У Клюева перехватило дух. Но, овладев собой, он сердито глянул на стоявших перед ним запыленных и перепачканных землей людей.
— Это еще что такое?
— Как видите зенитный снаряд, — спокойно ответил один из них, крепко сбитый, смуглый, с неожиданно высоким голосом. — Не разорвавшись, на землю шлепнулся. Вот мы его к вам и доставили.
— Сами-то вы кто?
— Сотрудники госбезопасности.
— И вы его руками тащили? А везли как?
— Вот в этом ящике.
— Что?! И без подстилок?
— Что с ним теперь случится? Раз он даже от удара об землю не взорвался.
— Ну, знаете, — шумно выдохнул Клюев. — В своем деле, полагаю, вы специалисты, но в нашем ни черта не смыслите. Зачем вы его ворошили, через весь город везли?
— Да не через весь город. Его нашли тут поблизости.
— М-да… — протянул Клюев, наклонясь над злополучным снарядом.
— Осторожнее, Алексей Игнатьевич, — быстро сказал подошедший сбоку Салазко. — Я уже глянул. Тут взрыватель с часовым механизмом. Смотрите — от удара колпак сорван, и механизм виден. Он немного деформирован, но стрелка-то уже не в исходном положении. Видно, при выстреле взрыватель нормально сработал и стрелка пошла. А потом… Может, стрелку держит какая-то заусенца, брак какой-то. Поэтому на высоте не сработал Но сейчас-то он взведен. Взорваться может в любую секунду.
Наступила тишина.
— Вы, товарищи, можете идти, — обратился Клюев к сотрудникам госбезопасности. — А мы уж тут сами меры примем… — Он решительно выпрямился.
Он подождал, пока гости на цыпочках вышли, тихонько притворив за собой дверь.
— Снаряд надо немедленно вывезти отсюда. Кто возьмется?
— Разрешите мне? — вызвался Салазко. — Я мигом обернусь!
— А почему именно вы? — нахмурился Клюев.
— Потому что детей нет, — весело мотнул буйной шевелюрой Салазко. — Да вы не берите ничего в голову, Алексей Игнатьевич! Авось обойдется…
— Погодите. Ишь, «мигом обернусь»… Нельзя с налету, Георгий Николаевич. При чем тут «авось»?
— Хорошо, хорошо. Постараюсь — аккуратно и осторожно!
— Может, погрузите в машину грузовую? В кузов — песок, а на песок уж его?
— Нет, Алексей Игнатьевич, — твердо сказал Салазко. — Ведь медленно ехать нельзя: время не ждет. А быстро, в такой ситуации, — ненадежно. Тряхнет слегка на какой-нибудь выбоине или камешке — и рванет так, что и кабину снесет, и вообще… Нет — в руках надежнее. Я его, как ребенка из роддома, повезу, — улыбнулся Салазко, — ласково и бережно… Животом своим буду тряску амортизировать. Надеюсь, что не вывернется.
— Значит, везете в Лосиноостровскую.
— Так точно! — Салазко бережно поднял снаряд. — Ну-ка, иди ко мне, мой маленький, мой страшненький..
— Осторожно на выходе!
— Я все учел. Ну, до скорого…
— Счастливо, Юра! — вырвалось у Клюева…
Потом Салазко рассказывал, как вез, как прижимал снаряд к себе при тряске на выбоинах дороги, как потом обливался, когда подкидывало машину. И с каким облегчением взорвал этот «подарочек», залетевший в подвал с небес, в надежном месте, за станцией Лосиноостровская.
Но на этом неприятные инциденты со снарядами для наших зенитных орудий не закончились. Поступали несколько раз снаряды к восьмидесятипятимиллиметровым зенитным пушкам, осколочные, новенькие, выпуска сорокового года. Правда, не с часовым механизмом, а с дистанционным пороховым взрывателем, или как говорили артиллеристы на своем жаргоне, — с пороховыми трубками… И эти снаряды тоже не срабатывали на высоте.
Но тут задача облегчалась: их очень и очень внимательно можно было разрядить, разобрать и проанализировать, почему все так происходит.
Некоторые из их дистанционных пороховых трубок попали к Николаю Мещерякову. Он, не мудрствуя лукаво, с помощью простых клещей разобрал их своими ловкими руками, рассмотрел переходные детонаторы и убедился — не срабатывали трубки. Но почему они не срабатывали?
Салазко специально поехал на позиции зенитчиков под Москвой, разыскал батарею восьмидесятипяток. Возле каждого орудия хлопотало по семь огневиков. Деловито готовили свои приборы управления зенитным огнем прибористы. Связисты снова и снова перезванивались между собой для проверки.
«Так, так, все при деле, и все в порядке, — рассуждал про себя Салазко. — Каково-то будет во время налета?» Сигнал воздушной тревоги себя ждать не заставил…
Наводчики споро вращали штурвалы подъемных и поворотных механизмов. И, повинуясь им, орудийные стволы поднялись, развернулись навстречу еще незримому врагу.
Впрочем, какой там незримый? Минута-другая — и из побуревших на закате облаков вывалились самолеты с черными крестами на крыльях. Они летели странно, будто этажерка — в три яруса. «Ишь ты, — подумал Салазко. — Не нижние, так хоть верхние рассчитывают к Москве прорваться…» И тут до него донеслась команда: «По группе бомбардировщиков! Наводить в головного!»
Дальномерщики уже поймали цель в свои визиры, определили высоту. Прибористы ввели высоту в приборы. Салазко услышал, как на орудия сообщили данные для стрельбы: азимут упреждения, угол возвышения, величину установки взрывателя.
И вот ударили зенитки. Белые хлопки разрывов вспыхнули близ самолетов. Два из них, нырнув вниз, сорвались со своего яруса. У одного из-под плоскостей повалил черный дым, фюзеляж другого охватило пламя, и надсадным воем понеслись они к земле…
«Ну что ж, замечаний пока никаких, — мысленно отметил Салазко. — Снаряды исправно рвутся там где положено и даже сбивают самолеты. Взрыватели — на высоте, ей-богу, на высоте!» — Он улыбнулся невольному каламбуру.
Но сразу изменился в лице и кинулся к укрытию, заметив, что вражеские самолеты перестроились. Нижние — один за одним — стали пикировать, забрасывая бомбами позиции зенитчиков.
А верхний ярус продолжал свой курс н Москву.
На позиции батареи обрушились разрывы бомб. Вокруг вздымались комья земли, куски древесных стволов. Сразу стало нестерпимо жарко и душно. У ближнего к Салазко орудия рухнул навзничь наводчик, рядом упал, не выпуская из рук снаряда, подносчик. Но к прицелу подоспел заряжающий. «Теперь и упреждения никакого не надо! — чуть было не крикнул ему Салазко. — Бей напрямую по пикировщикам!»
Но тот, видно, сам понимал, что к чему. И со второго выстрела вогнал в землю очередной «юнкерс».
«Вот ведь работенка у них — без передыху, — подумал Салазко. — И ведь никак нельзя им в укрытие! Всем при бомбежке или артналете — можно. А этим — нет…»
Он заметил, что два орудия батареи отражают налет пикировщиков, а другие два — по-прежнему бьют по верхнему ярусу. Но высоко, очень высоко забрались те «юнкерсы», а еще выше — «Фокке-Вульфы-190». Достигают ли их выпущенные зенитными пушками снаряды?
«Под огнем, под бомбами, почти оглохнув от воя пикировщиков, ох, как непросто быстро готовить точные данные для стрельбы, — прикинул в уме Салазко. — Тут маленькой ошибочке вкрасться не мудрено… Вот снаряд и уйдет выше. А ведь для горения трубки нужны определенные условия! Чем выше взлетает снаряд, тем меньшим становится давление. И, наверное, пламя, ускоряясь по кольцам трубки, отрывается от нее… Ага, вот она причина отказов! Но это еще надо проверить…»
Семь «юнкерсов» сбила тогда зенитная батарея. Остальных прогнали подоспевшие истребители. Салазко тоже остался доволен трудным и жарким днем — набралось немало наблюдений и соображений.
Вернувшись в академию, он засел за расчеты, внимательно осматривал трубки очередных неразорвавшихся снарядов, вспоминал, как пытались зенитчики «достать» своим огнем набиравшие большую высоту самолеты врага. И мало-помалу картина прояснилась.
— Все зависит от угла возвышения и высоты цели, — доложил Салазко Клюеву. — Пусть даже снаряд не попал во вражеский самолет. На определенной высоте он должен самоликвидироваться. Отчего же это не происходит? Явно оттого, что нарушается процесс горения пороховой трубки: отрывается пламя из-за допущенной ошибки в установке трубки. Этот недостаток легко устранить.
Вскоре пришло сообщение из Баку. Зенитчики Закавказской зоны противовоздушной обороны жаловались на то, что некоторые снаряды у них не рвутся и на вполне умеренных высотах. Опасность от этого огромная — невзорвавшиеся снаряды падают совсем неподалеку от нефтехранилищ, от приисков.
— Придется срочно лететь, Георгий Николаевич, — сказал Клюев.
— Я, как юный пионер, — всегда готов! — улыбнулся Салазко. — Непременно докопаюсь, почему там идут «отказы».
В Баку он попал в полдень, в самую жару. Солнце пекло немилосердно, и Салазко удивился тому, что люди вокруг не слишком уж легко одеты и вдобавок ведут себя совсем не так, как разморенные жарой, — ходят быстро, не ищут тени. Сам он готов был содрать с себя форму и хоть где-нибудь искупаться. Но вместо этого сразу же отправился искать руководство городской противовоздушной обороны.
Встретили его великолепно, потащили сразу кормить и поить с дороги, угостили даже поистине царской едой— прекрасно приготовленной осетриной.
— Кушай, кушай, дорогой, не стесняйся, — приговаривал черноусый майор с артиллерийскими эмблемами на петлицах. — Это не мы, это наш Каспий тебя угощает. В нем не только осетры, в нем и севрюга, и лосось ловятся. Такой рыбы ты еще не пробовал, клянусь честью! А о делах — только после того, как из-за стола выйдем.
Кончили трапезу, вышли на воздух, закурили — и словно вместе с папиросным дымом улетучилось с лица майора выражение радушия и беззаботности.
— Вот, дорогой, — сказал он хмуро, — к этому морю, к нашему городу, рвется фашист. Вино и рыба ему — дело десятое, нефть ему подавай. Знает, сволочь, что отсюда нефть передается на Волгу, ну и бомбит нас. Валет за налетом… А мы встречаем налетчиков этих, хорошо встречаем.
— Зона ваша большая?
— Закавказская? Можешь представить себе — очень большая! От низовьев Дона — до границ с Турцией и Ираном, от Черного моря — до Каспия. Ничего, a? Но защищена отлично. Вместе с войсковой ПВО и истребителями регулярно сбиваем мы их самолеты десятками. Вот только снаряды нас частенько подводят…
— С каких пушек?
— С американских, тридцатисемимиллиметровых, автоматических.
— Невелик калибр…
— Зачем так говоришь? — обиделся майор. — Каждый снаряд — по семьсот шестьдесят граммов. Вылетает с начальной скоростью девятьсот метров в секунду. Немалую беду может натворить, если плюхнется куда не следует! Но вообще ему следует не плюхаться, а взрываться вверху. Ты уж разберись, дорогой, почему они капризничать стали…
К вечеру Салазко решил пройтись по городу, поглядеть на его «изюминки» и заодно на то, как они защищены. Первым делом набрел он на великолепный архитектурный ансамбль — высокие колоритные строения, башня с круговой смотровой площадкой. У прохожих узнал, что это бывший дворец ширван-шахов.
Потом увидел еще одну башню довольно странной конфигурации: к массивной круглой постройке примыкало какое-то выдающееся вперед сооружение. Торопливо проходившая мимо женщина в ответ на вопрос Салазко неожиданно улыбнулась и сказала, что башня эта носит название «Девичьей». «Наверное, старая легенда», — подумал Салазко, но спросить было не у кого. Редкие прохожие, что встречались ему на улице, были явно не из местных. Выздоравливающие раненые — на костылях, с перевязанной головой, с подвешенной на бинтах рукой… Все, кто, видно, уже мог передвигаться самостоятельно и отпросился у врачей, вылезли подышать вечерней хоть маломальской прохладой.
Салазко направился к порту, зная, что почти всегда именно на него, да еще на железнодорожную станцию, стремятся вражеские бомбардировщики обрушивать свои удары. На фоне ночного неба геометрически четко прорисовывались корабельные мачты, стрелы кранов. Все отчетливей шумел морской прибой. И неожиданно припомнились Салазко стихи. По размеру своему под такт шагов пришлись или под шум прибоя… Да не все стихотворение, а только две строчки. Он шел и повторял их про себя: «…и, качаясь, — идут — валы — от Баку — до Махачкалы…»
«Чьи же это стихи? — терзал он свою память. — Где я их слышал или читал? Вот Колька Попов, тот сразу бы сказал, а я теперь ни за что не вспомню. Хорошие стихи, это точно, иначе я и внимания на них не обратил бы…»
Он уже выбрался к порту, увидел зенитчиков на позиции, о которой ему говорили. Подошел, поздоровался, осмотрел орудия — все оказалось в порядке. Потом принялся за осмотр выстрелов. Записал год изготовления и номер партии снарядов, номер завода-изготовителя, уяснив все по клеймам на снарядах. Теперь оставалось лишь ждать валета.
И тут, словно его толкнул кто-то незримый, вспомнил он автора стихов. Да это же тот самый, кто «Песню о встречном» написал для кино, а Шостакович — на музыку положил. «Не спи, вставай, кудрявая!..» И точно, стихи те читал Коля Попов. Борис Корнилов — вот как звали автора. Но не успел Салазко возгордиться своей поэтической эрудицией, как по ночной тишине яростно хлестнули сирены воздушной тревоги.
Высоко в темном, как-то лихорадочно мигавшем по-южному крупными звездами небе послышались моторы вражеских разведчиков дальнего действия. Зенитчики тут же открыли ураганный огонь. Заторопились, зачастили их орудия.
Салазко подошел поближе, стараясь на слух уловить, как там, вверху, работают» снаряды. «Вряд ли достанут — уж очень высоко идут, — подумалось ему. — А впрочем, чем черт не шутит — пожалуй, завалят они «хейнкеля»…»
Внезапно Салазко уловил, как наводчик ближнего орудия в сердцах стукнул кулаком по стволу и гортанно крикнул:
— Я же точно навел! А он, собака, не разорвался!
В три прыжка Салазко уже был около него.
— Из какого ящика выстрел? Из этого? Есть еще из него? Давайте сюда. — Он быстро заглянул в свои записи. — Ага, вот из этих ящиков попробуйте…
А на следующий день после напряженных поисков Салазко доставили два неразорвавшихся снаряда. Один из них нашли прямо на территории порта.
— Ну, что скажешь, дорогой? — с надеждой спросил майор. Был он небрит, с воспаленными глазами не спал, видно, эту ночь — и ничем не напоминал веселого, шумного хозяина недавнего застолья.
— Ведь опять та же самая петрушка с этими американскими снарядами! Спасибо, истребители выручили отогнали мерзавцев. Но дальше так воевать просто невозможно…
— Надо проанализировать и выяснить. Я и эти разряжу, неразорвавшиеся, и прикажите, чтобы подобрали еще несколько выстрелов вот таких двух партий.
— Понимаю, понимаю, — многозначительно протянул майор. — Сейчас все будет, дорогой.
Ох, каким помятым и разбитым оказался первый неразорвавшийся снаряд! И немудрено — он ведь ударился о бетонную плиту… Хорошо, что даже при этом не разорвался, но разобраться в нем было попросту невозможно.
Гораздо больше повезло с другим снарядом. Он угодил на цветочную клумбу и лишь слегка прогнулся, но остался в целости. С ним и начал Салазко своя манипуляции, рассуждая про себя:
«В донную часть ввинчена втулка с трассирующим составом. Ладно… А что же со взрывателем? Можно ли его отвинтить? Так, так, поддается… Ну-с, взрыватель как взрыватель: ударный, мгновенного действия. Что же в нем случилось? Разберем! А почему я так спокойно это делаю? Да потому, что уверялся в его «пассивности». Из-за чего это может быть? Прежде всего, если погрешности в капсюле-детонаторе, и он не сработал. Почему же ты, друг любезный, сработать не пожелал, ударнику не поддался?..»
Тут Салазко даже вздрогнул. Глазами «часовых дел мастера», как величали его товарищи, он разглядел… брак?
Вскочил, схватил другой снаряд, из «свежего» выстрела. Быстро отвинтил взрыватель, разобрал… Опять! Взялся за третий… То же самое! Откинулся на спинку стула, запустил обе руки в шевелюру и яростно поскреб в затылке.
«Что же получается, черт возьми? Совершенно одинаковая чертовщина почти у всех в этой партии. И еще — в той партии… То есть, значит, не случайно. Не брак и не единичный, вот какое обстоятельство… Минутку, ведь каждая партия снарядов выпускается заводом только после пробного отстрела! Что это значит? Что подобные снаряды попали в партию не на заводе. А где же? Могли подложить и на американской базе, которая проводила сборку. Надо и ее клеймо отыскать… Вот что, стало быть, нам союзники подсунули…»
Проверял и сопоставлял Салазко еще один день. Точно убедился в едва заметной погрешности в капсюле-детонаторе, характерной для многих снарядов двух партий. А погрешность эта неизбежно приводила к тому, что зенитные снаряды не только не взрывались вверху и не несли никакой опасности вражеским самолетам, но, напротив, угрожали объектам на земле почти так же, как фашистские бомбы. Между прочим, номер базы, где собирались такие снаряды, у двух этих партий был один и тот же.
Вечером в Москву было отправлено сообщение, где говорилось о вражеской диверсии, которую удалось выявить и определить представителю НИГ Георгию Салазко, указывался конкретный адрес базы в США, где, очевидно, и действовали враги.
Да, была диверсия. И не одна… Сколько их устраивала в годы войны специальная фашистская агентура! Многие направлялись как раз на подрыв снабжения наших армий вооружением и боеприпасами, причем не только на территории Советского Союза, а и за морями-океанами, там, где долгое время почти безнаказанно орудовали фашистские диверсанты.
Не знали в то время члены НИГ, не знал Салазко, приступивший к исследованию загадочного саботажа зенитных снарядов, что весной сорок второго года курсом на Архангельск вышел из американского города — порта Филадельфии крупный транспортный корабль «Колмар». На его борту был размещен такой важный для оборонявшихся советских войск груз, как тяжелые орудия, боеприпасы к ним, взрывчатка, военное снаряжение…
Поначалу все протекало нормально. Но стоило кораблю войти в полосу шторма, как начался кошмар. Тяжелые пушки, будто совсем не закрепленные на палубе, сорвались со своих мест. Они крушили палубные надстройки, давили и калечили матросов, пытавшихся остановить, захлестнуть канатами взбесившиеся стальные чудовища.
Едва корабль тряхнуло посильнее, как сдвинулся и «пошел» остальной груз. Ящики с выстрелами сталкивались, разбивались. По палубе со звоном катились боеприпасы. Несколько человек экипажа было задавлено насмерть, многие ранены. Несколько орудий вылетело за борт и исчезло в штормовых волнах. Вспыхнула паника.
— Надо спасаться! — кричали матросы.
— К чертовой матери этот проклятый груз!
— Мы не дойдем! Эй, кэп, верти назад!
Кораблю были причинены значительные повреждения. Капитан сбавил ход, но и это не помогло. Целые сутки орудия и боеприпасы сокрушали своим весом «Колмар», и в конце концов капитан решил возвращаться. Но, не дойдя до Филадельфии всего пятнадцати миль, «Колмар» вдруг напоролся на невесть откуда взявшуюся мину. Грянул сильнейший взрыв, и корабль стал быстро погружаться.
Уцелевшие моряки наспех спустили шлюпки и, уже выгребая от тонущего «Колмара», внезапно заметили перископ и рубку удалявшейся от «Колмара» фашистской подводной лодки. Она, видно, кралась за транспортом, ожидая, когда его можно будет спокойно добить, и беспрепятственно выпустила торпеду.
Подоспел торговый пароход, подобрал тех, кто успел спуститься в шлюпки. Но немало членов экипажа погибло вместе со своим кораблем и важным военным грузом, так и не попавшим в советский порт.
Другой американский корабль — «Дамбойн», вышедший из Бостона, тоже вез в Советский Союз орудия, боеприпасы к ним, танки. Через два дня пути и его настиг шторм. Вот тогда-то матросы, осматривавшие, как закреплен палубный груз, заметили, что чеки скоб, с помощью которых производилось крепление к палубе, были вынуты. Под массивными, в несколько тонн весом, орудиями специальные, внешне вполне надежные фундаменты почему-то оказались хлипкими и совсем разболтались. Не успели плотники ужаснуться и попытаться хоть что-то сделать, как груз «пошел».
Орудия, ломая вдребезги все на своем пути, покатились вправо. К ним присоединились и танки: шесть — в носовой части и четыре — на корме. В Бостоне они были обшиты тесом, закреплены цепями, а в море цепи свалились, обшивка разошлась.
Корабль сильно накренился на правый борт. Все усилия капитана выровнять «Дамбойн» приводили к еще большим разрушениям. Часть танков и орудий свалилась в море. С колоссальным трудом основательно разбитый транспорт доплелся до ближайшего порта.
После погрузки в Филадельфии направился в Советский Союз транспортный корабль «Индепенденс-Холл». Он вез большое количество боеприпасов, запасные части для боевых самолетов, тяжелые танки и грузовики. Пять дней «Индепенденс-Холл» следовал по курсу без всяких происшествий. Но стоило и ему оказаться в штормовых условиях, как обнаружились никудышные крепления. По палубе двинулись двадцативосьмитонные танки, покатились крупные автомашины.
Группа смельчаков, старавшихся укрепить груз, погибла: одни были смыты за борт, другие попали под танки и грузовики. Огромные волны перехлестывали через палубу, швыряя с борта на борт все имущество. В трюме сорвались со своих мест большущие ящики с запасными частями для авиации. Их бросало, точно спичечные коробки. Своими углами они били в бортовую обшивку, проламывая ее. На глазах у беспомощного экипажа корабль погибал под ударами своего же собственного груза.
К полудню следующего дня «Индепенденс-Холл» со скрежетом и грохотом разломился на две части. Спасаться было не на чем: и шлюпки оказались разнесенными в щепки. Но, к счастью, обе половины корабля держались на плаву до тех нор, пока их не прибило к ближайшему острову. А вот весь столь необходимый военный груз ушел на дно…
Происшествия подобного рода повторялись одно за одним. Из Бостона в Советский Союз направился пароход «Уэст-Джафферен», имея на борту танки, боеприпасы, авиачасти и другие военные материалы. Плохо закрепленный груз сместился, сорвался и, основательно изувечив корабль, разрушил всю систему управления. «Уэст-Джафферен» затонул у Нью-Фаундленда через четыре дня пути.
Через пять дней еле-еле добрался обратно до порта грузовой корабль «Эффингем» с военными материалами для Советского Союза, и все по той же причине. Через три дня пути вернулись транспорты «Сити-оф-Флинт» и «Хуан-де-Лорранто». Корабль «Тинтигл» успел за пять суток удалиться на значительное расстояние, но и он был так поврежден плохо закрепленными военными грузами, что пришлось возвращаться назад.
За какие-то два месяца восемь больших транспортных кораблей или затонуло, или было разрушено. Изрядное количество членов их экипажей погибло. А боевой, срочный груз, на который очень рассчитывали советские войска, так и не был доставлен.
В результате расследования выяснилось, что на все восемь кораблей погрузку проводила одна и та же специализированная компания, владелец которой еще в первую мировую войну задерживался американскими властями и обвинялся в пособничестве германской военщине. И не небрежность в креплении грузов, странно повторявшаяся восемь раз, а точно рассчитанная, хорошо разработанная диверсия фашистской агентуры воспрепятствовала тому, чтобы американские транспорты достигли советских портов.
Подобные инциденты пришлись на руку не только фашистам, но и многим руководителям Соединенных Штатов и Англии. Используя их как доказательства крайней опасности и даже бессмысленного риска, они то и дело урезали, а то и попросту прекращали поставку в Советский Союз вооружения, боевой техники, боеприпасов по согласованным и подписанным договорам.
Что ж, советским заводам самим приходилось в неимоверно тяжелых условиях наращивать производство орудии и минометов, танков и самолетов, снарядов, бомб и мин, постепенно достигая в этом превосходства над промышленностью гитлеровской Германии и всех ее сателлитов.
Вернувшись из Баку, Георгий Салазко от анализа боеприпасов союзников перешел к более привычному для себя делу: анализу вражеских боеприпасов, точнее — конструктивных особенностей взрывателей. А заодно — их взаимодействия со всей цепью устройств, обеспечивающих надежную работу снаряда у цели. Он уже назубок знал все сто двадцать четыре образца немецких взрывателей, причем многое в них весьма и весьма его радовало.
— Понимаете — у них взрыватели один мудренее другого, — охотно объяснял Салазко. — И нет ни одного без какого-либо изъяна! Обнаружат просчет — создают новый вариант, еще хитрее предыдущего. А это оборачивается дополнительными трудностями для промышленности. Ведь надо, значит, работать все точнее и точнее, все усложнять производство миниатюрных стальных деталей… А усложнять — это терять в производительности.
Да и не могут они все премудрости обеспечить из стали! Поэтому идут цветные металлы, а прочность у них — не та. Упадет снаряд не под расчетным углом, и взрыватель обламывается. Вот и нет взрыва…
Клюев засадил Салазко за составление труда, в который бы вошли все его наблюдения, выводы и мысли. Наряду с командировками, работой по разрядке боеприпасов и прочими текущими делами Салазко корпел над подготовкой капитального руководства, названного строго и лаконично: «Германские взрыватели. Устройство и применение».
Издание это было доведено до полной готовности и вышло в свет в сорок четвертом году.
Задумывался Салазко и над идеей создания принципиально нового взрывателя. Он набрасывал на листках бумаги какие-то мудреные схемы, подолгу размышлял над ними, потом комкал их и с ожесточением рвал на мелкие кусочки.
— Что ты так осторожничаешь, Юрка? — подшучивали друзья. — В твоих загогулинах все равно ни один шпион не разберется!
Салазко не обижался — тоже улыбался, а потом возвращался к наброскам и снова рвал их — еще мельче.
— Знаете, Алексей Игнатьевич, вот что я надумал, — наконец-то решился Салазко поделиться с Клюевым. — Ведь можно обойтись в снаряде и без обычного взрывателя…
— А что вместо него?
— Крохотульный радиоприемничек. Он будет настроен на прием радиокоманд с наземной станции. Волна — строго определенной частоты, и противник, конечно, ее не знает.
— Ясно. И как твой приемничек будет действовать?
— Время полета снаряда — известно. И когда он достигнет рассчитанной точки траектории, с наземной станции дается сигнал на его подрыв. Как только он поступил в приемник, составляется электрическая цепь электродетонатора, тот срабатывает, и снаряд взрывается. Что скажете, Алексей Игнатьевич?
Клюев улыбнулся.
— Ну, ты и нафантазировал, Георгий Николаевич! Ишь ты! Электродетонатор. Идея, конечно, богатая, но к осуществлению ее мы пока не готовы. Такой приемничек, такую станцию — еще изобретать и создавать надо… Однако молодец, замысел перспективный. Но осуществление его отложим. А пока что есть задачка одна, надо бы над ней покумекать.
…Развивая наступление, батальон тридцатьчетверок с десантом автоматчиков на бортах ворвался в село, укрепленное врагом. Подавив огневые точки, танки двинулись дальше, а автоматчики решили прочесать улицы села.
Бежавший впереди сержант увидел группу отступавших гитлеровцев, швырнул в них гранату и ударил из автомата. Разметав врага, он первым достиг перекрестка. Тут лежало двое убитых в красноармейских шинелях и касках, валялся разбитый ручной пулемет, а рядом ящик с автоматными патронами.
— Смотрите, братцы! — крикнул сержант. Эти ребята сюда как-то раньше нас успели. Непонятно… Но, видно, на засаду, что ли, напоролись… Патроны нам кстати. Набивайте диски…
Вечером — новая атака. Опять — вслед за танками. Сержант на бегу вскинул автомат, дал длинную очередь, изловчился, снова нажал на спусковой крючок и вдруг… Автомат словно взорвался в его руках, сержант рухнул на землю, обливаясь кровью. К нему подбежали товарищи, но было уже поздно.
В той атаке автоматы взорвались еще у троих. В замешательстве взвод не сразу разобрался в причине.
— Это какие-то особые снайперы, — сказал один автоматчик. — Бьют точно по нашим дискам.
— Чушь собачья! — отозвался другой. — Будь у снайпера возможность спокойно прицелиться, стал бы он в диск стрелять? Он бы уж лучше в башку…
— Тут что-то другое, — задумчиво произнес командир взвода. — Может, автоматы были повреждены?
— Ну да! Как часы работали у всех, никто не жаловался.
— Погодите… Если не в автоматах дело, тогда, значит, в патронах?
— А что — в патронах? Патроны самые обычные!
— Нет, нет, давайте разберемся. Где диски заполнили?
— Мы — в конце боя, когда новый боезапас подтащили.
— А мы — еще в атаке, в селе.
— Где же вы там разжились?
— Да наши убитые на перекрестке лежали, а рядом — почти полный ящик патронов.
— И сержант там набивал?
— Он первый увидел и нас позвал.
— Так, так. — Командир взвода резко встал. — У кого есть еще диски с патронами из того ящика? У тебя? И у тебя? Давайте сюда. А ящик тот нельзя найти?
Ящик не нашелся. Зато отыскались другие, тоже найденные во время боя: из них набивали свои диски бойцы соседней дивизии. И там автоматы взрывались, и там погибло несколько человек…
Нужно было срочно разобраться. И эти патроны, прямо в одном из «подозрительных» ящиков, прибыли в Москву, в НИГ.
В подвале собралась почти вся научно-исследовательская группа.
— Давайте быстро искать причину, — сказал Клюев. — Я почти уверен, что выборочно в патроны что-то заложено. Уж больно однотипны истории их попадания к нам!
— Думаете, фрицы специально подкидывают? — спросил Салазко. — Что ж, глянем. Хотя со снарядов на патроны переходить — это вроде бы деквалификация… — И, перехватив строгий взгляд Клюева, поспешил добавить: — Ладно, ладно, шутки в сторону!
Один за одним вынимали патроны из ящика, извлекали пулю и осматривали гильзу. Часа полтора продолжалась эта кропотливая работа. Первым на причину взрывов наткнулся сам Клюев.
— Ах, сволочи! — только и произнес он, глядя в гильзу.
— Что такое?
— Что, Алексей Игнатьевич?
— Вот, глядите… Они туда «восьмерку» засобачили, капсюль-детонатор.
— Все понятно! Специально каждый ящик готовили. Через пятьдесят или там сто штук патронов — один с «восьмеркой». И не сразу рванет, и не у любого…
— Еще один вариант фашистской диверсии, — отметил Клюев. — Теперь надо сообразить, как же распознавать подобные «сюрпризы».
— Конечно! Ведь не вскрывать же абсолютно все патроны?
— Есть идея, — хлопнул себя по колену Салазко. — Надо патроны через рентгеновскую установку пропускать.
— Ну, ты и скажешь… Где их брать, установки эти?
— А что, Алексей Игнатьевич? В медсанбатах их, разумеется, нет. А в госпиталях-то, надеюсь, есть? Словом, каждый найденный ящик в Москву везти не нужно.
— Резон есть… Спасибо, Георгий Николаевич! — согласился Клюев.
Помолчали.
— От Советского информбюро, — послышалось из репродуктора. — В течение дня наши войска вели ожесточенные бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах никаких изменений не произошло.
— М-да, — нарушил молчание Попов. — Такое, видно, там сражение заваривается, которого до сих пор не бывало! А мы тут вот сидим…
— Николай Николаевич! Тема запретная для наших разговоров, — резко оборвал его Клюев.
— Виноват. Как-то вырвалось…
— Умейте владеть собой не только при разработке вражеских боеприпасов.
Примерно в это же время, далеко за Атлантическим океаном, вернувшись из Москвы, куда он ездил с официальной миссией, вице-президент Совета военной промышленности Соединенных Штатов Вильям Батт выступал со специальным заявлением:
«Я ехал с чувством некоторой неуверенности в том, способна ли Россия выдержать испытания такой войны, но мне очень скоро пришлось убедиться, что в борьбе принимает участие все население, вплоть до женщин и детей.
Я ехал с довольно скептическим отношением к технике русских, но я увидел, что они очень твердо и умело руководят своими предприятиями и выпускают нужную для войны продукцию.
Я ехал весьма смущенный и озабоченный ходившими у нас толками о разброде и произволе в органах управления страной, но я нашел сильное, опытное правительство, опирающееся на огромный энтузиазм масс…»
Если бы Вильяму Батту довелось, как раз по роду его непосредственной деятельности, познакомиться в той поездке с работой НИГ, он был бы поражен теми результатами, которых добиваются в самых скромных условиях, при скудном обеспечении советские военные инженеры, И его, вне всякого сомнения, удивила бы постоянная готовность маленького коллектива к новым опасным заданиям, к разгадке новых вражеских тайн.