Катя не была плохой девушкой. Катя не была злой девушкой. Она не была чересчур завистливой, жадной или бездушной. Ей нравилось играть с маленькими детьми, хотя она с трудом представляла, что в ближайшее время у нее самой может быть ребенок. Она смотрела в зеркало на свое тело с его почти безупречными линиями, ну, может быть, талия была не слишком выражена из-за длинных ног, и мысль о том, как искажаются все эти линии, растягивается кожа, отвисает грудь – конечно, все сейчас исправляют и будешь как новенькая, но уже какая-то чужая, – мысль эта была Кате неприятна. Она очень любила свое тело, ухаживала за ним, насколько позволяли возможности, ухаживала не просто потому, что понимала, что это тело – ее основное движимое имущество, но и потому, что любила его и точно не хотела с ним расставаться. Так что движимое имущество, хотя и довольно своеобразное, у Кати было, а недвижимое отсутствовало вовсе. Считать недвижимым имуществом одну четвертую часть малогабаритной трехкомнатной квартиры в небольшом районном центре Свердловской области Катя категорически отказывалась, поскольку кроме нее в этой квартире были прописаны еще мама, бабушка и младший брат, а с правами собственности на эту квартиру история была очень запутанная. Или запущенная. Делать в городе Кате было нечего лет с пятнадцати, но она твердо следовала в этом вопросе советам мамы и бабушки и школу все-таки решила закончить. Хотя и мама, пусть и в меньшей степени, поскольку, будучи женщиной еще совсем даже не сорока лет, занята была в основном устройством своей личной жизни, и бабушка – в большей степени – понимали, что каждый не то что год – месяц после пятнадцати, прожитый в этом районном центре, где десятая часть Катиных сверстников стояли на учете в наркодиспансере, а еще три десятых вполне могли бы стоять, но не стояли, – это очень большой риск. И не в том был риск, что Катя сама начнет колоться – с ее любовью к себе и к своему телу, когда она каждый прыщик, никому, кроме нее самой, не видный, по полчаса высматривала в зеркале, это был риск минимальный. Но ведь в этом возрасте надо с кем-то общаться, в кино ходить, в гости, на дискотеки. А общаться-то, получается, было почти не с кем. Город был небольшой, все друг друга знали, и Катя с пятнадцати лет была в городе признанной красавицей. От этого страху было еще больше. Катя дружила с несколькими девочками, вроде бы хорошими, но мальчики-то ведь тоже были нужны. Катю мальчишки-сверстники почти не интересовали – оно, может быть, и к лучшему, но несверстники таили в себе опасность куда большую. Молодые люди старше семнадцати лет принадлежали двум подмножествам: одно – затырканное заводом, который когда-то славился на всю империю своими танками, а теперь как-то пообтерся, пообносился, но все еще за собой следил и молодую, хоть и не такую энергичную, как раньше, кровь высасывал регулярно. Так вот, одни были затырканы заводом, водкой, ранними женитьбами – может, и не все они на заводе работали, а казалось, будто все. Другие же работать не хотели – числились в охранных агентствах, крышевали мелкий бизнес – средний уже весь менты под себя подмяли, продавали наркоту, воровали машины. Были среди них и свои авторитеты, один из которых на Катю глаз и положил сразу после ее второго места на районном конкурсе красоты – первое место, понятное дело, просто так не займешь. Был он парень, конечно, видный, наполовину цыган, ноздри раздувались, как у породистой кобылы. «Жениться на тебе хочу, – сказал, – все у тебя будет, девочка, мне такая жена, как ты, нужна – красивая, скромная. Хорошо будешь жить, не обижу». С тем и пришел к Катиной маме, которая хоть и перепугана была до края, но позицию свою держала твердо: «Вы, Николай, мужчина серьезный, и любая девушка за таким как за каменной стеной, но сначала пусть школу кончит. А что скромная, так это чистая правда, не трогайте ее, пусть такой и останется». – «Пальцем не трону, и никто не тронет, но ждать буду до шестнадцати – полгода, не больше. Договорились?» На этом месте он достал из кармана серебряную баночку, сыпанул на ребро ладони белого порошка и, ничуть не стесняясь своей будущей тещи, втянул сначала в одну, а потом в другую ноздрю, как бы завершая этим актом весь прежний разговор. На том и порешили.

Но согласие это означало для Катиной мамы и для самой Кати лишь выигрыш во времени, хотя что за полгода сделать можно было – непонятно. Мама хотела поначалу пойти посоветоваться с кем-нибудь, но дочка, осознававшая в общих чертах происходящее, взяла инициативу в свои руки.

– Значит, жениться хочет, козел, жениться хочет на скромной и красивой, и чтобы целка была, – подвела она итог, сидя на диване и с интересом разглядывая свои длинные, гладкие и совсем не загорелые ноги.

– Делать-то что будем, доченька? Ведь он так не отстанет. Он ведь такой, он ведь и убить может, и покалечить.

– Смотри, – Катя достала из заднего кармана короткой джинсовой юбки смятую визитную карточку с московским номером телефона и протянула матери.

– Что это? Кто?

– Человек ко мне подходил на конкурсе, прямо за кулисы прошел, как к себе домой, никакая охрана ничего ему не сказала. Сказал, что в Москву можно поехать, квартиру снимут, с учебой помогут, ну… и все остальное.

– Да ты что, Катюша! – всполохнулась мать. – Ты что, телевизор не смотришь? Это же они тебя в проститутки, да ты и думать забудь…

– Мам, не кричи, смотрю я телевизор. Не то это. Он такой весь был… уверенный… это не в проститутки, это другое.

– Что другое? Квартиру тебе в Москве за так дадут?

– Не за так, – спокойно ответила Катя, – но все лучше, чем здесь жить. И вам помогу.

Не сказать, чтобы Катя хорошо представляла, что ее ожидает после звонка в Москву, все-таки еще шестнадцати ей не было и о жизни она имела представление самое смутное, какими-то урывками, все больше из телевизора, сквозь школьную рутину да заботы что надеть и куда с девчонками пойти. Теперь же, после конкурса этого и всего, что там повидала и послушала, прорастало в отсутствие солнца, на почти непригодной почве: уехать, уехать как можно скорее, а там, если с умом все делать, – весь мир открыт. Вон каких по телевизору показывают – все не свое, все сделанное – звезды, блин.

А так почти все и получилось. Позвонила не сама – мать позвонила, так договорились, для солидности. Человек не удивился, выслушал, спросил, как цыгана зовут, и сказал, чтобы собиралась, недельки через две. Мать, конечно, плакала, хотя разговор ее чуть успокоил – хорошо ли это, не хорошо, а лучше вы все равно для дочки своей ничего не придумаете. Примите все как есть. Потом спасибо скажете. Такая вот она, жизнь, что лучше ничего не придумаешь, а хуже очень даже может случиться.

Потом, когда приехал за Катей, пришел в дом, торт принес, шампанское – для соседей история была, что Катя путевку какую-то выиграла. Катиной маме он очень понравился – образованный, обходительный, одет так, что и по телевизору такого не видела. И сам паспорт предложил посмотреть. Они еще перед этим с Катькой спорили – спрашивать паспорт или нет, а он раз – и сам показал. «– А чего – говорит – мне скрывать? Вы вот Катюшу со мной добровольно отпускаете, вот тут распишитесь, фамилия, имя, отчество полностью, а потом подпись, для получения дальнейшего образования в городе Москве. – Чего ей брать-то с собой? – Да ничего. Сумка есть спортивная? Так, ничего лишнего, белье, щетку зубную, мишку плюшевого – есть мишка любимый? – Есть, – сказала Катя, – котенок есть плюшевый. – Ну вот, – обрадовался, – тогда котенка. А так ничего не надо, все купим».

Мать после почти что целой бутылки шампанского всплакнула потом – может, такой вот, Катюш, тебе встретится в Москве этой, ну всем хорош, ну такой уж прямо…

– Мама, – перебила ее Катя, – ты чего?

– А чего, доченька?

– Так он же голубой.

– Да ладно, а ты почем знаешь?

– А чего знать-то, не видно, что ли, такой голубой, аж светится весь.

Все, с чем столкнулась Катя в Москве, превзошло ее ожидания. Конечно, она не была в первой группе завезенных в столицу невинных провинциальных девушек, этот сегмент рынка развивался давно и неравномерно – то приходила, то уходила мода на провинциальную невинность. Ее первым покровителем был крупный банкир, с которым она провела почти год, успела влюбиться, потерять голову от всей той роскоши, которая на нее свалилась, полностью утратить ощущение реальности и, несмотря на все это, вплотную подойти к окончанию школы. Потом банкир собрался жениться на какой-то подданной бельгийского королевства, и при всей симпатии к Кате она со своей влюбленностью показалась ему в этом проекте явной помехой. Он на год вперед оплатил квартиру, в которой она жила, и оставил сто тысяч долларов на оплату образования, которое настоятельно порекомендовал продолжить.

Катя очень страдала. Это был ее первый мужчина, и это была первая любовь, перенесшая ее из мира нужды и вечно дымящихся труб на фоне редкого голубого неба в мир, в котором единственной видимой для нее проблемой было даже не что надеть, а куда пойти. Ей нужно было время, чтобы по кусочкам собрать рассыпавшуюся реальность. Несмотря на мучительный процесс собирания, жизнь продолжалась. Ее ценность для окружающего мира была очевидна. С хорошим питанием, фитнес-центром, стилистом, естественным загаром, морским просоленным воздухом, кремами и массажами расцветала Катина красота. Оставалось разобраться, чем может ответить окружающий мир.

Катя окончила школу и поступила на платное отделение одного из многочисленных университетов. Ей легко давались языки, она вообще любила учиться, и поступила на отделение «массовых коммуникаций». Это было уже с другим мужчиной, тоже банкиром. Он был не так привлекателен, имел кучу детей от своих многочисленных браков и во многом относился к ней как к дочке, хотя трахать ее любил совсем не по-детски. По возрасту она как раз занимала нишу между его старшими и младшими детьми. У этого были свои плюсы. У него было мало времени, и поскольку он хотел, чтобы и у нее его было немного, она стала играть в теннис и кататься на лошади – водить машину еще было рано. То есть она вела образ жизни семнадцатилетней дочери богатого папы – тусовалась в клубах с друзьями, знала, где что продается, что модно – сумки, например, в этом году у Chloe – опять такие же, а одежды вообще никакой – ну да, ведь от них же дизайнер ушел – ушла – ну ушла. И за всю эту чудесную жизнь расплатой было раз в неделю потрахаться со своим благодетелем, что, впрочем, не доставляло ей никакого неудовольствия, поскольку интерес к сверстникам так и не развился, а в благодетеля она хоть и не влюбилась, но привыкла к нему. Скорее, он в нее влюбился, потому что они все чаще стали вместе бывать в разных местах, но тут все закончилось тем, чем только и могло закончиться. Последняя по счету жена устроила банкиру скандал, о котором в течение двух недель говорила вся Москва. Гирьки весов колебались, но нашлись у жены какие-то дополнительные аргументы, которые решили спор не в Катину пользу – зато она осталась с квартирой и машиной, соответственно на девятнадцати– и восемнадцатилетие, и с еще более искаженным представлением о том, как устроен мир. Кусочки опять не складывались в целостную картину. Был свой опыт, были рассказы подруг, мечущихся по Москве с наполовину снесенной головой, основную часть которой занимал встроенный калькулятор, но были мама, брат, бабушка, родной городок, куда Катя без особой охоты, но все равно раз в год приезжала, да еще какая-то родня в деревне – это уж совсем на другой планете. Все вокруг убеждало, что настоящий мир – этот; Московско-Рублевский, с выездами во Францию для горных лыж, на Сардинию – опробовать новую яхту, в забытую богом Доминиканскую Республику для серфинга и на какие-нибудь острова для дайвинга. Но если этот мир и был настоящим, то другой – тревожный – во время приливов напоминал о том, что океан – это не бассейн и сильной волной так шибануть может, что рада будешь, если только трусы от купальника потеряешь. «Чего Костя мрачный такой? – А ты не слышала? Там уголовное дело завели, обыск у него был, подписку дал… – Какую? – Какую, какую, совсем дура, что ли, – о невыезде. Сейчас вот Эльдар придет, может, поможет». У кого-то отбирали бизнес, кто-то отбирал сам, кто-то раздувался нездорового цвета грибом и приходил, не вытираясь, весь в каких-то жирных нефтяных пятнах – и все завидовали ему и его нынешней девушке, а у него уж и сил не было ни на что, кроме как пару двойных виски в себя влить, а потом еще пару. А ведь еще и убивали… Ну не так часто, конечно, как, рассказывают, было в середине 90-х, в прошлом веке, но ведь все равно иногда убивали. А Кате еще не исполнилось и двадцати.

Кстати, двадцатилетие свое она отмечала скромно, с друзьями, находясь в это время в поиске, точнее, в процессе выбора нового спонсора. Варианты, конечно, были, но все какие-то мутные и безрадостные, поэтому Катя особо не спешила. Чтобы не ездить одной, она заключила временный союз с известным дизайнером женской одежды – сильно они друг другу не докучали. Начали праздновать день рождения в ресторане, а закончили в милиции. При переезде из ресторана в клуб машину остановили, и у дизайнера при ближайшем рассмотрении оказалось с собой несколько доз кокаина, но, что самое невероятное, такое же количество доз оказалось и в Катиной сумочке. Она очень испугалась – и так вот в платье и босоножках и с сумочкой от Bottege Venetta проследовала в грязный обезьянник отделения милиции. Сумочка была изъята как вещественное доказательство.

Это была худшая ночь в ее двадцатилетней жизни. Она ничего не понимала. Она никогда не кололась, не нюхала и даже не курила. Ей разрешили сделать пару звонков по номерам из ее обширной телефонной книжки. Было уже поздно, и оба раза сработал автоответчик. «Это Катя, в прошлом году на дне рождения… с Леонидом Михайловичем… если вы помните… меня… арестовали… я ни в чем не виновата… отделение номер… помогите, пожалуйста» и «Петя, Петя… это Катя Савинова… со мной беда… только ты можешь помочь». Так она стояла в углу грязной камеры в своем бежевом открытом платье, с голыми плечами, в босоножках на десятисантиметровых каблуках, прислонившись к решетке так, чтобы не оказываться спиной к другим неудачникам этой ночи. Все слушали и рассматривали ее с интересом. У дежурного капитана появилась даже мысль отпетрушить ее в подсобке да и отпустить с богом – не похожа она была на наркодилеpa, – да внутренний голос остановил: что-то тут не по-простому, а потому лучше и не связываться, зато приказал чью-то старую шинель ей принести, чтобы могла сесть и согреться. Так-то оно лучше будет, никогда не знаешь, чем дело кончится, хотя решение ему давалось непросто – такой гладкой девки с такими ногами и с такими сиськами капитан давно не видал. А если по правде, так и вообще никогда.

Однако чекистское чутье не подвело капитана. Уже в десять утра приехал адвокат – серьезный, на BMW, зашел по-хозяйски, сказал, что за девочку ручается, что все это не более чем недоразумение, а с другой стороны, пять тысяч зеленых – деньги не малые и будут хорошей прибавкой к капитанскому жалованью. Ясно было, что адвокат даст и десять, а может, и больше даст, потому что в комплекте с девушкой просил он протокол задержания – хорошая была тема, да не срослась. А не срослась она потому, что за час до адвокатского визита раздался телефонный звонок, человек на другом конце представился так, что и повторять не хочется, и дал вполне четкие инструкции относительно того, что делать с девушкой Катей в ближайшие двадцать часов; уничтожение протокола, равно как и выход Кати на свободу этим инструкциям противоречили.

Ее мучили страх, непонимание того, как даже такой человек с ментами вопрос решить не может и что же с ней теперь будет, полная безвестность и томительные часы ожидания, пока не вызвали ее наконец на допрос: «Не виноватая я» – так и хотелось закричать Кате прямо с порога, восстанавливая таким образом связь времен. Впрочем, Катя и понятия не имела о своей тезке, выбранной великим писателем в качестве главной героини, да и сам этот крик, прокричи его Катя, успех имел бы едва ли не еще меньший, чем сто с небольшим лет назад.

В комнате, рассчитанной на один письменный стол, но вместившей три, сидел человек лет тридцати и с интересом разглядывал Катю – и неудивительно. После бессонной почти ночи, в том же самом переставшем быть нарядным платье, с превратившейся неизвестно во что, а до того специально сделанной прической, испуганная, голодная и замерзшая Катя вид имела жалкий.

– Чаю хотите? – спросил мужчина. – Или кофе?

– Чаю, спасибо, – сказала, впервые за последние десять часов усаживаясь хоть и на ободранный, но настоящий стул.

– Вот печенье еще есть, – сказал мужчина, – меня зовут Сергей Сергеевич.

С испугу Катя не спросила, в каких чинах и званиях Сергей Сергеевич состоит, ей важно было сказать то главное, что накапливала всю бессонную ночь.

– Помогите мне, Сергей Сергеевич, я ведь не виновата ни в чем, я ведь понятия не имею, как эта дрянь у меня оказалась, я ведь в жизни ни разу… – слезы потекли у нее из глаз, сразу сделав из юной красавицы маленькую девочку.

– Все так говорят, Катюша, на вот, возьми салфетки, вытрись, все так говорят, но факты против тебя. Ты вот, знаешь что, успокойся сейчас и просто расскажи мне все как было, ну и подумаем вместе, что сделать можно.

Конечно, все это была чистой воды подстава. Через неделю общения с Сергеем Сергеевичем Катя и сама поняла, что все это подстава. Но за эту неделю птичка увязла. На солнечный свет она вышла все-таки после того, как обвинение было предъявлено. Катю периодически вызывали на допросы. На допросы она ходила с адвокатом, который убеждал и ее, и своего работодателя, что дела никакого нет и до суда его не доведут, а уж если и доведут, то шансов у обвинения никаких. Сергей Сергеевич, с которым Катя встречалась в другое время и в других местах, и уж конечно, без адвоката, с этим не спорил:

– Не доведут, так не доведут, а надо будет – так и доведут.

– Это как же?

– А дома у тебя героин найдут – так и доведут.

– Как же его найдут, его же там нет?

– Так его и у тебя в сумке не было, а нашли. Катюша, только не начинай опять, я же обещал, что все будет в порядке, ты только о встречах наших не рассказывай, и все будет в порядке. Да вот, чтобы мне перед начальством отчитаться, ты бумажку подпиши, обычная формальность, так мы тебя и защитить сможем, и тебе спокойнее.

– А мне от чего же спокойнее? – спросила Катя, глядя на бумажку.

– А тебе, девочка, оттого спокойнее, что сейчас тебя мысли всякие мучат – можешь, рассказать кому, ну из друзей твоих – покровителей. А бумажку подпишешь – и уже не расскажешь. Зато возможности у тебя в жизни откроются невиданные.

Катя не стала спрашивать, какие именно у нее откроются возможности. Она поверила на слово. Или не поверила. Выбор-то у нее по-любому был невелик.

В следующий раз после допроса она вышла из отделения, чтобы никогда туда больше не возвращаться. Адвокат позиционировал результат как свой безусловный успех, но Кате было все равно – она ему платить ничего не собиралась. Жизнь ее внешне не изменилась, но по существу стала совсем другой. То есть она делала те же самые дела, но взгляд ее на окружающих людей стал иным. Ну и что ж, что красавица – ведь понимала, что зависит от них. Правда, теперь еще взвесить надо было, кто от кого больше зависит, ведь всего и работы было, что встречаться раз в неделю с Сергеем Сергеевичем и на вопросы его отвечать, ну и познакомиться с тем, с кем он подскажет, так он и познакомиться поможет, и не всегда с мужчинами, а если надо, то и с женами их или подругами.

– А узнают? – спросила как-то Катя. – А узнают, что тогда будет?

– А ничего не будет, – ответил Сергей Сергеевич, – бояться будут, вот что. Ты Россию любишь?

– Не знаю, – честно ответила Катя. – Я про это не думала никогда. Россия – она разная. Какую любить?

– Это когда думаешь, то разная, а когда чувствуешь – одна. Так вот то, что ты делаешь, – это для той России, которую чувствуешь.

После этого разговора Катя не то чтобы прислушиваться стала больше к своим чувствам к необъятной России, но жизнь как будто и смысл дополнительный приобрела. Раньше ведь всякие люди на пути попадались, и по большей части, правду сказать, сволочи. Кто была для них Катя? Еще одна маленькая провинциальная блядь, и поведи она себя не по правилам, раздавить могли за час. А тут разом все изменилось, теперь и она могла – ну не раздавить, конечно, но сделать больно, а оттого и взгляд стал другим, и походка – со временем, конечно.

Через полгода Катя по обмену уехала учиться в Англию – вот дома радости было! В лондонском ресторане Кате пришлось познакомиться с одним человеком, не сама, конечно, друзья познакомили. Человек был с девушкой, которая Катю встретила неодобрительно, так это уже теперь не ее забота была. Обычное дело. Ночной клуб, много народу, толкотня. «Что это у тебя в сумке? Нет, дай сюда. Вот сволочь! Сегодня нюхаешь – завтра продавать начнешь. Ведь обещала, сука, тысячу раз обещала. – Я клянусь тебе, понятия не имею, кто подсунул, я клянусь тебе, что это подстава. – Подстава? Да кто ты такая, чтобы тебя подставлять? Дура! Пошла на хер отсюда».

И пошла. Точнее, поехала, а еще точнее, полетела. И Катя пришла на ее место.