Я лежал под кустом бузины, солнце светило совсем по-южному, и в воздухе уже пахло летом. Я поглаживал Эм Си Барсука в обувной коробке и листал не слишком обтрепанную английскую грамматику (на обложке: Тауэр, двухэтажный автобус, три полисмена). Держа книгу против солнца, чтобы оно не светило в глаза, я учил, пока глаза не слиплись, руки не отяжелели и грамматика не опустилась мне на грудь. («Да кому надо говорить на этом английском, – спросил я себя, засыпая, – кроме кучки угольщиков в Шеффилде и кислолицых домохозяек из Кентукки в домашних тапочках? Никому».)

Вздремнув, я огляделся вокруг, посмотрел на небо и, щурясь, стал следить глазами за самолетом, белоснежный шлейф которого бесшумно делил небо пополам.

– Смотри, куда летит! – сказал я Эм Си Барсуку, который выпрыгнул из коробки и обнюхивал английскую грамматику.

– Что летит?

– Самолет!

– Какой еще самолет? – осведомился Эм Си.

– Ты морду повыше подними, сам увидишь!

– Я не люблю смотреть на солнце. Расскажи мне про самолет.

Пустая отговорка. Глаза у Эм Си Барсука и вправду чувствительные к свету, но я смастерил ему солнечные очки из проволоки и двух кусочков засвеченной фотопленки, и он с довольным видом носит эти очки на своей морде.

– Там высоко, – терпеливо начал я объяснять, – летит самолет и, похоже, это большой самолет – из тех, что летают между континентами.

– Ну и что? – досадливо буркнул он. – Мне-то какой от него прок?

И он с ожесточением атаковал безоружных полисменов на обложке. Эм Си дулся на меня за то, что я не предупредил его насчет страшного Эрйылмаза и не заступился, когда тот на него набросился. Бегство под диван оставалось мучительным воспоминанием.

– Вон! Он там! Смотри же, куда я показываю!

С наигранным безразличием он поднял глаза вверх.

– Я вижу твой палец.

– Смотри, куда он показывает, дурья башка!

– Туда?

– Нет, вон туда! Справа! Правее! Еще правее!

– Вижу – и что?

Зевнув, он продолжил опустошать Лондон. Легкость и непринужденность, с которой его коготки уничтожали двухэтажный автобус на грамматике, производили впечатление.

– Интересно, куда он летит? – не сдавался я.

– Самолет? – проворчал он. – Я что, географ?

Акустические способности Эм Си ограничивались фырканьем, ворчанием, скрежетанием, шипением, отрыгиванием, пыхтением, пердением, и толковать эти звуки я, конечно, не умел. Я был просто обкурившийся фантазер и никто больше. Одно могу сказать точно: если кто думает, будто святой Франциск Ассизский, болтая с лесным и полевым зверьем, ржал, как лошадь, щебетал, как птичка, и прыгал, как козел, то он ошибается.

– На юг, – сказал я со значением. – Он летит на юг.

– Да уж понятно, – сердито пыхнул барсук, приноравливая свои великолепные когти к Тауэру. – Ты думаешь, там внутри сидит истребитель мышей. Где ему еще быть, раз самолет летит на юг! Как же, как же…