Отношения Чарльза и Юрия Петровича правильнее всего будет охарактеризовать как профессиональное уважение. Познакомились они лет семь назад в начале процесса покупки известным российским магнатом еще более известного лондонского футбольного клуба. В результате покупки в известности прибавил и клуб, и магнат. Чарльз с Юрием Петровичем в известности не прибавили, но обрели друг друга как потенциальные тактические партнеры особенно при совершении сделок с участием российского капитала или российских политиков, что в сделках такого уровня было почти что нераздельно. Но не только. Сделав в какой-то момент предположение, что Юрий Петрович может представлять ценность и как самостоятельная боевая единица вследствие все возрастающей глобализации политических и экономических процессов, Чарльз решил это предположение проверить, и проверка сразу же подтвердила правильность предположения. Поскольку большие всегда играют только с большими и этих больших в мире вполне считаное число, возможность выхода на каждого нового большого кратно увеличивает твой потенциал.

Необычайно влиятельная армянская диаспора во Франции грудью встала на защиту немолодой и не очень приятной женщины, умудрившейся свести в могилу как минимум двух мужей. В обоих случаях обстоятельства смерти могли стать сюжетом для Дэвида Финчера, но не стали, поскольку в одном случае полиция дело закрыла за отсутствием состава преступления, а в другом из-за халатной небрежности или небрежной халатности, семь лет нестрогого режима получил во всем сознавшийся телохранитель покойного. Дэвид представлял интересы его младшего сына, которому, впрочем, было уже под сорок, и юристы которого успели засосать в себя кучу денег и успешно проиграть как судебный процесс, так и апелляцию.

Времени до следующей апелляции оставалось меньше месяца и несчастный сирота, имеющий постоянное место жительства на острове Сен-Бартс, обратился к нему по совету близких друзей в порыве отчаяния. «Черная вдова» совсем недавно ставшая героиней романа с одноименным названием, изданного в Канаде и, несмотря на интригующий сюжет, не нашедшего должного признания ни в США, ни в Европе, готовилась праздновать окончательный успех и приступить, наконец, к освоению полутора миллиардов евро, на которые судом пока что был наложен арест.

Итак, шансы на успех были минимальны. Чарльз имел представление о том, каким образом можно решить вопрос в суде последней инстанции, но знающие люди сказали ему, что никто не будет связываться с армянской диаспорой. Тем более с армянской мафией. Наверное, люди просто не отошли еще от последствий геноцида армян и не могли справиться с комплексом вины за чудовищные события столетней давности.

Чарльз позвонил Юрию Петровичу, и они встретились в Монако. Юрий Петрович не нуждался в экскурсии по городу, однако не отказался посмотреть на виллу, в спальне которой в результате пожара и небрежной халатности телохранителя задохнулся ее последний владелец.

— Ну и сука, — коротко резюмировал Юрий Петрович. — Вилла, кстати, не продается?

— Думаю, мы сможем поговорить на эту тему с законным наследником. Давайте я возьму на себя смелость и предложу эту виллу в качестве бонуса. Не вашего, разумеется, — он понял, что про виллу Юрий Петрович спрашивает не просто так.

— Хорошо, — сказал Юрий Петрович, — дайте мне неделю. Не знаю, как вам, а мне в нашей работе больше всего нравится, когда удается восстановить справедливость.

Только очень осведомленный и одновременно очень креативный человек, воспринимающий происходящие в мире процессы как часть единого целого, а не разбросанные хаотически последствия деятельности разных недоумков, способен связать в одну цепочку виллу в Монако, до сих пор неурегулированный конфликт в Нагорном Карабахе и только что завершившиеся президентские выборы в России. И найти ключик к этой цепочке.

«Власть — это такая болезнь, от которой невозможно излечиться», — сказал как-то многократный премьер-министр Италии Джулио Андреотти. Близость к власти — болезнь не менее тяжелая и очень заразная. Большие политики, то есть те, кто по-настоящему правят миром, лишены возможности иметь друзей, зато они обладают привилегией использовать в своих интересах как угодно много людей. Используемый на время приближается к двери, где сокрыта настоящая власть, иногда, если он оказывается очень полезным, ему удается проводить у этой двери время, достаточно долгое для того, чтобы создать иллюзию сопричастности и самому же в нее поверить. Мало есть людей, способных смириться с тем, что они больше никому не нужны. Это происходит, в частности, и потому, что люди, стоящие у двери, давно уже не имеют никакой профессии, потому что политик — это не профессия. Врач — профессия, и никакому врачу, лечившему ребенка в семье и бывшему на время лечения для этой семьи самым важным человеком на свете, не придет в голову через полгода после выздоровления ребенка рассчитывать на то же внимание со стороны семьи, что и во время болезни. Он в это время лечит уже другого ребенка и является самым важным человеком для другой семьи. Вступление человека в политику влечет за собой потерю профессии и попадание в состояние постоянной зависимости от результатов демонстрации своей полезности власть имущим.

Юрик Миносян по молодости лет служил учителем истории в обычной ереванской школе. В середине восьмидесятых его семья уехала в Штаты. Юрик был молод, горяч и до боли в сердце, до выпирающих желваков, до скупых мужских слез любил свою многострадальную родину. Семья, надо сказать, любовь эту разделяла полностью, но отец в своей мудрости видел впереди множество потрясений, из которых страшное землетрясение являлось лишь началом. В отличие от КГБ и ЦРУ он вполне допускал развал великой империи в самое ближайшее время. Потому и решил уехать. Но не был против того, чтобы сын остался. Более того, именно отец через близких людей снабдил Юрика большой по тем временам суммой в десять тысяч долларов, на которую в ближайшей воинской части закупили партию автоматов Калашникова с боекомплектами для отправки молодым патриотам Нагорного Карабаха, решившим посвятить свою жизнь борьбе за восстановление исторической справедливости против угнетателей, боровшихся за другую историческую справедливость.

Война и следующие несколько лет стали звездным часом Юрика Миносяна. Он стал героем той войны и одним из самых влиятельных в Карабахе людей. Что автоматически делало его человеком, полезным Москве, без особого успеха пытавшейся исполнить роль арбитра многочисленных конфликтов на постсоветском пространстве. Он был вхож во многие кабинеты. Его не раз приглашали в самый главный кабинет. Телекомпании брали у него интервью. Даже американские телеканалы брали у него интервью. Его офис занимал пол-этажа. Папина финансовая помощь больше не требовалась. На переходе крупных партий оружия из одних рук в другие можно было неплохо заработать. На близости к кабинетам — еще больше.

Но так быстро пролетели эти несколько разгульных лет свержений, переименований, чемоданов с долларами, водки с икрой, дележа всего, что можно поделить — будто во сне все это было. В конце девяностых он уехал в Карабах, где открывал новый стадион — красиво открывал — в белом смокинге на белом лимузине, с Пугачевой и Киркоровым, потом поехал отца навестить, а вернулся — будто подменили всех. Будто все вместо водки красное вино стали пить, а люди, кого знал, угощал, кто в вечной дружбе клялись — половины и след простыл, а другая половина притихла в ожидании перемен. В середине девяностых в приемной очередь сидела из желающих вопросы порешать, а теперь пустая стала приемная.

Проторенной дорогой на Старую площадь, да в Кремль, а там у людей в глазах нет уже былой радости. Юрик по привычке с чемоданом стал решать, но чемодан не взяли. И намекнули, чтобы забыл эти глупости. По-доброму намекнули, по старой памяти. Юрик было совсем растерялся, стал близким друзьям, заметно поубавившимся в числе, намекать, что стоит ему рукой махнуть — такой пожар разгорится — от Каспия до Черного моря. Очень ему эта тема понравилась, прямо Че Геварой себя представлял, хотя по утру накатывала такая мутная мысль, что, может, он и зря все это. Времена-то другие, а какие другие, черт их разберет.

Юрик оказался одним из немногих, кому повезло и кого за подобные глупости не наказали. То ли в знак памяти о былых заслугах, то ли решили приберечь на всякий случай карабахского героя — кто знает, какие нефтепроводы через какие земли соберутся прокладывать. Так или иначе, но в одно мутное с похмелья утро по предварительному звонку, откуда полагается, в офисе на четвертом этаже встреченный у лифта двумя вооруженными телохранителями появился Юрий Петрович.

От армянского коньяка он отказался и попросил зеленый чай. После этого полчаса слушал рассказы о былых сражениях, великих людях, с которыми пили, «ну вот как с тобой сейчас, давай коньячку налью, мужчина не должен отказываться, когда хозяин от чистого сердца предлагает…». После получаса он решил вставить слово, не смущаясь тем фактом, что как раз в этот момент хозяин собрался демонстрировать ему видео с открытия стадиона.

— Я все понял, — сказал он тихо.

— Нет, — не понял Юрик, — ты посмотри, сейчас самое интересное начинается…

— На паузу поставьте, — так же тихо сказал Юрий Петрович. Юрик не рассерженно, а удивленно взглянул на него и взял в руку пульт. Было в этом тихом голосе и уверенной интонации что-то очень убедительное.

— Какая у нас сейчас начинается эпоха? — с вопроса начал свою короткую лекцию Юрий Петрович и сам же на этот вопрос ответил: — Эпоха у нас начинается с глобальной борьбы с терроризмом. Хочу подчеркнуть — глобальной борьбы. Применительно к вашему случаю это означает, что любая национально-освободительная армия в один момент может быть переквалифицирована в вооруженное бандитское формирование. Со всеми вытекающими последствиями, вплоть до Гаагского международного трибунала. Наоборот, впрочем, тоже может случиться, но это на сегодняшний день не ваш случай.

— Ты постой, — Юрик повысил голос и поднял руку с прилипшим к ней пультом, — ты что говоришь, ты с кем говоришь, я сейчас позвоню…

— Мне уйти? — Юрий Петрович досадливо поморщился. — Мне уйти или продолжать?

Не дождавшись ответа, он решил продолжить и объяснил Юрику, что текущая политическая конъюнктура складывается не в его, Юрика, пользу. И самое лучшее в этой ситуации — заняться каким-нибудь мирным бизнесом в том случае, конечно, если Юрик собирается оставаться в Москве, а не возвращаться, например, в родную Армению и включаться в ее всегда горячую и не очень доходную политическую жизнь. Не надо больше ходить по кабинетам и ставить людей в неловкое положение.

— Попросту говоря, — продолжал он, — нынешняя власть не хочет иметь ничего общего с прежней. Ни с точки зрения внутреннего потребления, ни с точки зрения внешнего. Вы — человек, однозначно ассоциируемый с прежней властью и ее зачастую безрассудной политикой. Среди новых политиков или чиновников, как больше нравится, вы друзей не заведете, но можете, что гораздо важнее, не завести врагов.

— Это ты пришел и угрожаешь мне? Пришел в мой дом и угрожаешь мне? — Юрик все уже давно понял, но переход из одного состояния в другое совершался чересчур стремительно, к этому новому состоянию еще нужно было привыкнуть.

— Во-первых, я вам вовсе не угрожаю, — мягко поправил Юрий Петрович, — и пришел совсем не в дом, а в арендованный офис, расположенный в гостинице, которая… и так далее. Юрик Ашотович, я вам не враг, видит Бог, вы просто правильно все оцените…

— Давай на ты, — неожиданно сказал Юрик.

— Давай.

— Тогда выпить надо.

— Давай выпьем, — он поднял бокал с коньяком, встал и прямо в глаза Юрику сказал, — за тебя, за твои подвиги, прошлые и будущие. Уверен, что твое время еще придет.

Так они познакомились. Юрик оказался еще одним звеном в искусно сплетаемой Юрием Петровичем сети, где он сам тоже был звеном в какой-то другой сети, ну и так далее. Десять лет Юрик со своей склонностью к мелодраматическим эффектам был скорее обузой, но вот неожиданно пришло и его время.

Они встретились все в том же офисе все той же гостиницы, вместе с Юриком переместившейся за эти годы сразу на несколько позиций вниз. Обнялись. Юрик смотрел настороженно, ожидая от нечастого гостя любых новостей. На всякий случай сразу же рассказал, как обедал на днях с одним из старых друзей — федеральных министров и тот передавал привет от ВВ.

— Помнит, значит, — многозначительно сказал он.

— Это хорошо, — не возражал Юрий Петрович, — когда большие люди о тебе помнят и привет передают — это очень хорошо. А вот Дмитрий Анатольевич, наверное, привет не передает, правда?

— Не понимаю я его, — с пол-оборота завелся Юрик, но Юрий Петрович сразу закрыл дискуссию, — а может, и не надо?

— Что не надо?

— Все понимать не надо, а вот если бы приветы передавал, спокойнее было бы, да?

— Говори, что надо, — первым перешел к делу Юрик, поняв, что плохих новостей от визита ожидать не следует.

Юрий Петрович просто и понятно объяснил. Надо, чтобы Юрик, используя свое безусловное влияние в армянском мире в качестве признанного героя и заступника карабахского народа, до сих пор, несмотря на все договоренности и обязательства продолжающий снабжать никем не признанную республику деньгами и оружием, убедил определенных людей в том, что не надо больше защищать одну очень известную армянскую вдову, несмотря на величину ее наследства, потому что в ближайшие годы из-за судебных процессов этим наследством все равно воспользоваться не удастся, а, учитывая характер нашей героини, может, и вообще не удастся и придется брать грех на душу, составляя поддельное завещание, а все это время народ Карабаха останется без столь необходимой ему поддержки.

— Да она и не армянка вовсе, — неожиданно быстро обозначил свою позицию Юрик, — она на четверть только армянка.

— Тем более, — радостно согласился Юрий Петрович, — а дальше мы делаем вот что. Среди богатого этого наследства есть вилла в Монако.

— Знаю, — сказал Юрик, — тридцать миллионов стоит.

— Все-то ты знаешь, может, и дальше не надо рассказывать?

— Не надо. Я получаю эту виллу и дарю, кому надо, так?

— Ну, не ты и не кому надо, все будет сложнее, но в целом так.

— И что дальше, — почуяв запах удачи, Юрик преображался на глазах.

— Дальше о тебе вспомнят те, кто сегодня не помнит.

— Баба — сволочь, — это означало согласие, — люди, которые ей помогают, совсем страх потеряли, только о деньгах и думают.

— И мы с тобой поможем восстановить справедливость. Так?

— Да. Я с тобой свяжусь через пару дней. Извини, что на скорую руку, но дела у меня, — Юрик поднялся с дивана и будто стал выше ростом.

— Помню. Спасибо, что время нашел, — Юрий Петрович, улыбаясь, вышел в коридор и направился к лифту.

Человек, который час назад на морозе готов был стоять, чтобы дождаться встречи с ним, вдруг стал изображать чрезвычайную занятость. Вот, что дает ощущение, что ты снова в большой игре. Сколько важности он будет напускать на себя в ближайшие недели, сколько многозначительных намеков услышат те, кто кормится с его стола. Уже за одну только эту доставленную Юрику радость операцию можно было считать успешной. Если бы они жили в другом мире, и перед ними стояли другие цели.

Юрик проявил невероятную активность. Уже через месяц по-хорошему удивленный Чарльз сообщил своему русскому коллеге, что получаемые им сигналы говорят, что вдова забилась в панике и решила резко сменить адвокатов, в результате чего следующее слушание откладывается на полгода.

— Хороший знак, не правда ли? — прокомментировал полученную информацию Юрий Петрович.

— Indeed, — согласился с ним Чарльз и в очередной раз порадовался тому, что судьба свела его с таким профессиональным и влиятельным партнером.

Официально позиционируя свою деятельность как лоббистскую, Чарльз прекрасно понимал, что к классическому лоббизму она не имеет никакого отношения. «Старший консультант по решению сложных вопросов» — так он однажды шутливо представился на одном совещании — как нельзя лучше характеризовало то, чем они занимались. «Они» — это люди, подобные ему и Юрию Петровичу, расчищающие узкие проходы для тех, кто думал, что управляет миром. Эти люди, власть которых держалась на финансовом, энергетическом или криминальном могуществе, имели в своем распоряжении банки с сотнями и тысячами аналитиков, министерства с тысячами чиновников и армии с миллионами солдат. Но даже самые лучшие банкиры, дипломаты, генералы и руководители спецслужб всегда находились под гнетом ими же самими зачастую созданных традиций, регламентов, уставов и процедур. Их информационное поле было перенасыщено информацией, полезной для того, чтобы ответить на неожиданный вопрос президента страны — отчего зачастую и зависела их дальнейшая карьера, и совершенно бесполезной не только для предотвращения очередного природного или финансового цунами, но и для осознания необходимых действий в тот момент, когда первая волна приступит к разрушению десятилетиями складывавшегося образа жизни, чтобы превратить его в кучу ненужного хлама. «Никто не ждал испанской инквизиции» — эта фраза то ли из песни, то ли из юмористической передачи оказывалась на сегодняшний день куда более актуальной, чем во времена инквизиции.

Волновали ли его моральные аспекты их деятельности. Скорее да, чем нет. Чарльз играл по своим собственным правилам, главное из которых: разрешено все, кроме того, что приносит вред здоровью конкретного человека или группы людей, но и эта ситуация допускает исключения, если данный человек или группа людей наносят внешнему миру вред больший, чем будет причинен им. Убивать людей можно, но только для самозащиты (то же, впрочем, относилось и к животным). Иногда ему казалось, что аналогичного или очень сходного кодекса придерживаются и другие его коллеги. Иногда в их мире выжить было нельзя. Мир, в котором они жили, построенный на всеобщем обмане, коррупции, ханжестве и лицемерии, удивительным образом оберегал подобных Чарльзу. Потому что цунами, большие и малые, случались все чаще, а людей, способных справиться с их последствиями, больше не становилось.