Хайнц жил в социальной квартире на шестом этаже старого, обшарпанного дома на Бургштрассе напротив региональной больницы. В доме был лифт, но он не работал. На лестничной клетке воняло канализацией, ступеньки жалобно скрипели. Коридор украшали выцветшие обои. Я перебрался через тощую овчарку, разводившую блох на линолеуме. Было темно, как в шахте, потому что дом стоял у северного склона замковой горы. Пара лампочек могла бы исправить положение, но все патроны были пустые. Йоханн наступил овчарке на какую-то часть тела. Собака взвизгнула и шмыгнула за горшок, в котором досыхал последние дни побуревший столетник. Я повернул голову. Йоханн смущенно улыбнулся. В руках он крепко сжимал бутылку вина, которую купил для Хайнца. Мы побрели дальше по темному коридору. Я шел впереди. Йоханн держался бледной полоски света у стены и осторожно ставил одну ногу перед другой. Временами его куртка со скрипом терлась об обои. Для Йоханна это было приключением. Несколько дней назад он написал директору официальное письмо о том, что прекращает учебу в гимназии ввиду отсутствия удовлетворительных перспектив. Реакция директора осталась неизвестной.
– Как к этому отнеслась твоя мать? – спросил я.
– Она ничего не понимает, – признался Йоханн.
– Когда ты ей сказал, что бросаешь гимназию?
– Мы как раз ехали на «бентли» моего отчима. Она любит иногда водить сама…
– И?
– Она поехала прямо через пешеходную зону в Беллице. И все время кричала: что?!
Пожалуй, мать Йоханна не так глупа, как я думал.
– Значит, она все-таки поняла, что ты это серьезно.
– Она не понимает. Кажется, ее это… ну… беспокоит. Думает, что без аттестата я угожу прямиком в тюрьму. Я пытался ей объяснить. Не уверен, что получилось. Она никак не могла оторвать ногу от педали газа.
Я постучал.
– Надеюсь, ты знаешь, куда пришел, султан. Этот дом стоит в тени замка, а не в его блеске. Тут живет больше нарков, чем в Бронксе.
– Именно это мне и нужно, – сказал Йоханн, красный от смущения. – Нижняя ступень лестницы.
Виноват был Эрйылмаз. Запудрил ему мозги со своим «делай больше, чем от тебя требуют!». Эрйылмаз верил, что Йоханн способен достичь чего-то там высокого, создать что-то экстраординарное. Вот Йоханн и взялся сочинять свою книгу. Наверно, потому, что это проще, чем играть на рояле или изобрести
подвесной мотор. Солнечный шар решил вдохнуть новую жизнь в бездушный мир. Эксперимент – мягко говоря – сомнительный.
Зато смелый.
Внезапно мне жутко захотелось узнать, что думает обо мне Йоханн. Еле удержался, чтобы не спросить. (Эй, Джонни, давай начистоту, ты же считаешь меня охламоном, верно?) Позже я задумался над этим, и мне стало порядком не по себе.
Я постучал еще раз и крикнул:
– Это я, Хайнц! Открой!
Внутри кто-то зажег сигарету, потом дверь слегка приоткрылась. Хайнц узнал меня и недоверчиво посмотрел на Йоханна.
– Кого ты мне притащил?
Он небрежно пустил облако дыма в дверную щель.
– Это Йоханн Джорджо Ферри, писатель. Он снимет у тебя комнату.
– Ты уверен?
Речь шла о новом источнике дохода. Я знал, что Хайнц не откажется.
– Может, ты нас впустишь, чтобы Джонни мог осмотреться?
– Когда он умотает? – спросил он, не открывая дверь.
Я ответил, что он пока не знает.
– Понравится – будет жить. Не понравится – уйдет.
Хайнц скептически ухмыльнулся, глядя на Йоханна.
– Он у меня все равиоли сожрет.
– Ага. И одеяло в придачу.
Хайнц неохотно отступил в сторону, дверь раскрылась. Прихожая обдала меня терпким запахом сырых кроссовок и заскорузлых привычек. Я вдруг подумал, что прошло уже шесть лет с тех пор, как Роберт Лембке отправился в лучший мир и Хайнц свернул мне во дворе гимназии мой первый джойнт. Многое изменилось. Хайнц был шустрым и смышленым парнем, закончил гимназию, а теперь живет в квартире для малоимущих, и вид у него, несмотря на ухмылку, довольно болезненный и жалкий. Когда-нибудь у меня в руках тоже будет бесполезный аттестат, которым я смогу разве что выстлать клетку хомяку Юлиана. Сначала распродам свои пиратки с Сюзанной Вегой и Джоном Скофилдом, чтобы раздобыть денег на хотдог, потом примусь таскать ящики со взрывчаткой на военном заводе и моя последняя мысль (если, конечно, такая роскошь, как последняя мысль, доступна тому, кто одновременно пытается затушить левой ногой запальный фитиль и удержать руками выскальзывающую бутылку с нитроглицерином) будет о том, почему я всегда приношу Венесуэле маргаритки, когда они уже начинают вянуть.
Я заглянул в свое будущее, и то, что увидел, определенно не подняло мне настроения.
Квартира была холодной, грязной дырой.
Хайнц принялся демонстрировать Йоханну туалетный ерш и заскорузлую щетку. Йоханн усердно кивал. Я пошел в кухню, ополоснул ржавой водой из-под крана три стакана и откупорил бутылку, которую купил Йоханн. Принес и раздал стаканы.
Мы выпили. Хайнц оттаял.
– Расскажи мальчику, какие дела мы с тобой проворачивали, Франц.
– А что вы проворачивали? – заинтересовался Йоханн.
– Не верь ни единому его слову, – посоветовал я.
– В комнате пыток, да, Франц?
– Что «да»?
– Толкали туристам ганжу.
– Угу. В ней самой. В замке.
– А для газет ты тоже пишешь, Йоханн?
Я сунул Хайнцу джойнт, чтобы он заткнулся. Хайнц сделал затяжку и протянул джойнт дальше Йоханну.
– Он не курит, – сказал я.
– Да? – Хайнц пристально уставился на Йоханна.
– Мне просто не хочется, – промямлил Йоханн. Он чувствовал себя виноватым, хотя всего-навсего отказывался от косяка.
– Да бери уже…
– Спасибо, Хайнц, я это ценю, но…
– Ну же, – Хайнц покровительственно улыбался, – расслабься!
– Черт, Хайнц, отвали! Джонни заботится о своем здоровье. Живет по принципу «что меня убивает, то делает меня слабее», ясно?
Самое позднее через минуту мы с Йоханном выйдем на Бургштрассе. Пасынок главы окружного управления мотнет головой, посмеется и напрочь забудет про то, как собирался стать писателем. Он возвратится в гимназию, будет учиться на шестерки и научит меня бегать по потолку.
– А здесь, вообще, здорово, – неожиданно изрек Йоханн. Он похвалил занавески на окнах и светильники. Смеясь, сказал Хайнцу: – В это время года нужно жить в тени замка. Тут прохладнее.
Хайнц сказал, что они с Йоханном могли бы вместе толкать рекрутам травку. Я сказал, что с этим лучше пока подождать.