Пошел мелкий дождь. Сразу похолодало. Галинке стало зябко под серым моросящим небом. Зонта у нее не было, косынка ее начала намокать. Но она не уходила. Неотрывно смотрела на фотографию, теребила кольцо на пальце, иногда вытирала слезы.

По лицу Дмитрия Владимировича побежали водяные полоски. Галинка продолжала стоять. Два ее цветка намокли и прилипли к глине.

Неожиданно кто-то тронул ее за рукав. Она обернулась и вздрогнула от испуга: перед ней в плаще и в черном платке стояла Лариса Васильевна.

— Ты что здесь делаешь?! — изумилась Лариса Васильевна.

— Я… — Галинка растерялась. — Я приехала вот… в день рождения.

— Ты же у меня отпросилась в магазины, надо же, — продолжала удивляться Лариса Васильевна, не зная, как реагировать на эту встречу.

Она недовольно хмыкнула, выразительно пожала плечами и прошла к деревянному кресту с фотографией. Спросила, не оборачиваясь: «Твои цветы?» Затем положила на могильный холмик розы, вернулась к Галинке, убрала сбившиеся на лоб волосы под платок и перекрестилась.

Продолжая теребить кольцо, Галинка смотрела себе под ноги, как провинившийся ребенок, и с ужасом думала о том, что же теперь будет. Лариса Васильевна почувствовала, как жар подступил у нее к груди. Она смотрела на фотографию мужа, размышляла над тем, что ей только что открылось, и гадала: опустился ли Димка до такой степени или нет? Ей было неприятно думать об этом, не хотелось верить, что это так.

Она поежилась и подняла воротник плаща.

Неожиданно нахлынули воспоминания: похороны, шагающие под оркестровый марш солдаты, серьезные речи незнакомых людей… После вспомнила Димкину смерть, отчаяние в тот день и безысходность. Затем вспомнила Мерседес, свое фирменное «козел козельский», Димкину любовь к передничкам. Потом еще что-то из далекого прошлого, совсем уже, кажется, позабытого.

В какой-то точке этих воспоминаний будто не о своем, а о чьем-то чужом прошлом ей вдруг стало безразлично, что там у Димки было в жизни. Появившееся поначалу чувство ревности, только что с силой завладевшее ею, необъяснимым образом улетучилось, и ей захотелось выпить — всего лишь. Она обрадовалась этому легкому выходу из душевного дискомфорта и решила, что для переживаний нет причины. А по какому поводу переживать? То, что муж никогда не любил ее и всю жизнь стеснялся ее деревенских корней, при том что сам был без роду и без племени, не было для нее открытием. А что же тогда открытие? Что он лазил под юбки, когда выпадал случай? Каким же это на самом деле может быть открытием.

«Под юбки — не открытие, открытие, что под юбки прислуги, — подумала она, вспомнила Мерседес и сама же себя поправила: — И это тоже не открытие».

Она посмотрела на домработницу, Галинка крутила кольцо на пальце. Лариса Васильевна заглянула ей в заплаканное лицо, закивала и спросила с улыбкой, но без умысла обидеть или оскорбить, просто нашла себе пустячную забаву:

— Ты что же, овдовела, я гляжу? Его кольцо?

— Дмитрий Владимирович на день рождения подарил, — чуть слышно ответила Галинка, мечтая провалиться сквозь землю. — На сорок пять лет.

— На сорок пять! — со значением произнесла Лариса Васильевна. — А ведь действительно получается, что всю жизнь старых баб любил.

— Простите меня, пожалуйста, Христа ради, — Галинка тихо заплакала.

— Хватит душу скоблить. Ты же ему не специально подставилась?

Галинка кивнула и вновь заплакала.

— И часто к нему ездишь?

— На сороковой день вместе с вами были-то, — испугалась Галинка и начала оправдываться: — Сегодня вот собралась-то первый раз…

Косынка у Галинки вся намокла и облепила ей голову. Глядя на домработницу, Лариса Васильевна распорядилась:

— Повидались, и будет. Здесь недалеко ресторан есть. Пойдем, помянем.

В ресторане Галинка совсем растерялась и не знала, куда девать глаза.

Подошел официант. Лариса Васильевна сделала заказ. Через несколько минут официант вернулся с закусками и графином водки и наполнил рюмки.

— Ну, помянем нашего с тобой, — Лариса Васильевна ухмыльнулась одними губами, — Дмитрия Владимировича. Пусть земля ему будет пухом.

Они выпили. Галинка уставилась в скатерть, боясь поднять глаза. Лариса Васильевна закурила, наполнила рюмки, снова выпила, закусила грибами и посмотрела на домработницу.

— Что сидишь — вся скукожилась? Выпей, пусть ему там будет не хуже, чем здесь.

«Что он в ней нашел? — думала она, разглядывая хорошо сохранившееся, почти без морщин, лицо домработницы. — Буфетчица — та хоть красивая была. Кобель, да еще неразборчивый. Кому из наших рассказать — обхохочется ведь. Может, выгнать эту деревенскую дуру к чертовой матери на улицу… бомжам на утеху».

Галинка молчала и до еды не дотрагивалась. Глядя на нее, Лариса Васильевна решила, что держать рядом с собой безобидную работящую дурочку выгоднее и безопаснее, чем кого-либо другого.

— Не сиди без дела, закусывай, — грубо сказала она. — Не выгоню я тебя, не бойся. Ты у меня одна осталась.

— А шофер что же ваш? — осторожно спросила Галинка.

— Шофер твой леденец вчера получил и дал стрекача. Так что джип мне теперь не нужен. Продам эту махину и куплю что-нибудь поменьше. С водителем в придачу, — засмеялась Лариса Васильевна. — Нам же с тобой мужик нужен или нет?

Она еще выпила, и ей стало хорошо. Наклонилась над столом, поманила Галинку к себе и заговорщически спросила:

— А ты его любила? Только честно, не ври. Да не бойся ты, что уж теперь.

Галинка покраснела. Казалось, что кровь вот-вот начнет сочиться у нее через кожу на щеках. После кровь неожиданно ушла, Галинка побледнела, и слезы потекли у нее из глаз.

— Не мучайте меня, пожалуйста.

— Это чем же я тебя мучаю-то? Надо же, я ее мучаю, — рассмеялась Лариса Васильевна и добавила добродушно: — Ладно, не реви. Мне про тебя и так все ясно. Выпьем, — она наполнила рюмки и свалила на пустую Галкину тарелку закуску с разных блюд. — Предлагаю за будущее житье, чтоб нас не трогал никто.

— А кто вас может тронуть-то? — наморщив лоб, испугалась Галинка.

— Меня теперь любой может тронуть. Оставил меня муженек без защиты. Сын до сорокового дня без отца не дотянул, выгнали из банка.

— Что же теперь с ним будет?

— На курортах будет кутить, пока деньги не кончатся, — развязно ответила Лариса Васильевна, вздохнула и снова наполнила рюмки. — Теперь за здоровье.

Она выпила и почувствовала себя пьяной и уставшей. Ей захотелось поговорить, и в этом пропахшем пищей ресторане а-ля рюс с пошлым лубочным интерьером сидящая напротив дурочка оказалась как нельзя кстати.

— Скажи, вот что ты думаешь про нас? — вдруг спросила она заплетающимся языком. — Ну, про богатых. Ты, наверное, думаешь, что мы в бриллиантах купаемся?

Галинка преданно смотрела в пьяное лицо хозяйки и внимательно слушала.

— Вот если как на духу. Мы себе могли позволить все, что хочешь, из песни не выкинешь, как говорится. Но я тебе про другое хочу, понимаешь? Там, на самом верху, — Лариса Васильевна указала пальцем вверх, — там нормальных людей нет, поверь мне, правду говорю. Там одни говнюки. Веришь мне?

— Конечно, верю, Лариса Васильевна.

Подошел официант.

— Нам что-нибудь из горячего. Что посоветуете?

— Баранье жаркое с имбирем, изумительное, — предложил официант.

— Хорошо, принеси. И водочки, — Лариса Васильевна уставилась на Галинку осоловевшими глазами, вспомнила, о чем говорила, и продолжила: — Там только интриги, кто кого. Я знаю, что говорю. Жестоко так — и представить себе не можешь. Все остальное — пустое, улыбочки все эти. Главное, занять хлебное место. Догадываешься, о чем я? И никого потом к нему не подпускать. И все время присматривать другое повыше, еще более хлебное.

Она налила себе водки, выпила и закурила.

— Димка в этом смысле был мастак, ничего не могу сказать. Он чуял, куда ветер дует, как дворовый пес. Всегда знал, от кого можно палкой по ребрам получить, а от кого — сахарную косточку.

Лариса Васильевна размахивала перед носом Галинки сигаретой и роняла пепел в тарелки.

— Как в академию Генштаба попал — так все и началось. По выпуску развязался со своими ракетчиками, и потащило его наверх. Мы только успевали компании менять, все выше, выше. Как мы жили, словами не передать. В каких кругах я побывать успела, — Лариса Васильевна закатила глаза. — И танцевала. Слышишь? Всегда танцевала, лучше всех. И Димка был щеголь хоть куда. Еще совсем молодой был. За бедра брал так, что все внутри ходуном ходило. Любила я его тогда, а он гулял направо и налево.

Она загасила сигарету, прижала платок к глазам и тихо заплакала. Галинке было ее так жалко, что она готова была сама расплакаться навзрыд.

Немного успокоившись, Лариса Васильевна громко высморкалась и выпила водки.

— А без Димки я никому не нужна, — обреченно сказала она. — После его смерти все разом куда-то подевались. Ты сама разве не видишь? Мелочь-то всякая — это само собой, я без претензий. Повариха уволилась, охранник — тот просто исчез… Водитель Димкин, скотина такая, на сорок дней последний раз подвёз со своей мигалкой, а потом его и след простыл, даже не попрощался, свинья неблагодарная. Сколько Димка для него сделал.

Она снова выпила и опьянела окончательно.

— А где мои подружки? Ты видишь, много мне сейчас звонят? Сучки эти бриллиантовые. Только ты у меня одна и осталась, дурочка моя.

— Сын у вас есть, — тихо напомнила Галинка, стараясь утешить хозяйку.

— Сын? — переспросила Лариса Васильевна и вскинула голову, словно очнувшись. — А знаешь, что мне сынок по телефону сказал? На второй день после смерти, я еще там была. Ты, говорит, не будешь возражать, если я виллу себе заберу — вот так… А на днях звонит — давай, говорит, коттедж продадим, он тебе уже ни к чему. Только деньги интересуют и девки. Блядун он у меня, весь в отца.

И Лариса Васильевна снова заплакала.

Официант вызвал такси, помог посадить ее в машину. В машине она вспомнила инопланетян, о которых только и было разговоров, и всю дорогу несла пьяный бред на эту тему.

— Галка, про инопланетян слыхала? Давай к ним попросимся на ихнюю планету. Пострижемся налысо, как у них там. В кино же видела, все лысые со здоровенными глазами.

Галинка молчала и думала, что надо будет по приезде домой сделать Ларисе Васильевне ванну с целебными травами.

— Как же мне все здесь надоело, до тошноты, — не унималась Лариса Васильевна.

— У них там своя жизнь. Зачем мы им нужны? — старался поддержать разговор вежливый водитель.

— А мне моя жизнь осточертела, понятно тебе? Я другой жизни хочу.