Глухо урча моторами и грохоча тележками, трамвай-поезд из четырех вагонов ползет по закопченной моторными выхлопами, пропахшей мазутом и креозотом 27-й транспортной улице. Я стою на подножке в хвосте поезда и держусь обеими руками за лестницу, что ведет на крышу вагона. Рядом, словно рука нищего старика, просящего подаяния, подрагивает свободная сцепка (хорошо, что эта штука зафиксирована, а то легко могла бы переломать мне ноги на повороте). Закопченные смогом дома-близнецы с многослойными, тщательно вымытыми стеклами в окнах проплывают мимо: один, за ним другой, третий… квартал, перекресток… остановка… и по новой… Стучат тележки, поскрипывают вагоны. Прохожие с узких тротуаров по обе стороны улицы — большинство женщины, конторские служащие или прислуга — поглядывают на поезд, но никто не замечает нарушителя.

Пару кварталов назад, пропуская встречный состав, следом ненадолго пристроился полицейский броневик. С минуту я разглядывал лица полицаев. Один из них уставился усталым расфокусированным взглядом прямо сквозь меня и долго смотрел в никуда, вынудив меня замереть, превратиться в статую, в деталь вагона и так ждать, пока водитель броневика не пойдет на обгон поезда.

Солнечно. Только бы погода не испортилась и снова не пошел дождь… Здесь, в столице, так часто бывает: вот на небе ни облачка, и вот, через полчаса, из-за горной гряды, что огибает столицу с юго-восточной стороны, налетели тучи и дождь льет как из ведра…

Нет, лучше не думать о дожде. Такие мысли раздражают и вызывают беспокойство, — ни того, ни другого мне не нужно. Тем более, что влиять на погоду я все равно никак не могу. Если польет, буду действовать по инструкциям на такой случай, с поправкой на ситуацию… Изменю маршрут и способ передвижения, сокращу список…

Большинство жителей Первограда пока ничего не знает. Телевизор молчит. По радио, как обычно, крутят пропитанные имперским величием марши, сентиментальные оды «родным просторам» и туповатые песенки про любовь. Раз в полчаса эту пошлость прерывают короткие «новости» о «победоносном шествии войск Согласия вглубь Красного Континента» (и ни слова о продолжающейся третий день во Второграде массовой стачке рабочих, ни слова о забастовках в провинциях!). Газеты выйдут только вечером, и вряд ли в них сегодня сообщат о произошедшем. Другое дело — телевидение. К вечеру Августейший Ублюдок будет вынужден обратиться к подданным с речью… Уж мы-то постараемся его убедить в необходимости такого обращения…

А пока, столица Мессии, на первый, поверхностный взгляд, продолжает жить в своем привычном ритме. Чадя зловонным дымом, по улицам разъезжают грузовые и пассажирские трамваи, чиновничьи и полицейские спецмашины; среди ползущих по рельсам многосоставных железных громадин и то и дело обгоняющих их широких приземистых коробок поменьше мелькают мотоциклисты. На тротуарах людно — летний полдень, второе солнце почти полностью спряталось за первым. От ночного ливня не осталось и следа; сухо и немного душно. Время к обеду: многочисленные клерки и работники городских служб уже высыпали на улицы, чтобы немного прогуляться и вскоре осесть в кофейнях и столовых. Для них, обитателей столичного центра, пока нет повода беспокоиться. По крайней мере, в ближайшие пару часов, им никто ничего не сообщит.

Но вот те, кому положено знать, похоже, в явной растерянности: сексоты тайной полиции так и снуют среди прохожих, высматривая… (интересно, кого им приказали искать?) Открытым полицаям тоже наверняка поступило распоряжение «усилить бдительность»: их патрули в местах большого скопления людей с чуть большим, нежели обычно, усердием задерживают «подозрительных личностей» (тех, кто, согласно имеющимся у полицаев методичкам, похож на «паникеров» и «пораженцев»), — полицаи, как и рядовые обыватели тоже ничего не знают. (Кто же им скажет? Ведь у них есть родственники, друзья… — так информация разлетится по городу в считанные часы.) Первоград живет своей привычной жизнью семимиллионного муравейника, и легкое повышение градуса общей нервозности (на фоне мировых-то событий!) заметно только тем, кто знает, на что следует обращать внимание — сексотам и революционерам.

Первый вагон застонал, под ним захрустели по очереди сначала одна, потом другая тележка, следом застонал второй, потом третий… — поезд поворачивает на развилке вправо. Вот дошла очередь и до «моего». Металлическая подножка на конце лестницы, на которой я стою, вздрогнула чуть сильнее обычного, потом скрежет внизу стих и стрелочная развилка выползла из-под вагона. Двигатели взревели — это машинист поддал газу — и через несколько секунд сверху появилось облачко дыма. Поезд ускорился.

Этим утром мы приступили к выполнению нашего плана. Всего пять человек, включая меня.

Говоря: «нашего плана», я, конечно же, не имею в виду: «плана пятерых заговорщиков». Нет, и еще раз нет! Мы — особая боевая группа, действующая по секретной директиве Центрального Комитета трехсотпятидесятитысячной Партии Трудового Народа. Наша партия сегодня — это голос миллионов рабочих и десятков миллионов крестьян — тружеников и подлинных творцов всех тех благ, которые жалкая кучка паразитов привыкла называть своей «собственностью».

Сегодня мы и наши союзники — народники и анархисты — заодно. Наш союз поддерживают социалисты в странах Согласия, на нашу товарищескую помощь рассчитывают коммунары Красного Континента. Мы — наш интернациональный союз — агенты Будущего, а вовсе не «жалкая кучка заговорщиков-пораженцев», каковыми нас выставляет монархистская пропаганда.

Что же до нас пятерых, бойцов особой группы, то, не без чувства гордости, могу сказать что сегодня на нас лежит стратегическая ответственность: от успеха или поражения нашей группы будет зависеть то, как дальше станут развиваться события (которые произойдут в любом случае). Количество крови, что прольется совсем скоро, будет напрямую зависеть от того, насколько успешной окажется наша сегодняшняя операция.

Только бы погода не подвела и не пошел дождь…

Позади, в двенадцати кварталах остался очередной адрес из моего списка — контора «Брюхера и Ко», в которую я заглянул на пять минут, чтобы всадить пулю в лоб тому самому господину, чья фамилия крупными буквами обозначена на фасаде здания конторы.

Ромт Брюхер, труп которого сейчас остывает в кресле из белой кожи и черного дерева в приятно охлаждаемом электрическим кондиционером кабинете, за два года войны сумел утроить свое и до того немалое состояние за счет военных поставок. Связи в Генштабе и Министерстве торговли; второй брак с бывшей фрейлиной императрицы; дочь от первого брака замужем за высоким чином из тайной полиции… Брюхер был большой и важной шишкой — элита из элиты, матушку его… На руках этой сволочи кровь наших товарищей по обе стороны Нилитийского океана… как, впрочем, и кровь оболваненных милитаристской пропагандой солдат-захватчиков, что служат пушечным мясом империалистам из Согласия…

Брюхер был пятым в моем списке.

Стучат колеса.

Я смотрю на прохожих: мужчины, женщины — в основном служащие, — одетые небогато, но чисто и опрятно, идут небольшими компаниями, реже — парами (сразу видно: служебный роман), что-то обсуждают, смеются. В их маленьком мирке словно нет войны, перемоловшей в кровавый фарш десятки миллионов человеческих жизней, нет Второграда с бастующими рабочими, нет крестьян, превращенных на время войны фактически в рабов… Эта публика беззаботна и, если не сыта до отвалу, то уж точно не голодает.

Смотрю на них и понимаю, почему среди рабочих расхоже мнение, будто все клерки сплошь патриоты и социал-шовинисты. Однако это не совсем так. Я лично знаком со многими служащими, кто сочувствует ПТН или даже тайно в ней состоят. Секретари, бухгалтеры, машинистки, помощники юристов (и сами юристы)… — эти товарищи наблюдают за бизнесменами и чиновниками, добывают сведения, делают копии секретных документов, выправляют паспорта разыскиваемым полицией революционерам, размножают и распространяют прокламации… в общем, оказывают посильную и порой неоценимую помощь движению. Но, в основной своей массе, конечно, патриоты…

А как иначе, если само существование этой малочисленной городской прослойки определено необходимостью обслуживания государственного чиновничества и «жирных котов»-эксплуататоров?.. Они всего лишь обслуга — тонкая бумажная прослойка между классами. Сегодня вашим, завтра нашим.

Трамвай-поезд остановился на нужной мне остановке, двери вагонов с шипением открылись, выпустив на тротуар небольшую — человек двадцать — кучку пассажиров. Я спрыгнул с подножки и подождал пока люди разойдутся.

Когда поезд отъехал, я, осторожно, чтобы ненароком никого не задеть, прошелся прямо по проезжей части, вдоль бордюра, потом, выбрав удобный момент, перебежал дорогу и зашагал вдоль зданий на противоположной — солнечной — стороне улицы. Здесь прохожих меньше. А значит, меньше случайных блуждающих взглядов, способных заметить странный мираж посреди жаркого марева.

До нужного перекрестка совсем недалеко — там мне налево, так что, все равно пришлось бы переходить на эту сторону.

Следующий адрес — еще одна контора, на этот раз сразу двоих «жирных котов» из моего списка тут неподалеку…

«Котов» этих у меня к настоящему моменту уже пять. У остальных, должно быть, тоже примерно по столько — пять-шесть, может даже семь. Итого: минимум двадцать пять упырей, среди которых: Министр внутренних дел, Морской и Военный министры (эти были первыми в списках), несколько мясников-генералов (один из них — целый адмирал флота! — достался и мне) и множество «Брюхеров». Несомненно, в «верхах» сейчас настоящий переполох.

Никай Второй, он же Ромулл, Император Мессии и т.д. — Августейший Ублюдок наверняка уже распорядился сочинить для него пафосную речь о «безвинных жертвах проклятых предателей и шпионов Красного Континента». О! Это должно быть поистине историческое нытье Ублюдка. Хотя… не исключено, что тайная полиция и внешняя разведка придумают какую-нибудь историю про то как «лучшие люди государства» собрались вместе и героически пали жертвами непредвиденных обстоятельств (утонули вместе с кораблем; упали вместе с дирижаблем; угодили под извержение вулкана…), — в таком случае нытье будет менее позорным, но поныть все равно придется.

Впрочем, неважно, что зачитает Никай с бумажки. Важно — что произойдет после…

Я свернул с 27-й транспортной на 9-ю линейную и, пройдя квартал на север, оказался в исторической части города.

Дома здесь невысокие, почти все с уютными двориками; во дворах вековые деревья раскинули зонтикоподобные кроны, накрыв заодно и часть улицы. Тенистый райончик богачей — их контор, квартир и мест развлечений. Брат-аристократ в таких не живет, брезгует.

Вот и нужное мне здание — трехэтажный особняк XLIII века за кованой оградой. Там внутри меня не ждут еще двое из моего списка.

Маленькая деталь: в десятке шагов от ворот особняка, пренебрегая запрещающими парковку дорожными знаками (стоянка для посетителей — чуть дальше и другая — через дорогу), стоит полицейский броневик. Внутри машины — минимум трое, шофер топчется снаружи.

Интересно, зачем они здесь?

Ясное дело: не меня встречать приехали. Если только… Нет. Если бы схватили одного из нас и пытали, все равно бы не узнали точных имен. Никто из нас пяти не читал списков товарищей.

Конечно, Охранка бросилась бы охранять наиболее вероятных «кандидатов» в покойники, и те, по чью душу я здесь, несомненно оказались бы в числе таковых. Но, в таком случае, засада ждала бы внутри, там, где я буду наиболее уязвим, а сейчас я могу легко развернуться и уйти…

Да и не стали бы посылать на такое дело этих… А уж чтобы спецы выдавали себя за полицаев…

Нет. Эти здесь по какой-то другой причине… Да и не представляют они прямой опасности; могу прямо сейчас подойти и всех уложить, никто и пикнуть не успеет. Но, все же, придется считаться с этим дополнительным фактором при отходе.

Я подошел ближе. Витиеватой формы ворота меж двух массивных гранитных столбов заперты, но рядом есть калитка и она открыта; на столбе у калитки бронзовая табличка с надписью: «Коммерческий союз Шракена и Флюхера». Что ж, эти господа ждут меня с распростертой… калиткой. Даже через ограду скакать не надо.

Внутрь двора я вошел как приличный посетитель, разве что документы не предъявил охраннику.

До синевы выбритый громила в черной форме топтался у сторожки, сразу за калиткой. Он меня попросту не увидел. А-то бы обязательно прицепился: кто такой да к кому иду… Если бы я, конечно, «прилично выглядел» — в такие места пускают по одежке, — а если «не прилично», то непременно дал бы мне понять, кто здесь «господин охранник», а кто «ты»… Впрочем, меня бы этот дуболом ко второй категории не отнес, оденься я согласно моему происхождению, а был бы крайне учтив и без проволочки с пропусками вызвал бы к воротом швейцара-администратора, едва заглянув в мой паспорт. Но это если бы я явился сюда как Рем фон Крузе, барон Иберский, а не как человек в маске и странном плаще (так я выгляжу сейчас, если отключить маскировку).

Терпеть не могу охранников. Охранники это такой сорт людей: смесь холуя с полицаем. Низкопоклонство и собачья покорность перед хозяевами в них сочетается с высокомерным презрением ко всем остальным (за исключением благородных господ, конечно же). Причем, если полицаи это псы государевы, наделенные властью почти везде — на любой улице и в любом общественном доме, то охранники это дворовые собаки, чья власть ограничена забором хозяйского двора, а-то и радиусом вокруг будки, равным длине цепи. Это ограничение психологически давит на охранника и делает его таковым, каков он есть — мелким «начальником», полицеишкой, бюрократом и тайным садистом. Вот этот, у калитки, точно такой. Стоит важный, водит по сторонам хищным взглядом из-под тяжелых надбровных дуг; окажись в его власти какой-нибудь курьер или мелкий служащий, так просто не отделается. А уж если громиле повезет пресечь действительное правонарушение, то тут-то он с удовольствием пустит в ход и кулаки и дубинку и табельный пистолет (у этого он есть).

Мимо бдительного мордоворота я направился прямиком ко входу в особняк.

Здесь, в тени деревьев я старался двигаться как можно медленнее, чтобы не создавать предательского эффекта, который легче скрыть при солнечном свете. Так называемому «процессору» у меня за плечами нужны доли секунды, чтобы определить всех наблюдателей и отобразить на ткани плаща для каждого ту картинку, которую наблюдатель видел бы, не окажись я в поле его зрения. Персональная картинка появляется с очень маленькой, но, все же, задержкой, что и вызывает эффект марева — «дрожание воздуха», а точнее: дрожание маскировочной ткани, подобное восходящим потокам в зной. Причем, эффект этот вызывается не только моими резкими движениями, но и резким, неожиданным перемещением наблюдателя. Таким образом, днем лучше всего маскироваться в свете солнц, а ночью — в свете лун и мира Гиллаплеи. Дневная тень же, когда место хорошо освещено отраженным солнечным светом и нет дрожания воздуха — самое худшее, после дождя, тумана и дыма условие для маскировки.

Двор особняка невелик, но кажется при этом обширнее, чем есть на самом деле — верный признак работы талантливого ландшафтного архитектора. Умеренность в деталях на фоне старинного здания с его архитектурными «излишествами» и редкие, идеально прямые, подобные колоннам стволы деревьев, что как бы подпирают густую темно-зеленую массу на уровне между вторым и третьим этажами особняка, превращают двор в некое подобие павильона. Строений во дворе всего три: будка охранника из дерева и стекла и две беседки, симметрично расположенных по обе стороны от главного входа в здание. Территория хорошо просматривается практически из любой точки. Если меня заметят, укрыться будет негде — только бежать. Так что, пришлось передвигаться крайне осторожно и медленно, подобно черепахе или какому-нибудь хищнику во время охоты.

Идя — или, если угодно, ползя — ко входу, я тщательно осмотрел каждый куст вдоль выложенной брусчаткой широкой центральной дорожки, каждое дерево, каждое окно в здании и, конечно же, отметил всех людей, что находились поблизости. Тем более, что их было всего пять человек: охранник у ворот, мужчина и женщина, скорее даже девушка, в одной из беседок и двое мужчин на площадке у самого входа.

Пара в беседке: он — среднего возраста, в дорогом костюме, на вид адвокат или нотариус; она — моложе его, брюнетка с миловидным личиком в строгой черной юбке и светло-голубой блузе с высоким воротничком, непохоже что его подчиненная, скорее средняя начальница, чье начальствование напрямую не распространяется на него. В тонких ухоженных пальцах девушка держит длинный мундштук с дымящейся сигаретой, немного отведя его в сторону, мужчина курит трубку. Они негромко говорят о чем-то, сдержанно хихикают — флирт, я не стал прислушиваться. Куда интереснее послушать, что говорят те двое у входа…

Осторожно — чтобы не шаркнуть подошвой о брусчатку, не наступить на некстати упавшую с дерева сухую веточку — я миновал беседку.

Эти двоих я заприметил сразу, едва вошел во двор.

Один седой, поджарый, в полицейском мундире, коммандер, другой с брюшком, в строгом костюме со значком начальника частной охраны (это из-за него громила у ворот так грозно зыркает: кого бы схватить и порвать — производит впечатление на шефа). Первый похож на бойцового петуха, второй на водяного... нет, не петуха, а из мифологии, но старательно выдающего себя за собрата первого.

— …но как такое возможно? — разобрал я, пока подкрадывался ближе, слова «водяного». Тот говорил негромко, комично потрясая жабьим зобом. В его тревожной интонации определенно было что-то едва уловимо жабье. — Чтобы… министров… — выквакивал начальник охраны, — ребята из тайн… знают свое дело…

Контекст я конечно же понял, как только услышал про министров. Воспользовавшись тем, что пара в беседке была занята друг другом, а охранник у ворот как раз отвернулся в другую сторону, я несколько ускорился, чтобы оказаться как можно ближе к этим двоим, когда заговорит коммандер.

Остановившись паре шагов от них, я замер, весь обратившись в слух.

— Скажу вам по дружбе, Бормунт, никто ничего не понимает… — коммандер сунул руки глубоко в карманы брюк с офицерскими лампасами и потоптался на месте, как настоящий петух. — Дело, — продолжал он, — взяла под контроль Охранка. Арестовали и допросили всех, кто был поблизости… помощников, клерков, даже девок этих, машинисток… Те, конечно, нюни распустили, ревут… Но ребята из Охранки, как вы точно заметили, знают свое дело — сразу видят, кто перед ними… — коммандер снова потоптался. — Если хотите знать мое мнение, никто из свидетелей не причастен к убийствам, это я вам точно говорю. Хорошая собака не кусает кормящую руку.

Так-так… Значит, волна пошла… Сверху распорядились предупредить «цвет нации» о происходящем. Причем оповещают не по телефону, а лично. Соблюдают секретность. Вряд ли этот полицейский начальник приехал сюда на броневике по собственному почину, чтобы предупредить старого друга…

— Но, кто же это может быть, комм Джергист? — вознегодовал Бормунт. — ПТН? Анархисты? И как (мне послышалось: «квак») у них это вышло? Господи! Двенадцать смертей в один день! — последние слова он почти выкрикнул, с каким-то утробным бульканьем, чем привлек внимание парочки из беседки (те совсем притихли и стали поглядывать в сторону крыльца).

— Пойдемте к вам в кабинет, дружище… — предложил полицай. — Обсудим наши с вами дальнейшие действия.

— Конечно-конечно, коммандер, — умерил тон начальник охраны. — Прошу… — он открыл дверь, предлагая гостю пройти первым.

Я отреагировал раньше полицая — результат многих часов тренировок, во время которых мы оттачивали до автоматизма действия в ситуациях подобных этой.

Условный жест пальцами — перчатка с множеством вшитых проводков на моей руке передает команду «процессору», включается «режим максимальной маскировки» — на прозрачной маске перед глазами появляются маленькие зеленые цифры: «01», потом «02», «03»… — секунды, счет времени — в этом режиме «процессор» работает на порядок быстрее обычного, максимально минимизируя эффект «марева». Скользнув мимо «петуха» и «водяного», я переместился за дверь, в холл особняка на четвертой секунде. Удачно, эти двое меня не заметили.

Замер, перестав дышать.

(Пять секунд. Шесть. Семь…)

Жест — цифры исчезли — максимальный режим отключен. Всего восемь секунд на вход. Теперь восстановить дыхание…

Лучше немного постоять не двигаясь — после форсажа «процессора» возможно «подвисание» картинки — «марево» становится более заметным. Длится «подвисание» недолго, обычно полминуты, не более. Но эти полминуты бывают самыми опасными, в это время я наиболее уязвим. Именно поэтому использовать максимальный режим рекомендуется только в особых случаях, когда высок риск быть замеченным или нужно отступать. Увлекаться не стоит — устройство быстро перегревается, резко падает заряд аккумуляторов. При частом переключении на максимум маскировка может попросту отключиться на несколько минут, пока «процессор» не охладится, а это равно провалу. Во время тренировок я дважды становился видимым после ускорения «процессора» более чем на двадцать секунд.

Я осмотрел холл: все так, как и должно было быть.

Планы зданий и пути отхода, численность охраны, ее вооружение и уровень подготовки, расписание транспорта и альтернативные маршруты… — все это и многое другое я и мои товарищи знаем назубок. Вот, например, здесь, кроме мордоворота из будки и его начальника, который прямо сейчас идет вместе с полицейским коммандером через холл (его кабинет тут рядом, на первом этаже в правом крыле), должно быть еще восемь человек охраны; двоих я вижу, они в десяти шагах от меня, еще по двое на втором и третьем этажах и двое на подхвате, сидят в специально отведенном помещении (оно по соседству с кабинетом шефа) — итого десять. Особых проблем от них я не жду (вряд ли они что-то заметят), но есть еще двое — личные телохранители Шракена с Флюхером. Эти — псы матерые, внештатные агенты тайной полиции, постоянно находятся подле своих господ, и на их счет у меня четкие инструкции.

Постояв минуту и дождавшись когда начальник охраны с полицаем скроются в боковом коридоре, я двинулся через холл, держась левой стены.

Охранники, продолжившие прерванный появлением начальства разговор о какой-то Мелизе (даме, надо полагать, всесторонне приятной), не обратили внимания на плывущий через холл мираж, и я без промедления их миновал, быстро оказавшись на лестнице, что начиналась в конце холла.

Беспрепятственно я поднялся на третий этаж (по пути осторожно пропустив нескольких служащих со стопками бумаг) и остановился перед глянцево-черными двойными дверями.

Теперь самое главное: войти внутрь, не вызвав паники, разобраться с телохранителями, избежать при этом ненужных жертв, затем исполнить то, зачем я здесь, и покинуть здание.

Войти и открыть огонь? У меня преимущество: я невидим. Нет. Я смогу это сделать в любой момент, если ожидание затянется. Но это будет слишком… топорно. Лучше немного подождать.

Не прошло и двух минут, как со стороны лестницы послышались шаги и уже знакомые голоса. Вскоре на марше показалась та самая миловидная брюнетка из беседки, следом за ней — «адвокат». Он что-то тихо рассказывает ей басовитым голосом; она сдержанно хихикает.

— Ах, Чарс, ты такой сказочник! — негромко бросает она вполоборота «адвокату».

— Я не шучу, Олла! — делано оправдывается тот. — Это чистая правда!

Они поднимаются и останавливаются прямо передо мной. Девушка озирается по сторонам и быстро целует «адвоката» Чарса в щеку.

— Позже увидимся, — говорит она ему, почему-то шепотом. — А сейчас я должна работать. — Поворачивается и идет ко мне.., вернее к дверям, у которых я стою.

Взявшись за массивную позолоченную ручку, девушка бросает быстрый взгляд на ухажера, мило улыбается (мне немного неловко из-за того, что присутствую при этой интимной сцене). Потом, отвернувшись, она напускает на себя нарочито деловой вид и открывает массивную створку тонкой рукой. Дверь легко подается без единого скрипа. Она секунду медлит и в этот момент я повторяю тот же прием, что и пять минут назад: жест пальцами — «процессор» снова ускоряется, — словно призрак я проскальзываю мимо девушки, заворачиваю за вторую створку, замираю, не выключая форсажа (у меня двадцать секунд, но будет лучше, если управлюсь в пятнадцать), осматриваюсь…

Оба телохранителя здесь. Вот они, респектабельного вида господа в серых костюмах, один слева, другой справа, сидят на диванах. Один с книгой, сидит нога на ногу, другой с чашкой чая (мне до каждого шагов по семь); оба смотрят в мою сторону. Мгновение мне кажется, что я замечен, но нет, они смотрят на открывшуюся дверь.

(Три секунды.)

Помещение приемной обширное, светлое, с высоким потолком, размерами в половину холла, что внизу. В глубине помещения — строго посредине — секретарский стол на троих; за столом две женщины — одна немногим старше Оллы, другая в почтенном возрасте, — третье место свободно. Ближе к выходу (на примерно равном расстоянии между секретарским столом и мною) в противоположных стенах глянцево-черные сдвоенные двери (точно такие же, как и за моей спиной); у дверей по паре явно антикварных статуй древних богов и богинь, на самих дверях белые таблички: на той, что слева, золотыми буквами выведено: «Эдрю Шракен», на противоположной: «Галс Флюхер». Еще ближе к выходу, друг против друга, диваны с телохранителями. Перед ними невысокие столики с резными ножками.

(Пять.)

Моя невольная помощница входит (на личике девушки мелькает неопределенная эмоция: похоже, все-таки, что-то заметила, но решила, что ей показалось) и, прикрыв за собой дверь, идет к столу.

Увидев девушку, телохранители возвращаются каждый к своему занятию, — тот, что слева, опускает глаза на книгу, тот, что справа делает глоток из чашки, отставляет ее на столик и берет со столика газету.

(Десять.)

Время действовать…

Медленно — иной раз и при ускорении «процессора» бывают огрехи, лучше не спешить, дабы не вызывать ненароком предательское «марево» — отстегиваю манжет на правом рукаве плаща, затем опускаю руку в карман-кобуру и достаю пистолет. Пистолет обычный, видимый, с глушителем, разработан для «наших» спецслужб. Удлиненный манжет полностью скрывает ствол с навинченным на него шумоподавителем.

(Пятнадцать. )

Первая цель — тот, что слева. Клац — пистолет в рукаве издает глухой щелчок. В книге, которую держит телохранитель, появляется маленькое отверстие и читатель роняет томик; руки его безвольно опадают вниз, голова откидывается назад на спинку дивана… Пуля вошла в середину шеи, точно под подбородком. Переключаюсь на второго… На лице телохранителя удивление: мгновение он не понимает, откуда стреляли; но уже через секунду я вижу, как его взгляд фокусируется на мне… Нет, скорее на облачке газа от выстрела. Его реакция впечатляет — он почти успел навести на меня ствол, буквально материализовавшийся в его руке из ниоткуда… (я заметил только завершение молниеносного движения профессионала), но я на миг опережаю его. Клац. Точно в лоб. Второй обмяк. Быстро перевожу взгляд на первого (мало ли? вдруг еще живой? — нет, готов), и тут завыла сирена…

…хотя, нет, две «сирены»… Те две барышни, за столом, это они принялись визжать наперебой, так, что у меня мурашки по спине пробежали.

(Восемнадцать секунд. )

Олла так и не села, только подошла к столу. Все произошло у нее за спиной (не то чтобы я это рассчитал специально, но я рад, что эта влюбленная девочка не увидела момент убийства). Она оборачивается, смотрит на охранников и закрывает лицо руками; глаза ее округлились от ужаса, она быстро переводит испуганный взгляд с одного на другого охранника, но не кричит.

В этот момент открывается дверь меж статуй — та, что справа — и из двери появляется Галс Флюхер (точно как на фотографиях). Ну, что ж, господин Флюхер, ты облегчил мне работу…

Клац, клац. Обе пули входят в голову — в щеку и в лоб над правым глазом. Дородная туша промышленника падает в дверях кабинета как мешок с дерьмом. «Сирена» замолкает, но я уже не обращаю внимания на женщин.

(Двадцать! В любой момент я могу стать видимым!)

Отключаю максимальную маскировку и не выжидая быстро иду через приемную к кабинету Шракена.

Сейчас эти дамы наверняка видят быстро перемещающийся «зависающий» кусок пространства, оттого и притихли как мышки. В голове мимолетом проносится: отключить маскировку совсем, сказать, что я не причиню им вреда; сказать, чтобы сидели тихо, что я скоро уйду… вот только пристрелю их второго босса… Нет. Конечно же, ничего такого я делать не стану — отключать маскировку строго запрещено.

Рывком распахиваю дверь. Для секретарш это должно выглядеть как… да черт его знает, как… Плевать!

Передо мной просторный кабинет, обставленный по-деловому сдержано: светлые стены с деревянными панелями внизу, несколько картин, мозаичный паркет, высокие, от пола до потолка окна завешаны однотонными гардинами кремового цвета, меж гардин — высокие амфоры, на вид еще древнее статуй перед дверью, всего три штуки. Кабинет пуст. Точнее выглядит таковым… — «читатель» в приемной это ясно подтверждает.

Тихо иду к массивному, похожему на трибуну столу, обхожу, чтобы заглянуть под него… Мало ли, вдруг господин Шракен решил там спрятаться? (Надо заметить, разумное решение.) Увы, под столом никого нет. А это значит, что остается одно единственное место…

Без лишнего шума направляюсь к неприметной двери в дальнем углу кабинета. Подхожу сбоку (на случай если хозяин кабинета вооружен и вздумает стрелять на звук шагов) и аккуратно пробую ручку… Заперто.

Ну, что ж, «клиент» там, внутри. Осталось только выбить дверь и не угодить под пулю (все-таки, интуиция мне подсказывает, что Шракен при оружии). Не будь я облачен в свою «мантию», вышиб бы дверь ногой с разворота, но в тяжелом маскировочном плаще с увесистым панцирем за спиной сделать это не выйдет, — только плечом. Но так можно нарваться… Придется импровизировать…

Иду к ближайшей амфоре, на ходу убираю пистолет в кобуру, отворачиваю манжет, пробую произведение искусства на вес… — не то чтобы сильно тяжелое, но как таран на один раз вполне подойдет. Ухватываюсь за сосуд и тут БАХ! — грохот выстрела, амфора в моих руках разваливается на несколько частей, я отстраняюсь назад, автоматически выхватываю пистолет из кобуры и направляю его в сторону входа.

Пару секунд назад в дверях кабинета никого не было, теперь же в там стоит романтичная миловидная Олла и целит в меня пистолетом, который так и не успел применить второй телохранитель…

Девушка смотрит прямо на меня, испуганно (ну, конечно же! Я не откинул маскировочный манжет и мой пистолет сейчас, получается, «висит в воздухе»), но оружие не отводит. Но и не стреляет. Что ж, зря…

Убить ее одним точным выстрелом. Один миг, клац, и безжизненное тело Оллы падает на паркет в приемной, напротив Галса Флюхера… Потом подойти к двери уборной и веером разрядить в нее магазин; выбить дверь ногой и контрольным выстрелом добить упыря… Но сначала Олла…

Нет. Я не хочу ее убивать. Нет.

Что ж, Эдрю Шракен, считай что сегодня твой второй день рождения. Если, конечно, у тебя достанет ума бежать из страны до вечера, — едва я уйду, покинуть свое… укрытие, поблагодарить смелую девушку за спасение, сесть в машину и умчать в аэропорт на ближайший дирижабль, — то, возможно, ты еще поживешь какое-то время. Надеюсь, недолго.

Я делаю жест, который не должен делать, пальцы передают команду проводкам в перчатке, срабатывает предупреждение — на внешней стороне запястья маленький моторчик трижды коротко вибрирует, — коротким жестом подтверждаю команду и… становлюсь видимым.

Времени немного: выстрел наверняка услышала охрана. У меня секунды…

— Брось пистолет, Олла, — говорю я девушке.

Моего лица невидно, оно скрыто маской, на голове капюшон, сейчас светло-серый, как и все остальное. Вороненый пистолет с длинным глушителем в моей руке виден отчетливо, контрастно на фоне почти белого плаща.

— Кто ты? — спрашивает в ответ девушка. Она не опускает пистолета.

— Революционер, — отвечаю я.

Я понимаю, что говорю лишнее. Я вообще не должен ничего говорить. Но не могу я вот так вот взять и убить невинного человека, женщину… такую молодую и счастливую… Не могу. Я сказал ей правду: я революционер, а не убийца. Палач — да. Я привожу в исполнение приговор революционного суда. Я палач «Шракенов» с «Брюхерами», но не их секретарей и клерков.

— Медленно, — добавляю я через несколько долгих секунд, — опусти пистолет и отбрось вперед… Потом отойди в сторону и больше не делай глупостей… Я не причиню тебе вреда. Не вынуждай меня делать то, чего я не хочу делать… Прошу, Олла.

Последние мои слова подействовали. Услышав свое имя, девушка опустила оружие и сделала все, что я просил, продолжая смотреть на меня.

— Молодец.

Включив маскировку, быстро иду к выходу, отстегивая манжет и пряча под ним ствол. Олла испуганно наблюдает за мной, стоя у двери кабинета, но не отступает.

Проходя мимо нее, на мгновение задерживаюсь:

— Ты спасла жизнь настоящему убийце, — тихо, так чтобы слышала только она, говорю я. Мое лицо скрыто под маской, но ее глаза смотрят прямо в мои. Она понимает, почему я здесь. Кто знает, быть может, знай она заранее о том кто я и для чего я здесь, не стала бы мне мешать?..

«Уходи» — говорит она одними губами, беззвучно.

В этот момент дверь в приемную распахивается и внутрь вваливаются двое охранников. Я действую не раздумывая: жест пальцами — «процессор» форсирован; рывок навстречу охране; секунда, и я уже позади них; вторая, и я в коридоре… В два прыжка оказался на лестнице.

— Держите его! — визжит позади женский голос. Это одна из «сирен».

— Кого?! — рявкает один из охранников.

— Его! Невидимку! — снова визжит «сирена».

Но охранники не следуют ее призыву. Мизансцена с тремя трупами явно вызвала у обоих замешательство.

Не дожидаясь погони, быстро спускаюсь вниз. Навстречу мне проносятся охранники со второго этажа. Потом, когда я уже на площадке между вторым и первым, внизу появляются начальник охраны Бормунт с полицаем Джергистом, с ними еще двое.

— Никого не выпускать! Смотреть в оба! — обернувшись в холл «квакает» Бормунт и бежит, на удивление резво, вверх по лестнице впереди остальных, прямиком ко мне.

(Десять секунд.)

Приходится вжаться в угол, чтобы этот «водяной» на меня не наскочил.

Пропустив всех четверых, спускаюсь вниз.

Уже знакомые двое стоят посреди холла, возбужденно озираются по сторонам:

— Как думаешь, кто стрелял?

— Кто-то из спецов, кто ж еще…

— А в кого?

— А я почем знаю!

Меня они не замечают. Сейчас я максимально невидим. И у меня мало времени.

Быстро прохожу через холл, резко открываю дверь, и вот я снаружи.

(Двадцать пять секунд. Я все еще невидим!)

Во дворе пусто. Только знакомый мордоворот у калитки топчется. Калитка закрыта, но это не проблема…

Что дальше? Пробежать по диагонали через двор и перемахнуть через забор или выйти прежним путем?

Выбираю второе.

Бегу по брусчатке прямиком на охранника. Тот уставился на открытую дверь, прямо сквозь меня, стоит, медленно переминается с ноги на ногу, прислушивается.

Когда до мордоворота остается пара метров, взгляд его меняется: заметил, тянется к кобуре.

Не успеешь, «бобик»… Точным движением прикладываю охранника по уху рукоятью пистолета (жить будет, но за мной теперь не кинется и объяснить подоспевшим на помощь сотоварищам, что произошло, не сразу сможет), после чего срываю с его пояса связку с ключами. Нужный мне ключ, согласно правилам охранной службы, подписан и мне не приходится выбирать из пяти имеющихся на связке. Под стыдливый скулеж скрючившегося у сторожки громилы отпираю замок калитки и выхожу на улицу.

(Тридцать секунд! Надо отключать!)

Не спеша — броневик полицаев все еще здесь! — перехожу проезжую часть, на спасительную солнечную сторону улицы… Солнце — теперь одно единственное — в зените, все еще припекает, испаряя с открытого тротуара последние капли ночной влаги, но уже слабее (полуденное «похолодание»). Вот и спасительное марево! Жест… (Тридцать. Пять. Секунд!) «Процессор» справился! Но теперь он должен отдохнуть.

Я облажался. Нет, не в том, что не полностью выполнил задание: ликвидировал только одного буржуя, вместо двоих, как требовала инструкция, а в том, что из-за моей оплошности враг теперь точно узнает о нашем преимуществе — о невидимости. Мы, конечно, предполагали такое развитие событий — что кто-то из нас обязательно «засветится», но, признаюсь, обидно, что этим «кем-то» оказался именно я… на шестом адресе… Если, конечно, остальные четверо к этому моменту еще не выдали себя… Но лучше пусть буду я один. Уж я-то точно знаю, что ушел. Надеюсь, и товарищи уйдут, случись так, что их заметят.

Как бы там ни было, теперь, прежде чем отправиться дальше, я должен сообщить в штаб о раскрытии. Нужен телефон…

Переулками, держась по возможности солнечных сторон, я ушел с 9-й линейной сначала на 8-ю, потом на 7-ю, двигаясь в сторону 26-й транспортной. Минут через десять в одном из дворов я присмотрел удобно расположенный телефонный щит (то, что надо! — металлический ящик упрятан под козырек в глубине «колодца» из двух подковообразных семиэтажных зданий; во дворе никого). Взлом замка занял не больше минуты. Затем я расстегнул плащ и достал из подвешенной к поясу плоской сумки телефон — миниатюрную трубку с номеронабирателем и коротким проводом с двумя клеммами на конце, подключился к одной из линий и набрал номер.

— Химчистка на Локомотивной двадцать два, здравствуйте! — послышался из трубки знакомый женский голос. Это Марри, моя связная.

— Здравствуйте, барышня! — говорю с заранее отрепетированной интонацией. — Подскажите, пожалуйста, сколько у вас будет стоить чистка сюртука?

Короткая пауза, — для работающих на Охранку операторов телефонной станции, слушающих этот (как и всякий другой) разговор, ничего необычного: «просто служащая справляется с прейскурантом», но я понимаю: Марри сразу меня узнала. Она взволнована. Ведь если я звоню, значит что-то пошло не так. Что именно не так, она узнает из моих дальнейших слов — от того, как именно я отвечу на ее следующую, вполне стандартную фразу.

— Цена будет зависеть от типа ткани, вещества, которым оставлено пятно, а также его расположения и площади, — наконец произносит Марри.

— Шэрхайский камлот, канцелярская краска, испачкан правый манжет, — четко и разборчиво проговариваю я, делаю короткую паузу, считая в уме до пяти, и заканчиваю: — примерно по локоть.

Снова пауза. Мне показалось, что я услышал вздох облегчения, но нет, конечно, Марри очень ответственная, она умеет держать себя в руках.

Мы виделись с ней всего один раз, в тренировочном лагере, куда связные приезжали специально для личного знакомства с нами. Ничего предосудительного, просто знакомство товарищей. Марри молодая женщина, мать двоих детей, замужем за рабочим-железнодорожником. Преданная делу революции, она много лет активно работала на благо партии: участвовала в конспиративной работе, принимала и передавала документы от агентов, доставляла секретную почту, укрывала товарищей от полиции… Это она написала для меня те слова, что я только что произнес.

— Извините, но мы вряд ли сможем вам помочь, — так же отчетливо отвечает Марри. — При таком загрязнении будет проще заменить рукав. Вас переключить на ателье наших партнеров?

— Спасибо, не нужно.

— Могу я вам помочь чем-то еще?

— Нет-нет, благодарю вас. Пожалуй, я куплю новый сюртук.

— В таком случае, всего вам хорошего! Обращайтесь к нам в любой день с десяти до семи часов.

— Непременно, — отвечаю я. Щелчок. Марри положила трубку.

Отсоединяю клеммы, прячу телефон и закрываю щит. Дело сделано. Но оно не последнее… В моем списке еще три адреса и три имени… — банкир, криминальный авторитет и журналист… — государев пропагандист… У меня восемь часов на то, чтобы разобраться со списком и выйти к месту сбора в двух кварталах от телецентра… Успеваю, но лучше поспешить.

Из книги воспоминаний товарища Рема Крузе «Конец монархии», Первоград, Мессия, 4618 г.