных лесных массивах. Его наперебой угощали, но он стеснялся, ел мало. Подгонять парнишку но требовалось; он сам горел желанием поскорее отыскать то, что интересовало русских.

— Туда, куда я вас веду, — объяснил он, — падало мало, но эти места мне знакомы.

— А куда же падало много? — спросил генерал.

— Не знаю, — ответил мальчик. — То летело далеко-далеко, на кресы всходни. — И он опять четко показал рукой направление полета.

— Кресы всходни, то по-польски будет восточная окраина. В данном случае это — Западная Белоруссия, — поревел проводник.

— Значит, даже их экспериментальные пуски несли гибель мирным жителям? — спросил Клюев.

— А когда это фашистов заботило? — пожал плечами проводник, — они же собирались вообще уничтожить всех поляков, белорусов и украинцев. И уничтожили бы, если б не Красная Армия.

Часа через три наконец вышли к цели.

Посреди сосняка обнаружилась огромная воронка, метров десяти в глубину и до полусотни в диаметре. Ближайшие к воронке деревья были вырваны с корнем и разбросаны далеко окрест. Взрыв сорвал со многих сосен хвою, навалил целые холмы бурелома. За этими холмами стволы деревьев лежали кронами от воронки.

— Вот это да! — воскликнул генерал. — Мощный взрыв, ничего не скажешь…

Клюев заметил, что воронка изрядно заплыла водой: видно, в низине близко подходили подпочвенные воды. Потом, согнувшись, точно ища грибы, двинулся по самому краю воронки. Салазко последовал его примеру. Попался им пучок обгоревших проводов — подобрали. Обломок алюминиевой трубки — тоже. Ну и, конечно, осколок стали синего цвета с уцелевшей заклепкой — наверно, частичка обшивки…

Мальчик, спокойно наблюдавший за поисками, вдруг подбежал к проводнику и, что-то энергично говоря, начал трясти его за плечо.

— Он вспомнил, что за этим сосняком есть болото, — перевел проводник. — Так в то болото чуть не целая ракета угодила.

— Целая? — изумился Клюев. — Давайте скорее туда!

Болото оказалось большим, продолговатым, изрядно заросшим. На поверхности его ничего не было видно.

— Точно сюда упала? — засомневался Клюев.

Мальчик уверенно подтвердил. Именно сюда.

— Ну, чтобы его осушить, нужно не меньше батальона саперов, — прикинул генерал. — А где его взять?

Клюев повернулся к Салазко.

— Георгий Николаевич, садитесь в машину и дуйте в ближайший город. Должна же там быть хоть завалящая пожарная команда! А если она есть, у нее найдется и насос. Доставьте их сюда…

И вот к болоту прибыла пожарная команда. Пожарники поговорили между собой, скептически обошли болото. Но потом все-таки выбрали место поудобнее, размотали шланг и запустили насос. Зеленовато-коричневая жижа хлынула в ближайшие кусты. Но насос проработал минут десять и заглох. Его разобрали, прочистили, но он снова заглох, едва начал работать.

— Вода идет с землей, песком, всякой дрянью, — пояснил начальник команды. — Как ни старайся, все время будет засор.

Тогда вызвали наряд солдат с лопатами. Вооружились лопатами и члены комиссии. Все стали копать канавы, чтобы попробовать хоть немного спустить воду. Принялись за дело и поляки-пожарные. Объединенными усилиями чуть-чуть продвинулись. Тут заметили, что из середины болота показалась облепленная тиной какая-то металлическая штуковина. Значит, сын лесника и здесь но ошибся…

Взялись за работу с удвоенной энергией. Но сильно мешали плывуны. Решили: чтобы избавиться от них, нужен деревянный сруб. Поляки обещали быстро его сделать.

Во время перекура Клюев подсел к мальчику:

— Скажи, пожалуйста, всегда эти штуки взрывались или иногда взрыва не было?

Мальчик выслушал перевод и сразу же ответил:

— Взрывы бывали всегда. Но два раза я видел, как во время полета что-то в них портилось и вылетали какие-то куски.

«Понятно, это же эксперимент, вполне могли случаться неполадки… Но так как ракета была полностью снаряжена, то при падении на землю она все равно взрывалась», — подумал Клюев и спросил мальчика:

— А можно ли найти те вылетавшие куски? Где их поискать?

Мальчик охотно повел всех в недалекий лес, и комиссия рассыпалась по кустам, точно большая компания грибников или ягодников. Довольно скоро повезло Салазко — он наткнулся на металлический сосуд, явную деталь ракеты. В сосуде том, когда его со всеми предосторожностями открыли, оказалась жидкость.

«Надо же! — огорчился Клюев, — и нет никакого реактива с собой, чтобы установить, что это такое». И тут он заметил, что председатель комиссии смело сунул в сосуд палец.

Видно, его сильно обожгло, потому что генерал сразу отдернул руку и, чисто ребячьим движением, вытер палец о брюки. Генеральские лампасы тут же задымились. Их, конечно, загасили, палец забинтовали. Потом, наученные горьким опытом, макнули и жидкость сухую палочку: она загорелась.

— Сдастся мне, что это — концентрированная перекись водорода, — сказал Клюев Салазко. — Надо бы ее перелить в надежную посуду и — в Москву, на анализ.

— Это я мигом, только машину дайте. — И Салазко опять умчался в город.

Вернулся он довольно быстро.

— Сообразил заскочить в аптеку. Вот какие бутыли достал! В них и перельем.

— Мы тут еще кое-что нашли, спасибо парнишке, — сказал Клюев. — Глядите: вот щитки управления, баки алюминиевые, а это — камера сгорания. Очень ценные находки — части механизма двигателя! Словом, и жидкость, и все остальное надо немедленно самолетом в Москву. Полетите вы, Георгий Николаевич, так решено.

А на следующий день удалось разыскать даже целый боевой заряд новой ракеты — около тонны взрывчатки. И стало ясно, что одним самолетом уже не обойтись…

Особенно тщательно упаковали бутыли с жидкостью— в ящики, обложив их песком. Весь груз, накрытый брезентом, доставили на полевой аэродром.

Когда Клюев и Салазко прибыли туда же, то сразу заинтересовались — а где сын лесника? Расспрашивали к других членов комиссии, но никто не знал. Но было и переводчика-проводника. Завидев в стороне группу польских партизанских командиров, Клюев и Салазко подошли к ним, стали спрашивать. Один из партизан объяснил: проводник поспешил увезти парнишку обратно в глухой поселок, на всякий случай. Мало ли что могло с ним случиться тут, в районе Ропшицы, где многие видели, как он сопровождал группу советских офицеров, показывал им дорогу, помогал и поисках, В то время вражеской агентуры, да и тех же самых «аковцев» шныряло еще немало. По сути, все было сделано правильно но Клюев очень расстроился — не успел попрощаться со смелым и толковым мальчонкой, записать его имя и фамилию, возможный адрес… Ведь вполне заслужил какую-нибудь награду…

Наступила ночь. В небе перемигивались звезды. Белела туманная полоса Млечного Пути.

Груз был уже размещен в двух самолетах. Неожиданно из ящика с бутылями показался дым.

— Что это, Алексей Игнатьевич? — тревожно спросил Салазко.

— Вот дьявол, — скрипнул зубами Клюев. — Видно, одна из бутылей треснула, жидкость просочилась, и деревянная обшивка может сейчас загореться.

— Давайте поднимайтесь! — крикнули им со старта. — Что мешкаете?

— Погодите, тут неполадки, — ответил Клюев и подошел к генералу: — Надо отменить вылет.

— Почему?

— Самолет может не долететь. Будет и нечего показывать, и некому докладывать…

— Что же вы предлагаете?

— Надо разлить треснувшую бутыль по мелким стеклянным сосудам и везти машиной.

Для капризной жидкости специально дали «виллис», и в нем поохал Салазко. Через Львов, через Житомир — на Киев. Проезжая по Крещатику, он вдруг снова почувствовал запах дыма.

— Эй, капитан, «козел» твой горит! — уже кричали ему встречные мальчишки.

Затормозив, Салазко кинулся к ящику, стал разгребать песок, чтобы добраться до очередной треснувшей бутылки. И сразу же вспыхнули рукава гимнастерки…

Обжигаясь, прихватывая осколки вместе с песком, он выбрасывал их на мостовую.

Тут и подоспел к нему военный патруль. Пришлось объясняться, что это за пожар посреди улицы. Салазко доставили к дежурному по городу, тот доложил «еще выше», Наконец пришло распоряжение — помочь капитану во всем, что понадобится, выдать новое обмундирование, подлечить, если нужно, и обеспечить скорейшую доставку его грузов в Москву.

А там их уже ждали, ждали с нетерпением. В сводчатом подвале немедленно принялись за анализы и установили, какое именно взрывчатое вещество находилось в боевом заряде. Определили и коварную жидкость, которая принесла столько неприятностей… Прав оказался умудренный опытом химик Клюев — это была техническая перекись водорода.

В целом становилось ясно вот что: если Фау-1 —самолет-снаряд или, точнее, крылатая ракета, то новинка — Фау-2, части которой доставили Клюев и Салазко, — чистая ракета, значительно больших размеров и с большой боевой частью. Когда поступили детали, выловленные из болота (целой ракеты все-таки там не было), то удалось установить, что Фау-2 — около четырнадцати метров, а общий вес — до тринадцати тонн.

Первого сентября сорок четвертого года обстрел британских островов Фау-1 прекратился: видимо, гитлеровское командование окончательно убедилось в крайне низкой их эффективности. Но не успели английские службы противовоздушной обороны порадоваться этому обстоятельству, как ровно через неделю, восьмого сентября, началась бомбардировка Англии Фау-2.

Более того, уже после окончания войны вскрылось, что заправилы третьего рейха, вконец перепуганные победным наступлением советских войск в сорок четвертом году, задумали с помощью «вундерваффе» — «чудо-оружия» — попытаться вырвать инициативу и сокрушить растущую мощь Страны Советов.

Они запланировали серию ударов по советским войскам и городам ракетами Фау-2, а также самолетами-снарядами Фау-1. Учитывая, что Фау-1 имели весьма невысокую точность попадания, фашистские стратеги намечали использовать для их пилотирования летчиков-смертников. По этому страшному замыслу, самолеты-снаряды могли бы «наилучшим образом поразить, и парализовать наиболее значительные центры русской промышленности и снабжения».

Советское командование пришло к выводу, что наиболее вероятным объектом для ракетных бомбардировок может стать Ленинград. Он представлял для гитлеровцев важную цель как в экономическом, стратегическом, так и в политическом отношении, балтийское море позволяло самолетам-носителям скрытно подходить к городу на небольших высотах, и это расширяло возможности для неожиданных ударов.

Командование советской противовоздушной обороны приняло необходимые меры, изучались опыт обнаружения Фау-1 и Фау-2, практика уничтожения их истребителями и зенитным огнем…

Но скоро эти меры оказались излишними. Осенью сорок четвертого года от фашистов была освобождена Эстония, полностью очищены от них Моондзундские острова. Вышла из войны Финляндия. И линия фронта настолько отодвинулась от Ленинграда, что он стал практически недосягаем для самолетов-снарядов и ракет противника.

Поэтому все найденное Клюевым и Салазко в польских лесах поступило в один из московских научно-исследовательских институтов. И там изучением этих трофеев занялся специалист по авиационным системам управления — человек с высоким лбом, цепким взглядом ученого-исследователя и с крупными мозолистыми руками умельца-мастерового.

Он восстановил по тем находкам и двигатели, и системы управления, и корпуса вражеского оружия. Он же напряженно размышлял над схемой Фау, приходя к выводу: «Беда этих снарядов-ракет в том, что они одноступенчатые. Если увеличивать их боевую часть — нет, не боевую, а полезную для науки, — если наращивать дальность полета, то необходимо иметь больший запас топлива. Но увеличение количества топлива приведет к увеличению объема баков для него. Значит, будет возрастать общий сухой вес ракеты. Ведь ее максимальная скорость в конце активного участка траектории задается не только полезной части, но и опустошенным и ненужным бакам.

Да, хорошо, что мы разобрались во всех их премудростях. Лишний раз убедились в том, что наш путь — неизмеримо перспективнее. Да и задачи у нас совсем иные… Прав, прав наш Главный конструктор — надо делать ракету многоступенчатой. И чтобы по мере выгорания топлива в полете отбрасывались отработавшие ступени с пустыми баками…»

Знаменательно, что этому человеку и его товарищам по работе помогали те же, кто на всех этапах помогал, кто постоянно интересовался делами НИГ, — Нарком вооружения Дмитрий Федорович Устинов и маршал артиллерии Николай Дмитриевич Яковлев.

Клюев не знал этого человека. Он даже не подозревал тогда о его существовании. А звали того специалиста — Николай Алексеевич Пилюгин, и стал он впоследствии академиком, дважды Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской и Государственной премий, основоположником создания систем управления космическими кораблями и межпланетными станциями. Пилюгин наряду с Королевым явился одним из пионеров мировой практической космонавтики.

Да, не знал, не мог тогда знать всего этого Клюев. А если бы знал, то, конечно, гордился бы в глубине души тем, что труды НИГ таким вот неожиданным, но вполне логичным образом вошли в будущее, в завтрашний день. Тем, что НИГ, разгадывая военные тайны, в конце своего существования словно передала эстафету народившимся научным коллективам, на долю которых выпало раскрытие загадок космических полетов, а возможно, и других тайн Вселенной.